Европейские мыслители и авантюристы в России. Часть 3. Дидро
Перейдём ещё к одному роману, но на сей раз философско-политическому.
19.Екатерина
Переворот 1762 года поставил во главе Российской империи женщину умную, талантливую, на редкость образованную и деятельную. Следует отдать ей должное: преступив через труп своего «придурковатого супруга», Екатерина венчалась российской короной с самыми добрыми намерениями. «Да посрамит Небо всех тех, кто берётся управлять народами, не имея в виду истинного блага государства, — писала она ещё до воцарения. — Я желаю лишь добра стране, куда Бог меня призвал. Слава страны — моя собственная слава; вот мой принцип; была бы очень счастлива, если бы мои идеи могли этому способствовать. Я хочу, чтобы страна и подданные были богаты... Я хочу, чтобы повиновались законам, а не рабов; хочу общей цели сделать людей счастливыми, а не каприза, не жестокостей».
Таковы были мечты молодой императрицы.
Не случайно уже 6 (19) июля 1762 года, на девятый день царствования, принёсшего весть о кончине в Ропше свергнутого Петра III, она взялась за перо, чтобы предложить французскому просветителю Дени Дидро перенести издание его «Энциклопедии» из Франции, где этот фундаментальный труд, призванный стать «толковым словарём цивилизации», подвергался клерикальным нападкам и цензурным запрещениям, в Россию — страну, в которой, как обещала Екатерина, прославленный философ мог бы излагать свои мысли свободно и безбоязненно. Так было положено начало ее отношениям с одним из самых знаменитых мыслителей века Просвещения.
20.Энциклопедия
Вольтер из своего фернейского далека не преминул прокомментировать предложение русской государыни: «В какое время мы живём: Франция преследует философов, а скифы им покровительствуют!»
В 1765 году Екатерине представилась возможность привязать к себе Дидро крепкими узами благодарности. Издатель «Энциклопедии», оказавшись на мели, публично известил о намерении продать свою обширную библиотеку. Екатерина не только сразу уплатила запрошенную сумму (15 тысяч франков), но и оставила книги в полном распоряжении их бывшего владельца. Указом императрицы Дидро был назначен пожизненным хранителем собственной библиотеки с ежегодным содержанием в тысячу франков; жалованье было выдано за 50 лет вперёд.
21.Дидро
Разумеется, подобная щедрость не могла быть вознаграждена благодарственным письмом. Отныне поездка в Россию стала для Дидро делом чести: «Если я не съезжу туда, то не смогу оправдаться ни перед ней, ни перед самим собой». Однако заботы по изданию «Энциклопедии» ещё целых восемь лет удерживали его в Париже.
В 1772 году вышел последний том «Энциклопедии». Труд всей жизни был завершён, и Дидро начал готовиться к отъезду в Петербург — своему первому и единственному заграничному путешествию. Шестидесятилетний мыслитель опасался умереть на чужбине, на расстоянии «земного полудиаметра» от дома и друзей. Может быть, поэтому он добирался до Петербурга не спеша, с долгими остановками. Выехав из Парижа 10 (23) мая 1773 года, он почти на все лето застрял в Гааге, пока, наконец, приставленный к нему камергер Нарышкин не усадил его в удобный экипаж и не повёз прямиком в Петербург.
28 сентября (11 октября) усталый путешественник проехал столичную заставу.
22. Дом Мятлевых. Исаакиевская площадь, дом 9.
Сейчас на стене дома укреплена памятная доска о том, что здесь останавливался французский философ Д. Дидро во время своего посещения Петербурга в 1773–1774 годах по приглашению Екатерины II. Однако это не верно. Краевед Е.И. Краснова уже несколько лет назад опубликовала статью, где убедительно доказала, что Дидро жил на Владимирском проспекте, д.12. В том здании, где сегодня находится театр имени Ленсовета. Не взирая на это, доска до сих пор не перенесена по правильному адресу.
