Как я с «вором в законе» вступил в «межкамерную связь»
10 лет назад...
Продолжение. Начало здесь
29 марта 2010 года (понедельник)
Отнес в спецчасть кипу заявлений (свой и других арестантов) о предоставлении возможности… сдать кровь и стать донорами. Оперативник поинтересовался:
- Зачем вам это?
- Чтобы вам не досталось… - отшутился я. – Чтобы не пили кровинушку нашу, лучше сдать её самим.
Начальник колонии, вышедший на службу после отпуска, был предельно краток:
- Предоставим возможность. Свозим в Мамадыш.
***
В спецчасть же отнёс и заявление в Мамадышский райсуд о признании незаконным решения администрации ФБУ КП-17 об отказе предоставить мне краткосрочный отпуск для участия в заседании Верховного Суда Татарстана (раз не удалось найти правду в УФСИН РФ по РТ, попробую найти её в суде, но надежда на справедливость - микроскопическая).
***
С удивлением узнал, что из тюрьмы в колонию я приехал с двумя выговорами. За нарушение режима пребывания в следственном изоляторе. Посмотреть бы хоть одним глазком на приказы о наложении взысканий.
***
Прогулялся по деревне. В сельсовете узнал, что со съемом квартиры в частном секторе ситуация, действительно, аховая.
Заскочил к Мамонтову, забрал свежих газет.
30 марта 2010 года (вторник)
Весна, похоже, окончательно наступила. Ещё пара дней такой теплой погоды и Дигитли вполне могут превратиться в остров, куда можно будет проехать разве что на танке или на тракторе.
Надо будет посмотреть «за климатической обстановкой» и в четверг позвонить в Казань, запретить приезжать.
***
Начальник колонии совершил личный обход своих «владений». Заходил и в нашу секцию. Спросил:
- Есть вопросы?
- Не рассмотрели ли наши заявления о донорстве? – спросил я.
- Рассмотрел. Увы, не получится. Оказывается, в Мамадышском районе нет пункта приема крови. Я звонил в райбольницу, узнавал.
Как там говорил Александр Сергеевич? «Души прекрасные порывы». Вот и душат, и душат…
***
Получил в спецчасти копии материалов о наложении взысканий в тюрьме, в ФБУ ИЗ-16/2. Из них следует сделать два вывода:
1) Не верь;
2) Не верь никому;
Первый выговор меня, честно говоря, позабавил. Оказывается, взыскание было наложено в декабре. Из приказа начальника ФБУ ИЗ-16/2 полковника В.А.Шуркова следует, что моё нарушение выразилось в «нарушении правил изоляции, а именно осуществление межкамерной связи с лицами, содержащимися в соседних камерах». К приказу приложено две бумажки. Акт о том, что я отказался «от дачи объяснительной». И рапорт прапорщика Галиевой, в котором записано: «…в 23.10 в камере №4/3 осужденный…Муртазин…осуществил межкамерную связь с с/а Габсалямовым из камеры 4/2. На замечания не реагировал».
Что означает сокращение «с/а» расшифровать не смог. Но знаю, что Габсалямов – это человек, в криминальном мире более известный как «вор в законе» по кличке Гриня Казанский. И рапорт, и приказ о взыскании в моем арестантском личном деле, видимо, появились неспроста. Возможно, что это какие-то далеко идущие планы, смысл которых мне пока не понятен. Но… «межкамерная связь» с «вором в законе» звучит очень забавно.
А вот второе взыскание, объявленное мне в тюрьме, заставило серьезно задуматься.
18 января (а это был понедельник, потому что 15 января, когда Верховный Суд Татарстана рассматривал мою кассационную жалобу, была пятница) меня вывели из камеры и привели в комнату оперативников, где потребовали написать объяснительную по поводу того, что 16 января днем я спал, при этом под одеялом, при этом цинично не реагируя на замечания. Объяснительную написал, мол, брехня всё это, 16-го весь день читал «Крутой маршрут» Евгении Гинсбург.
22 января после обеда всех моих сокамерников куда-то стали уводить. Одного, второго, третьего. Обратно никто не возвращался. В конце-концов в камере остался один я. Вскоре все вернулись. И поведали мне веселую историю о том, что их пытались заставить написать объяснительные о том, что я спал. И все говорили, что не поддались на уговоры и угрозы и не пошли на наговор.
А теперь выясняется, что «не сломались» не все. За исключением тех, что сломался. Ни Юра из Атни, ни Ильдар из Агрыза, ни Коля из Тетюш, ни Рашид из Ташкента не стали на меня наговаривать. А кто всё-таки поддался? Кого «развели», убедив, что «все уже написали»? Миша П. из Зеленодольска. С этим всё понятно. Хлюпик. Но вот от кого не ожидал, так это от Дениса. Того самого, который однажды уже сидел, а сейчас находится под следствием по обвинении в двух убийствах, бандитизме и участии в ОПГ. Мы с Денисом ещё в одиночке сидели.
Вернувшись в камеру в тот злополучный день, Денис вместе со всеми возмущался непорядочностью «ментов» и бил себя в грудь, что не стал ничего писать под диктовку сотрудников тюрьмы. Но оказалось, написал. Правда, написал ерунду. Дословно: «…у нас в камере содержится осужденный Муртазин. Он в это время спал. Когда сотрудник учреждения сделал ему замечание, что в дневное время расправлять кровать и спать запрещено, он эти слова проигнорировал и продолжал спать. Написано собственноручно. Без физического и морального давления».
