Премьера в Горьковке по "аморальной" пьесе Радзинского "прожгла обшивочку" первым зрителям
Эту премьеру во Владивостоке ждали. Одни как привет из 60-х, когда они были "молодые и чушь прекрасную несли", гонялись за пластинками Ван Клиберна и спрашивали лишний билетик на фильм "Еще раз про любовь" (16+), поставленный по нашумевшей к тому времени пьесе "104 страницы про любовь" (16+). Другие — потому что театральная премьера в любимой Горьковке для них всегда праздник. Кого-то, возможно, привлекло необычное название пьесы, кого-то имя драматурга — Эдварда Радзинского, автора мировых бестселлеров по истории России. А кого-то — известие о том, что в спектакле заняты самые молодые артисты Приморского академического краевого драматического театра имени Горького, вчерашние выпускники Дальневосточного государственного института искусств.
На премьеру пришел и обозреватель ИА PrimaMedia Александр Куликов.
Почему 104 страницы? Подвиг Гарольда Кузнецова
Название "104 страницы про любовь" было дано Радзинским пьесе под впечатлением истории катастрофы самолета Ту-104А, которая произошла в 17 октября 1958 года в 27 км от города Канаш Чувашской АССР. Это был чартерный рейс. Самолет летел из Пекина в Москву, на борту находилась китайская делегация, а также граждане других стран — всего 71 человек. Вместе с ними погибли все члены экипажа (9 человек). Среди них была бортпроводница Алла Маклакова, в которую был влюблен Гарольд Кузнецов. Но у нее был свой любимый человек, о котором ничего неизвестно.
То, что стало причиной аварии, происходило раньше и с другими самолетами. На высоте более 10 км "тушку" резко подбрасывало вверх восходящим потоком воздуха на пару километров (летчики стали называть это "подхватом"), после чего начиналось беспорядочное падение самолета. В нескольких случаях летчикам удалось вернуть самолет в горизонтальное положение, в двух случаях произошла катастрофа. Во второй раз с лайнером, управляемым Гарольдом Кузнецовым.
Как установила позже государственная комиссия, падение длилось две минуты. Но уже с высоты 13 км Кузнецов начал подробно сообщать о том, что происходило с авиалайнером: на штурвале была кнопка, соединенная с микрофоном. К тому же сообщения командира судна дублировал радист. Связь прервалась перед самым столкновением с землей.
Информация, которую хладнокровно, с невероятной выдержкой передавал на землю Гарольд Кузнецов, помогла понять причины аварии и сделать правильные выводы. В конструкцию Ту-104 были внесены необходимые изменения. Фактически, понимая, что гибель неизбежна (его самого, его товарищей, его любимой женщины, всех пассажиров) Гарольд Кузнецов спасал жизни будущих экипажей и пассажиров.
Горький опыт помог создать иные аэродинамические формы, которые могли противостоять воздушным потокам. Так, конструкторы нового межконтинентального лайнера ИЛ-б2 придумали на передней кромке стреловидного крыла самолета специальный "зуб", благодаря которому, даже попав в мощный вертикальный поток, "ИЛ" самостоятельно опускал нос.
"Главное — выдержка"
Наверняка о Гарольде Кузнецове можно было бы написать героическую повесть или снять фильм (удивительно даже, что такой фильм так и не сняли).
Зато появилась пьеса — "104 страницы про любовь". Летчик полюбил бортпроводницу, а она полюбила другого. Летчик — Карцев (прототип — Гарольд Кузнецов), Бортпроводница — Наташа (прототип — Алла Маклакова), Другой — молодой талантливый физик Электрон (прототип — икс). Впрочем, почему икс? Как рассказал сам Эдвард Радзинский в одной из передач на канале "Культура" (эту запись можно легко найти в Интернете), эту пьесу он писал о себе. А о ком же еще? Все писатели, поэты и драматурги пишут о себе, даже если о ком-то другом.
