Встреча за пределами слов: история культового нойз-проекта Sirotek
Любителям порыться в нойз-архивах «Ножа» можно не объяснять, чем славен Виталий Малыгин из Ярославля. Мультижанровый артист, поэт и философ, Виталий — званый гость на любой площадке, будь то индустриальный лофт, рок-клуб или рюмочная. Но даже те, кто закупил всю дискографию DOR с «Пылью» на бэндкэмпе, редко шарят за Sirotek — самый загадочный проект ярославского умельца. Такие гештальты определенно надо закрывать, поэтому на сей раз у нас в спикерах не только сам Малыгин, поведавший нашему штатному дикобразу Кириллу Бондареву историю своего детища, но и его почитатели, которые рассказали нам о своих любимых релизах Человека-Сироты.
Виталий Малыгин: «Побег из тюрьмы языка»
Так вышло, что человек всегда хочет быть желанием другого. Это отличает нас от животных. Человек не просто желает какие-то вещи — он сам хочет быть желанием другого человека.
Вся существующая вокруг нас культура, особенно в теперешнем виртуальном виде, поддерживает это желание. Сегодня есть тысячи способов стать музыкантом, медийным лицом, начать пахать на счетчики прослушиваний-просмотров, чтобы обслуживать виртуальные платформы капитализма. Творчество как уникальный язык, как голос не от мира сего в этой среде умирает. Сегодня все похожи друг на друга. «Тебе не нужно думать, будь как они, и всё. Чтобы счетчик крутился. И тебя желали все. Чтобы твое бессмысленное лицо было на экранах у миллионов».
В этом плане проект Sirotek никогда не был для меня контентом для такого капиталистического счетчика. Я не рассчитываю свою целевую аудиторию, не подлизываюсь под формат, мной не руководят социальные сети. Это голос моего одиночества, которому и слушатель по большому счету не нужен; опыт по пересборке себя в мире наживы и чистогана.
Окажись я на необитаемом острове, и там продолжил бы свою работу.
Отсюда, видимо, такое название — «сирота». На филфаке я изучал чешский, и слово sirotek (с ударением на первый слог) пришло само. Это опыт отрыва от всего, выхода за пределы декораций, в которых мы крутимся друг перед другом, зарабатывая баллы в этой иллюзорной игре. Возможен ли вообще выход? На этот вопрос я и пытаюсь ответить.
Спусковым крючком для меня стала болезнь. В 2008-м (это год создания проекта) я был одержим состояниями, выносящими за пределы этого **** [плохого] мира. Смотрел в лицо бездне, в лицо ужаса; висел на самом краю, был сломлен. Из этой трещины и поползли образы.
В мае 2008-го я начал все чаще ездить на гаражную базу Dust Bunker, где мы репетировали с моей группой «Пыль». Там был старенький полуубитый компьютер, куча примочек, процессоров и два древних советских аналоговых синтезатора: «Ритм-2» и «Юность-21». Эти синты и стали фундаментом саунда Sirotek. В полутьме гаража я отпускал себя и — чтобы заглушить демонов в голове — рисовал, рисовал, рисовал звуковые картины из мелодий, голосов, шумов. Материалы того периода можно услышать на альбомах «Разбей Свое Лицо» и «Orphan Years».
Меня не интересует чистота, выверенность. Возьми звучание «Ритма-2»: оно дерзкое, плавающее. При одних и тех же настройках этот «железный конь» может выдавать разные вещи.
Находясь в состоянии потока — когда инструмент становится продолжением твоего тела — я как бы утрачивал себя, полностью переходя в этот затхлый индустриальный звук, в пространство не от мира сего.
Музыкальное образование и любовь к сочинению мелодий дали о себе знать: композиции Sirotek если не всегда мелодичны, то всегда структурированы. В этом плане показательны треки «Не бойся, малыш» и «Прощай, отец» (см. альбом «Память Отца»): ты проживаешь определенный сюжет, проходя по звуковому лабиринту, где с тобой взаимодействуют разные образы.
Я создаю композиции ручным трудом. Люблю крутить ручки железных синтов и педалей эффектов. Здесь структурность сталкивается с хаосом, ведь что-то всегда может выйти из-под контроля, хотя ты, как Стэнли Кубрик (ему посвящен целый альбом Sirotek), пытаешься все «держать в узде». У Делеза есть понятие хаосмос; думаю, это максимально близко к методу моей работы. Человек пытается все контролировать, раскладывать по полочкам, но через эту пелену иногда прорывается Реальное (в лакановском психоанализе это то, что мы не можем выразить в словах). Ради этих моментов я и работаю. Слушатель должен встретиться с тем, что выпадает из структуры.
На ранних этапах в качестве звуковых источников я использовал все, что под руку попадется: радиоприемники, разбитые барабанные тарелки, проигрыватели винила. Из обычной электрогитары я сделал нойз-гитару: открутив гриф, стал получать шумы с помощью трения звучков друг о друга. На композиции Detachment с альбома Autizm звук райда, по которому бил Егор Уразбаев (это бас-гитарист «Пыли», он иногда присоединялся ко мне в Sirotek и DOR), «ловился» гитарным звукоснимателем. Это противоречит любым нормам звукозаписи. Использовать предметы не по назначению, быть иным, отпустить свое сумасшествие и перейти в состояние «звукового животного» — вот мир Sirotek.
