Вера Гедройц — врач по призванию
Если начать вспоминать известных женщин-врачей, то большинство из нас придут в замешательство. Пирогов, Склифосовский, Бурденко, Кащенко, Филатов… Их именами названы научные институты и больницы, они сразу приходят на ум. А вот женщины? Одна из московских детских больниц носит имя Зои Башляевой, педиатра, фронтовика, заместителя начальника Главного управления здравоохранения Мосгорисполкома. НИИ ревматологии назван в честь академика Валентины Насоновой. Вот, на первый взгляд, и всё.
Конечно, никаких выводов на основании этого делать не стоит. Женщины-врачи, в том числе выдающиеся, были и есть. Просто они смогли получать медицинское образование гораздо позже мужчин. Надежда Суслова, первопроходец на этом пути, закончила Цюрихский университет только в 1867 г., во второй половине 19-го в. В самом конце того столетия получила диплом и Вера Гедройц.
Княжна Вера
Её отец, представитель знатного литовского рода, за участие в восстании 1863 г. в Польше был лишён дворянства и вместе с братом оказался в Самарской губернии (княжеский титул ему вернули лишь в конце 1870-х). Вера родилась в 1870 г. уже в Орловской губернии, куда перебралась семья. Девочка отличалась независимым характером, её даже исключали из гимназии за сочинение эпиграмм и конфликты с учителями. В учебном заведении Веру, впрочем, восстановили, но в ожидании этого события она успела поучиться лекарскому делу у заводского фельдшера в Любохне (посёлок на территории нынешней Брянской области).
После окончания гимназии девушка поехала в Петербург, где училась на курсах профессора Петра Лесгафта. Он посоветовал ей продолжить образование за границей, но в Петербурге с ней произошёл неприятный инцидент. В 1891 г. она присутствовала на похоронах писателя Шелгунова, которые вылились в большой митинг и беспорядки, отчасти спровоцированные полицией. Гедройц арестовали, а потом выслали в поместье отца под надзор.
Впрочем, идею поехать в Швейцарию она не оставила. В 1894 г. заключила фиктивный брак с капитаном Николаем Белозёровым. Как и где они познакомились, сказать сложно, но счастливые молодожёны сразу разъехались — Вера отправилась в Лозанну (смогла выехать под новой фамилией), а её муж — в Иркутск. Брак этот существовал 12 лет, но супруги, видимо, даже не встречались.
Лучшая ученица
Её документы вызвали подозрения у администрации университета, и поначалу Вере отказали в приёме. Помогло вмешательство физиолога Александра Герцена, сына издателя «Колокола» — он тоже работал в Лозанне. В университете Гедройц особенно интересовали хирургия и психиатрия, но в итоге она сделала выбор в пользу первой дисциплины. Под руководством известного хирурга Цезаря Ру защитила докторскую диссертацию.
В 1899 г. Вера вынуждена была вернуться в Россию — умерла сестра, тяжело болела мать, и отец уговорил её приехать домой: «Саша умерла от воспаления лёгких, мать нервнобольная, приезжай! Я никогда не звал тебя, но это необходимо. Заканчивай службу и домой. В семи верстах от нас строится новый завод, нужен хирург, я дал слово за тебя. Не могу писать — тяжело! Отец».
Врач с университетским дипломом, хороший хирург, она начала работать в маленькой заводской больнице на Мальцовском цементном заводе (находится в городе Фокино современной Брянской области). Больница была на 10−15 коек, но Вера Игнатьевна трудилась так, будто ей достался большой стационар: благодаря ей купили современный хирургический стол, инструменты, рентгеновский аппарат, лечили токами, она организовала даже патологоанатомический музей.
Одной больницей не ограничивалась: вела амбулаторный приём, посещала больных на дому. Пыталась достучаться до администрации завода, чтобы рабочим облегчили условия труда: как хирург Вера Игнатьевна постоянно сталкивалась с грыжами, понимала, что всё это из-за тяжёлого производства. В 1903 г. подтвердила квалификацию врача, успешно выдержав экзамен в Московском университете. Её доклад на III Всероссийском съезде хирургов встретили благожелательно, работу в целом высоко оценивали коллеги.