Так бывает. Главная линия яркой жизненной истории уходит на второй план, становится неинтересна автору, потому что уже написана самой жизнью. Но есть другая линия, малоизвестная, едва намеченная слабым пунктиром, подобная проявляемому фотоснимку — вот появляется край чьего-то лица, чей-то локон, чьи-то губы, улыбка — лицо целиком, вся фигура, и то, что рядом, и кто-то рядом, они только что о чем-то говорили…
Есть Она, бортпроводница, лучшая девушка Москвы и Московской области. Есть Летчик, давно и безответно влюбленный в нее. Есть Неизвестный. И этот неизвестный — я, Эдвард Радзинский.
Мы случайно встретились (молодежное кафе-стекляшка в духе Корбюзье, какой-то поэт Женя Даль, какие-то "мотоциклисты в Огайо"), и всем хочется танцевать, а не слушать стихи Жени Даля про мотоциклистов в Огайо. А ты его пожалела, сказала, что стихи тебе очень понравились. Хотя стихи были довольно дрянные.
И тут на маленькую сцену вышел я и сказал: "Вот передо мной здесь выступала девушка… Довольно необычная. Мне даже показалось, что она…" Ведущий возразил: "Я не понял. Вы собираетесь обсуждать стихи или девушку?" В зале раздался смех. Я тоже усмехнулся и произнес невозмутимо: "Нет. Стихи я обсуждать не буду. А девушка мне понравилась. Всё".
А дальше, как у многих других. Встречи, расставания, слезы, обещания, свидания у метро "Динамо", ссоры, примирения, она летит в Ташкент, я улетаю на "Альфу", разлука, ревность... "Ты наврала, да?! Ты все наврала!" — "А я дура! Я поклялась не говорить тебе ничего! Если ты в это поверишь". — "Наврала!" — "Как же ты мог. Какой же ты гад! Если ты мог сразу поверить, что я…" — "Ну не плачь, милая". — "Я не плачу. А еще говорил: я твой друг… Какой ты мне друг, если ты так, с ходу поверил".
А потом она не пришла. Пришла другая, ее подруга. И сказала: "Она не придет... Они сели на аэродром. Я как раз была на поле. У них загорелось. Ну, она всех выпускала, выпускала…Выпускала пассажиров и не успела… Она еще долго жила, два часа… Она просила передать вам, что главное — выдержка".
Наверное, я что-то читал или слышал о Гарольде Кузнецове. Его самолет падал, а он подробно рассказывал земле, как это было. И это была выдержка. И в том же самолете была его любимая девушка Алла. Она успокаивала пассажиров, говорила, что так бывает, что всё будет хорошо. И это была выдержка...
"Что ты. Я редко плачу. Я обычно сдержанная".
Самолет не падал, самолет горел. И она выводила их, выводила, и кто-то плакал, и кто-то кричал, и у кого-то была истерика, и кто-то, наверное, рвался вперед, распихивая женщин и детей. А она продолжала улыбаться и говорить, что так бывает, что всё будет хорошо, все будут живы, уже подали трап и подъезжают автобусы. А она не успела. Ей было страшно. Она жила еще очень долго — два часа. И думала о твоем опыте. И думала о тебе.
"В тебе есть один… дефект: ты совершенно, ну ни капельки не умеешь жалеть людей. Это потому, что тебя еще ни разу не трахнуло в жизни. Вот когда-нибудь разочек трахнет… и ты сразу станешь всё понимать".
Надо научиться жалеть других людей. А себя жалеть не надо. Главное — выдержка. Главное — выдержать, не сдаться, не сдохнуть, оставаться самим собой, идти своей дорогой, не быть Топтыгиным.
Несоветский фильм
Первая пьеса Радзинского — "Мечта моя… Индия" (12+), посвященная первому русскому ученому-индологу Герасиму Лебедеву, была поставлена в 1958 году на сцене Московского театра юного зрителя. По собственному признанию автора, она провалилась.
Вторую пьесу Радзинского, написанную в 1962 году, — "Вам 22, старики!" (12+) — о двух молодых физиках понемногу начали ставить в театрах страны. По ней даже сняли фильм — "Улицы Ньютона, дом 1" (12+), имевший средний прокат и ныне практический забытый.