Запись часто напоминала перформанс. Фиксируя композицию «14 лет» (она посвящена человеку, который в состоянии крайней степени шизофрении 14 лет провел в постели), я лежал на полу на спине, упираясь головой в клавишный комбик, по которому стучал микрофоном для фидбека, и отрешенно напевал импровизированный текст. Треки «Разбей свое лицо» и «Я видел» я исполнял на коленях, пребывая в глубокой депрессии. Запечатлеть состояние ломки мира, прорыва за пределы обыденности — мне кажется, это может сделать лишь художник, который смотрел в лицо абсолютному отчаянию. Трансформация колебаний плоти автора в звук — путь самоотдачи и самопожертвования.
Поэтому каждая пьеса Sirotek — это кровавые мозоли на пальцах, разбитые микрофоном губы и другие физические затраты.
Да, я часто сижу за компом, составляя аудиокартины, занимаюсь монтажом, обработкой звуков, но до этого всегда присутствует физический контакт с объектом. Мне кажется, без этого музыка невозможна. Например, для композиции Under The Skin я перебирал перед микрофоном осенние листья со школьного двора. В финале композиции «Мухоморгазм» слышно, как из таза в таз льется вода. А если бы кто-то увидел, как создавался харш-нойзовый релиз A Hole In My Heart, посвященный одноименному фильму Лукаса Мудиссона, ему точно стало бы не по себе: долбя микрофоном по комбику, я буквально разбил руки в кровь.
Мир Sirotek расширился, когда в 2014-м я открыл для себя кассетные деки с соответствующей культурой. Звучание пленки (как и винила) прописано у меня в мозжечке, поскольку родом я из 1990-2000-х, когда кассетный плеер был обязательным атрибутом меломана. А прослушивание в темноте LP «Кино» и «Аквариума» на встроенном динамике простенькой «Мелодии» — аудиоволшебство, к которому до сих пор улетает душа.
Поэтому, практикуя обработку пьес в цифре, я все равно искал для Sirotek тот самый теплый саунд — утробный, обволакивающий (см. альбомы Kubrick и Thanatology). Пленка развязала мне руки и указала путь истинный. Я начал как одержимый собирать кассеты разных моделей, тестить их, и так, путем многочисленных проб, нашел те модели, что максимально органично передают материал. В основном это экземпляры 1960-1970-х годов. 2012-2013 годы были для Sirotek особенно взрывными в плане новизны, и большая часть альбомов того времени прошла через эти пленки (Kafkianstvo, Two-Legged, «Память Отца», Under The Skin, Artaud, коллаборация с Obozdur — Words And Visions).
Работа с пленкой похожа на ритуал или даже на любовный акт. Ты никогда не знаешь до конца, что получится на выходе. Иногда все запарывается, и ты пробуешь снова и снова… Но когда то самое получается и я отслушиваю свежеиспеченный мастер — я приближаюсь к Богу. Не знаю, как еще это выразить. Это сильнейшее переживание, он словно разрывает тебя изнутри. Думаю, пленка учит терпению, без которого подлинное открытие невозможно. Я всегда ощущал себя проводником какой-то силы, что выше меня.
Наша жизнь — лишь оболочка, за ней нужно разгадать высшую силу. И если удается нащупать контакт с этой силой через акт творчества — значит, ты уловил самое главное.
В 2012-2013-м я записал два альбома, которые до сих пор считаю лучшим из всего, что делал. Это первый альбом «Пыли» «Другая Жизнь» и альбом Sirotek «На Двух Ногах». В них — максимальная близость к неземному, драйв чистого креатива, счастье открытия нового космоса… Многие тексты с релиза «На Двух Ногах» были написаны на границе миров. Тогда я увлекался некоторыми психоделическими практиками и, как мне кажется, далеко шагнул в этом деле. Вынесенные оттуда инсайты — в музыке, которая в основном создавалась на обработанной до неузнаваемости гитаре. Немного семплов из Шнитке и Дебюсси, немного голоса моего любимого котенка Оси (он изображен на оригинальной обложке). Пост-рок? Экспериментал? Индастриал? Не знаю, как назвать эту музыку. Жанр один — Sirotek. Это альбом о пребывании человека здесь и о возможности заглянуть туда.
Ты как будто по телефону пытаешься дозвониться до Бога. Не знаешь номер. Пробуешь бесконечные варианты. Набираешь, набираешь. Сверкнет молния или не сверкнет? Пленка стала для меня медиумом, с помощью которого я пытаюсь засвидетельствовать молнию. От Sirotek я жду не очередного «атмосферного шума», который фастфудово поигрывает на фоне твоих повседневных дел — меня интересует мгновенный контакт с высшими силами.
Взглянем на историю звукозаписи. Сегодня мы дошли до предельно реалистичной передачи звука инструментов, но при этом лишились его магической, художественной стороны. Стандарт — страшная вещь. Все сегодня похожи друг на друга. Слушая плейлист «русский пост-панк», я не могу отличить одну группу от другой. Поэтому моя задача — уйти от обслуживающей функции саунда и вернуть ему первобытную силу присутствия и магнетизма. Интересен звук-встреча, заставляющий вспомнить о том, что ты есть, что ты присутствуешь. Человеку-сироте в тюрьме языка не с кем поговорить, оттого он уже не верит в слова, и Sirotek — надежда на встречу за пределами слов.
