Пензенский кентавр обзаведется подругой

Заслуженный художник России Юрий Ткаченко, автор самого обсуждаемого арт-объекта-2020 — Кентавра на Фонтанной площади, — готовится вновь поразить воображение земляков. Он работает над скульптурой подруги Радушного — над Кентаврессой — и надеется, что она займет место рядом со своим любимым. Скульптуру Кентаврессы Юрий Ткаченко никому не показывает, но шутит, что у пары, глядишь, пойдут детки. 

В комплексе «Арт-Пенза», больше известного в народе как «Чистые пруды», где расположен парк скульптур «Легенда» (кстати, его арт-директором является как раз Ткаченко), мы задали многоуважаемому автору принципиальный вопрос: 

— Не лучше ли обсуждать проекты до их воплощения, а не после, как сейчас? Установка Кентавра да и другие проекты благоустройства Пензы были так эмоционально восприняты публикой, что, кажется, город разделился на два непримиримых лагеря! 

— У каждого человека собственное мнение, беседа двоих рождает спор, а десятерых — базар. Нет, я против того, чтобы решать вопросы на базаре, — ответил Юрий Ткаченко. — Пусть будет так, как сейчас, и главным пусть остается мнение профессионального сообщества, а не публики, иначе вообще каши не сваришь. Вот все ругали барона Османа, который перепланировал Париж и уничтожил многие милые улочки. Ругали достаточно долго, почти 100 лет, а теперь говорят: как здорово он сделал. 

Спор о Кентавре породил движение «кентавризм». Мои ученики, а также коллеги из разных городов и стран стали писать: «Юра! На тебя нападают, давай что-нибудь придумаем». Я возражал: «Никто не нападает, просто люди все разные!» 

Все равно — начали присылать по электронной почте рисунки кентавров. Они разные, но основные признаки пензенского Кентавра присутствуют: открытая душа и распахнутые объятья. 

У Радушного появилась страница в Инстаграм, о нем слагают стихи, на майках печатают его изображение, сувенирная продукция появилась. Кентавр постепенно становится символом Пензы, как Ласточка в свое время. 

Сейчас я работаю над серией выставок, посвященных кентавризму. Ставшее уже международным (Юрий улыбается. – Авт.), это движение требует выхода, пространства, где может быть продемонстрировано. В нашем городе это можно сделать здесь, в «Арт-Пензе». Уже есть договоренность с Самарским художественным музеем и с некоторыми городами на букву «П». 

— Почему на «П»? 

— Я начал смотреть, где стоят кентавры, и обнаружил, что их много в городах, начинающихся на эту букву — Париж, Павловск, Питер. Опять же главный храм Греции называется Парфенон. 
Впрочем, есть они и в Риме, во Владимире, в Юрьеве-Польском. На большинстве средневековых романских соборов обязательно присутствовал кентавр. Над образами кентавров работали Пикассо, Делакруа, немецкие художники всех времен.

Выставка будет посвящена многогранности образа кентавра. Древние греки передали с его помощью идею о том, что человек вышел из природы, он уже как бы перестал быть диким, но иногда животные страсти превалируют над интеллектом. 

И еще кентавр — не урбанист. Он приходит в город, но он — житель просторов и свободы. Он не подчинялся никому. Его пробовали привлечь на свою сторону разные силы, но он в конечном итоге всегда выбирал простор и свободу. Он не прячется, он независим. Поэтому принимайте его таким, каков он есть. 

Через простые вещи 

— Что для вас скульптура?

— Для картины нужно условное пространство, интерьер. В крайнем случае — стена. Но все равно плоскость. И мы либо подчеркиваем плоскость, либо создаем иллюзию пространства. А скульптура, как и человек, живет в реальном пространстве и взаимодействует со зрителем напрямую. Если это — хорошая скульптура. Если плохая — зритель проходит мимо, ему все равно. 

— Лучший совет, который вы получили в жизни?

— Однажды грузинский режиссер Отар Иоселиани сказал: «Главное в жизни — не бзд…ь!» 

— У вас много наград, какая самая памятная?

— Наверное, та, что первая: приз в Канаде на конкурсе миниатюр. Когда я ее получил, некоторые из пензенских коллег сказали: «Подумаешь, стульчик слепил!» Но это не просто стульчик. У меня огромная серия про стулья. Вот стул, а на стуле — цветок. Это взаимоотношение живого и неживого. Когда-то цветок превалирует над стулом, а когда-то — стул над цветком. Мужчина и женщина, когда встречаются, тоже «спорят»: один активен, а другой внимает. Это интересно — через, казалось бы, простые вещи говорить о проблемах. 

— А памятник какой самый близкий сердцу? 

— По миру стоит свыше 70 моих работ, но если говорить о памятниках людям, то их всего два — Мейерхольду в Пензе и Лафайету во Франции.

— Февраль — месяц Мейерхольда. Всеволод Эмильевич родился и был расстрелян в феврале. Какова авторская интерпретация памятника? 

— Мейерхольд входит в дверь — он входит в театр и одновременно — в другой мир. Входит туда и уходит от нас. Этот трагизм потери большой личности я и пытался отразить. Да, можно было бы сделать Мейерхольда просто сидящим на скамейке. Но мне было важно передать мысль: «А чего же он от нас-то уходит?!» Но опять же, уходя, он повернулся ко всем своим знаменитым мейерхольдовским профилем, таким узнаваемым и ярким. В руке у Всеволода Эмильевича плащ, если посмотреть внимательно, то он похож на занавеску, из-за которой выглядывают куклы-марионетки.

Наше общество 

— Юрий Евгеньевич, в последнее время обострилась дискуссия об исторической застройке. Одни считают, что ее надо сохранять. А другие искренне не понимают зачем. Какой прок в этих, как выразился недавно один очень уважаемый человек, «деревяшках», источенных короедом? 

— Историзма уже не осталось, и все же надо сохранять то малое, что есть. Я достаточно длительное время не был в Пензе. У меня в году бывает от четырех до семи симпозиумов в разных странах. Коронавирус вернул меня домой. Побеседовав с нашими архитекторами, я понимаю, что ситуация меняется к лучшему. Да, есть утраты, но профессионалы выбирают лучшие варианты из возможных, потому что архитектура — это сложнейшая вещь, связанная и с деньгами, и со вкусами власть придержащих, и с общей культурой населения. 

— Видимо, оттого, что не хватает культуры, ломают скамейки на набережных, пишут гадости на стенах…

— Да. Когда Кентавра сюда привезли, приехали губернатор и мэр. Мы беседовали о разном, они спрашивали, выдержит ли хвост, если его начнут ломать. Я заверил, что выдержит, там стократная прочность. Удивился еще: «Да кому нужно его ломать?» — «О-о! Каждую ночь две-три скамейки на набережной ломают!» Это наше общество. Я сначала удивлялся, почему Радушного так поносят. Потому что люди не привыкли, что кто-то рад всем. Как это рад?! Он у нас что-нибудь украсть хочет? Да не воспринимайте вы мир таким! Люди, начните меняться! Эта скульптура призывает к тому, чтобы люди стали людьми!