Третью пьесу Радзинского — "104 страницы про любовь" ждал оглушительный успех. Ее поставили такие выдающиеся режиссеры, как Анатолий Эфрос (в Театре имени Ленинского комсомола — Ленкоме) и Георгий Товстоногов (БДТ). В 1968 году на экраны вышел фильм Георгия Натансона "Еще раз про любовь" с Татьяной Дорониной и Александром Лазаревым в главных ролях.
Фильм стал лидером проката, за год его посмотрели 40 млн зрителей. Он обошел такие картины, как "Братья Карамазовы" (16+), "Доживем до понедельника" (12+), "Живой труп" (12+), "Журавушка" (12+), "Золотой теленок" (12+), "Мертвый сезон" (12+), "На войне как на войне" (12+), "Ошибка резидента" (12+), "Служили два товарища" (12+), "Солярис" (12+). Вместе с ними он вошел в золотой фонд отечественного кинематографа, стал ее классикой.
"В мировой литературе мы представляем советскую, а в советской — мировую", — сказал один из поэтов-шестидесятников о себе и своих товарищах.
То же самое можно было бы и сказать о фильме Натансона. В том же 1968 году в советском прокате появился фильм Клода Лелуша "Мужчина и женщина" (12+) с Анук Эме и Жан-Луи Трентиньяном в главных ролях, получивший Гран-при Каннского кинофестиваля. По полученным кинематографическим наградам (40, включая два "Оскара") фильм Лелуша космически превзошел фильм Натансона (Гран-при "За мастерство режиссуры и высокие моральные качества" на Международном кинофестивале в колумбийской Картахене).
Но это были кинокартины одного ряда. Они обе максимально выразили свое время и людей, в ней живущих. И люди увидели себя в героях этих фильмов. Или хотя бы захотели увидеть.
"Еще раз про любовь" опрокидывал все представления о советском кино. По сути, это был несоветский фильм (не антисоветский, боже упаси, а именно несоветский). На первый план в нем выходило не общественное, не профессиональное, а частное, чисто человеческое. И это было нужно всем.
"Я люблю людей, которые говорят то, что думают"
Фильм Натансона очень здорово начинался. Вместе с камерой зритель мчался в автомобиле под музыку Александра Флярковского по ночной Москве, и на лобовом стекле, как на мониторе, возникали титры и тут же уходили налево, дополняя список участников фильма — актеров, режиссеров, операторов, ассистентов и т.д.
Ночная Москва плыла навстречу, манила тысячей огней, тысячей окон с зажженным светом и не задернутыми шторами. Большими стеклянными стенами магазинов и кафе, танцующей молодежью, многолюдьем, беззаботностью, чувством вошедшей в привычку свободы. Никто не сидел дома, "шевеля кандалами цепочек дверных", не одергивал со страхом штору при виде въезжающего во двор фургона с надписью "Молоко" или "Хлеб".
Это было очень важно для людей, живших в конце 60-х, но еще помнящих начало 50-х и более ранние времена. И это тоже влекло зрителей в кинотеатр, где показывали "Еще раз про любовь".
"Я люблю людей, которые говорят то, что думают", — говорила Наташа Электрону, и зритель постарше горько усмехался.
"А что тут такого?" — удивится юноша, родившийся в XXI веке. Ведь мы с вами все довольно часто говорим то, что думаем? Работаем в офисах с широкими окнами в пол, сидим с друзьями в кафе со стеклянными стенами, поглядывая на прохожих, которые поглядывают на нас. И никто никого не боится.
Так о чем должны быть "104 страницы про любовь" нашего времени? Да все о том же! О свободе говорить, ходить, летать, любить... Что там завещал великий Леннон? All you need is love? Вот именно.
Чтобы "прожгло обшивочку"
Постановщики спектакля "104 страницы про любовь" в приморской Горьковке, конечно же, не могли обойтись без реминисценций на фильм "Еще раз про любовь". Они и не обошлись, но при этом сумели удивить даже тех, чье "воспитание чувств" проходило под знаком шедевра Натансона. В первую очередь за счет оригинального оформления художника-постановщика спектакля, лауреат премии "Золотая маска" (16+) Сергея Скорнецкого (Москва).