Пожалуй, пленка для меня — полноценный музыкальный инструмент, заставляющий звук проходить определенные испытания, проживать историю. Смотри, ранний альбом Autizm был выпущен в кассетном формате в 2013 году датским лейблом Knife In The Toaster. В 2020-м я вернулся к этой кассете и оцифровал ее. Пленка уже попортилась, она помертвела, но именно эта помертвелость вдохнула в материал какую-то потустороннюю силу. Меня настолько впечатлил этот мастер, что я стал воспринимать альбом только в таком звучании. Намеренное нанесение на пленку механических повреждений, кассетные полевые записи (в пьесе «Сосед», например, много звуков старых трамваев) — все это части творческой кухни проекта. В 2015-м мы с художником Иваном Человековым делали перформанс VHS-Man: там я под импровизацию Егора Уразбаева на басу буквально утопал на сцене в пленке.
Пленка — это то, что активно отбрасывается современной культурой. Меня интересует сфера отбросов, вытесненного, того, что не следует видеть. Многие релизы Sirotek посвящены личностям, которых массовая культура не сможет переварить: Антонену Арто (см. Artaud), Францу Кафке (Kafkianstvo), Жаку Лакану (Borromean Knot). Первый альбом Sirotek «Потусторонний Садизм», выходивший на лейбле Александра Алексеева, строится вокруг фигур двух серийных убийц: Анатолия Сливко и Джеффри Дамера. Пожалуй, в культуре меня всегда привлекали «пограничные» творцы. Беккет, Платонов, Фрэнсис Бэкон, Тарковский, Maeror Tri — их нельзя отнести к какому-либо определенному направлению. Они создают свой собственный мир, который продолжает развиваться после их смерти.
Из концертной практики особенно дорого второе выступление Sirotek в Ярославле. Это было в 2010 году. Александр Алексеев (босс SOI Tapes) завез в наши края норвежского нойзера Sindre Bjerga. Мы играли удушающе жарким летом в уже упоминавшемся «Пыль-Бункере», где создавались первые вещи Sirotek и DOR (это мой более power electronics ориентированный проект). Синдре играл на улице, а я — в самом гараже. Атмосфера клаустрофобии, полутьма, аномальная жара — каждый из этих факторов сыграл свою роль. Как раненый зверь, я ползал среди железных синтов и радиоприемников. Позже Николай Бусов (босс лейбла UFA Muzak) назвал это действо сеансом экзорцизма. А один из зрителей много лет спустя признался мне, что это был лучший гиг в его жизни, потому что «было реально опасно». Тот концертник выходил на DVD усилиями Operator Produkzion из Питера. На ютубе можно посмотреть полную версию.
Хотя Sirotek — глубоко личный, интимный проект (так, «Память Отца» посвящена моим трудным отношениям с отцом), я ориентируюсь на силы, что выше и больше меня. Музыка как радикально иное, порывающее с самыми основами мироздания. Как вторжение чужеродного Реального в наш убогий обывательский мирок. Если не двигаться в эту сторону, искусство не имеет смысла. Иначе ты просто придаток собственного гаджета, обслуживающий персонал капитализма. Или, как у Пелевина, клоун для пидорасов. В таких клоунов сегодняшняя виртуальная среда нас очень быстро превращает.
В лакановском психоанализе есть понятие желания аналитика. Пациент приходит к специалисту, чтобы вылечиться, но вылечиться невозможно. Потому что наше Я — болезнь. И «желание аналитика» — это не желание лечить, но акт невмешательства в те воображаемые игры, которыми мы ежедневно наслаждаемся. Для меня Sirotek — это взаимодействие на таком уровне, какой невозможен в обыденности. И дело даже не в том, что в каждом из нас есть темная территория, о которой мы не можем поговорить ни с собой, ни с другими. Суть — в радикальном разрыве с самим желанием быть признанным. В этом плане для меня Sirotek — это чистота аналитического желания.
Шум, индастриал, музыка аутсайдеров, арт-брют — лишь внешние части моего метода. Думаю, работы Sirotek высвечивают ту неопределимость, которая пугает и влечет нас одновременно. Кто мы? Откуда? Куда мы идем? Одна из пьес, которую мы записали вместе с Егором, называется «Гипнагогия», что означает «состояние между сном и бодрствованием». Подвешенность, ЛСД-текучесть бытия, зияющая пропасть между словами, что всегда лгут. У нас есть только «между», как у героев прозы Мамлеева, застывших между жизнью и смертью. И что мы, в сущности, можем? Идти по темной карте себя к неизведанной территории, которую нельзя описать словами.
Инна Эхос, медиахудожница, саунд-артист:
Я выбрала два альбома Виталия — совсем ранний и недавний; мне кажется, это клево отражает восприятие того, как трансформировался его творческий подход.
