Анатолий Грешневиков - «С Иваном Афанасьевичем Васильевым меня связывала дружба…»
21 июня 1924 года, 95 лет назад, родился Иван Афанасьевич ВАСИЛЬЕВ
Трудно сказать, кто из них больше повлиял на мою писательскую и политическую судьбу – Иван Васильев или Василий Белов. В учениках походить у них не довелось, но по их книгам я учился понимать и любить уклад жизни крестьян, знать его во всех тонкостях и в любую годину не бояться противостоять уничтожению сельской жизни на великих российских просторах. Может, они были наставниками мне? Но и Василий Белов, и Иван Васильев были не просто наставниками, а примером любви к Родине, примером живописания простого русского человека с его душой, открытой состраданию, нравственно чистой и редкой скромности. А подвижнический труд этих писателей служил мне конкретным руководством к действию...
И всё-таки...
Пять лет моя книга очерков о народных самобытных мастерах, знающих тайны крестьянских ремёсел и дикой природы, лежала без движения в Верхне-Волжском издательстве. Местных чиновников от литературы мучили равнодушие, величие их таланта и жажда гонораров, но только не желание дать дорогу молодому писателю. И как засуетились они с изданием книги, с возвеличиванием её достоинств, когда предисловие к ней написал самый популярный и боевой в то время писатель, лауреат Ленинской и Государственной премий Иван Афанасьевич Васильев.
Всего месяц тогда понадобился на издание книги. В напутственном слове к книге Васильев писал:
«Не знаю, замечают ли литературные критики в творчестве молодых писателей, выходцев из российской глубинки, кроме душевной боли за отчую землю, ещё и особое внимание к миру простого русского человека, понимание и приятие его терпения, мудрости, веры и стойкой надежды. Мне кажется, засилье городских литературных групп создаёт не весьма благопричтную атмосферу для молодых сил, идущих в литературу из глубинки. Сложилось какое-то снобистское отношение к теме труда, обыкновенной жизни и народному мировоззрению: ну, что там, дескать, интересного может представлять для изящной словесности описание мужика? Есть Иван Африканыч, есть Михаил Пряслин – и хватит, начитались уж!.. Мы-то, может быть, и начитались, да вот какое дело: и народ на месте не стоит, да и можно ли одним-двумя героями объять необъятное?! Новые и новые таланты будут обращаться к постижению вечной темы народа, духовного мира простого человека. Да, они начинают с газетной заметки, со статьи и очерка, чтобы напомнить обществу: не оскудевает земля русская добрыми людьми! Но пройдут годы – и, глядишь, новое имя на литературном небосводе. Не берусь пророчествовать конкретно, но знаю точно, автор данного сборника – Анатолий Грешневиков как раз из тех неравнодушных и зорких к народной жизни людей, о которых говорил выше. От всей души желаю ему большой дороги!»
Мне весьма льстило, что в предисловии к книге Иван Васильев упомянул имя героя книги Белова «Привычное дело» Ивана Африканыча, ещё имя и героя книги «Пряслины» – Михаила Пряслина. Но именно эти имена попали под редакторское сокращение. Причины цензуры мне не сообщили.
– Не знаю, что в таких случаях следует делать? – пожаловался я Ивану Афанасьевичу, даря ему первый экземпляр.
– У Белова больше сокращали, а он терпел ради того, чтобы сказать главное... Видишь, как трудно у нас в большую литературу вписать жизнь русского крестьянина!
– Такое ощущение, что кто-то хочет, чтобы русский крестьянин с его радостями и бедами не стал хозяином земли.
– А здесь большого ума не требуется, чтобы догадаться: так оно и есть.
Мой приход в большую политику, кажется, вышел по воле случая. Никто на родной Ярославщине не хотел возглавить движение против строительства атомной станции... Эту ношу пришлось взвалить на себя мне. Сразу после победы над опасной гигантской стройкой ярославцы выдвинули, а затем и избрали меня народным депутатом РСФСР.
Кремлёвская власть тогда красиво «ухаживала» и богато задабривала депутатов из далёких провинций, забирая их после этого в идеологический плен... Мне, как и коллегам, предлагали безплатную квартиру в Москве, автомобиль, должность министра. Многие соглашались на умопомрачительные подачки. Я от всего отказался.
– Правильно поступил, – похвалил меня тогда Василий Белов. – Мне вот порой совесть спать спокойно не даёт, от всех благ отказался, а квартиру взял. Ты – более стойкий. Молодец. Не сдался чиновникам, значит, народ тебя поймёт, поддержит, ибо ты стал настоящим народным депутатом.