Постановщики отказались от привычной классической сцены. Вместо нее действие происходит на "планшете" — на площадке, вынесенной вперед и накрывающей центральный сектор первых девяти рядов (малая сцена в большом зале, максимальное приближение действия к зрителям). Пустые кресла по бокам — пустые кресла в зале ожидания аэропорта. Лампы-прожектора слева и справа, безмолвные электрические комментаторы того, что происходит и на сцене, и в душах героев. Задник — большое табло-экран. По ходу спектакля на этом экране будут появляться летящие самолеты, залы аэропорта, мелькать вагоны метро, сверкать огнями московские улицы.
На входе в зал зрителей встречают бортпроводницы с подносами, на которых лежит взлетная карамель. И зрители садятся не просто в театральные кресла — они садятся в кресла большого авиалайнера. В салоне гаснет свет, на сцену выходит бортпроводница, у нее ослепительная улыбка, она показывает жестами, что вести себя при аварийной посадке. Затем выходят актеры, представляются: называют имена своих героев и собственные имена.
Опоздавшие зрители торопятся занять свободные места, словно пассажиры, едва успевшие на посадку. Одна зрительница так спешила, что даже не сдала плащ в гардероб. И как ее в зал-то пустили? Наверное, первый раз в театре. Не знает куда идти. Прямиком отправляется на сцену, садится за столик кафе (сейчас сцена — это кафе, потом станет квартирой, потом лабораторией, зоопарком, московской улицей, ташкентской гостиницей, пятачком у метро "Динамо"). Ну, конечно, это не зрительница. Это Наташа. А вот Электрон. Он подсаживается к ней. Начинается их диалог.
Два с небольшим часа на квадрате выносной сцены волей автора пьесы и режиссера-постановщика (заслуженный артист России Николай Тимошенко) будут вычерчиваться любовные треугольники: Электрон — Наташа — Феликс, Наташа — Карцев — Ира, Владик — Галя — Электрон (вот даже так!), будет строиться угловатая синусоида отношений главных героев. Два часа — это долго, вполне достаточно, чтобы успеть "прожечь обшивочку" у зрителей, как сказала бы Наташа. Вот только как это сделать? Обшивочка-то у всех разная. Кого-то еще ни разу по-настоящему не трахнуло в жизни, кого-то трахнуло хотя бы разочек, а кто-то давно уже стал всё понимать. До такой степени, что сочувствует "Топтыгину" Феликсу и удручается жестокости Электрона.
Художественный руководитель постановки — художественный руководитель театра Ефим Звеняцикй принял принципиальное решение — доверить все роли молодым актерам, в буквальном смысле вчерашним выпускникам института искусств. "И лучше выдумать не мог"...
"104 страницы про любовь" — спектакль на вырост. Будут взрослеть актеры — будет взрослеть и спектакль. На смену им придут другие молодые актеры, а потом еще и еще. Очень хочется, чтобы пьеса Радзинского была бы не просто "спектаклем, тепло принятым зрителями", а на многие годы закрепилась в репертуаре театра имени Горького, служа воспитанию чувств зрителей и актеров. Чтобы у тех и других "прожгло обшивочку", как сказала бы Наташа.
Театр имени Горького очень вовремя обратился к пьесе Эдварда Радзинского, напомнив о том, что нужно нам всем в не самые простые для страны времена. Выдержка, умение гнуть свою линию, не сдаваться, оставаться собой, идти своей дорогой...
… Когда в 1964 году чиновники Минкульта запрещали постановку Эфроса в Ленкоме и на совещании у министра культуры Екатерины Фурцевой хотели стереть "аморальную" пьесу в порошок, на трибуну сумел пробиться сам автор, Эдвард Радзинский. И он так рассказал о своей пьесе, что Фурцева после его выступления сказала:" Как нам всем должно быть сейчас стыдно…". Радзинский подумал, что она скажет: "… что мы с вами не читали пьесу". Но она сказала лучше.
Она сказала: "… что мы с вами уже не умеем любить".