Отвлечься от событий этого года нам помогут воспоминания кинешемца, который однажды побывал в Москве. Эка диво! - скажете. Однако подождите. Возможно, и диво.

Отвлечься от событий этого года нам помогут воспоминания кинешемца, который однажды побывал в Москве. Эка диво! - скажете. Однако подождите. Возможно, и диво. Не было бы счастья, да несчастье помогло. У жителя Заволжска Сергея Лебедева случился пожар, после чего Сергей Владимирович стал искать, где бы недорого взять мебель. Тут позвонил приятель и сказал, что продаёт в Кинешме квартиру (микрорайон «1-я Фабрика»), а покупатель поставил условие, чтобы к моменту заезда квартира стояла бы пустая. «Приезжай, бери, что тебе глянется». Там-то среди хлама «на выброс» Сергею Лебедеву и встретилась тетрадь, которую он на днях предоставил редакции «168 часов». По виду это обычная школьная тетрадь 1973 года производства с Максимом Горьким на обложке. В тетради с первой же страницы аккуратным женским почерком изложен «Рассказ деда». В тексте множество поправок и вставок, которые свидетельствуют о том, что женщина пыталась максимально точно сохранить стиль рассказчика. Кто эта женщина, не известно. Ясно только то, что её поразила встреча с неким кинешемским дедом, которому шёл 99-й год. То есть родился он ещё при Александре II Освободителе. Супруге деда на момент встречи было 100 лет, и это «по самому дамскому счёту», как указано в тексте. «Эта бабушка умудрилась прожить такую немаленькую жизнь, ни разу не воспользовавшись железной дорогой. Она говорила: «Таких дорог там нет» (надо полагать, на том свете – прим. ред.). А дед наоборот утверждал, что объехал весь свет, бывал за границей, воевал, «гостил» в плену. Мне удалось подслушать его рассказ о нашей столице». Считайте, прошло 50 лет с момента той беседы. Наверное, от деда не осталось даже косточек, а его слова, смотрите-ка, живы. Испытания в метро Почитаем же! Начало таково: «Приезжаешь ты в Москву, паровоз дальше не идёт, а чтобы он с разбегу не продул без рельсов, догадались поставить забор. В него паровоз и упирается. Вылезаешь и идёшь со всей толкучкой в ихнее самое знаменитое метро. Его придумал наш мужик, Дуськин деверь. Он когда ещё маленький был, всё на кротов ходил. А когда в инженеры вышел, ему эти подземные ходы в башку и вдарили». Вот видите, изобрёл московское метро другой наш неведомый земляк. Дуськин деверь. А вы и не знали. «Тама берешь деньги и кладёшь в небольшую дверочку, вроде норы. Из той норы лапа высунется, деньги твои заберёт, а обратно пятаками вышвырнет. Это там такой зверь сидит. С этими пятаками идёшь на лестницу, но тебя не пускает станок. Он выбрасывает огненную надпись: «Давай деньги». Ему пятак сунешь, вроде как в копилку, а он тебе вторую надпись: «Беги бегом». Один наш кинешемский не мог в бег, у него нога больная, так он по сей день заикается. Кто не успевает, того прямо протыкает. При мне одного проткнуло, три дня не могли оторвать.  А лестница потом тебя сама волочёт. На ней ни черта нельзя делать. Котомку не ставь, сам не присядь, не облокачивайся, не держись. Знакомого увидишь, не гонись. Я это всё изучал, пока меня не сковырнуло». Дальше в рассказе деда ещё страшнее. Надо успеть запрыгнуть в вагон метро, чтобы тебя не «схлопнуло» дверями. Если «схлопнет», то «специальные люди, которые за это получают зарплату», тебя оторвут. А вы говорите, квесты-квесты, Хэллоуины какие-то. Вот где жуть. Про машины и моду «В Москве одни машины мечутся. И люди мечутся. На перекрёстках живых милиционеров затолкали в стеклянные банки. Чем там дышать? Не знаю. Им туда и передачи носят.  