Два языка – один писатель
Вячеслав Ар-Серги. Перекрёстки. – Йошкар-Ола: Издательский дом «Марийское книжное издательство», 2019. – 248 с. – (Предисловие Юрия Соловьёва).
Россию невозможно понять без нерусской её части. Дело даже не в том, что русскими стали давно исчезнувшие меря, мурома, чудь и множество других народов, – душу и характер человеческие формируют не только обстоятельства и уклад жизни, но и поколения предков. А они жили рядом со своими соседями, влияя друг на друга.
Писатель Вячеслав Ар-Серги в Удмуртии известный, народный – и по званию, и по читательскому признанию. Однако для него творчество не ограничено любимой республикой. Отрадно в наше время нарушенных литературных связей, не выживших переводческих школ видеть, как иные литераторы сами, порой весьма удачно, выстраивают отношения с читателем и издателем. Чтобы решить переводческую проблему, пришлось переводить себя самому, а сейчас Вячеслав Витальевич, в зависимости от задачи, и вовсе пишет на двух языках. И ведь успешно – для знающего человека много скажут среди свидетельств его таланта премии «Югра» и «Серебряный Дельвиг».
Ар-Серги – всюду свой: в Казани и Баку, в Йошкар-Оле и Чебоксарах, в Москве и Ханты-Мансийске. При встрече с марийцами он заговорит по-марийски, при общении с татарами – по-татарски. Сегодня он читает лекции в Венгрии, завтра – на Кавказе, через пару недель представляет новый роман в Словакии. Литературной подёнщиной брезговать тоже не приходится – хлеб литераторский трудно достаётся.
Все эти перекрёстки истории, судьбы, культур, языков неспроста вспомнились, именно так – «Перекрёстки» – называется новая книга Вячеслава Ар-Серги, вышедшая в самом конце прошлого года в Йошкар-Оле. Вошли в неё семь рассказов, киноповесть «Госпожа Марфутка» и эссе «…А вы и не спрашивали».
Рассказы разные, нет в них какой-то единой краски. Мой самый любимый – «Падыш пропал». Тема, казалась бы, далеко не новая: мальчики в ночном пасут коней, один из которых, по кличке Падыш, пропадает, но обстоятельства его находки такой симфонической музыкой рождения новой жизни звучат в тексте, что чувствуешь это буквально физически. Но и рокот былых исторических бурь то и дело прорывается в повествовании. Уже сам образ коня в удмуртской мифологии является своего рода знаком судьбы, а тут ещё и красивейший Падыш – конь с белой передней правой или левой ногой. Точно такой же был и у легендарного Туймата, пугачёвского сподвижника. Мальчики читают у костра книгу про индейцев, про Одинокого Бизона, а их собственная история рядом – только руку протяни.
И рыжий жеребёнок, ну вылитый Падыш, родившийся у красавицы-кобылицы Кизили (Звёздочки), как и сами мальчики же, лишь звено в цепи поколений. «И словно только сейчас замечает нас Падыш, высоко и гордо вскидывает голову и как заржёт! И ржание его разносится по всему освещённому утренним светом Божьему миру».
Вячеславу Ар-Серги нет нужды придумывать сюжетные кульбиты, ибо жизнь преподносит их с избытком. «Последняя команда» – рассказ о практически ушедшем поколении фронтовиков, которых мы помним ещё совсем молодыми. Форма письма ветерана писателю придаёт тексту особую документальность. И всего-то лишь человек на склоне лет пишет о своей судьбе. Это ж сколько разных эпох пришлось на одну человеческую жизнь! Тут и раскулаченный дед, перед смертью всё повторявший имена отобранных лошадок, и комбат-биолог Розен, которого красивая бабочка до мины довела, да и у самого автора письма, а на войне сапёра, за спиной тысячи вынутых из земли мин. И всё-таки рассказ этот не о войне, а о мире.
Десять парней ушло из деревни – трое вернулось. Лишь пунктиром обозначены судьбы фронтовиков – излом да вывих, догоняли многих то враги, то свои же и в мирной жизни. Ну а пока живые, даром что на Максима-агая (старшего то есть) аж две похоронки пришло. Но не переживший горя отец, провожая его на фронт, прикопал бутыль хмельной медовухи. И нет без этой бутыли никакого настоящего возвращения!
Пронзителен момент, когда спотыкается старшина Максим и бутыль с медовухой разбивается. Тут-то и раздаётся команда: «Воздух! Ложись!» И страшную эту команду израненные тела выполняют мгновенно. А медовуха всё льётся и льётся на чистый пол пасеки, только-только вымытый Марьёк, женой Максима. И лишь брень-брень орденов, хлюп-хлюп недавних ещё мальчишек.
Чересчур натурально, находите? Не очень изяЧно? Так война вообще не бывает изящной. Зато сердце так и восприняло эту команду именно как последнюю военную, будто умылись той медовухой со слезами недавние фронтовики.
Нет, не сторонний наблюдатель в своей прозе Вячеслав Ар-Серги. И не только потому, что у самого дед погиб на войне, а другие семейные войну на себе вытянули на колхозных полях да военных стройках. Надсада эта историческая переходит из поколения в поколение, не зря же лейтмотивом не только одного этого рассказа, но и всей книги может быть использованная в тексте песня:
Широкая тенистая дорожка
Среди поля проложена.