Kontinualni Nasledky — один из первых релизов Sirotek. Вышел он, по разным данным, то ли в 2008-м, то ли в 2010-м — короче, где-то там. Очень сочный и яркий альбом. Судя по звуку, он писался на старом советском синтезаторе «Ритм-2» и, кажется, на рандомных процессорах эффектов. Как говорил мой коллега, поп-звукач: «хороший микс — это тот микс, который хочется сделать погромче» — так вполне можно сказать о Kontinualni Nasledky.
Гугл-переводчик подсказывает, что название альбома в переводе со словацкого означает «непрерывные последствия». А мне кажется, более точно сказать «непрерывные секвенции» — именно они, по сути, ожидают слушателя, включающего запись. Обложка по-своему иронична: на ней — две похожие друг на друга волны, нарисованные от руки.
Эти волны входят в постоянную противофазу, что какбэ намекает на абсолютную тишину.
Каждый из номеров диска — приятная ритмичная пульсация синта на средних частотах, к которой присоединяются короткие звучки на высоких. По ходу действа вступают то свист закипающего чайника, то репетитативные саунд-объекты, артикуляционно напоминающие человеческий голос (возможно, это он и есть, многократно зафильтрованный). Незаметно всё превращается в дикий микс из отчаянных сигналов SOS и ритмизированного танца волн разной формы и частоты, охватывающих плотненько почти весь спектр. На первый план выходят то одни, то другие синтезированные звуки и, сменяя друг друга, постепенно нагнетают чувство какой-то безотчетной тревожности.
Второй альбом — это Agalma 2022 года выпуска. Он писался на Korg MS-20 Mini — уменьшенной, но всё еще аналоговой реплике своего старшего товарища, всемирно почитаемого MS-20. Здесь звучание уже более размеренное, минималистичное, монолитное; автор уже не так активно разбрасывается случайными скримерами. Если альбом 2008 года напоминает jump-scare триллер, где из-за каждого угла на тебя может наброситься маньяк с ножом и начать бодрое кромсание под твои же истошные вопли, то Agalma — совсем иной стилистики. Более зрелый, созерцательный, он, как долгие кадры Вильнёва или Виндинга Рёфна, неторопливо обволакивает слушателя своей мрачной, гипнотической красотой.
Порой здесь различимы звуки, напоминающие классические инструменты: то контрабас с тубой погудят печально, то меланхоличное фортепиано обронит тихонько реверберированные переливы и пэды. Вкупе с выдержанными, словно виски в дубовой бочке, синтами фидбэка, эти пьесы создают стильную и кинематографичную звуковую картину. И будь Agalma реальным фильмом, снимали бы его, безусловно, именно на пленку — зернистую, с благородным нуарным цветокором.
П.С. автор этих строк извиняется за претенциозность некоторых текстовых пассажей. А впрочем, нет, не извиняется, because fuck you, that’s why.
https://sirotek.bandcamp.com/album/agalma
Виталий Бусов, писатель, музыкант (Bunker, Самопожертвование EIHWAZ):
Как только диск с этим альбомом попал ко мне в руки, я сразу понял, что это некая антимузыкальная рефлексия об истории советского серийного убийцы, который объединил в своей черной психопатической страсти идеи пионерии и борьбы с партизанами с удушением и садизмом над кожаной обувью. Я до сих пор помню жуткие кадры из «Криминальной России»: там безо всяких купюр демонстрировались съемки, сделанные преступником.
Ритуализированные издевательства над школьниками где-то в лесу оставляли неизгладимое впечатление, и думается, флер этой передачи вкупе с фирменной музыкой во многом стал фактором — вдохновителем концептуального альбома Sirotek.
…Мы погружаемся в жесткий шум постепенно, словно тонем в болоте невербальных желаний. Это больше всего напоминает кошмарный сон — что-то бредовое, лишенное какой-либо рациональности и смысла, всё переставлено с ног на голову, музыкант изо всех сил старается вызвать у слушателя тошноту, точно вы резко встали с крутящихся качелей и не можете удержать равновесие. Не об этом ли трек «Высвобождение забытых судорог»? Это об эякуляции из-за слишком долгого просмотра телевизора, где среди контрастных цветов экрана чередуются реклама жевательной резинки, бразильский сериал, заседание Государственной думы, выступление Аллы Пугачевой и кадры повешения ребенка. Тонны звуковых отходов расфасованы по всем правилам жанра — ближе к power electronics, чем к HNW. Здесь уже упоминается гей, насильник и некрофил Джеффри Дамер, который со странной любовью хранил части тел в бочках и доставал для различных секс-манипуляций. Когда Дамера арестовали, сотни поклонников начали писать ему восторженные письма, а после смерти он превратился в икону американской поп-культуры, став в один ряд с Мэрилин Монро и Джоном Кеннеди; больное общество равно оценило вклад каждого, растеряв в постмодернизме таксационные грани их деятельности, музыка вызывает уже не тошноту, а приступ ярости, спустив планку в следующем номере до шизоидной баллады, состоящей из всхлипов больного идиота.