Они день и ночь рычаги крутят, чтобы всех не передавили. Но давят, давят... Но тихо. В Москве кричать нельзя. Которого давят, тот ни пискнет. Всё молчком». Готовы поспорить, что вы не знали об этом. Мы тоже. «Интересно, что в Москве нет седых женщин. У них в парикмахерских за 3-50 красят в любой цвет. Хоть в зелёный. А шапки какие носят зимой! Вроде как у тулупа оторвать рукав, вывернуть его наизнанку, с одной стороны зашить, вот и шапка». Про спешку и милиционеров «В Москве все бегут. Чисто кого-то догоняют. Даже в выходной бегут. Друг на дружку, на дома и на небушко не смотрят. Они даже не знают, когда солнышко садится.  А сколько в Москве милиционеров! Кто в банках сидят, а кто ходят пешие. А заглавный разъезжает на машине и всех людей в трубку страмит: «Не туда пошёл! Вернись! Не туда идёшь!» Страсть какая. Откуда он знает, куда мне идтить? Меня такой умник на всю Москву острамил. Лучше бы машиной раздавило. Я три ночи не мог вспомнить, как меня звать. Да он же с меня ещё и деньги взял».   Как москвичи едят «В Москве перед праздниками москвичи никогда не пьют и не едят. Нет, денег у них много и они даже не знают, где их хранить. Им уже на домах пишут, где хранить. Они достают деньги только по праздникам, идут по лавкам, всего накупают, нажарят, напарят, а потом в холодильники ложуть. У которых холодильников нет, за форточку вывешивают. В первый день праздника москвичи наряжаются во всё хорошее и идут гулять натощак. И только к вечеру садятся за стол, чтобы съесть всё заготовленное. Потом 3 дня не могут на пищу глядеть».   И снова про спешку «В Москве важно приспособиться, важно в струю попасть, а то очень страшно. Я вот приспособился. Всегда бежал, не зная куда, но бежал туда же, куда и струя. Бежишь и думаешь: «Ну куда же они все так убиваются?» Перед отъездом я за одним мужиком погнался. Ну надо же мне своим рассказать, куда они так убиваются.  Он меня мотал-мотал, я с ним чуть богу душу не отдал. По конец он прибежал в сквер и сел на скамейку газету читать. Я сел рядом, насилу отдышался и спросил его: «Парень, куда же ты так мчался? Ты что, до смерти боялся, что эту скамейку украдут?» А он мне, конечно, отвечает вежливо, как москвич: «Отец, какое ваше собачье дело?» Про цирк «Был ещё я в московском цирке, но мне не понравилось. Нет, нет и нет. Ведь от хорошей жизни под потолок не полезешь. Один мужик под потолок забрался, за палку ногами зацепился, в зубы бечёвку взял и на эту на бечёвку всю свою семью нанизал и держит. Люди в ладоши хлопают, а я думаю: «А что как чихнёт и где тогда семья? На медведей трусы надевали».   Про театр «И в Большом театре был. В самом большом, на котором кони вздыбились. Смотрел постановку, балет называется. Мне не понравилось. Там артистам слово сказать нельзя. Всё молчком. Который артист скажет чего, его сразу сокращают. И одеваются бедно. Ни пиджачков, ни, боже мой, обуви никакой. А девки одеты, как у нас в селе куры. На них только кое-где тряпочки. А что творят там! Разве они танцуют? Они там только сигают. Кто дальше сиганёт, тому прибавка к зарплате. При мне выскочка такая встала на середину, к ней один подкрался сзади, давай хвать за бока, а кричать ей нельзя. Сократят. Он её как начал сучить. Сучит и сучит. Взвинтил так, что она кружится и кружится, насилу развинтилась. На две ножки встала, а я вижу, что он ей пятку отшиб, и она дальше весь этот балет плясала на ногтях».