Кто-нибудь может объяснить, как можно сделать замечание спящему? Наверное, его надо сначала разбудить? Ну да ладно, пусть этот наговор останется на совести Дениса.
Дальше события развивались так. Через пару дней мне предъявили приказ о наложении взыскания. Я в нем расписался, что ознакомился, но приписал, что требую копию, поскольку намерен обжаловать. Копию приказа так и не получил, но обжаловать обжаловал. Написал заявления в Кировский районный суд и УФСИН РФ по РТ о том, что приказ – липа, что моя «шконка» в камере стоит так, что, не зайдя в камеру, сотрудник физически не мог «сделать замечание», а в камеру он не заходил. В заявлении в Кировский районный суд приписал ходатайство о том, что прошу вызвать в суд всех обитателей камеры №33.
Когда на утренней проверке вручил свои заявления, в камере весь день ломали голову, как нас поведут в суд и как там будут допрашивать свидетелей. Из клетки или не из клетки? Или поставят еще одну клетку? Одну для заявителя, вторую для свидетелей.
В этот же день меня вывели из камеры и привели к заместителю начальника тюрьмы по оперативной работе.
- Присаживайся. Курить будешь? – майор решил сразу расположить к себе, выложив на стол пачку «Мальбора».
- Буду. Но свои, – достал «Кент» и закурил.
Майор тоже закурил:
- Что будем делать с твоими заявлениями?
- Отправлять адресатам. А вообще, как они у тебя-то оказались? 91-я статья УИК запрещает перлюстрацию корреспонденции в адрес судов, прокуратур, уполномоченного по правам человека…
- Ирек, давай договоримся – перебил меня майор, - ни твоих заявлений, ни приказа о наложении взыскания не было.
- Если не было приказа, то мои обращения в суд и УФСИН – становятся абсурдными. Получится, что я обжалую то, чего нет. Если нечего будет отменять, то значит, нечего и обжаловать.
- Значит, договорились?
- Зачем договариваться? Всё в ваших руках. Нет приказа – нет смысла и в их обжаловании.
- Договорились значит?
- Мыло мачало… Всё в ваших руках.
- Значит договорились? В твоем личном деле этого приказа не будет…
Время показало, что хотя мы ни о чем и не договаривались, но приказ о наложении взыскания в моем личном деле остался. А вот мои обращения адресатам так и не были отправлены. К тому же, приказ о наложении взыскания был подменен. Тот текст, в котором была моя роспись и приписка о намерении обжаловать приказ, из дела исчез. Зато появился акт о том, что я отказался и от ознакомления с приказом, и от объяснительной.
31 марта 2010 года (среда)
В «Вечерней Казани» вышел огромный материал о прошлом и будущем Татарстана в связи со сменой первого лица республики. Собственно публикация появилась еще вчера, но до колонии газета добралась только сегодня.
«Срикошетила» эта публикация и по мне. Думал, что администрация уже привыкла к моим «пешеходным прогулкам» по Дигитли. Но сегодня что-то произошло. Моя прогулка с посещением сельсовета и Мамонтова завершилась требованием написать объяснительную. Написал. Посмотрим, чем всё это кончится. Но сдается мне, что после публикации в «Вечерней Казани», поступила команда «закрутить гайки», чтобы «осужденному Муртазину некогда было размышлять о прошлом и будущем родной республики».
6 апреля 2010 года (вторник)
1 апреля вызвали на дисциплинарную комиссию, сразу после которой препроводили отбывать взыскание в виде пяти суток штрафного изолятора или, как говорят и арестанты, и администрация колонии, ШИЗО. В постановлении начальника колонии о наложении взыскания записали, что я наказан за то, что покинул «жилую зону».
В ШИЗО попал в районе обеда, от которого отказался. Потребовал бумагу. Принесли. Написал, что от приема пищи отказываюсь, потому как объявляю голодовку с требованием неукоснительного соблюдения положений статьи 12 (права осужденных) и 129 (порядок отбывания наказания в колониях-поселениях) УИК РФ. Понимая, что выполнение этих требований вряд ли возможно без вмешательства надзорных органов, написал, что прекращу голодовку в случае предоставления возможности встретиться с прокурором по надзору за соблюдением законности в исправительных учреждениях или уполномоченным по правам человека в Татарстане.
Первые три дня голодовки дались легко. Критическим оказался четвертый день, когда есть хотелось невыносимо. Чтобы притупить чувство голода много пил. Но помогало мало. К исходу пятых суток чувство голода прошло, в животе перестало урчать. Привык?
На четвертый день перестали носить бумагу, где после каждого отказа от еды расписывался, что «от еды отказываюсь». Видимо, поняли, что голодовка – это не эмоциональный порыв, не пустой треп, а вполне продуманное решение.
День рождения тоже прошло в ШИЗО. Не каждому доводится провести день рождения в каменной клетке с бетонным полом, сыростью и непроветриваемым, застоявшимся воздухом, с тусклым светом, с железными нарами, которые откидываются в 20.30 (отбой) и снова убираются к стенке и фиксируются на замок в 4.30 (подъем).
Вышел из ШИЗО 6-го апреля. Сразу попал на выездное заседание Мамадышского районного суда, на котором решался вопрос об изменении режима содержания в отношении трех осужденных и о применении условно-досрочного освобождения в отношении чуть ли не десятка арестантов.
В итоге по двоим арестантам суд принял решение отправить их в колонию общего режима, одного (Женьку Спиридонова) оставили в КП-17, троим отказали в УДО, остальных – освободили.