Резкий поворот
Казалось бы, Гедройц состоялась в профессии, но её жизнь заполняла только работа. Она надеялась, что к ней приедет Рики Гюди, с которой Веру связывали близкие отношения в Швейцарии. Не вышло, не отпустили семейные обязательства. Всё, что Гедройц видела рядом, — это тяжёлый труд и отсутствие справедливости, на которое она реагировала очень остро. «Разве это жизнь. Карты, пьянки, изредка танцы, два бала в Дятьковском клубе. Идут параллельно как бы две жизни: одни беззаботно развлекаются, устраивают любительские спектакли, не слыша стонов других, задавленных нуждой и голодом». В какой-то момент Вера решила покончить с собой, выстрелила в сердце, но спасли коллеги-хирурги, которые случайно оказались в её больнице.
В 1904 г. началась «маленькая победоносная» война с Японией. Красный Крест России сформировал отряд врачей-добровольцев, в который вступила Гедройц. Всё, что говорят об исполнении врачебного долга, в полной мере относится к ней: Вера Игнатьевна оперировала не в тыловых госпиталях, а практически у линии фронта. При отступлении после Мукденского сражения занималась эвакуацией раненых и уехала на последнем поезде, была награждена медалями «За усердие» и «За храбрость», а также медалью Красного Креста.
После возвращения с войны Вера Игнатьевна снова возглавила заводскую больницу. Только уже не маленькую, 10-коечную, а Людиновскую горнозаводскую больницу (современная Калужская область). Одновременно Гедройц назначили главным хирургом всех Мальцовских заводов.
В этой должности она начала всё с того же — переоборудования. Новые хирургические столы, инструмент, эфирный наркоз вместо хлороформа, самое современное по тем временам оснащение… Работа была поставлена так хорошо, что Жиздринское уездное земство (современная Брянская область) попросило Веру Игнатьевну стать главным хирургом. Казалось бы, всё шло к тому, что она станет заслуженным, уважаемым уездным врачом. Но ведь не случайно говорят про повороты судьбы.
В Царском Селе
В 1909 г. Веру Игнатьевну пригласили в Петербург на торжественное открытие одной из больниц. Там она встретила Евгения Боткина, врача царской семьи, которого знала по фронтам русско-японской войны.
Тот представил Гедройц императрице Александре Фёдоровне, и она пригласила Веру Игнатьевну на должность старшего ординатора в Дворцовый госпиталь Царского Села. Достаточно скоро Гедройц возглавила хирургическое и акушерское отделения больницы, что вызвало недовольство главного врача Михаила Шрейдера. Откуда взялась? Кто это? Почему взяли женщину? Шрейдер инициировал несколько проверок, писал жалобы, высказывал сомнения в политической благонадёжности (Гедройц состояла в партии кадетов), но это ни на что не повлияло. Вера Игнатьевна осталась при своей должности, в 1912 г. защитила диссертацию и первой в России получила учёную степень доктора медицины.
А через два года — снова война. Стараниями Гедройц в Царском Селе организовали эвакопункт для раненых, а в Дворцовом госпитале — лазарет. Сама она много оперировала, но при этом успевала готовить сестёр милосердия. В том числе у неё на курсах учились императрица и её дочери Ольга и Татьяна.
«Чтобы лучше руководить деятельностью лазаретов, Императрица решила лично пройти курс сестёр милосердия военного времени с двумя старшими Великими Княжнами и со мной. Преподавательницей Государыня выбрала княжну Гедройц, женщину-хирурга, заведовавшую Дворцовым госпиталем. Два часа в день занимались с ней и для практики поступили рядовыми хирургическими сёстрами в первый оборудованный лазарет при Дворцовом госпитале, дабы не думали, что занятие это было игрой, и тотчас приступили к работе — перевязкам часто тяжелораненых; Государыня и Великие Княжны присутствовали при всех операциях. Стоя за хирургом, Государыня, как каждая операционная сестра, подавала стерилизованные инструменты, вату и бинты, уносила ампутированные ноги и руки, перевязывала гангренозные раны, не гнушаясь ничем и стойко вынося запахи и ужасные картины военного госпиталя во время войны», — писала фрейлина и подруга императрицы Анна Вырубова.
Всё изменила революция
С императорской семьёй Веру Игнатьевну связывали если не дружеские, то достаточно близкие отношения, она была знакома и время от времени общалась не только с Александрой Фёдоровной, но и с Николаем II. К его удовольствию как-то раз решительно выгнала из Царскосельского госпиталя Распутина. В 1917 г. после отречения императора Гедройц поняла, что опасность грозит и ей, и снова отправилась на фронт. Начала с младшего врача перевязочного пункта, уже через год была корпусным хирургом (соответствует званию полковника). После ранения в 1918-м её эвакуировали в Киев, где она и осталась до конца жизни. Преподавала в Киевском медицинском институте, много оперировала, публиковала статьи. Но в 1930 г. её уволили без права на пенсию, как считается, из-за дворянского происхождения. В 1932 г. она умерла.