Горбатые старые берёзы –
По обе стороны.
О чём думая, сажал эти берёзы
Старый мой отец?
О чём думая, поливала их корни
Матушка моя?
Особенно пристально Вячеслав Ар-Серги следит за судьбами своего поколения, увы, уже тоже немолодого. Основной ритм и такт удмуртской жизни сформулирован писателем в эссе «…А вы и не спрашивали». Где-то иронически, где-то с гордостью, иногда даже ёрничая над самим собою, рассказывает он о характере и душе удмурта, что и как формировало её. Это своего рода нравственный код, сформированный предками, нарушение которого даёт сбой не только в личной, но и в родовой судьбе. Намётками обозначено это уже в рассказе «Бабкины памятки», но выливается в настоящую нравственную катастрофу и трагедию в рассказе «Могдос».
А ещё нравственный код даёт возможность не потерять стыд, особенно в эпоху перемен, смятения и сметания всего и вся. Именно об этом рассказ «Чужой». И всё-таки как бы порой ни тончафла «Нить», она не рвётся – умирание матери одновременно столь пронзительно и обыденно, что читатель в своём восприятии будто раздваивается. И нет в этом ничего удивительного, ибо Ар-Серги по сути своей лирик, наряду с повествованием всегда в тексте присутствует некая лирическая составляющая – в песне ли, в использовании стихотворения, в отступлении от основной канвы. Это естественно ещё и потому, что, если не выкрикнуть, не дать боли излиться из своей души, это может плохо закончиться как для автора, так и для читателя. Не на этом ли и строится удмуртский песенный фольклор?!
Примеров русской лирической прозы достаточно, а вот в удмуртской литературе, пожалуй, она особенно заметна в творчестве Ар-Серги. При этом у лирики тягучий удмуртский привкус веками выработанной народной философии. Наверное, отчасти связано это и с двуязычием Ар-Серги, пишущего на русском и удмуртском, – у автора языки как раз не разъединяют, а дополняют, обогащают друг друга.
В марийский сборник удмуртского писателя вошли не только рассказы и эссе, созданные на русском языке, но и прелюбопытная киноповесть «Госпожа Марфутка». Тут стоит отметить, что киноопыт у Ар-Серги уже есть. Достаточно вспомнить первый художественный удмуртский фильм «Тена Алангасара», снятый по его сценарию (реж. А. Черниенко, студия «Кайрос», 1992).
Лично я давно ожидал обращения современного автора из Удмуртии к теме более чем векового Мултанского дела, когда группу удмуртов обвинили в человеческом жертвоприношении. Лишь общественный резонанс, вмешательство многих известных деятелей России, в том числе и В.Г. Короленко, привели к снятию обвинения. Эти события конца ХIХ века подробно описаны в романе удмуртского классика Михаила Петрова «Старый Мултан», но с тех пор прошло чуть не семьдесят лет.
Отголоски той духовной смуты явно просматриваются в детективе Бориса Акунина «Пелагия и белый бульдог», но ведь это именно детектив! Да и автор – столичная штучка, ни этих бесконечных лесов, ни ложбинок не видел, грязь местных дорог не месил, с людьми не беседовал, языкам российским тем паче не обучен.
И всё-таки уж очень замах-то силён! Тут ведь конкретные исторические персонажи. Обличать «проклятый царизм» особой нужды нынче нет. Зато вот человеческие подлость, зависть, ненависть, клевета – вечные темы, спутники нашей истории и современности.
Не буду утверждать, что во всём и полностью я с автором согласен, но, увлечённый текстом, забывал о своём несогласии, восхищался авторской смелостью, порой граничащей с нахальством. Особенно касалось это Марфы (значение имени – «госпожа») и её дальнейшей судьбы. Впрочем, во всём, что касается творческой фантазии, автор подчёркивает это изменением фамилии героя. И всё-таки нельзя не признать, что послереволюционное время запросто могло выдать такой кульбит: именно чекистка Марфа Головкина, явно против своей воли, вынуждена выпустить В.Г. Короленко из большевистской тюрьмы.
Поражает, что практически все эти произведения невероятно актуальны сегодня, в пору активного общественного противостояния, зачастую неправых судебных дел, невероятных коррупционных схем, – уверяю вас, телевизор можно не включать!
Особенно, конечно, относится это к киноповести. Не каждая душа такое выдержит, и вместе с тем любой народ всегда отторгает подлость в оценке прошлого. А случается, и настоящего, не зря же Владимир Галактионович во время судебного заседания напоминает присяжным заседателям о том, как удмурты и русские «били сообща» урядника, заехавшего в село за несуществующими недоимками.
Именно поэтому было невероятно интересно и весело мне читать книгу Вячеслава Ар-Серги «Перекрёстки», изданную Марийским издательством. Весело, даже если душа печалилась или страшилась. Помнится, А.П. Чехов ещё в 1888 году писал поэту А.Н. Плещееву: «Я готов поклясться, что Короленко очень хороший человек. Идти не только рядом, но даже за этим парнем – весело». Лично мне два дня было весело наблюдать за творчеством Вячеслава Ар-Серги. И то, талант всегда людям не только повод поразмыслить, но и надежду, веселье сердечное дарит!
Сергей Жилин