Личная жизнь шпиона. Глава 12
(Продолжение. Начало здесь)
Глава 12
План майора Орлова включал в себя допросы трех ближайших подруг Разиной. Точнее, это должны быть скорее душевные беседы о жизни и судьбе Разиной, о ее маленьких радостях и больших удачах, о горьких поражениях, о работе и отдыхе. Такие разговоры – штука деликатная, почти интимная, нельзя загонять людей в угол и не позволять выйти из него, пока сотрудник госбезопасности не услышит правду, нет, надо сначала войти в доверие к женщинам, понравиться им настолько, что вранье стало бы чем-то оскорбительным, хуже уличной ругани.
Три встречи состоялись в течении одного дня: утром, днем и вечером. Прежде Орлов полагал, что у него есть умение и профессиональное мастерство общения с женщинами, особый талант, подаренный богом. Полчаса болтовни с дамой любого возраста и социального положения, - и она становилась почти подружкой.
На встречу он надел синий шерстяной костюм и пижонский бордовый галстук с серебряной заколкой, побрызгался одеколоном, уложил волосы, посмотрел в зеркало и остался доволен собой. Но, вопреки ожиданиям, доверительного разговора не получилось, собеседницы были встревожены, почти испуганы, они не понимали, почему после милиции гибелью их подруги занялся КГБ, и от этого волновались еще больше.
Они не могли взять в толк, - чего от них хочет этот майор, ведь они не виделись с Танечкой и не разговаривали по телефону в тот трагический день. У них нет и не может появиться никаких новостей. Те вещи, о которых спрашивал Орлов, чтобы завязать беседу, никакого отношения к преступлению не имели, это просто воспоминания о Танечке. Каким она была чудесным человеком, как людям помогала, как умела дружить… Но зачем все это понадобилось госбезопасности? Все ответы и без Орлова были уже занесены в протоколы, подписаны и подшиты к делу.
На следующий день Орлов перечитал три протокола допроса свидетелей, и решил, что даже милиционеру Судакову удалось выжать больше информации из этих трех граций, чем ему. Ясно, что дамы знают нечто важное, но не хотят говорить, потому что напуганы. Напрасно он наряжался в выходной костюм. Он решил, что допустил какую-то ошибку, но какую именно, что не так… Орлов огорчился и не смог этого скрыть, лицо стало неприятным, и даже клетчатые итальянские шарфы, заполнившие собой спортивную сумку, не растопили холода в глазах. Он забыл поблагодарить Гороха за услугу, засел за бумажную работу, в конце дня провел инструктаж оперативников, занятых наблюдением за Разиным.
* * *
Уже вечером Орлов пообещал себе, что в лепешку разобьется, но этих красавиц расколет, не важно, каким способом… Этого способа Орлов пока не знал. Он положил в сейф оружие, а из сейфа достал и опустил в сумку бутылку красного крепленого вина. Ушел с работы позже всех, сел в «волгу» и направился к старшей сестре.
Вика, миловидная женщина сорока с небольшим, жила на Академической и работала рядом, в ведомственной поликлинике. Он поел на кухне, выпил стакан красного вина, раскрыл спортивную сумку и отдал сестре два мохеровых шарфа: один для ухажера, второй для начальника. Пошел в комнату, сел на диван и невидящими глазами уставился в экран телевизора. Мысленно он листал личные дела трех подруг. Первая женщина, очень интересная брюнетка Роза Шор заведует секцией парфюмерии в магазине «весна», на этом месте трудится двенадцать лет, познакомились с Разиной восемь лет назад в санатории города Железноводска, на Кавказе.
Парфюмерная секция большого универмага – место не слишком денежное. Это вам не торговля овощами или фруктами, где легко заработаешь на пересортице, обсчете и обвесе. Но сделать деньги можно и на парфюмерии, надо только уметь, Шор это умеет, у нее в личном деле – одни благодарности, плюс «жигули», ей светит поездка в Израиль. Минус – муж, она давно в разводе.
Далее… Клавдия Захарова, заведующая производством на кондитерской фабрике, работает там десять лет. Как сейчас говорят, умеет жить. Прекрасная дача в Переделкино, новые «жигули», пять лет состоит в разводе. Дружила с покойной Татьяной Федоровной еще с институтских лет.
Третья женщина – Вера Игнатова, эта дружба была самой прочной, самой давней, еще со школы. В своем «почтовом ящике», который проектирует что-то там очень секретное, она освобожденный секретарь профкома, работает на этом месте восемь месяцев. Раньше трудилась в другом «ящике», – но ушла по собственному желанию. Любопытно: на всех работах эта дама не задержалась дольше года. Муж – много старше Игнатовой, крупный ученый, член-корреспондент Академии наук, увлекается бегом и лыжами. Этакий седовласый красавец, высокий и жилистый.
Орлов смотрел на экран телевизора и думал, что, возможно, пора самому создать что-то вроде крепкой семьи, есть парочка кандидаток. Взять, хотя бы, Риту Фомину. Внешность модели из западного журнала, выглядит и одевается, как богиня, умеет себя хорошо вести в компании – если сама этого захочет. Рита – это хорошо… Но эта девочка с характером, даже если жизнь согнет ее в бараний рог, доведет до самого края бедности, беспросветной нужды, она не станет варить борщ комитетчику и ждать его после трудной смены. О работе она знает нечто такое, чего симпатичным девочкам знать не надо, от этого портится аппетит и появляются лишние морщины. Нет, Рита с ролью жены не справится, ее амплуа совсем другое. А хуже, чем Рита, он женщин не хотел, и с женитьбой не торопился.
* * *
Дочка сестры, шестиклассница Маша, писала сочинение в своей комнате, но на месте ей не сиделось, время от времени она подходила к Орлову, задавала вопросы и снова уходила.