***
Голодовка продолжается. Хотя часть требований уже выполнена. Администрация колонии спешно оформляет на работу осужденных. Люди по несколько месяцев, а то и полгода работали за «спасибо», а тут, вдруг, их начали оформлять на оплачиваемые должности.
***
Когда суд принимает решение об удовлетворении ходатайства об условно-досрочном освобождении осужденного, счастливец освобождается в день принятия судебного решения. Так здесь было раньше. Сегодня освобождаемых оказалось столько, что не успели подготовить документы и всех освободившихся по УДО оставили в колонии ещё на полдня. На них лица нет. Вроде бы, что такое полдня или даже сутки? Когда в колонии прожиты долгие-долгие месяцы, а то и годы? Оказывается эти «лишние» часы – пытка пострашнее ШИЗО.
7 апреля 2010 года (среда)
Среди освободившихся по УДО был и Павел Козлов. Он всю жизнь ходил по морям-рекам-океанам капитаном маломерных судов. Ему под шестьдесят, он уже давно на пенсии. В колонии оказался по статье 119 УК РФ («угроза убийством»). А фактически по воле министра МВД Рашида Нургалиева и его печально известного приказа №650, согласно которого каждый участковый ОБЯЗАН отправлять одно дело в суд ЕЖЕМЕСЯЧНО. Вот участковые и отправляют. Террористов, убийц или насильников ловить сложно, на это мозги нужны и желание. А преступники по 119-ой – всегда под рукой.
В колонии Павел работал, обеспечивая бесперебойное функционирование бани. А, освобождаясь, показал мне где, что да и как работает и насоветовал:
- Просись в баню. Работа не пыльная. Зато можно чуть ли не каждый день ходить мыться. Я смотрю, ты это дело любишь.
Чем черт не шутит? Написал заявление. Так, мол, и так, заявляю ходатайство о рассмотрении возможности предоставления мне работы «специалиста по обеспечению функционирования банно-прачечного пункта».
Это уже четвертое моё обращение о трудоустройстве. Первое заявление было об открытии «пункта оказания юридической помощи осужденным и сотрудникам ФБУ КП-17». Получил отказ. Кто бы сомневался! Тем не менее, за уже подготовил два десятка кассационных и надзорных жалоб, ходатайств об отсрочках исполнения приговоров и применении новой нормы «о домашнем аресте». Люди идут и идут. Стараюсь помочь всем, кто обращается.
Единственное табу ни при каких условиях не буду помогать тем, кто оказался здесь по статье 228 УК РФ – распространение наркотиков.
Второе обращение о трудоустройстве было заявление о назначении меня библиотекарем. Снова получил отказ. В представлении руководства колонии библиотекарь – это женская должность. Чтобы книги стояли ровненько, чтобы с полок своевременно протиралась пыль, а полы блестели. В итоге в библиотеке сегодня можно услышать такие, например, диалоги (сам слышал!):
- Дай что-нибудь почитать.
- Возьми вот эту красненькую книжку.
- Интересная?
- Не знаю.
- Нет, дай лучше вон ту беленькую. Она выглядит посимпатишнее…
В третий раз о работе заговорил, увидев автобус ПАЗ, стоящий на приколе. Предложил реанимировать машину, перебрать двигатель, ходовую. Но, увы, этот трудовой порыв зэка Муртазина тоже не был услышан.
Невероятно, но заявление о работе в бане было удовлетворено. С сегодняшнего дня – ответственность за банно-прачечное обслуживание дигитлинских арестантов лежит на мне. Работа не хитрая. Следить за тем, чтобы в нагревательном баке было достаточно воды (датчиков нет, контроль уровня воды – исключительно через люк сверху бака). Чтобы температура воды была соответствующая. Менять обогревательные тэны, в случае их выхода из строя. Менять краны в бане, опять же в случае их износа. Обеспечить работу прачек, которые стирают постельное белье всей колонии – это тоже сфера моей ответственности.
***
А голодовка продолжается. Хотя это и неимоверно трудно. В ШИЗО было проще. Открывалась «кормушка» - накамерное окошко, я говорил «нет» и до следующего «приема пищи» не было никаких соблазнов. А тут… Кажется, что все только и делают, что едят, едят, едят… Поэтому весь день провел или на улице, или в бане. Забегая в спальную секцию только для того, чтобы попить минералки или «голого» чая. Забегал довольно-таки часто.
8 апреля 2010 года (четверг)
Восьмой день голодовки. Мутит. Похудел килограммов на семь-восемь. Это визуальная оценка, потому как взвешиваться негде. Хожу на автопилоте, как сомнамбула, еле волоча ноги, шаркающей стариковской походкой.
***
Вечером приехал прокурор по надзору за соблюдением законности в исправительных учреждениях. О визите высокого гостя говорило хотя бы даже то, что все офицеры–прапорщики–сержанты колонии были на рабочих местах, заставляли арестантов наводить лоск в спальных помещениях, в «жилой зоне» и пр. и пр.
Но придти к нам прокурор так и не соизволил. Старожилы зубоскалят, что «поехал на пасеку пить водку, а с утра, если сможет, навестит и нас» (у колонии есть своя пасека, говорят, что есть там и «база отдыха» для хлебосольного приёма проверяющих и прочих высоких гостей).
9 апреля 2010 года (пятница)
Прокурор, действительно, приехал. Конечно, он не производил впечатление человека, страдающего похмельем, но выглядел не очень уверенно.
