Алексей Мурадов: «В авторском кино название рождается в последний момент»

«Апостасия» Россия, 2017 Режиссер Алексей Мурадов В ролях: Дмитрий Арбенин, Наталья Швец, Роман Новицкий, Виктор Проскурин, Алина Бабак, Дарья Грачева, Василий Щипицын, Виталий Пичик, Дмитрий Богдан, Константин Быков, Юлия Мельникова Самой яркой премьерой Железноводского кинофестиваля «Герой и время» стала черно-белая притча Алексея Мурадова «Апостасия» — ​альманах из четырех семейных драм с трагической развязкой. Это аскетичное, эффектное, но трудное зрелище. Сквозной сюжет — ​судьба младенца, ставшего заложником перипетий Гражданской, Великой Отечественной, чеченской и донбасской войн. Накануне вручения приза за лучший образ «Культура» пообщалась с режиссером. культура: Вы сняли картину, рассчитанную на сугубо фестивальный успех… Мурадов: Да. Для широкого зрителя я ставлю спектакли и делаю сериалы, они получаются довольно неоднозначными — ​и «Жуков», и «Власик», и «Катя 2», — ​принимаю правила телеигры, а кино позволяет говорить о сугубо личных переживаниях. На два-три телепроекта снимаю один фильм о том, что меня по-настоящему волнует. культура: Какой сериал считаете самым удачным? Мурадов: «Человек войны», впервые в истории нашего телевидения полностью снятый на стэдикам. культура: Показав войну субъективной камерой, Вы захотели рассмотреть ее отстраненно, как глобальный миф? Мурадов: Совершенно верно. культура: «Апостасия» — ​греческое слово, обозначающее отречение от христианской веры. В Вашей картине такого сюжета нет. Мурадов: Название очень важно. Но в авторском кино оно, как правило, рождается в последний момент и служит контрапунктом к событийному ряду. В данном случае я имел в виду убийство ближнего, образа и подобия Божиего. культура: Вы специально уходили от конкретизации сражающихся сторон? Мурадов: Да, старался обойтись намеками — ​зрителю не должно быть важно, кто тут белый, а кто красный. Ключевой сюжет «Апостасии»: брат идет на брата, род на род. В эту рамку я помещаю мужчину, женщину, ребенка и врага. культура: Роковой заколдованный круг, очевидный аналог — ​магический реализм Маркеса, «Сто лет одиночества». Мурадов: Именно так. Независимо от географии и времени, героев всегда настигает война. В первом варианте сценария речь шла о Гражданской, но в какой-то момент понял: история требует предъявить одних и тех же персонажей в разные эпохи, ведь любая затянувшаяся война неумолимо превращается в гражданскую. Это абсолютно противоестественный опыт, но он может оказаться полезен, если, пройдя сквозь испытания, человек обретет себя и любовь к ближним. Иных рецептов мира не существует. Но я не берусь никого судить — ​ставлю вопросы, на которые может дать ответ только тот, кто больше меня. культура: Однако кино отражает эстетический порядок вещей. Зафиксировать его можно лишь с единственно верной точки зрения… Мурадов: Тут нет проблем. Мой критерий очень прост: каждый фильм — ​это зеркало. Если человек подходит к нему, чтобы поговорить с самим собой, получается плохой фильм, а когда встает перед ним, чтобы обратиться к окружающим, — ​честный и хороший. А если вопрошает Бога «кто мы и куда идем?» — ​очень хороший. К сожалению, все слова сегодня замылены, остается язык изображения. Но, оговорюсь, главное — ​не происходящее в кадре, а нечто, возникающее между ними. Оно-то и создает послевкусие фильма. культура: Как создавали атмосферу? Мурадов: Как обычно. Моя работа начинается с изучения документов — ​фотографий, архивов, рисунков, литературы и, самое главное, музыки, способной отразить, собрать и сконцентрировать решительно все на свете, если уметь ее расслышать. Я ищу и нахожу тему, отражающую мои представления о происходящем, а дальше следую ее подсказкам. В данном случае документов и фактов было очень много, я общался с людьми, пережившими войны, искал ответы на свои вопросы, изучал их эмоции. Расшифровать материал помог Второй и Третий концерты Гии Канчели. культура: Ключевой, донбасский эпизод «Апостасии» реален? Мурадов: Да. В данном случае нетрудно догадаться, кто подложил растяжку в коляску с живым младенцем. Но в контексте картины это абсолютно неважно. Так же реальна и женщина-снайпер, вернувшаяся в свой разбомбленный дом, где погибли ее дети. И переговоры по рациям, на фоне которых разворачиваются события, я нашел в интернете, лишь заменил имена бойцов. культура: В первой новелле фигурирует безрукий одноногий инвалид, производящий очень цельное, сильное впечатление. Непрофессиональный актер? Мурадов: Роман Новицкий, я присмотрел его в массовке сериала «Жуков», он снимается уже в третьем моем фильме. Работает курьером. Это очень сильный, социализированный человек. Передвигается на костылях. Что с ним стряслось, не знаю, было неловко