– Василий Иванович, Вы заслужили квартиру больше всех демократов-либералов, вместе взятых, – заметил я.
– Нет, нет, я раньше другим был, принципиальным, как ты, – покачал головой Белов. – Помню, редактор газеты «Правда» Михаил Васильевич Зимянин уговаривал меня поступить к нему на работу, а я отказался. Работать в «Правде» в то время было более чем престижно. Я отказался. Он прислал ко мне своего журналиста... Сижу я в гостях у писателя-земляка Яшина, рядом компания известная – Шукшин и Абрамов. И как только журналист сказал, что редактор Зимянин ждёт меня в своём кабинете для серьёзного разговора, мои друзья заголосили – поезжай, поезжай... А я не хотел. Знал, что не соглашусь переехать из деревни на жительство в город. Не моё это. Но поехать в «Правду» пришлось. Стою перед Зимяниным, а он мне сулит всё подряд – большую зарплату, хорошие гонорары, квартиру, и приходить на работу когда хочу, лишь бы писал два очерка в год... Оказывается, ему понравилась моя повесть «Привычное дело», опубликованная в «Новом мире». Признался, что когда читал, то плакал... Я сразу не стал отказываться, пообещал подумать... Но через несколько дней написал письмо Зимянину, в котором извинился, что не могу принять его предложение.
– Василий Иванович, вы не путайте, одно дело – бросить малую родину и переехать в столицу жить, а другое дело – иметь в Москве квартиру, приезжать и останавливаться в ней в любое время для решения своих издательских и просветительских дел.
– Может, оно и так.
– А как Вам живётся в Тимонихе?
– Без Тимонихи я бы ничего стоящего не написал. Держись своей малой родины, и она тебе поможет.
Наказ Белова я никогда не забывал. Живу в маленьком лесном посёлке Борисоглебский, на работу езжу в Москву, а писать книги могу лишь на родной земле.
Особую гордость доставляет мне по сей день тот факт, что книги мои читал сам Василий Иванович, и не просто читал, а писал тёплые отзывы. О каждом произведении находил возможность сказать возвышенное слово. Уверен: если бы однажды я получил от Белова и Васильева критическую рецензию на свои книги, то я вряд ли бы их продолжил писать.
Белов поддерживал во мне творческий огонь. После выхода книги «И свяжет зодчий нить времён» Василий Иванович 31 мая 2001 года прислал мне письмо, в котором по-доброму оценил труд: «Я поздравляю тебя с книгой о реставраторе! Молодец, много грехов с тебя снимут за эту книгу после второго пришествия. Слава Богу, что есть такая книга. Ура!».
Высокую оценку он дал и моей книге «Дом под кронами дубов», вышедшей в столичном издательстве «Русский мир». В его письме от 3 декабря 2001 года среди прочих похвальных слов была самая дорогая для меня фраза: «А ты уже настоящий писатель...». Дождаться похвалы от классика литературы, скупого на подобные оценки, мог даже не каждый маститый писатель... Мне посчастливилось.
Иногда Белов не просто читал и хвалил тот или иной мой литературный труд, а рекомендовал его переиздать. Так, например, прочитав книгу «Боевые дельфины и ринговые собаки», он написал мне 3 мая 2003 года: «Спасибо за книгу о дельфинах. На мой взгляд, её надо издать ещё (!) и в твёрдой обложке, и не у Серёжи Хомутова (в Рыбинске), а где-нибудь в Москве или в Питере!». Спустя время я воспользовался советом писателя и выпустил в столице книгу «Эра экологического апокалипсиса», куда вошёл очерк о дельфинах.
Сложнее было выполнить просьбу Василия Ивановича о том, что необходимо расстаться с политикой и заняться только писательским трудом.
– Сам я не смог отказаться от участия в политике, – сокрушался Белов. – Затянуло. Не знаю, как ты сможешь из этой ситуации выпутаться, но чем раньше ты это сделаешь, тем лучше.
– У меня, как и у вас, тоже ничего не получится, – признался я. – Видимо, сегодня политика, писательство, публицистика так сплелись воедино, что их трудно разъединить и представить одно без другого. Россия в тупике, в оккупации, как пишет Валентин Распутин, значит, наше писательское слово должно быть острым и необходимым. Не зря статьи писателя Ивана Афанасьевича Васильева не сходят со страниц газет...
– Да, писатель – рупор времени... Глядя на Ивана Афанасье-вича Васильева, и я сражался то на политическом, то на писательском поприще.
– На следующий год выборы, так что вновь пойду в Думу.
– Я тебя поддержу, – неожиданно, но твёрдо заверил Белов. – Заранее только предупреди, что надо будет сделать для победы.