- Дядя Витя, скажи, а моя мама храбрее, чем Зоя Космодемьянская?
Вопрос поставил Орлова в тупик.
- М-да, наверное… Я уверен… Твоя мама храбрее. Но откуда этот странный интерес, дитя мое?
- Их пионерский отряд борется за право носить имя Зои Космодемьянской, - сказала Вика. – Они уже ездили к дому, где жила Космодемьянская. Даже в какую-то квартиру заходили… Ездили в деревню Петрищево. Это где могила Зои. Где ее казнили…
- Господи. Лучше бы детей в цирк сводили… Подробности пыток и казни им, надеюсь, не сообщали?
- Сообщали. Они все знают.
- Мы фотографии видели в Петрищеве, - сказала Маша. - Там могила Зои. Загородка железная. Мы были в том доме, где Зою пытали. Где ей, где ее…
Маша убежала к себе в комнату и вернулась с большими фотографиями, которые учительница сделала в Петрищево. Вот три десятка замерших детей стоят на фоне снежного сугроба, а вот они в темной, некрашеной избе. Оказывается, в этом доме Зою до утра пытали. На другой фотографии пустырь, занесенный снегом, по полю натыкано несколько кособоких домишек. На переднем плане посередине пустыря обелиск, на взгляд ‒ метра полтора, со звездочкой, на звездочку повесили венок из бумажных цветов. Вокруг обелиска железная загородка. Кажется, что время остановилось, война и разруха в деревне Петрищево еще не кончились и, возможно, не кончатся никогда. Бывают такие места.
- Дядя Витя, а ты бы пытки выдержал? Ну, как Зоя?
- Я только этим и занимаюсь на работе.
Маша унесла фотографии и вернулась.
- А жвачку в Болгарии делают?
- А какая разница?
- В наш класс пришли письма школьников из Болгарии. С фотографиями. Можно выбрать друга по переписке. Или подружку. Друг мог бы вкладывать в конверт пару пластинок жвачки. В подарок. Но если в Болгарии нет жвачки, тогда чего переписываться… Дядя Витя, а ты скоро опять в Америку поедешь?
- Может быть. Разгребу тут одно важное дело. Тогда отправят месяца на два. Иди, радость моя, пиши сочинение.
В комнате было душно, Орлов пошел в кухню, распахнул окно и стал дышать прохладным и сырым воздухом. Казалось, - теперь он знает, что делать дальше.
* * *
Следующие полдня Орлов провел в отделении милиции, копаясь в бумагах, которые имели отношения к Вере Игнатовой. Это заявления граждан, которые были поданы в милицию сотрудниками института, где в свое время Игнатова занимала должность освобожденного секретаря профкома.
В длиннющей цепочке оборонных предприятий этот «почтовый ящик» имел не только номер, - словно войсковая часть или колония, где держат преступников, - но еще и романтическое название «Клен–44». «Ящик» разрабатывал некие элементы системы наведения ракет наземного базирования РСД-10 «Пионер» или СС-20 по натовской классификации, и еще кое-какие приборы.
Заявления в милицию подали несколько сотрудников, - все женщины, - они утверждали, что из сумок или карманов верхней одежды, пропадали кошельки или косметички с деньгами. Как правило, эти безобразия происходили в день зарплаты. Еще у одной женщины исчезли облигации золотого займа на сумму тысяча восемьсот рублей. Они с мужем планировали продать облигации в ближайшей сберкассе, потому что подошла к концу двухгодичная очередь на румынский спальный гарнитур, полированный, под красное дерево, - мечта всей жизни. Облигации были оставлены без надзора буквально на пять минут, но вору большего не требовалось.
Орлов по-свойски, без угроз и крепких выражений, поговорил с начальником отделения милиции, по возрасту еще не старым мужчиной, но уже похожим на сухонького старичка. Начальник отделения в ту пору выяснил, что краж в «Клене-44» было значительно больше, но милиционеры убеждали гражданок забрать заявления: кошельки все равно не найдутся, надо лучше смотреть за своими деньгами, к каждому карману милиционера не приставишь… Для милиции любое нераскрытое преступление, даже самая копеечная кража, ‒ это неприятность, лишение премии.
Три-четыре гражданки заявления не забрали, они в устной беседе без протокола показали, что подозревают в краже секретаря профкома Веру Игнатову, но боятся говорить открыто, потому что эта клептоманка ‒ с большими связями, вредная и подлая, она может испортить биографию кому угодно.
Вскоре Орлов оказался в кабинете секретаря партийной организации «Клена‒44», добродушного дядьки по фамилии Жуков, которому оставалось всего полгода до пенсии. Парторг думал, что какая-то нелепость, разговор на политическую тему или анонимка может лишить его персональной пенсии, которую он высиживал столько лет. Парторг боялся сплетен, анекдотов на любую тему, даже о евреях. Боялся критики, похвалы тоже боялся. Поэтому сейчас, он быстро оценил все «за» и «против» ‒ и решил не врать. Опустив глаза, повторил, что все подозревали Игнатову в воровстве, но никто эту сучку за руку не поймал.
Жуков не мог допустить, чтобы безобразие и дальше тянулось. Собрав все мужество, он вызвал Игнатову и провел с ней беседу, трудную для них обоих. Через час она написала заявление по собственному и расплакалась. Жуков поднялся, запер дверь кабинета, чтобы любопытные не заглядывали. Вынул из сейфа папку без номера, выписал в столбик на бумажку имена потерпевших, а в другой столбик приблизительные суммы денег, которые были украдены. А потом упал в кресло и накапал в стакан валерьянки.
(продолжение следует)