Идеология будущего — высокий социальный традиционализм
«Новое будущее может сформировать только «высокий» традиционализм. Под этим следует понимать не реставрацию теократического или монархического государства, но ценности, нормы и принципы, которые, с одной стороны, отложились в историческом опыте высокой культуры, а с другой – породили формы социума, препятствующие социальному расслоению и угнетению (общинные, солидарные и т. п.). В Европе этому условию удовлетворяет определённая часть христианской традиции, на Ближнем Востоке – ислама.
Фактически «правый» и «левый» традиционализмы исключают друг друга. Первый стремится привести Запад к неоязыческому «новому Средневековью» без христианства. Второй стремится восстановить в правах отвергнутый проектом Просвещения христианский этический слой европейской традиции, включив его в современность в социально ориентированных формах, без фундаменталистских крайностей. К выбору между двумя основными формами традиционализма и сводится будущая «борьба за традицию».
Высокая традиция выступает как динамическая связь между прошлым и будущим, как социальный механизм, устраняющий исторические разрывы и конфликты. А для этого она должна включать в себя этику эгалитаристского типа. Именно при таком условии традиция способна удовлетворить запрос на новый моральный консенсус. Кто выступит от имени традиции, тот и поведёт за собой общество.
Задача приверженцев высокой традиции состоит в том, чтобы не отдать будущее во власть деструктивных нацистских, фундаменталистских элементов. Этот правый традиционализм стремится «изъять» традицию из потока истории. Он обнаруживает сходство с либеральным стилем мышления, поскольку пытается противопоставить «традицию» и «модернизацию» и ориентирован на разрыв традиции и истории, прошлого и современности.
Высокий традиционализм, напротив, стремится проследить историю как часть традиции и традицию как часть истории, он трансисторичен. В изучении традиции надо учитывать трансисторические связи, выйти за рамки музейного отношения к прошлому и рассматривать традицию не в отрыве от истории, а внутри истории.
Это и есть социал-традиция, совмещающая в себе ценности социальной справедливости и культурного, исторического суверенитета нации. Социал-традиционализм не имеет ничего общего ни с большевистской репрессивностью, ни с элитаризмом новых правых фундаменталистов и либералов, ни с такими понятиями, как «охранительство», «архаика», «патриархальность». Развитие, закрепление и воспроизводство социал-традиции происходит на основе ценностей социальной справедливости и идеала социального государства.
С точки зрения социал-традиционализма традиция – это совокупность способов сохранения исторической преемственности, основанных на наделении этическим смыслом процедур наследования.
Конечно, социал-традиционалист – это охранитель, а не революционер. Но «охраняет» он именно традицию, а не те или иные госинституты, определённый общественный формат или партию власти. Для него отношение к власти вторично. Он государственник ровно в той мере, в какой государство следует традиционным ценностям общества и его историческим интересам.
Социал-традиционализм свободен от политической догматики. Любая форма правления, будь то президентская или парламентская республика, любая форма объединения – унитарная империя, федерация или конфедерация – могут оцениваться лишь с одной-единственной точки зрения: насколько успешно они решают главную задачу – сохранение народа и его традиций.
Традиция предоставляет обществу единый исторический, культурный и символический ресурс, который никем в отдельности не может быть присвоен. В этом залог демократичности социал-традиционалистского общества – причём демократичности не только в сиюминутном политическом, но и в историческом аспекте.
Единственный критерий реальной демократии – это принцип большинства. Процедура партийного представительства позволяет узкому кругу определять судьбы миллионов, но это не отменяет противоположности интересов господ и рабов. Нельзя быть демократом и не уважать мнение 85% общества. Демократия – это власть народа, то есть приоритет интересов большинства с пропорциональным учётом мнения меньшинства. Реальная демократия – это мажоритарная демократия.
Демократический традиционализм является условием формирования социал-традиционалистского большого общества, отношения внутри которого напоминают семейные. Этот принцип общественной семейственности предполагает не номинальный, а реальный учёт интересов будущих поколений и опыт поколений предшествующих, как проявление исторического договора поколений. Это один из главных принципов социал-традиции, в рамках которой только и возможен феномен «большого общества».