Незадолго до начала выборной кампании в Государственную Думу России, а точнее 28 января 2003 года, Василий Иванович настойчиво напоминает мне в своём письме: «Напиши, что надо сделать для предвыборных дел».
Нужен был отзыв для агитационной листовки о моей прежней депутатской деятельности. Василий Иванович, забыв о занятости, тотчас написал от руки нужную агитку. Подумав, что от руки написанная она лучше будет восприниматься избирателями, я решил её не перепечатывать в типографии, а размножить на ксероксе и расклеить на городских и сельских тумбах и досках объявлений. И когда мои помощники это сделали, реак-
ция людей последовала мгновенно и была положительной.
Белов взывал, в частности, к избирателям:
«Я очень благодарен судьбе за знакомство с Анатолием Николаевичем Грешневиковым. Он уже пятнадцать лет трудится в высшем законодательном органе России. Народ русский выбирает его в Думу, веря в его честность и порядочность законодателя. Депутат от Ярославля разработал сотни законов. Эти законы действуют, особенно в экологии, к которой А.Н. Грешневиков особо пристрастен».
Депутатские годы подарили мне большое количество встреч и бесед с Беловым. Мы вместе участвовали в различных конференциях, ходили на приёмы к министрам, летали во время войны в Сербию. Чтобы Василий Иванович мог безпрепятственно входить в здание как парламента, так и правительства, я вручил ему удостоверение своего помощника на общественных началах. Из путевых и литературных очерков о жизни и творчестве писателя у меня сложилась книга «Хранитель русского лада». Изначально она вышла у меня на ярославской земле, а затем была переиздана в Москве.
Общение с Иваном Афанасьевичем Васильевым в ту пору стало редким. Он в штыки воспринимал работу Верховного Совета РФ, отвергал большинство его законодательных инициатив и решений. Предательство Горбачёва и Яковлева, звонивших ему порой домой и просивших поддержки, тяжёлым грузом легло на больное сердце. Ельцину он уже изначально и справедливо не верил. И когда тот расстрелял парламент, а я пошёл на повторные выборы и стал депутатом уже Государственной Думы и выступил затем за отставку председателя ельцинского правительства, уличив его в недавних кровавых событиях в Москве, Иван Афанасьевич подал знак о себе. Он попросил через нашего общего друга, замечательного журналиста, заместителя редактора газеты «Сельская жизнь» Михаила Константиновича Сеславина, чтобы я ему позвонил.
– Правильно делаешь, что не веришь этим бесам, – громко говорил в телефон Иван Афанасьевич. – Они напустили смуту на Россию и думают, что это сойдёт им с рук. Нет. За всё заплатят. Эти либералы, эти космополиты выступают против основ русского мира – русской провинции, разрушают деревню, скупают у бедных крестьян землю... Ты не сдавайся там, борись без устали. И помни о своей родной земле, как уйдёшь с неё, так сорвёшься с нравственных корней.
Последующие беседы так у нас и происходили. Я заглядывал в кабинет Михаила Сеславина, мы звонили Васильеву и горячо обсуждали пути выхода страны из экономической и духовной пропасти. Несмотря ни на что, Иван Афанасьевич оставался оптимистом, верил, что Россия переварит политику либералов и космополитов, встанет на путь возрождения национального самосознания. Именно тогда в дневнике писателя появилась жизнеутверждающая запись: «Когда-нибудь поэты и прозаики обратятся к поколению родившихся в первой четверти века и ушедших в последней четверти. Так пусть они знают, что этому поколению россов выпало два испытания на жизнестойкость, в юности и в старости: страшное поражение и сияющая победа – она придёт и на этот раз, ибо солдаты уходят, сражаясь, а сражающиеся за честь – не погибают!».
Когда фронтовик и писатель Иван Васильев умер зимой 1994 года, не сломленным, верящим в Россию, то его редакционный архив, хранящийся в газете «Сельская жизнь», Михаил Сеславин передал мне. Там были безценные записи, письма, фотоснимки, статьи.
Недавно в архивных залежах Сеславина я обнаружил запись, что Иван Васильев послал Василию Белову письмо... Выходит, они переписывались. То, что между двумя великими писателями сложились дружеские отношения, они ценили друг друга и поддерживали в трудную минуту, я знал. Дома у меня хранится письмо Белова от 20 мая 2004 года, где он пишет: «С Иваном Афанасьевичем Васильевым меня связывала дружба, его искренность и одна и та же тема в книгах, то есть русское крестьянство».