В целом шум как жанр играет с психическими диагнозами и у нормального меломана вызывает однозначные ассоциации как относительно исполнителя, так и потребителя данной продукции, поэтому всякий автор не упускает возможности использовать и эту точку зрения в творчестве, вызывая звуковой подачей патологические состояния вплоть до эпилепсии или остро-истерической паники. С помощью наушников слушатель заключен с ним в клетку медицинского эксперимента, они проживают рискованный травматический опыт, когда перед взором мелькают чудовищные образы, так или иначе связанные с извращениями и смертью. В изувеченной пьесе «Она захлебнется в тумане?» мы словно в джалло-триллере преследуем женщину на промзоне; она напугана и частично искалечена, ее одежда порвана, быть может, она вырвалась из рук насильника и со сломанным каблуком бежит из машины, женщина узнала убийцу, сорвав маску, и теперь ей не отделаться изнасилованием — он разобьет ей голову камнем или задушит рваными колготками. Цеха заводских строений, мрачное осеннее небо, загроможденное чернеющими помойного цвета тучами, тело как брошенный мусор, мешанина из грязной одежды и обуви, звук шума, похожий на слив гигантского унитаза.
Музыка ложится тенью на сознание отупевшего, одеревеневшего субъекта, оставшегося один на один в доме, где все давно легли спать.
…Мы подходим к финальному номеру «По ступеням потустороннего садизма». Режущие фоны, как десятки фрезерных станков, снова и снова возвращают воспоминание — кошмар, отдаленно напоминающий фото с лежащим мальчиком на обложке буклета, это параноидальная идея о преступлении и амнезии, прячущийся истерзанный страх на чердаке подсознания, где пауки и тараканы сплетаются в узоры, создавая психодиагностическую карту личности, проблематика которой не выходит дальше УК РФ и детской спальни, в которой между невинных игрушек спрятаны глянцевые журналы с голыми телами, где мультики и детские песни резко прерываются сообщениями о крупной железнодорожной аварии, где зарождается корень аддиктивного поведения и набора фрустраций, где само лицо, отображенное в грязном зеркале в ретроспективе, начинает разлагаться на глазах, и кожа сползает как горящая резина, обнажая кипящую плоть и кости черепа. Говорит ли это о самосожжении после совершенного, о томах уголовного дела с нечеткими фотографиями истерзанных тел, об одержимости парафилией, о коллекционировании страхов и маний, о глубоких психических проблемах, о зависимости от запрещенных веществ? Нет. Скорее обратное, альбом заканчивается, и вы хорошо провели этот час в выходной день, вы отдохнули и развлеклись, ведь главная цель и предназначение ЛЮБОЙ музыки (равно как и другой культурной продукции) — это отдых после тяжелого трудового дня, и надо отдать должное Виталию — с этим он справлялся и справляется на, можно сказать, высокопрофессиональном уровне.
Эдуард Лукоянов, писатель, редактор журнала «Горький»:
«Потусторонний садизм» — пожалуй, наиболее последовательно неадекватный альбом Виталия Малыгина. На обложке — (пост)советский /пост/-mortem. Только вместо викторианских девонек и мальчишенек в платьишках — обыкновенный пионерский труп. Либо, конечно, тело, окоченевшим трупом притворившееся по просьбе вожатого в порядке капустника, своего рода юморески. Здесь прокладывается очевидная, как Бабий Яр, тропа от самовозмездьюшка русского к землям италийским, от Виталия Малыгина — к Марко Корбелли. [сука, сука, сука, сука]. Она захлебнется в тумане? — издевательски добавляет он (?) знак вопроса к вопросу сугубо риторическому. Да, разумеется, захлебнется. А если нет, то что? Что ты (?) мне сделаешь? На обложке ты (!) уже заведомо /притворяешься/ мертвым. Сэмплы из нежно всеми любимого «Ежика в тумане» служат всего лишь психологической разрядкой Чикатило над агонизирующим трупом рычажка синтезатора, который действительно тонет в тумане-самого-себя. Покажи на этом мишке, за какие места ты трогал этого мишку. Анатолий Сливко — слушайте не «Пионерскую зорьку», а рингтоны на телефоне старшего вожатого: «Одинокий пастух», «Неукротимый», «Профессионал», «Бумер» слишком шаблонно. [макумба-пидорас, макумба-пидорас, макумба-пидорас, макумба-пидорас]. Растяни меня на канатах между деревьями великой России!!! [типун тебе на язык, типун тебе на язык, типун тебе на язык, типун тебе на язык]. Розовая мошонка во влаге пост/коитальных слез… Какой дали ему срок?! [расстрел, расстрел, расстрел, расстрел]. The Klinik — Insane Terror (Never Again). Тайные опыты с повешением. Декларация петли? Битцевский лес! Не приходи ко мне с молотком, не приходи ко мне с молотком, не приходи ко мне с молотком, пока звучит Высвобождение забытых судорог. Он все-таки ударил меня в правое ухо, пока я изготавливал дрель для повреждения