Сформулировать кратко, в чём была главная заслуга Веры Гедройц, сложно, она достигла очень многого. Была хорошим, а может быть, даже выдающимся, хирургом, а ведь женщины в хирургии в конце 19 — начале 20 в. были исключением, а не правилом. Её фронтовой опыт позволил создать новые методы проведения операций, она выступала за то, чтобы каждое проникающее ранение лечили хирургически. В полевых условиях делала уникальные полостные операции. Написала около 60 научных работ, в Киеве занялась детской хирургией, подготовила курс лекций и учебник. Но имя её вспоминали очень редко. Первым громко заговорил о ней английский врач Джон Беннет, который исследовал её фронтовой опыт времён русско-японской войны, и благодаря этому её работы снова оказались в центре внимания.
Поэт Сергей Гедройц
Но была в её жизни и другая сторона. При всей погруженности в медицину Вера Игнатьевна занималась литературой и печаталась под псевдонимом Сергей Гедройц, взяв его в честь умершего в детстве брата.
Первый стихи она написала ещё в Швейцарии, но не публиковалась. Её стихи увидели свет в начале 20-го в., когда девушка жила в Петербурге, причём удостоились разгромной рецензии от Гумилёва: «Зачем пишут поэты? На этот вопрос не трудно ответить: одни — чтобы рассказать людям что-нибудь новое, добытое ими самими: идею, образ, чувство, всё равно; другие — ради чистого наслаждения творчеством, таким божественно-сложным, радостно-трудным. Но зачем пишут не поэты, зачем пишет, например, Сергей Гедройц? Это не «пленной мысли раздражение», потому что мыслей в его стихах нет, есть только общие места <…>. Слог его ужасен».
Это не помешало Гедройц позже присоединиться к гумилёвскому «Цеху поэтов» и продолжить писать и стихи, и прозу. На Гумилёва она, по всей видимости, обиды не затаила, а он даже посвятил ей стихотворение «Жестокой».
Наверное, стихи Веры Гедройц не были совершенными, но она чувствовала себя поэтом, любила общество людей искусства. И в Петербурге, и в Киеве общалась с литераторами и художниками. Своим прозвищем «Жорж Санд Царского Села» была обязана любви к мужской одежде. В Киеве соседями Гедройц были супруги-художники Леонид Поволоцкий и Ирина Авдиева. Ирина Дмитриевна вспоминала: «Я научилась у неё любить всё то, что поднимает жизнь над уровнем обывательщины, что красит будни в праздники. Вся её жизнь была увлекательнейшим романом, и долгая дружба с ней во многом изменила меня. Она жила в том же доме, что и мы с мужем, и была старшим хирургом города. Большая, немного грузная, она одевалась по-мужски. Носила пиджак и галстук, мужские шляпы, шубу с бобровым воротником. Стриглась коротко. Для её роста руки и ноги у неё были малы, но удивительно красивы. Черты лица — суховатые и слишком тонкие для грузной фигуры — при улыбке молодели. <…> Жила она в большой квартире с Марией Дмитриевной Нирод и её детьми, Фёдором и Мариной».
С Марией Нирод, бывшей фрейлиной Александры Фёдоровны, Гедройц прожила последние 14 лет. Как вспоминала Авдиева, обеих не раз арестовывали. Учитывая, что одна была княжна, а другая — графиня, это не удивительно. Но каждый раз обеих отпускали — заступался некий сотрудник органов, которому Вера Игнатьевна в 1914-м сделала операцию. А за её могилой на Спасо-Преображенском (Корчеватском) кладбище Киева многие годы ухаживал архиепископ Ермоген, которого она также когда-то спасла.
Сергей Гедройц «Госпиталь», 1925 г.
Квадрат холодный и печальный
Среди раскинутых аллей,
Куда восток и север дальний
Слал с поля битв куски людей.
Где крики, стоны и проклятья
Наркоз спокойный прекращал,
И непонятные заклятья
Сестёр улыбкой освещал.
Мельканье фонарей неясных,
Борьба любви и духов тьмы,
Где трёх сестёр, сестёр прекрасных
Всегда привыкли видеть мы.
Молчат таинственные своды,
Внутри, как прежде, стон и кровь,
Но выжгли огненные годы —
Любовь.