Высказал ему все свои претензии по поводу невыполнения требований статей 12 и 129 УИК РФ. Обещал разобраться. «Пользуясь случаем» попросил разобраться и с моими выговорами, «приехавшими» из тюрьмы! Прокурор дал бумагу, продиктовал данные своего коллеги из прокуратуры Кировского района Казани, велел написать заявление на его имя. Написал.
Чтобы не было впечатления, что прокурор приехал в Дигитли из-за моей голодовки, он принял ещё несколько человек.
Поскольку требования, заявленные мною, частично выполнены голодовку решил прекратить (по наполеоновскому принципу: «Требуй невозможного, получишь – максимум!»). Пошел на обед. Но за восемь с половиной суток организм, похоже, отвык от еды. Похлебал пол тарелки супа (только бульон), но не успел отойти от столовой, как пища попросилась обратно и меня вырвало. Болят мышцы. Как будто пробежал километров пять, а до этого с год не бегал.
***
Звонил в Казань. Все меня ругают. За голодовку. И жена, и родители, и друзья. Мол, не надо конфликтовать с руководством колонии. Как они не могут понять, что голодовка – это единственный способ заставить услышать себя. А позволить не то что сломать, но даже нагнуть себя не могу. Если бы мог, не сидел бы сейчас в колонии. Стоило мне покаяться, броситься в ноги Шаймиева, то был бы совершенно другой приговор – даже не условный срок, а штраф тысяч в 50 или 100.
Втянуть голову в плечи, вести себя ниже травы, тише воды – значит показать, что я сломлен, что отрекся от своих принципов, что могу себе позволить не обращать внимания на нарушения законов. Я ведь не урка, не требую к себе и к другим осужденным какого-то особого отношения, создания каких-то исключительных условий отбывания наказания. Единственное, чего я хочу добиться – это неукоснительного соблюдения и Буквы и Духа Закона! Здесь и сейчас! Закона об условиях отбывания наказания в колониях – поселениях.
***
После вечерней проверки комната воспитательной работы была забита до отказа. Все, затаив дыхание, смотрели программу «Время» - единственный официальный источник информации с воли. Когда ведущий программы сообщил о том, что Госдума преступила к рассмотрению постановления об амнистии и о том, что этот акт коснется от силы двухсот человек, участников Великой Отечественной, по комнате прокатился вздох разочарования.
Дигитлинских зэков понять можно. Многие, отбывающие здесь наказание – это жертвы пресловутого приказа Министра МВД №650, расписавшего сколько уголовных дел в месяц должен выдать на гора каждый сотрудник милиции. Вот они и выдают. Зачастую высасывая преступления из пальца. Или оформляя преступлениями семейные конфликты.
Вот история 58-летнего Назипа С. Не имея возможности платить квартплату, продал квартиру в Альметьевске, купил дом в деревне. Как-то разобрал сарай и начал распиливать доски на дрова. Позвал на помощь сына. Сын–лоботряс, не спешил на помощь отцу. После пятого или шестого приглашения Назип в сердцах крикнул, что ножовкой отрежет сыну голову («Башынны кисэм!»), отбросил ножовку и пошел в дом. Мимо проходил участковый. Услышал угрозы и… забрал с собой сына. Оказалось, что лишь для того, чтобы убедить того написать заявление на отца. Убедил. Назип получил год лишения свободы по статье 119 УК РФ («Угроза убийством»).
Резида Г. (22 года). Получила кредит в 20 000 рублей. Но начался кризис, доходы девушки, работавшей парикмахером, резко упали, кредит стал неподъемным. Коллекторы оказались дотошными, девушка «получила» четыре месяца колонии–поселения по части 1 статьи 159 УК РФ (Мошенничество). Из них 2,5 месяца Резида провела в тюрьме.
Таня С. (19 лет) на спор с подругами угнала автомобиль начальника УФСБ по Бугульме. Расплата за отвязную безшабашность - год колонии–поселения.
Антон К. (20 лет) отдыхал с друзьями на квартире своей тетки (без спиртного). Предложил прокатиться по городу. Один из друзей ехать отказался, но дал Антону ключи от машины, мол, вы езжайте, а я спать хочу. Далеко Антон не уехал, разбил машину. Друг, испугавшись отцовского гнева, написал заявление об угоне. Читал приговор и поражался близорукости суда: «Воспользовавшись тем, что потерпевший спал, К. достал из-под подушки ключи от машины». Покажите мне хоть одного человека, кто кладет ключи от машины под подушку. Антона приговорили к трем годам колонии-поселении.
Эльвира М. (21 год) «угнала» машину друга. Покаталась по городу, а когда её остановили ДПС-ники, позвонила другу, мол, меня остановили гаишники, права есть, но нет доверенности, забери меня и машину. Машину другу не отдали, загнали на штрафстоянку, а самого хозяина начали «убеждать» написать заявление об угоне. После нескольких часов «работы» автовладелец сломался, написал то, что от него требовали. И хотя на суде он говорил, что Эльвира не угоняла машину, что он не имеет к ней никаких претензий, суд показания «потерпевшего» проигнорировал и приговорил Эльвиру к 2,5 годам лишения свободы.
Слава Н. (20 лет) влюбился. Всерьез и надолго. Любовь оказалась взаимной. Но родители избранницы не возлюбили потенциального зятя. Слава «получил» год колонии–поселения по статье 134 УК РФ («Вступление в половую связь с несовершеннолетней»). Пока шло следствие да суд, Слава сидел в тюрьме, где провел четыре месяца.
И таких историй здесь – пруд пруди. И все ждали амнистии. Не вышло.
На снимке: «вор в законе» Гриня Казанский. Он умер в декабре 2014-года.
