Андрей Чернов. "Две дюжины тайн пустого конверта"
Неизвестный стих Пушкина на листе с портретами декабристов
«Эскизы разных лиц, замечательных по 14 декабря 1825 года». ПД 798. Л. 1. Вторая половина июля – август 1826. Тригорское.
«…Мы уславливаемся, каким именем нам аукаться, как нам перекликаться в надвигающемся мраке» – так, подхватив слова Блока о «веселом имени Пушкина», в феврале 1921 года сформулировал Ходасевич.
Владислав Ходасевич хотел написать биографию Пушкина.
Не смог. Не посмел.
Два века Россия мучительно ищет «свой путь». И никак его не найдет. Это означает, что для глобальных обобщений в области пушкинистики время пока не наступило.
Научная биография Пушкина не написана. Вместо нее в распоряжении неленивых и любопытных читателей только пятитомная «Летопись жизни и творчества…». Первый том составлен более полувека назад М. А. Цявловским, прочие – нашей современницей Н. А. Тарховой.
Казалось бы, Пушкин изучен вдоль и поперек. В XX веке вышло семнадцатитомное академическое Полное собрание сочинений. Сегодня Пушкинский Дом (Институт русской литературы РАН) начал выпуск второго академического собрания, в котором будет довольно много весьма существенных текстологических уточнений. Еще в 1990-х с помощью принца Чарльза факсимильно изданы рабочие тетради поэта. Качество издания таково, что при сканировании с него типографский растр не просматривается и при многократном увеличении.
Правда, тетради – это лишь треть рукописного наследия поэта, а другие две трети до сих пор даже не оцифрованы, а потому для изучения практически недоступны: не каждый пушкинист может приехать в рукописный отдел Пушкинского Дома, чтобы ознакомиться – нет, не с оригиналами (по понятным причинам доступ к ним – дело исключительное), а с черно-белыми фотографиями доисторического качества.
Дистанции в 170 лет оказалось явно не достаточно, чтобы отойти на должное расстояние и увидеть всю пушкинскую жизнь сразу. Поэт стал мифом русской культуры. И чем крепче миф укореняется (особенно это видно на юбилеях поэта – вспомним хотя бы стыдное лето 1999 года), тем труднее и научное, и художественное, и культурологическое освоение пушкинского материала.
Это значит, что чего-то мы в Пушкине все же не дочитали.
И не дочитаем, пока все рукописи не будут оцифрованы выложены в сеть.
Попытаюсь подтвердить это лишь одной страницей из пушкинского наследия.
Это многократно опубликованный отдельный лист, разрисованный поэтом в Михайловском в конце июля или в августе 1826 года. Рукой тригорского соседа и пушкинского приятеля Алексея Вульфа подписано: «Эскизы разных лиц, замечательных по 14 декабря 1825 года».
Однако черно-белые, сильно уменьшенные публикации дают весьма отдаленное представление об этом листе. А перед нами даже не лист, а огромный (в портфель не влезет) конверт, на одной стороне которого и находятся рисунки. Конверт был столь велик, что его сложили вчетверо, и от этого больше всего пострадал пушкинский автопортрет.
Пушкинисты узнали половину из двух дюжин портретов: четыре профиля не вышедшего на Сенатскую площадь «диктатора» восстания Сергея Трубецкого (человек с длинным носом, напоминающий профиль борзой собаки), Сергей Муравьева-Апостола (с петлей на шее; определено саратовской исследовательницей Любовью Краваль), «первого декабриста» Владимира Раевского, Кондратия Рылеева в черном платке на шее (14 декабря он был болен), Александра Раевского (предположительно; похож на Грибоедова, но не Грибоедов), Веры Вяземской (оказалась Амалией Ризнич!), Ивана Пущина, Екатерины Орловой. И даже Наполеона.
Неузнанным остался драматург князь Александр Шаховской, которого приняли за Мирабо (портрет Мирабо здесь тоже присутствует: он изображен внутри портрета Шаховского).
Тут и редкий для графики Пушкина его автопортрет: не в профиль, как обычно, а в три четверти. В эти дни Пушкин еще не знал, как сложится его собственная судьба. «Все-таки я от жандарма еще не ушел, легко, может, уличат меня в политических разговорах с каким-нибудь из обвиненных» – писал он в письме Жуковскому в конце января. Ирина Сурат предположила, что автопортрет размазан другим концом пера. Впрочем, скорей, это или лампадное масло (им забрызганы многие пушкинские страницы), или пролитый чай.