23.Мемориальная табличка
24.Ленсовет
Наутро он был разбужен пушечным салютом и колокольным звоном, которые возвестили о начале торжеств по случаю бракосочетания наследника Павла Петровича. Не заботясь об этикете, Дидро отправился во дворец в своём обычном чёрном костюме, «в котором ходят в чулан», по словам дочери философа. Между тем правила запрещали чёрный цвет при дворе. По распоряжению Екатерины дорогой гость был переоблачен в костюм из цветной ткани.
Собираясь в путешествие, Дидро полагал, что задержится в Петербурге не дольше двух месяцев: «…я говорил себе: ты будешь представлен императрице, ты поблагодаришь её; месяц спустя она, может быть, пожелает тебя видеть, сделает тебе несколько вопросов; ещё месяц спустя ты пойдёшь проститься с нею, и возвратишься». Он никак не ожидал, что в действительности его пребывание при дворе северной Семирамиды растянется почти на пять месяцев, и все это время он будет вести с императрицей ежедневные беседы с глазу на глаз. Обыкновенно их встречи продолжались с 3 до 5-6 часов пополудни.
25. Екатерина и Дидро
Философу разрешено было говорить «все, что только придёт в голову», и не думать об этикете. Увлекающийся, пылкий Дидро и не стеснялся: случалось, что во время разговора он хватал императрицу руку, фамильярно хлопал по ноге, стучал кулаком по столу. Екатерина жаловалась, что после этих философских бесед у неё все бедра в синяках, и наконец нашла нужным поставить между собою и Дидро столик.
Дидро был восхищён своей собеседницей, у которой «душа Брута соединилась с обликом Клеопатры, потому что её любовь к истине не имеет пределов, а в делах своего государства она разбирается как в своём хозяйстве... Что за правительница, что за удивительная женщина!»
Екатерина, в свою очередь, была изумлена его «неутомимым воображением» и причисляла Дидро к «самым необычайным людям, когда-либо жившим на свете».
Часто их беседа перерастала в запальчивый спор. Однажды императрица внезапно встала и сказала: «Мы оба горячие люди, постоянно прерываем друг друга и не оканчиваем ни одного разговора». «С тою разницею, — ответил Дидро, — что когда я прерываю ваше величество, я совершаю глупость». «Зачем же так? — ответила Екатерина. — Это вполне естественно между людьми».
Что же было предметом их споров?
Французский посланник в Петербурге Дюран де Дистроф намеревался использовать приезд Дидро для того, чтобы преодолеть ее враждебное отношение к Франции (выступившей на стороне польских конфедератов) и постараться ослабить союз России и Пруссии. «Я, — сообщал он в Версаль, — сказал Дидро, чего я ожидаю от француза. Он обещал мне уничтожить, насколько возможно, предубеждения монархини по отношению к нам...» Императрица, пишет он далее, «не осудила его (Дидро. — С. Ц.) смелость, а поощрила его жестами и словами, но в свою очередь изобразила Дидро, сказав, что в некоторых делах ему сто лет, а в других — десять».
Разумеется, Дидро понимал, что играет с огнём. Граф Никита Иванович Панин рассказывал английскому посланнику Гуннингу историю о том, как Дидро передал Екатерине план заключения мира с Османской Портой при французском посредничестве, составленный Дюраном. Вручая этот документ императрице, философ смущённо прибавил, что за отказ от выполнения этого поручения ему по возвращении на родину грозила бы Бастилия. Императрица ответила, что простит его при условии, что он в точности передаст французскому посланнику то, как она поступила с его посланием. С этими словами она бросила меморандум Дюрана в огонь. Екатерина не думала поступаться русскими интересами ради того, чтобы сделать приятное представителю «страны философов».