Продолжение. Начало здесь
29 марта 2010 года (понедельник)
Отнес в спецчасть кипу заявлений (свой и других арестантов) о предоставлении возможности… сдать кровь и стать донорами. Оперативник поинтересовался:
- Зачем вам это?
- Чтобы вам не досталось… - отшутился я. – Чтобы не пили кровинушку нашу, лучше сдать её самим.
Начальник колонии, вышедший на службу после отпуска, был предельно краток:
- Предоставим возможность. Свозим в Мамадыш.
***
В спецчасть же отнёс и заявление в Мамадышский райсуд о признании незаконным решения администрации ФБУ КП-17 об отказе предоставить мне краткосрочный отпуск для участия в заседании Верховного Суда Татарстана (раз не удалось найти правду в УФСИН РФ по РТ, попробую найти её в суде, но надежда на справедливость - микроскопическая).
***
С удивлением узнал, что из тюрьмы в колонию я приехал с двумя выговорами. За нарушение режима пребывания в следственном изоляторе. Посмотреть бы хоть одним глазком на приказы о наложении взысканий.
***
Прогулялся по деревне. В сельсовете узнал, что со съемом квартиры в частном секторе ситуация, действительно, аховая.
Заскочил к Мамонтову, забрал свежих газет.
30 марта 2010 года (вторник)
Весна, похоже, окончательно наступила. Ещё пара дней такой теплой погоды и Дигитли вполне могут превратиться в остров, куда можно будет проехать разве что на танке или на тракторе.
Надо будет посмотреть «за климатической обстановкой» и в четверг позвонить в Казань, запретить приезжать.
***
Начальник колонии совершил личный обход своих «владений». Заходил и в нашу секцию. Спросил:
- Есть вопросы?
- Не рассмотрели ли наши заявления о донорстве? – спросил я.
- Рассмотрел. Увы, не получится. Оказывается, в Мамадышском районе нет пункта приема крови. Я звонил в райбольницу, узнавал.
Как там говорил Александр Сергеевич? «Души прекрасные порывы». Вот и душат, и душат…
***
Получил в спецчасти копии материалов о наложении взысканий в тюрьме, в ФБУ ИЗ-16/2. Из них следует сделать два вывода:
1) Не верь;
2) Не верь никому;
Первый выговор меня, честно говоря, позабавил. Оказывается, взыскание было наложено в декабре. Из приказа начальника ФБУ ИЗ-16/2 полковника В.А.Шуркова следует, что моё нарушение выразилось в «нарушении правил изоляции, а именно осуществление межкамерной связи с лицами, содержащимися в соседних камерах». К приказу приложено две бумажки. Акт о том, что я отказался «от дачи объяснительной». И рапорт прапорщика Галиевой, в котором записано: «…в 23.10 в камере №4/3 осужденный…Муртазин…осуществил межкамерную связь с с/а Габсалямовым из камеры 4/2. На замечания не реагировал».
Что означает сокращение «с/а» расшифровать не смог. Но знаю, что Габсалямов – это человек, в криминальном мире более известный как «вор в законе» по кличке Гриня Казанский. И рапорт, и приказ о взыскании в моем арестантском личном деле, видимо, появились неспроста. Возможно, что это какие-то далеко идущие планы, смысл которых мне пока не понятен. Но… «межкамерная связь» с «вором в законе» звучит очень забавно.
А вот второе взыскание, объявленное мне в тюрьме, заставило серьезно задуматься.
18 января (а это был понедельник, потому что 15 января, когда Верховный Суд Татарстана рассматривал мою кассационную жалобу, была пятница) меня вывели из камеры и привели в комнату оперативников, где потребовали написать объяснительную по поводу того, что 16 января днем я спал, при этом под одеялом, при этом цинично не реагируя на замечания. Объяснительную написал, мол, брехня всё это, 16-го весь день читал «Крутой маршрут» Евгении Гинсбург.
22 января после обеда всех моих сокамерников куда-то стали уводить. Одного, второго, третьего. Обратно никто не возвращался. В конце-концов в камере остался один я. Вскоре все вернулись. И поведали мне веселую историю о том, что их пытались заставить написать объяснительные о том, что я спал. И все говорили, что не поддались на уговоры и угрозы и не пошли на наговор.
А теперь выясняется, что «не сломались» не все. За исключением тех, что сломался. Ни Юра из Атни, ни Ильдар из Агрыза, ни Коля из Тетюш, ни Рашид из Ташкента не стали на меня наговаривать. А кто всё-таки поддался? Кого «развели», убедив, что «все уже написали»? Миша П. из Зеленодольска. С этим всё понятно. Хлюпик. Но вот от кого не ожидал, так это от Дениса. Того самого, который однажды уже сидел, а сейчас находится под следствием по обвинении в двух убийствах, бандитизме и участии в ОПГ. Мы с Денисом ещё в одиночке сидели.
Вернувшись в камеру в тот злополучный день, Денис вместе со всеми возмущался непорядочностью «ментов» и бил себя в грудь, что не стал ничего писать под диктовку сотрудников тюрьмы. Но оказалось, написал. Правда, написал ерунду. Дословно: «…у нас в камере содержится осужденный Муртазин. Он в это время спал. Когда сотрудник учреждения сделал ему замечание, что в дневное время расправлять кровать и спать запрещено, он эти слова проигнорировал и продолжал спать. Написано собственноручно. Без физического и морального давления».