интересоваться. культура: Партнерша ему под стать, удивительно сыгранный дуэт. Мурадов: Очень хорошая актриса Юля Мельникова, играет в сериалах. культура: Вы снимали новеллы в различной визуальной стилистике. Первая — ​«Комиссар» Аскольдова или «Служили два товарища» Карелова? Мурадов: На этих фильмах я вырос как режиссер, но не пытался копировать — ​а лишь показать пластическую историю, точку в которой ставит пуля. культура: Эпизод Великой Отечественной — ​явно Алексей Герман. Мурадов: Это лестно, он был моим учителем. культура: А третья и четвертая новеллы не несут полемической нагрузки… Мурадов: Так ведь и лютых врагов в «Апостасии» нет — ​люди сражаются со своими двойниками. По крайней мере, в третьей и четвертой части точно: ни в Чечне, ни на Украине их не было — ​кроме искусственно выращенных террористов, но они — ​не народ. Над войной существуют надстройки — ​политика, власть, деньги, которые всей тяжестью падают на плечи конкретному парню, несущемуся через поле с автоматом — ​навстречу целящемуся в него неприятелю. Для чего им это надо? Едва ли в последний момент они способны дать ясный ответ. «Положить живот за други своя» способны немногие. Как правило, человек стреляет просто потому, что иначе убьют его. Ценой своей жизни он решает проблемы абсолютно посторонних и несимпатичных людей… культура: Которым антипатичны, например, мы с Вами. Есть ощущение, что русская идентичность представляется архитекторам глобализма труднопреодолимой помехой на пути в дивный новый мир. При этом наш православный габитус по природе не агрессивен. В чем причина неприятия Западом нас, грешных? Мурадов: Европейская цивилизация зиждется на римском праве, где есть «вассалы» (заложники) и «сюзерены» (вооруженные господа). У нас никогда не работала подобная модель отношений. Народ выбирал князей, те призывали воевод. Россия пыталась вести привольную, демократичную жизнь, и чуть только столица закручивала гайки — ​люди убегали в леса и степи. А Европа жила грабительским колониализмом и ненавидела нашу вольницу. культура: В этом смысле мы являлись для нее своеобразной Америкой. Но та никогда не вызывала агрессивного неприятия Европы. Мурадов: Это дело времени. Сейчас «проект США» закрывается, что довольно очевидно. культура: Кто увидит фильм? Мурадов: Все большие фестивали — ​и у нас, и за рубежом — ​не приняли картину, переговоры с телевидением зависли. Остается надежда на неширокий российский прокат. культура: Чей отзыв Вам особенно дорог? Мурадов: Реакция донбасских зрителей. Несколько человек подошли после просмотра и сказали, что очень правильно, реалистично, а самое главное — ​снято с душой. В самом деле, я избыл свою боль. культура: За что Вы могли бы убить? Мурадов: За маму и ребенка. Но обыкновенно происходит иначе. Одному приказывают нападать, и, исполняя навязанную волю, он не оставляет другому выбора: или погибнуть, или защищаться. Затем начинается кровавая баня. Я не могу разобрать ее механизм: как только начинаю рефлексировать, перестаю снимать. Сценарий в этом смысле представляется мне тактической картой, помогающей ориентироваться на местности с конкретными людьми, их обстоятельствами и собственным подсознанием. культура: Есть ощущение, что человечество переживает ментальные метаморфозы? Мурадов: Безусловно. Все мы сильно устали от современности — ​раздутых междоусобиц, навязанных социальных проблем, лишней информации, откровенной лжи. Человек вязнет как в болоте и желает лишь одного — ​очищения правдой. культура: Вместе с тем социум разобщается, атомизируется, люди страдают от одиночества, не находят своих. И об этом рассказывает Ваша «Апостасия». Мурадов: Совершенно верно. Я рос в большом батумском дворе, жившем одной семьей. С пяти лет говорил на грузинском, иврите и греческом. Сейчас все позабыл, помню лишь грузинский и сам завидую своему счастливому детству: в чьем доме заставала ночь, там нас, ребятишек, и укладывали спать. Хочу вернуться в этот мир, а как — ​не знаю. Но, мне кажется, Россия собирается в некую любопытную конфигурацию. Есть ощущение, что мы возвращаемся к истокам, предшествовавшим образованию русских земель, и я готовлюсь к съемкам авторской притчи на эту тему. Ближайшая премьера — ​сериал «Чернобыль» с Надеждой Михалковой, Игорем Петренко и Дмитрием Ульяновым. культура: Если бы мы не боялись, мы бы не воевали. Чего страшитесь Вы? Мурадов: Честно? Только одного. Что моему ребенку вручат автомат и он пойдет убивать. Это не значит, что я не хочу видеть в нем защитника Отечества. культура: Посыл «Апостасии» сводится к морали: убивая другу друга, мужчины оставляют мир без опеки и контроля? Мурадов: Да, это глупо, бесчеловечно. Войну можно только прекратить. Иначе приходится расплачиваться за нее жизнью неродившихся поколений.