его левой руки… Теперь он на обложке «Я». Ю — Югославия. Ю — Юггот. Макумба-пидорас освобождается от квадратных скобок («обесценивающих»). Между кем и кем? Между деревьями. А какими? Квадратных скобок шума, не являющегося шумом. Она захлебнется в тумане, как думаешь? Между кем и кем? (Между деревьями — это может указывать на какую-то пограничную зону или пространство, где природа становится границей или преградой для чего-то более мощного и непостижимого.) ********** далее будем использовать вместо запятых вот такой знак: ≠ — неравенство. Неравенство! Восклицательные знаки ≠ подобно мужику с обложки альбома Brainbombs под названием Obey ≠ будем расставлять в большом количестве и выделять курсивом! [А теперь тебя будут звать Синьор Помидор] Чувствует ли шея вкус веревки? Какое правило нужно ввести для того ≠ веревка начала чувствовать вкус шеи? Джеффри Дамер знает ответ. Ответ за него знает стриминговая платформа Netflix («Нетфликс») ≠ которая еще не существует. Она предлагает: а давай вместо знака точки придумаем знак =. Давай. Давай = Давай = Давай = [а теперь ты кончаешь собой ≠ теперь ты кончаешь собой ≠ ты кончаешь собой ≠ кончаешь собой] А ДАВАЙ ПИСАТЬ БОЛЬШИМИ БУКВАМИ КАК БУДТО МЫ ЖИВЕМ ПРИ ТОТАЛИТАРИЗМЕ А ДАВАЙ и ***** [конец] = Удушье как удушье. У/с/п/о/к/о/е/н/и/е — как будто режешь ножом что-то, что не может от этого пострадать: чернозем, продолговатый (или, напротив, впуклый) листик ивы… [ты]. Вас. Кирпич Ботсваны — _ _ Потусторонний садизм — я тебе показала свое мнение ты мне покажи свое мнение и я тебе еще что-нибудь покажу потому что теперь ты моя девочка — и точка!!! ::человек:: лишь ::временная:: модификация ::боли:: а теперь тебя будут звать синьор помидор, мой милый Atrax Morgue, висельник добровольненький. _ _ — патустаронний садизмь, Рязань! Впукливание. Выпукливание. Давай посмотрим. 23, 24, 25. 26, 27, 28, 29, 30, 31 феврал(я). В пионерлагере «Лесная сказка» вызывают Деда Матюка: натягивают леску в шкафу, где висят пропахшие потом футболочки, а по ним идет воображаемый дед и матом ругается. Такая вот музыка, как ни крути. Шанхайские будни. Кеворкова избенка. А ведь шел 2011 год. Что-то делали, мастерили своими руками, шили платьица по выкройкам из интернета… Вася ≠ ватрушка. Лена = ватрушка. Наоборот: Лена ≠ ватрушка, Леонид +/- Вася. [люби меня, люби меня, люби меня, любиииииииииииии, смегма Вольдемара]. ПОТУСТОРОННИЙ САДИЗМ внутри себя. Несмываемые пятна внутренних насилий. Их бы хотелось… ыбых. Их бы хотелось… татарин. Их бы хотелось Mama. Их бы хотелось еще более Papa. Давай посмотрим. Давай. А давай давай = давай. Давай. Я зашифровал для тебя послание, разгадай ребус: !Д!А!В!А!Й! слишком комплиментарно слишком комплиментарно слишком комплиментарно слишком комплиментарно 22, 21, 20, 19, 18, 17, 16, 15, и вот уже капелька пота на свадьбе черешни в дигитальном аду; п (П). Лучше всего об этом сказал Николай Лесков: «Ко всякому отвратительному положению человек по возможности привыкает, и в каждом положении он сохраняет по возможности способность преследовать свои скудные радости». Масодов! Х..есодов! Мамлеев! Х…есовлеев! Лесная сказка — девица-безобразка. Бебебебебебебексиньский. На х.
ю вевевевевевертинский. Она захлебнется в тумане. И будет права. Она подтверждает / развеивает сомнения / любовная линия как в клипе любишлюбишлюбишилинет. Сатана! Глист. Теперь ты ее узнаешь. Клоунская такая. Никогда не впихивалась. А теперь впихнем. ДАМЕР ЖЕ БЫЛ!!! МОЛОТКОМ В РОДНЫХ ШТАТАХ БИЛ!!! МУЗЫКУ СЛУШАЛ!!! одиночество, да. мать закрывает банку-гештальт, чтобы превратить ее в проект под названием «Система S». И это уже надо обратиться к классикам потустороннего садизма в лице подвала космического социализма: «Любовь — это закон, а закон — это клоунская музыка малыша из кекекекеке Успенского». Почти что Игорь Наджиев! ДАМЕР ЖЕ БЫЛ!!! МОЛОТКОМ В РОДНЫХ ШТАТАХ БИЛ!!! А теперь просто черт из «Нетфликса» (см. выше). Она не захлебнется в тумане, это факт. Пионерлагерь «Мечта». Пионерлагерь «Треш-стрим». По ступеням потустороннего садизма, да! Да, Синьор Помидор терзает Вишенок в подвале космического социализма, да! Да! Да, ****, да! Уже сил не хватает эмоциональных, чтобы слушать. Да! Синьор Помидор терзает сестричек Вишенок в подвале космического социализма, да!
Михаил Барыкин, нойз-промоутер, музыкант (The Fourth State of Death, «Кооператив Ништяк»):
Пишу про альбом Sirotek «Разбей свое лицо» и не верю собственному счастью. Для начала — немного слов о виновнике торжества. Виталий Малыгин — наш паренек, он один из немногих, который все, до чего дотрагивается, превращает в чистое золото! Без преувеличения, при одном упоминании его имени подступает огромное чувство гордости за то, что мы с ним современники.