Кто-нибудь может объяснить, как можно сделать замечание спящему? Наверное, его надо сначала разбудить? Ну да ладно, пусть этот наговор останется на совести Дениса.
Дальше события развивались так. Через пару дней мне предъявили приказ о наложении взыскания. Я в нем расписался, что ознакомился, но приписал, что требую копию, поскольку намерен обжаловать. Копию приказа так и не получил, но обжаловать обжаловал. Написал заявления в Кировский районный суд и УФСИН РФ по РТ о том, что приказ – липа, что моя «шконка» в камере стоит так, что, не зайдя в камеру, сотрудник физически не мог «сделать замечание», а в камеру он не заходил. В заявлении в Кировский районный суд приписал ходатайство о том, что прошу вызвать в суд всех обитателей камеры №33.
Когда на утренней проверке вручил свои заявления, в камере весь день ломали голову, как нас поведут в суд и как там будут допрашивать свидетелей. Из клетки или не из клетки? Или поставят еще одну клетку? Одну для заявителя, вторую для свидетелей.
В этот же день меня вывели из камеры и привели к заместителю начальника тюрьмы по оперативной работе.
- Присаживайся. Курить будешь? – майор решил сразу расположить к себе, выложив на стол пачку «Мальбора».
- Буду. Но свои, – достал «Кент» и закурил.
Майор тоже закурил:
- Что будем делать с твоими заявлениями?
- Отправлять адресатам. А вообще, как они у тебя-то оказались? 91-я статья УИК запрещает перлюстрацию корреспонденции в адрес судов, прокуратур, уполномоченного по правам человека…
- Ирек, давай договоримся – перебил меня майор, - ни твоих заявлений, ни приказа о наложении взыскания не было.
- Если не было приказа, то мои обращения в суд и УФСИН – становятся абсурдными. Получится, что я обжалую то, чего нет. Если нечего будет отменять, то значит, нечего и обжаловать.
- Значит, договорились?
- Зачем договариваться? Всё в ваших руках. Нет приказа – нет смысла и в их обжаловании.
- Договорились значит?
- Мыло мачало… Всё в ваших руках.
- Значит договорились? В твоем личном деле этого приказа не будет…
Время показало, что хотя мы ни о чем и не договаривались, но приказ о наложении взыскания в моем личном деле остался. А вот мои обращения адресатам так и не были отправлены. К тому же, приказ о наложении взыскания был подменен. Тот текст, в котором была моя роспись и приписка о намерении обжаловать приказ, из дела исчез. Зато появился акт о том, что я отказался и от ознакомления с приказом, и от объяснительной.
31 марта 2010 года (среда)
В «Вечерней Казани» вышел огромный материал о прошлом и будущем Татарстана в связи со сменой первого лица республики. Собственно публикация появилась еще вчера, но до колонии газета добралась только сегодня.
«Срикошетила» эта публикация и по мне. Думал, что администрация уже привыкла к моим «пешеходным прогулкам» по Дигитли. Но сегодня что-то произошло. Моя прогулка с посещением сельсовета и Мамонтова завершилась требованием написать объяснительную. Написал. Посмотрим, чем всё это кончится. Но сдается мне, что после публикации в «Вечерней Казани», поступила команда «закрутить гайки», чтобы «осужденному Муртазину некогда было размышлять о прошлом и будущем родной республики».
6 апреля 2010 года (вторник)
1 апреля вызвали на дисциплинарную комиссию, сразу после которой препроводили отбывать взыскание в виде пяти суток штрафного изолятора или, как говорят и арестанты, и администрация колонии, ШИЗО. В постановлении начальника колонии о наложении взыскания записали, что я наказан за то, что покинул «жилую зону».
В ШИЗО попал в районе обеда, от которого отказался. Потребовал бумагу. Принесли. Написал, что от приема пищи отказываюсь, потому как объявляю голодовку с требованием неукоснительного соблюдения положений статьи 12 (права осужденных) и 129 (порядок отбывания наказания в колониях-поселениях) УИК РФ. Понимая, что выполнение этих требований вряд ли возможно без вмешательства надзорных органов, написал, что прекращу голодовку в случае предоставления возможности встретиться с прокурором по надзору за соблюдением законности в исправительных учреждениях или уполномоченным по правам человека в Татарстане.
Первые три дня голодовки дались легко. Критическим оказался четвертый день, когда есть хотелось невыносимо. Чтобы притупить чувство голода много пил. Но помогало мало. К исходу пятых суток чувство голода прошло, в животе перестало урчать. Привык?
На четвертый день перестали носить бумагу, где после каждого отказа от еды расписывался, что «от еды отказываюсь». Видимо, поняли, что голодовка – это не эмоциональный порыв, не пустой треп, а вполне продуманное решение.
День рождения тоже прошло в ШИЗО. Не каждому доводится провести день рождения в каменной клетке с бетонным полом, сыростью и непроветриваемым, застоявшимся воздухом, с тусклым светом, с железными нарами, которые откидываются в 20.30 (отбой) и снова убираются к стенке и фиксируются на замок в 4.30 (подъем).
Вышел из ШИЗО 6-го апреля. Сразу попал на выездное заседание Мамадышского районного суда, на котором решался вопрос об изменении режима содержания в отношении трех осужденных и о применении условно-досрочного освобождения в отношении чуть ли не десятка арестантов.
В итоге по двоим арестантам суд принял решение отправить их в колонию общего режима, одного (Женьку Спиридонова) оставили в КП-17, троим отказали в УДО, остальных – освободили.