Мне захотелось прикоснуться к переписке двух великих подвижников, защищающих экономические и нравственные устои русского крестьянства, узнать, какие проблемы они обсуждали... Я написал о своём намерении вдове писателя Ивана Васильева, его верной спутнице Фаине Михайловне Андреевской, хранительнице не только его литературного наследия, но и музейного комплекса. Она быстро откликнулась, прислала копии трёх писем Василия Белова, адресованные Ивану Васильеву.
Истории ради я публикую их полностью. Эти письма – живые свидетели того бурлящего непростого времени, когда писатели делили пополам и беды, и радости. Они рассказывают о переживаниях и заботах писателей больше, чем литературные критики и друзья могут о них сказать.
Письмо первое. Белов пишет:
«Уважаемый Иван Афанасьевич, посылаю Вам письмо взбесившегося вульгарного социолога – не для того, чтобы испортить Вам настроение, а для того, чтобы Вы знали, то есть на всякий случай.
Как видите (это впервые у меня) я предал интересы моего коррес-пондента: вместо того, чтобы вернуть копию этого доноса ему, посылаю её Вам. (Может быть, я уподобляюсь при этом ему?)
В письмо был вложен ещё и пасквиль под названием ˝В 81-й раз о нац. своеобразии˝, но он касается больше всего Вл. Крупина, поэтому я его не посылал. А, может быть, Вы уже знаете об этой (и прочее) мерзости. Так или иначе я не рекомендую вступать в контакт с доносчиком, он только того и ждёт. Обратите внимание: копии снимать разрешает, но просит вернуть. Какая предусмотрительная бережливость!
За сим желаю Вам здоровья и удачливого литературного труда.
Почтительно. Белов.
11 окт. 83 г.».
Письмо второе.
«Иван Афанасьевич, кланяюсь!
Пишу по просьбе Мариуса Брукмейера, написавшего книгу об Абрамове и т. д. Он живёт в Амстердаме, просится в деревню к Вам и ко мне, грешному...
Не знаю, что он написал в своей книге, но я согласился встретиться с ним в начале августа в Москве или Вологде. М.б., свожу его в мою обескровленную Тимониху. Если сможете принять его, то черкните мне: 160000, Вологда, Октябрьская, 10-4.
За сим – до свидания.
Будет ли съезд? Там бы поговорить. В том числе поговорить бы ещё раз о предателях и губителях Родины... Вернее, взять бы их за шиворот.
Белов. 14.5.91. Вологда».
Письмо третье.
«Иван Афанасьевич, кланяюсь!
Вчера звонил Брукмейеру, он, видимо, прилетит в Москву 1-го августа. На следующий день обещается быть в Вологде. Я могу свозить его в деревню на три-четыре дня, следовательно, числа седьмого он направится к Вам (если его планы не изменятся).
Что с ногами? Сосуды? Мне помогают вроде бы массаж и баня.
И ещё, что делать будем? Русских разделили на 20 суверенных государств, остальных доделать предоставлено доллару, который ничего не стоит (20-копеечная расчёска в Нью-Йорке – 1 ½ доллара, бутерброд –2 и т. д.)
Наш народ обманывают ежедневно ситаряны и павловы во главе с весёлыми лидерами.
Паршивей некуда!
Белов. 29.7.91».
Прочитав письма Василия Белова, я кинулся искать книгу Мариуса Брукмейера о знаменитом писателе Фёдоре Абрамове, ещё об одном искренне любимом в народе крестьянском писателе-правдоискателе, но, увы, не смог её найти. Стал разыскивать ответные письма Ивана Васильева... Они должны были после смерти Василия Белова храниться либо в его вологодской квартире, ставшей музеем, либо в Государственной Ленинской библиотеке в Москве, куда писатель передал часть своего архива на хранение. Однако ни там, ни там ответных писем Ивана Васильева своему единомышленнику Василию Белову я не обнаружил. Потому и последующее моё желание – узнать, а побывал ли писатель из Амстердама в гостях у Белова и Васильева, – остаётся пока невыполненным.
Эта неудача лишь раззадорила меня. Пришло время разыскать почту многочисленных единомышленников и корреспондентов двух наших крупных писателей, изучить их великое эпистолярное наследие и издать сей труд отдельной книгой. Письма Белова и Васильева, адресованные мне, когда-то помогли мне выбрать правильную дорогу в жизни. Верно, помогут и другим русским подвижникам, всем, кому дорога русская крестьянская земля. Одних только посланий от Белова я получил сто сорок... Чем не повод для продолжения разговора о трудовом и литературном подвиге последних защитников русской деревни?!
Анатолий Николаевич Грешневиков