Большое общество предполагает и большое государство. Установление в обществе принципов взаимной ответственности не происходит само собой. Самопроизвольно возникает только гоббсовская «война всех против всех» и диктат центров капитала. Поддержание общества взаимной ответственности требует существования сильного государства, но это государство находится не за пределами общества, как при коммунизме и других идеократических режимах, а внутри него.
При нормальном функционировании большого общества роль государства сводится к его охране и поддержке. Это предполагает минимум прямого вмешательства, однако в периоды кризисов долг государства заключается в активном, а порой и директивном участии в социальном строительстве. Вряд ли здесь подойдёт опыт западных неоконсерваторов, которые, подобно Маргарет Тэтчер, отрицали сам факт наличия «общества». Не подойдут и либеральные рецепты, согласно которым государство враждебно обществу и должно самоустраниться от общественных дел. Оба пути неэффективны.
Государство не может подменять директивами социальную активность граждан, но оно может и обязано вмешиваться там и тогда, где и когда общество испытывает трудности. Такой формат государственности связан в том числе и с идеей поддержания социальной справедливости, и эта связь имеет глубокие исторические корни.
Проблему социальной справедливости, «разрыва между деньгами и трудом», пытались решать не только в рамках марксизма. Во всех культурах присутствует элемент этически обусловленного эгалитаризма. Но востребован он обычно в тех случаях, когда общество не имеет бесплатного источника ресурсов в виде колоний или зависимых экономических субъектов, то есть лишено неправедной цивилизационной ренты. Желание собрать народы в такую иерархию, произвести градацию «человеческого материала» – вот что скрыто за идеями либерализма.
Социал-традиционализм противоположен этой модели общества. Важным обстоятельством считается невозможность присвоения традиции как символического капитала: все к традиции равно причастны, всем она в равной степени известна. Эта установка соответствует общедоступности в понимании истины в рамках апостольского христианства и противоречит просветительским и либеральным трансформациям христианской традиции.
В рамках социал-традиционалистского большого общества идеи расовой, национальной, культурной или цивилизационной исключительности имеют нулевую применимость.
Как известно, идеи социального равенства и социальной справедливости имели большое значение для византийской общественной и богословской мысли. Здесь можно напомнить о существовании школы Иоанна Златоуста, для которой идея социальной справедливости является одной из магистральных, или о слове "Против ростовщиков" Григория Нисского.
Если Макс Вебер рассуждал о протестантской этике и духе капитализма, то в рамках православной культуры, перефразируя известного учёного, можно говорить о том, что основу русской (русско-византийской) идентичности составляют православная этика и дух солидарности. Единство земного и небесного, соборности и солидарности, справедливости и спасения – характерная русская черта.
Именно поэтому русская религиозность включает в себя обострённое чувство земной справедливости, любовь к униженным и оскорблённым, ярко описанную Ф. М. Достоевским, Н. С. Лесковым, В. Г. Короленко, А. М. Горьким и др. Социальная справедливость и равенство, к которым стремился советский строй, бесспорно, стали результатом не только усвоения марксизма, но и влияния православной этики, вытесненной в коллективное подсознание доктриной госатеизма и тем не менее дававшей о себе знать.
Русско-византийский мир – это мир, в котором люди не разделены на колонизирующих и колонизируемых, а в случае присоединения новых территорий они оказываются в рамках единого правового пространства. Такой менталитет включает в себя код «преобразования природы», сотворчество с высшим замыслом. В ряду специфических черт русско-византийской цивилизации требуют упоминания принципы соборности, а также отношение к общественной жизни как общему деланию. Колониализм как родовая особенность изначально не соответствует характеру русско-византийской цивилизации. В Византии практиковалось включение в орбиту империи, а не подчинение других народов».
Из доклада А.В. Щипкова "Идеология социального традиционализма (социал-традиция)"