***
Голодовка продолжается. Хотя часть требований уже выполнена. Администрация колонии спешно оформляет на работу осужденных. Люди по несколько месяцев, а то и полгода работали за «спасибо», а тут, вдруг, их начали оформлять на оплачиваемые должности.
***
Когда суд принимает решение об удовлетворении ходатайства об условно-досрочном освобождении осужденного, счастливец освобождается в день принятия судебного решения. Так здесь было раньше. Сегодня освобождаемых оказалось столько, что не успели подготовить документы и всех освободившихся по УДО оставили в колонии ещё на полдня. На них лица нет. Вроде бы, что такое полдня или даже сутки? Когда в колонии прожиты долгие-долгие месяцы, а то и годы? Оказывается эти «лишние» часы – пытка пострашнее ШИЗО.
7 апреля 2010 года (среда)
Среди освободившихся по УДО был и Павел Козлов. Он всю жизнь ходил по морям-рекам-океанам капитаном маломерных судов. Ему под шестьдесят, он уже давно на пенсии. В колонии оказался по статье 119 УК РФ («угроза убийством»). А фактически по воле министра МВД Рашида Нургалиева и его печально известного приказа №650, согласно которого каждый участковый ОБЯЗАН отправлять одно дело в суд ЕЖЕМЕСЯЧНО. Вот участковые и отправляют. Террористов, убийц или насильников ловить сложно, на это мозги нужны и желание. А преступники по 119-ой – всегда под рукой.
В колонии Павел работал, обеспечивая бесперебойное функционирование бани. А, освобождаясь, показал мне где, что да и как работает и насоветовал:
- Просись в баню. Работа не пыльная. Зато можно чуть ли не каждый день ходить мыться. Я смотрю, ты это дело любишь.
Чем черт не шутит? Написал заявление. Так, мол, и так, заявляю ходатайство о рассмотрении возможности предоставления мне работы «специалиста по обеспечению функционирования банно-прачечного пункта».
Это уже четвертое моё обращение о трудоустройстве. Первое заявление было об открытии «пункта оказания юридической помощи осужденным и сотрудникам ФБУ КП-17». Получил отказ. Кто бы сомневался! Тем не менее, за уже подготовил два десятка кассационных и надзорных жалоб, ходатайств об отсрочках исполнения приговоров и применении новой нормы «о домашнем аресте». Люди идут и идут. Стараюсь помочь всем, кто обращается.
Единственное табу ни при каких условиях не буду помогать тем, кто оказался здесь по статье 228 УК РФ – распространение наркотиков.
Второе обращение о трудоустройстве было заявление о назначении меня библиотекарем. Снова получил отказ. В представлении руководства колонии библиотекарь – это женская должность. Чтобы книги стояли ровненько, чтобы с полок своевременно протиралась пыль, а полы блестели. В итоге в библиотеке сегодня можно услышать такие, например, диалоги (сам слышал!):
- Дай что-нибудь почитать.
- Возьми вот эту красненькую книжку.
- Интересная?
- Не знаю.
- Нет, дай лучше вон ту беленькую. Она выглядит посимпатишнее…
В третий раз о работе заговорил, увидев автобус ПАЗ, стоящий на приколе. Предложил реанимировать машину, перебрать двигатель, ходовую. Но, увы, этот трудовой порыв зэка Муртазина тоже не был услышан.
Невероятно, но заявление о работе в бане было удовлетворено. С сегодняшнего дня – ответственность за банно-прачечное обслуживание дигитлинских арестантов лежит на мне. Работа не хитрая. Следить за тем, чтобы в нагревательном баке было достаточно воды (датчиков нет, контроль уровня воды – исключительно через люк сверху бака). Чтобы температура воды была соответствующая. Менять обогревательные тэны, в случае их выхода из строя. Менять краны в бане, опять же в случае их износа. Обеспечить работу прачек, которые стирают постельное белье всей колонии – это тоже сфера моей ответственности.
***
А голодовка продолжается. Хотя это и неимоверно трудно. В ШИЗО было проще. Открывалась «кормушка» - накамерное окошко, я говорил «нет» и до следующего «приема пищи» не было никаких соблазнов. А тут… Кажется, что все только и делают, что едят, едят, едят… Поэтому весь день провел или на улице, или в бане. Забегая в спальную секцию только для того, чтобы попить минералки или «голого» чая. Забегал довольно-таки часто.
8 апреля 2010 года (четверг)
Восьмой день голодовки. Мутит. Похудел килограммов на семь-восемь. Это визуальная оценка, потому как взвешиваться негде. Хожу на автопилоте, как сомнамбула, еле волоча ноги, шаркающей стариковской походкой.
***
Вечером приехал прокурор по надзору за соблюдением законности в исправительных учреждениях. О визите высокого гостя говорило хотя бы даже то, что все офицеры–прапорщики–сержанты колонии были на рабочих местах, заставляли арестантов наводить лоск в спальных помещениях, в «жилой зоне» и пр. и пр.
Но придти к нам прокурор так и не соизволил. Старожилы зубоскалят, что «поехал на пасеку пить водку, а с утра, если сможет, навестит и нас» (у колонии есть своя пасека, говорят, что есть там и «база отдыха» для хлебосольного приёма проверяющих и прочих высоких гостей).
9 апреля 2010 года (пятница)
Прокурор, действительно, приехал. Конечно, он не производил впечатление человека, страдающего похмельем, но выглядел не очень уверенно.