Беседы по вопросам внутренней политики носили более общий характер. Дидро стремился составить представление о стране, в которую его пригласили, позволяя себе сопроводить полученные сведения своими замечаниями и соображениями. Его интересовало все: земледелие, промышленность, торговля, образование, население, положение сословий, администрация и т. д. С согласия императрицы он изложил свои вопросы на бумаге и получил ответы в письменном же виде. Надо заметить, что Екатерина II много путешествовала по России: она посетила Ростов и Ярославль (1763), прибалтийские губернии (1764), Поволжье (1767), проехала по Ладожскому каналу (1765) и, казалось бы, должна была знать положение дел в России. Однако она затруднилась ответить на многие из предложенных ей вопросов, на другие дала уклончивые или односложные ответы — да, нет, а в ряде случаев просто отделалась шуткой.
Ее искренность совершенно исчезала, как только речь заходила об отношениях помещиков и крепостных крестьян. Вот фрагмент их воображаемого диалога:
Дидро: «Каковы условия между господином и рабом относительно возделывания земли»?
Екатерина: «Не существует никаких условий между земледельцами и их крепостными, но всякий здравомыслящий хозяин, не требуя слишком многого, бережёт корову, чтобы доить её по своему желанию, не изнуряя её».
Екатерина писала это, зная, что в минувшем 1773 году дворянка Марина убила свою крепостную, капитан Турбан — свою дворовую девушку, помещики Савины — крестьянина, капитанша Кашинцева нанесла «несносное телесное наказание» своей служанке, от которой та повесилась, над генерал-майоршей Храповицкой была учреждена опека за дурное обращение со своими крепостными и т. п. Перед Дидро была уже не мечтательница образца 1762 года, а опытная правительница, пережившая много разочарований, и постигшая сущность российской власти, опиравшейся на дворянство. Она ничего не сказала Дидро о том, что дворянские депутаты, съехавшиеся в Москву для выработки нового «Уложения», и думать не желали ни о каких «послаблениях» крестьянству, а наоборот, требовали новых гарантий своих помещичьих прав. И Екатерина волей-неволей шла им навстречу. Ученица Вольтера и Монтескье никогда не забывала, чем она обязана дворянству. Проповедуя в «Наказе» принципы «освободительной философии», она расширяла права помещиков в наказании крестьян, разрешив ссылать их в Сибирь и разлучать с семьями. Российская жизнь сделала из Екатерины вольтерьянствующую ханжу, просвещённого рабовладельца.
Философские беседы о состоянии русских крестьян происходили на фоне разгоравшегося восстания Пугачёва. Дидро имел лишь самое отдалённое представление об этих волнениях. Вероятно, императрица сообщила ему то же, что и Вольтеру, которому она писала в январе 1774 года, что некий «разбойник с большой дороги» разоряет Оренбургскую губернию, — край татар и ссыльных преступников, согласно её описанию. Однако, заверяла императрица фернейского отшельника, «этот урод рода человеческого (Пугачёв. — С. Ц.) нисколько не мешает мне наслаждаться беседами с Дидро».
Лучшие умы XVIII века разделяли воззрения политической философии своего времени, которая придавала преувеличенное значение формам правления. Государственные теоретики того времени были уверены, что стоит только начертить план государственного устройства, создать разумную систему правительственных учреждений, как тут же изменятся общественные отношения, злоупотребления прекратятся и водворятся новые нравы человеческого общежития.
Дидро, действуя в духе этого исторического заблуждения, составил для Екатерины всеобъемлющий план переустройства империи — классическую утопию эпохи Просвещения. Дабы искоренить деспотизм русского самодержавия, императрица должна была отказаться от единоличной власти и править вместе с народными избранниками. Дидро пытался внушить Екатерине мысль о необходимости всеобщего народного образования, предлагал упразднить сословные привилегии, дать свободу развития промышленности и торговли, что должно было привести к появлению третьего сословия — этой «смягчающей рессоры» между обитателями дворцов и хижин, ратовал за отмену крепостного права, отстранение от управления государством духовенства, и т. п.
Заметим, что это говорил человек, который сам же признавался, что «едва ли видел (в России. — С. Ц.) что-либо, кроме самой государыни». И тем не менее он смело предлагал ей ворочать горами или, лучше сказать, наломать дров.
