Лагерь Асбест. 12
(Продолжение)
Потерянные за колючей проволокой 1
Это было уже осеннее время; заканчивался сентябрь 1945 г. Листья берез северной тайги стали желтыми и красными, только местами была видна не богатая зелень. Сумерки были коротки, переход от дня к ночи был такой, как будто бы перелистнули книжную страницу. Первый ночной заморозок сделал грунт жестким. В вечернем воздухе уже стоял запах предстоящего первого снежного бурана, так как сибирская зима не появлялась ползуче, скорее всегда как фурия, неожиданно и ураганно. Я сидел на верхней лестничной ступени, ведущей вниз в земляной бункер, и смотрел через колючий проволочный забор.
Там, как остолбенелый, склонившись телом вперед, стоял человек. Взгляд его искал даль; руки находились за спиной, его пальцы были сцеплены один в другой. Так он стоял недалеко от наблюдательной вышки на почтительном расстоянии от колючей проволоки. Обреченный, который искал смерть. Потерянный, который теперь мог исполнять лишь легкую лагерную работу, который уже сдал себя. В нем не было больше никакой искры надежды. Кто был этот человек на перекрестке между жизнью и смертью? Был ли он один из многих, кто потерял веру в продолжение жизни, безнадежно потерял, потерявшийся одиночка, тоска по родине которого была разбита грузом рабского труда и голода? Находились ли эти обломки в состоянии искушения убежать от самого себя, так как он не хотел больше быть тем, кем он стал однажды?
Так этот человек стоял, безнадежно склонившись перед колючей проволокой, только верхняя часть туловища качалась, и уже четвертый день. Что искал его взгляд? Человек ждал до тех пор, пока не зажгли прожекторы на вышке. Затем он медленно шел на плац. Я смотрел за ним, до тех пор, пока он не исчез за отхожим местом. Я наблюдал обреченного еще дважды, всегда на том же самом месте, затем его больше не стало. Лицо осталось мне чужим. Лежал ли он уже голым на стопке мертвецов за бараком склада; сломал руки и ноги, выбрал другое место? Я спорил с Богом, с жестоким миром и не находил ни какого ответа. Ночь настигла сумерки - я замерз, а мое сердце оставалось равнодушным. Где осталась моя человечность? Скоро желтизна и румянец таежных берез стали исчезать, нас снова начали терзать мороз и холод; снежные облака на ночном небе скрыли звезды веры и надежды.
Позднее. Вилли подсел ко мне и спросил: "Ждешь ли ты кого? Не того ли, который не будет больше приходить? "
Я: "Да, его, который это дал, который это решил, чтобы больше не было возврата!".
После безмолвной паузы Вили сказал задумчиво: "Все же, ты христианин. Я никогда не молился по-настоящему! Но если бросивший нас Бог освободит тебя, ты его потом не бросай на произвол судьбы!".
Я посмотрел на Вилли вопросительно, взял его руку и пожал её. Густой туман появился, и его стекловидная скатерть укрыла лагерь ледяными щупальцами. Таежные деревья начали трещать.
Первый период морозов начинался в середине октября, сопровождаемый снегом. Затем следовала фаза спокойствия и подготовки, до тех пор, пока не начинались снежные бури, с силой, которую тяжело описать, так как иногда ревел такой холодный ветер, что мы на пути к рабочей площадке втягивали голову, наши шаги только на один, два можно было запланировать (из-за плохой видимости). Или дребезжал мороз, и хрустел снег при спокойном, ледяном воздухе и ясном небе. Я боялся меньше снежных бурь, гораздо больше ледяного ветра, который проникал под кожу и обжигал едко-холодным воздухом лицо. Наш марш домой в лагерь стал стремительным; конвой не обращал больше внимание на ряды четверок, так как даже вахтенные солдаты замерзали, несмотря на их подшитые перчатки, их меховые шапки и длинные шубы. А как мы выглядели? Мы получили, правда, пальто солдатского обеспечения из зеленого сукна; тот, кто мог раздобыть тряпки, голову, уши, руки обматывал этим. Ребята приносили в лагерь из асбестовой фабрики пустые бумажные мешки, они меняли их на хлеб. И я поголодал за мешок из-под цемента. Из него я сделал жилет без рукавов, а остатки набил в деревянные ботинки, так как мои дрянные портянки давно свое отжили. Зима 1944/45гг стала для нас полной неожиданностей. То, что я не имел перчаток и никакого головного убора, было для меня особенно жестоко. Я только неделей позже смастерил себе из бумажного мешка колпак, который мог натянуть на уши.
(Продолжение следует)
Фритц Кирхмайр "Лагерь Асбест", Berenkamp, 1998
ISBN 3-85093-085-8