Высказал ему все свои претензии по поводу невыполнения требований статей 12 и 129 УИК РФ. Обещал разобраться. «Пользуясь случаем» попросил разобраться и с моими выговорами, «приехавшими» из тюрьмы! Прокурор дал бумагу, продиктовал данные своего коллеги из прокуратуры Кировского района Казани, велел написать заявление на его имя. Написал.
Чтобы не было впечатления, что прокурор приехал в Дигитли из-за моей голодовки, он принял ещё несколько человек.
Поскольку требования, заявленные мною, частично выполнены голодовку решил прекратить (по наполеоновскому принципу: «Требуй невозможного, получишь – максимум!»). Пошел на обед. Но за восемь с половиной суток организм, похоже, отвык от еды. Похлебал пол тарелки супа (только бульон), но не успел отойти от столовой, как пища попросилась обратно и меня вырвало. Болят мышцы. Как будто пробежал километров пять, а до этого с год не бегал.
***
Звонил в Казань. Все меня ругают. За голодовку. И жена, и родители, и друзья. Мол, не надо конфликтовать с руководством колонии. Как они не могут понять, что голодовка – это единственный способ заставить услышать себя. А позволить не то что сломать, но даже нагнуть себя не могу. Если бы мог, не сидел бы сейчас в колонии. Стоило мне покаяться, броситься в ноги Шаймиева, то был бы совершенно другой приговор – даже не условный срок, а штраф тысяч в 50 или 100.
Втянуть голову в плечи, вести себя ниже травы, тише воды – значит показать, что я сломлен, что отрекся от своих принципов, что могу себе позволить не обращать внимания на нарушения законов. Я ведь не урка, не требую к себе и к другим осужденным какого-то особого отношения, создания каких-то исключительных условий отбывания наказания. Единственное, чего я хочу добиться – это неукоснительного соблюдения и Буквы и Духа Закона! Здесь и сейчас! Закона об условиях отбывания наказания в колониях – поселениях.
***
После вечерней проверки комната воспитательной работы была забита до отказа. Все, затаив дыхание, смотрели программу «Время» - единственный официальный источник информации с воли. Когда ведущий программы сообщил о том, что Госдума преступила к рассмотрению постановления об амнистии и о том, что этот акт коснется от силы двухсот человек, участников Великой Отечественной, по комнате прокатился вздох разочарования.
Дигитлинских зэков понять можно. Многие, отбывающие здесь наказание – это жертвы пресловутого приказа Министра МВД №650, расписавшего сколько уголовных дел в месяц должен выдать на гора каждый сотрудник милиции. Вот они и выдают. Зачастую высасывая преступления из пальца. Или оформляя преступлениями семейные конфликты.
Вот история 58-летнего Назипа С. Не имея возможности платить квартплату, продал квартиру в Альметьевске, купил дом в деревне. Как-то разобрал сарай и начал распиливать доски на дрова. Позвал на помощь сына. Сын–лоботряс, не спешил на помощь отцу. После пятого или шестого приглашения Назип в сердцах крикнул, что ножовкой отрежет сыну голову («Башынны кисэм!»), отбросил ножовку и пошел в дом. Мимо проходил участковый. Услышал угрозы и… забрал с собой сына. Оказалось, что лишь для того, чтобы убедить того написать заявление на отца. Убедил. Назип получил год лишения свободы по статье 119 УК РФ («Угроза убийством»).
Резида Г. (22 года). Получила кредит в 20 000 рублей. Но начался кризис, доходы девушки, работавшей парикмахером, резко упали, кредит стал неподъемным. Коллекторы оказались дотошными, девушка «получила» четыре месяца колонии–поселения по части 1 статьи 159 УК РФ (Мошенничество). Из них 2,5 месяца Резида провела в тюрьме.
Таня С. (19 лет) на спор с подругами угнала автомобиль начальника УФСБ по Бугульме. Расплата за отвязную безшабашность - год колонии–поселения.
Антон К. (20 лет) отдыхал с друзьями на квартире своей тетки (без спиртного). Предложил прокатиться по городу. Один из друзей ехать отказался, но дал Антону ключи от машины, мол, вы езжайте, а я спать хочу. Далеко Антон не уехал, разбил машину. Друг, испугавшись отцовского гнева, написал заявление об угоне. Читал приговор и поражался близорукости суда: «Воспользовавшись тем, что потерпевший спал, К. достал из-под подушки ключи от машины». Покажите мне хоть одного человека, кто кладет ключи от машины под подушку. Антона приговорили к трем годам колонии-поселении.
Эльвира М. (21 год) «угнала» машину друга. Покаталась по городу, а когда её остановили ДПС-ники, позвонила другу, мол, меня остановили гаишники, права есть, но нет доверенности, забери меня и машину. Машину другу не отдали, загнали на штрафстоянку, а самого хозяина начали «убеждать» написать заявление об угоне. После нескольких часов «работы» автовладелец сломался, написал то, что от него требовали. И хотя на суде он говорил, что Эльвира не угоняла машину, что он не имеет к ней никаких претензий, суд показания «потерпевшего» проигнорировал и приговорил Эльвиру к 2,5 годам лишения свободы.
Слава Н. (20 лет) влюбился. Всерьез и надолго. Любовь оказалась взаимной. Но родители избранницы не возлюбили потенциального зятя. Слава «получил» год колонии–поселения по статье 134 УК РФ («Вступление в половую связь с несовершеннолетней»). Пока шло следствие да суд, Слава сидел в тюрьме, где провел четыре месяца.
И таких историй здесь – пруд пруди. И все ждали амнистии. Не вышло.
На снимке: «вор в законе» Гриня Казанский. Он умер в декабре 2014-года.