Теперь про альбом. Если вкратце — он **** [великолепный]! С первого же трека тебя словно укутывают теплым пледом аналога, ворсистым и шерстяным. А затем вступает вокал с призывом «разбить свое лицо». Кто в России не получал по **** [физиономии]? И здешние композиции Sirotek — это как раз и есть удар. Отеческий такой, не злой, но — удар.
Причем условной «МАЛЫШКОЙ» может оказаться каждый из вас. Ведь разбить — это значит разбить.
Отдельный респект автору за грамотный саунд. Какой бы звук он ни выдавал — cheap tune или классику KORG MS 10 — слушать его всегда интересно. Тем более отрадно, что от альбому к альбому Малыгин умело наращивает мощь своего сет-апа, используя его на всю катушку (кстати, то же самое можно сказать и про DOR с «Пылью»).
Мне кажется, было бы банально мутить какой-то глубокий, вдумчивый анализ каждого трека: огонь есть огонь, его не описать словами. Остается просто радоваться тому, что в нашей стране есть музыканты такого уровня таланта и экспрессии. Виталию — крепкого здоровья и, конечно, огромных творческих инспираций: делай то, что ты делаешь, друже. А мы тут все залайкаем нахер и пребудем твоими фэнами.
Елена Лисица, художница, админ паблика «Бункер 793»:
Честно говоря, долго думала, какой альбом выбрать… Понимаешь, для меня Sirotek — это всегда погружение в пучину психоза. Здесь что ни релиз, то триггер — мощнейший, вынимающий из нутра самые темные, травмирующие воспоминания. Остановилась на миньоне «Сосед (The Neighbor)» от 2018 года. 4 трека — обнажающих до детской уязвимости. Существа и сущности, которые мы не выбираем, но которые гнут линию параллельного с тобою бытия. И эти параллели — из геометрии Лобачевского. Они пересекаются с твоей прямой, соприкасаются с ней, и ты не имеешь воли контакта избежать. Сосед, пустоты, тени, и вот ты уже обнаруживаешь себя в автоматическом рисовании. Скрежещешь судорожными пальцами по стеклу и радиоволнам. Но пожарная лестница в твоем доме завалена колясками и старыми лыжами, корытами и лежалой прелью. Бегство не свершится.
Саша Космос, музыкант (Paraplegic Twister, Sultan Seth):
2013 год был очень нойзовым. Я выпустил три кассеты Paraplegic Twister — сплит с .nyctalops., сплит с проектом «Вязкий Шараб» и альбом «Зарин». Тусовка к тому времени набирала обороты, была небольшой и трушной, плюс поддерживалась связь между городами. В основном упор делался на харшняк, и альбом Sirotek «Liv And Love» сразу занял особое место на фоне кладбища харш-релизов благодаря своей бешеной энергии и четкому звуку по всем канонам.
Liv And Love — концептуальный релиз харша из двух треков. Если верить аннотации, он записан зимой 2013-го на Поливоксе и гитаре. Их я, честно говоря, не расслышал; кажется, все сделано по классике — на нойз-боксе с пьезодатчиком, болтами и длинной цепочкой дисторшнов. Во вступлении звучит сэмпл голоса Лив Ульман (вероятно, вырезанный из фильма Бергмана) — ей же, по известной харш-традиции, посвящено данное произведение. Мирно отмокнуть в солевой ванне не получится: оглушительный напор шума одергивает ваше тело, искажает лицевые мышцы, а если и застывает в бесконечности секунды, то исключительно чтобы разорвать в следующий миг вальсом конвульсий. Бодрит!
Кстати, совет тем, кому сложно сконцентрироваться на 26 минутах слушания убойного нойза: попробуйте параллельно почитать биографию актрисы Ульман — будет вдвойне вкусней. Заодно к искусству большого кино приобщитесь.
Егор Смирнов, админ паблика E:\music\noise:
В Ярославле живет и продуктивно сочиняет один из моих самых любимых отечественных музыкантов — Виталий Малыгин. Большинству слушателей он известен своей инди-рок группой «Пыль», но любители разного рода экспериментальщины, индастриала, нойза и прочих нетривиальных витков музыкального мира знают Виталия как автора успешных (по меркам шумового андеграунда) проектов DOR и Sirotek. Есть у Малыгина и другие, не только шумовые проекты, но самые известные, пусть и кардинально разные — это упомянутые три.
Когда речь заходит о Sirotek, вспоминаются тонны релизов, записанных в разные времена и по разным обстоятельствам. Но в моем личном топе навсегда останется кассета A Hole In My Heart, выпущенная в 2012 году на каком-то американском лейбле (в 2022-м ее переиздали в цифре с ремастерингом). Этот релиз я открыл для себя давным-давно, когда еще не успел пресытиться шумовой музыкой. Помню, он сразу произвел неизгладимое впечатление звучанием, подходом, да банально оформлением обложки! A Hole In My Heart от и до выполнен на высоком уровне, здесь в каждой секунде чувствуется максимальная отдача автора своему искусству. Впрочем, это фирменный подход Виталия: он всегда отдается творчеству полностью, буквально растворяясь в процессе, за что ему, конечно, отдельный лайк.