Автопортрет Пушкина
На этом же листе над профилем Ивана Пущина нас ждет сюрприз: набросок строки, «Моя душа тобой полна…» – неизвестный пушкинский стих, написанный бисерным почерком в центре листа над профилем Пущина. В измененном виде строка войдет в стихотворение «На холмах Грузии…»: «Душа моя полна тобою…».
Только тут, на конверте, другая строка, с совсем иной интонацией. Это то, что в стиховедении называется моностихом, или одностишием (жанр, опошленный ныне записными юмористами). И относится он не к женщине, а к осужденному на каторжные работы лицейскому собрату.
Портрет Пущина (слева еще три наброска) и одностишье «Моя душа тобой полна…»
Иван Пущин в 1825-м. Гравюра Д. М. Соболевского
Этот стих пушкинисты старших поколений просто не заметили. Впрочем, профессия есть профессия: в Пушкинском Доме выяснилось, что хранитель рукописей поэта Татьяна Краснобородько тоже разглядела эту строку и зафиксировала ее как самостоятельную запись. Уточним: это не просто запись, а стихотворная строка.
13 декабря 1826 года в Москве освобожденный из ссылки Пушкин напишет, а потом с Александрой Муравьевой, женой декабриста Никиты Муравьева перешлет в Сибирь послание к Ивану Пущину. То самое, хрестоматийное:
Мой первый друг, мой друг бесценный!
И я судьбу благословил,
Когда мой двор уединенный,
Печальным снегом занесенный,
Твой колокольчик огласил.
Молю святое провиденье:
Да голос мой душе твоей
Дарует то же утешенье,
Да озарит он заточенье
Лучом лицейских ясных дней!
«И я судьбу благословил…» (с ударением не на «судьбу», а на «я») – видимо, эхо слов самого Пущина, брошенных при его приезде в Михайловское к ссыльному поэту в Татьянин день 1825 года то ли при встрече, то ли уже при прощании. (Что-то вроде: «Пушкин, я должен благословить судьбу за этот подарок!»).
Строка «Моя душа тобой полна…» в эти стихи не вошла. А, значит, перед нами новое пушкинское стихотворение в одну строку. Подпись к портрету друга-каторжника.
Почему эта строка посвящена именно Пущину?
Во-первых, она прямо над головой пущинского портрета. Во-вторых, обратим внимание на размер почерка. Столь мелких букв (пушкинисты их даже не увидели) Пушкин никогда не рассыпал в своих черновиках. Это тайная помета. Помета для себя. Третий аргумент – то, что стихотворение Пушину через три или четыре месяца все же было написано, хоть и не с этой строкой (она переплавилась в строчку «Да голос твой душе моей….»). Четвертый, то, что слева еще три наброска пущинского профиля (причем Пущин на них разновозрастный!). Вот именно, что «душа полна». Наконец, пятый: в 1817-м Пушкин написал стихотворение «В альбом Пущину», где есть строка «Печали, радости, мечты души твоей…» Ее-то он и переворачивает. Там «души твоей», здесь «Моя душа тобой…»
Так поэты устроены, так устроен Пушкин: аукается с друзьями, аукается со своими стихами к ним обращенными. Вот и в 1815-м стихотворение «К Пущину» тоже начинает с души. Со своей души:
Любезный именинник,
О Пущин дорогой!
Прибрел к тебе пустынник
С открытою душой…
Ну а открытая душа поэта – залог эстетической вменяемости читателя.
СПб., Пушкинский Дом
19 октября 2007 – 19 апреля 2015
Александр Раевский (?) и Кондратий Рылеев
Владимир Федосеевич Раевский, Сергей Трубецкой (сверху) и Сергей Муравьев-Апостол в петле
Сергей Муравьев-Апостол
князь Сергей Трубецкой
Князь Сергей Трубецкой. Миниатюра неизвестного художника. 1819 или 1820.
Неизвестный
Амалия Ризнич, о смерти которой Пушкин узнал на другой день после известия о казни декабристов. Для сравнения: 
Наполеон и Екатерина Орлова
Князь Александр Шаховской (атрибуция А.Ч.) и зеркально Мирабо
Князь Александр Шаховской. Гравюра
Мирабо (атрибуция А.Ч.). И начальный набросок строки: «Моя… Моя душа…»
Оноре-Габриэль Мирабо. Прижизненный портрет
https://nestoriana.wordpress.com/2015/04/19/%d0%b0%d0%bd%d0%...