Итог своих «политических» разговоров с Дидро Екатерина подвела в следующих словах: «Я часто и долго беседовала с Дидро; он меня занимал, но пользы я выносила мало. Если бы я руководствовалась его соображениями, то мне пришлось бы поставить все вверх дном в моей стране: законы, администрацию, политику, финансы, — и заменить все неосуществимыми теориями. Я больше слушала, чем говорила, и поэтому свидетель наших бесед мог бы принять его за сурового педагога, меня — за послушную ученицу. Может быть, и он сам был такого мнения, потому что по прошествии некоторого времени, видя, что ни один из его обширных планов не исполняется, он с некоторым разочарованием указал мне на это. Тогда я объяснилась с ним откровенно: „Господин Дидро, я с большим удовольствием выслушала все, что подсказывал вам ваш блестящий ум. Но с вашими великими принципами, которые я очень хорошо себе уясняю, можно составить прекрасные книги, однако не управлять страной. Вы забываете в ваших планах различие нашего положения: вы ведь работаете на бумаге, которая все терпит, которая гибка, гладка и не ставит никаких препятствий ни вашему воображению, ни вашему перу. Между тем я, бедная императрица, работаю на человеческой коже, а она очень щекотлива и раздражительна». После этого объяснения он, как я убеждена, стал относиться ко мне с некоторым соболезнованием, как к уму ординарному и узкому. С этих пор он говорил со мной только о литературе, а политических вопросов уже никогда не касался».
Дидро и сам впоследствии согласился, что «идеи, будучи перенесены из Парижа в Петербург, принимают иной цвет».
21 февраля (5 марта) 1774 года он выехал из Петербурга. На прощание Екатерина предложила ему богатейшие подарки, но Дидро отказался от всего и увёз с собой только перстень с её пальца и меховую муфту. Дюран вручил ему «пакет, содержащий несколько меморандумов о состоянии российской торговли и карту Чёрного моря, интересную в особенности тем, что на ней обозначены крепости, что должны быть построены в устье Дона, вовсе отсутствующие или плохо нарисованные на гравированных картах».
Несмотря на политические разногласия, Екатерина и Дидро расстались друзьями и сохраняли добрые отношения вплоть до смерти философа в 1784 году.
В заключение нельзя не отметить ещё одно бросающееся в глаза обстоятельство: Дидро не заметил Петербурга, а Петербург не заметил его.
26.Заметил Левицкий. Портрет Дидро его кисти
Французскую знаменитость, правда, сделали по желанию Екатерины членом Академии наук, но и только. Дидро не нашёл в Петербурге никого, кроме императрицы, с кем можно было бы поговорить, а в русском обществе не нашлось никого, кто захотел бы с ним разговаривать. «Дидро, — писал Гримм, — не одержал здесь ни одной победы, кроме как над императрицею...» Русское общество делало первые шаги в своём умственном развитии, и даже такой образованный и интеллектуально развитый человек как Фонвизин писал в 1778 году из Парижа: «Даламберты, Дидероты в своём роде такие же шарлатаны, каких видал я всякий день на бульваре; все они народ обманывают за деньги и разница между шарлатаном и философом только та, что последний к сребролюбию присовокупляет беспримерное тщеславие...»
— Строжайше б запретил я этим господам
На выстрел подъезжать к столицам.
(А.С. Грибоедов. «Горе от ума»)
С таким настроением русское общество вступало в XIX век.
Продолжение следует
Для проявления душевной щедрости
Сбербанк 4274 3200 2087 4403
ЮMoney https://donate.stream/ya41001947922532
Мои книги
https://www.litres.ru/sergey-cvetkov/
У этой книги нет недовольных читателей. С удовольствием подпишу Вам экземпляр!
Последняя война Российской империи (описание и заказ)
ВКонтакте https://vk.com/id301377172
Мой телеграм-канал Истории от историка.