В плане звучания здесь правит плотный хруст так называемой стены шума, что ужасает монументальностью и мощью и в то же время завораживает своей целостностью и некой странной абстракцией.
Вроде бы и слушать непросто, но оторваться еще сложнее; такой вот парадокс.
Кстати, этот релиз вдохновлен одноименным арт-хаусным фильмом Лукаса Мудиссона — того самого, который снял мрачняк «Лиля Навсегда» с еще не успевшей ****** [одуреть] Оксаной Акиньшиной. Если честно, знакомясь с альбомом, я не знал о существовании этого гротескного киношедевра, оттого не придал значения выбранному автором названию. Зато, совершенно случайно увидев «Дыру в моем сердце» годами позже, я ***** [одурел] что от самой ленты, что от Виталиного скилла по преобразованию киносоставляющей в звук. Думаю, можно было бы смело заменить саундтрек работой Sirotek — фильм бы только выиграл, хоть это уже субъективщина.
Словом, подытоживая свою графоманию, вынесу тройку тезисов:
А) релиз **** [великолепный].
Б) фильм, послуживший источником вдохновения, тоже **** [великолепный].
В) если сперва послушать «Дыру…», а затем посмотреть на экране, альбом откроется дважды и с разных сторон. Но имейте в виду; фильм непростой, с намеренно отталкивающим и мерзким визуалом.
https://sirotek.bandcamp.com/album/a-hole-in-my-heart
Кирилл Бондарев, журналист:
Сегодня все объекты музыкальной вселенной В. Малыгина сосуществуют в творческой энтропии. Причиной тому — непрерывное переосмысление автором собственного наследия, которым он грешит, когда муза попускается после мухоморных квестов. А ведь некогда «мальчик, читающий Кафку по ночам» был куда прилежнее. Создавая свой юниверс, Малыгин сразу и четко распределил роли его центровых сущностей — чтобы самому не путаться и других не путать. DOR, например, — это воинствующая психодрама о людях и свиньях, «Пыль» — рок-экзистенция в Русском Доме Слова, под именем собственным пишем гитарный эмбиент, etc. При этом свои поэтические и философские фетиши Виталий к конкретным никам не привязывал, отчего ПЕ-номера типа «Черной моркови» вполне укладывались в «пыльный» архив, а «Разбей свое лицо» вовсе могла зазвучать в любом Виталином плейлисте, и все равно было бы круто. Но и ныне, когда слушатель дорос-таки до осознания малыгинских даров, проект Sirotek остается наименее доступным массам.
Куда им, если сам автор подчас не в силах распознать глубину содеянного?
Сирота — явление шумовых сфер, он нойзоцентричен. Не отказываясь от слов начисто, Виталий сочинял для него некие заговоры («Ежик, ходи-ходи / Зайчик, усни-усни»), либо верлибры — редкие, но меткие. На Западе, кстати, эту нойзоцентричность оценили сразу: шумовые кассеты Sirotek издавались толковым харш-лейблом Fusty Cunt. Впрочем, однозначно харшевым проект тоже не назвать; тут тебе и дрон, и радионойз, амбиянсы любой окраски etc, вплоть до электроакустики с конкритом и шуршиками. Причем злостный перфекционист Малыгин с умом паковал весь этот скарб в тело одной пьесы — не хештегами, но полновесными дорожками. Потому, вероятно, выступать с материалом Sirotek сложнее, чем с боевиками DOR или «Пыли» — уж слишком тяжеловесны аранжировки. Зато при нужном настрое и технастройках все «играет, как надо» и уж точно не слабее Дорна (смайлик).
…Я прекрасно понимаю растерянность наших ребят при выборе любимого релиза на обзор: все альбомы проекта хороши по-своему. Хотя мои собственные изыскания длились недолго, стоило лишь переслушать лонгплей «Память Отца» от 2013-го — года, когда были изданы все альбомы-гештальты вроде Two-Legged или «Кафкианства». По словам автора, его отношения с родителем срастались сложно, и релиз — своего рода попытка в этих сложностях разобраться без коктейль-психологов с их популистским выбором «между апельсином и суицидом».
В «Памяти…» много текучего шума, она беспрестанно шуршит, хрустит и потрескивает. Временами могут послышаться даже заявки на кат-ап — впрочем, скорее случайные. Иное дело, что большой звукореж Малыгин любую подобную случайность превращает в удачу. Таким образом на альбоме попросту не оказывается лишнего; каждый поворот по-своему судьбоносен, а каждый звук — по делу. Весьма экологичный подход.
…Те, что познакомились с Человеком-Сиротой на 16-м акте «Шума и Ярости», наверняка полюбили его за гитарные дрон-амбиянсы. А у меня, цитируя А. Машнина, свой Малыгин. Тот, который низким, гипнотическим голосом выводит «Сжечь твой дом» — осеннюю мантру, закрывающую гештальт «Памяти». Просто потому, что мне сложно представить исход честнее, когда октябрь в окно и «не осталось тем, не осталось слов, не осталось молчания для разговора ночью на кухне один на один с газовой плитой». Сжечь твой дом, чтобы обнять тебя.
Уместны ли аплодисменты после таких откровений?