"Город необыкновенно растянут". Голштинский дворянин Ф.В. Берхгольц о посещении Новгорода в 1721 г.
С разрешения издательства "Кучково поле" публикую фрагмент из книги: Берхгольц Ф.В. Дневник камер-юнкера Фридриха Вильгельма Берхгольца. 1721–1726 / вступ. ст. И.В. Курукина; коммент. К.А. Залесского, В.Е. Климанова, И.В. Курукина. — М.: Кучково поле; Ретроспектива, 2018. — 864 с.
Купить книгу можно здесь: https://kpole.ru/catalog/knigis/berkhgolts-f-v-dnevnik-kamer-yunkera-fridrikha-vilgelma-berkhgoltsa-1721-1726/
Молодой голштинский дворянин Ф.В. Берхгольц прибыл в 1721 г. в Россию в свите герцога Карла Фридриха Шлезвиг-Гольштейн-Готторпского и оставался здесь до 1727 г., когда герцог, женившись на дочери Петра I принцессе Анне, отбыл на родину. Все это время Берхгольц вел подробный, день за днем, дневник, описывая в нем жизнь царского двора и аристократических кругов обеих столиц. Не касаясь высокой политики, дневник Берхгольца является уникальным историческим источником, содержащим бесценный материал о русском придворном быте конца царствования Петра Великого и начала правления Екатерины I. Специально для этого издания была уточнена датировка Дневника, сверен текст, подготовлены вступительная статья, подробные научные комментарии, а также аннотированный именной указатель.
Декабрь 1721 года
Попойка у Штамкена. Сборы в Москву. Дорожные сани герцога Голштинского, подаренные императрицей. Отъезд Берхгольца в Москву. Дорога. Новгород. Арестанты. Приезд в Москву.
1 [декабря]. Его Высочество, узнав о попойке прошедшей ночи, приказал через Бонде сделать замечание Альфельду и обоим другим господам. В этот день Его Высочество кушал в своей комнате, откуда и не выходил, а у тайного советника Бассевича обедали голландский резидент [Вильде] (теперь его ближайший сосед) с женой и тайный советник Геспен, с которым он после обеда ездил к полковнику Геннингсу, чтобы отдать ему и его жене визит. Этот полковник — немец и служит смотрителем оружейного завода в Олонце, где есть и целебный источник. Император часто туда ездит. В отсутствие тайного советника пришли и ждали его конференции советник, посланник, генерал-майор и бригадир Ранцау, которые пробыли некоторое время у Сурланда и у меня; но так как он долго не возвращался, а Его Высочество желал остаться один у себя в комнате, то они отправились к посланнику Штамке, чтобы провести вместе вечер, потому что не знали, куда идти и что делать.
Вечером тайный советник возвратился домой довольно рано и, узнав, что все общество у Штамке, приказал Сурланду и мне опять одеться и идти туда с ним вместе, что тотчас и было исполнено. Посланник Штамке и все общество, к которому присоединился еще Негелейн, немало радовались, что видели среди себя тайного советника Бассевича одного, чего уже давно не было, частью потому, что Его Высочество одно время почти все вечера оставался в своем замкнутом обществе (состоящем из него самого, Альфельда, Штенфлихта, Штамке и Бонде), где тайному советнику по многим причинам вовсе не хотелось участвовать, а частью и оттого, что тайного советника удерживали или его сношения с иностранными министрами (собирающимися друг у друга четыре раза в неделю — по воскресеньям, вторникам, средам и четвергам), или другие какие-нибудь дела.
Тайный советник начал говорить о большом стакане, который вчера так весело ходил по рукам, а когда генерал-майор велел принести его и стал показывать, по сколько мы выпивали, он ему сказал: «Э, да и мне хотелось бы с вами потягаться». И так как всем нам мысль эта очень понравилась, то он потребовал вина, наполнил стакан почти до трех четвертей и, обращаясь к одному из гостей, выпил все с необыкновенной быстротой; прием у него вообще недурен, и он хорошо переносит действие вина. Я боялся, что одним стаканом дело не кончится, и потому прежде, нежели он дошел до меня, отправился потихоньку домой, тем более что я не оправился еще после вчерашней пирушки. Вышло, что я сделал очень хорошо: гости таки подпили, и между Альфельдом и Штенфлихтом произошла под конец довольно сильная ссора.
2 [декабря]. Список лошадей, нужных для свиты Его Высочества по случаю отправления в Москву, был передан тайным советником Бассевичем камергеру Нарышкину, который хотел показать его императору и сделать потом надлежащие распоряжения. Его Высочество кушал в своей комнате. После обеда тайный советник Бассевич, посланник Штамке и камеррат Негелейн совершенно устранили ссору, происшедшую вчера между Альфельдом и генерал-майором Штенфлихтом, так что они опять помирились, и Его Высочество ничего о том не узнал. Вечером герцог приказал своему обыкновенному обществу собраться опять у Штенфлихта. Так как Его Высочество был очень весел и мы после ужина пели свои русские песни, то посланник Штамке, недавно получивший позволение ехать в Москву, сказал: «Как жаль, что не едет с нами наш капельмейстер!» (он разумел меня, потому что я лучше всех знаю эти русские песни и всегда запеваю). Его Высочество отвечал, что и ему жаль, но что помочь горю не может и потому просит не говорить более об этом. Около 12 часов мы уехали домой.
3 [декабря]. Так как Его Высочество провел ночь не совсем хорошо и потому долго проспал, а потом был чем-то занят, то проповедь началась не прежде исхода второго часа, и мы только в 4 часа сели обедать. В этот день посланник Штамке угощал иностранных министров и некоторых из наших придворных. Вечером Его Высочество ездил на ассамблею к князю Меншикову, но император и императрица уже уехали оттуда до его прибытия. Когда герцог приехал, гости только что собрались осматривать золотой туалет и серебряный сервиз, выписанные из Англии для принцессы Анны и недавно здесь полученные. Оба, говорят, необыкновенно хороши и великолепны.
4 [декабря]. Приказано было вечером, по получении лошадей, отправить поклажу, с которой поедет вперед капитан Шульц. До молитвы был у Его Высочества французский посланник Кампредон и передал ему письмо от регента Франции [Филиппа II Орлеанского]. После него приезжал граф Полус, чтобы еще раз проститься с Его Высочеством: он, сверх чаяния, промешкал здесь долее, чем ожидал. В этот день камер-лакей Миддельбург сообщил мне по секрету, что узнал кое-что и думает, что я также поеду в Москву.
5 [декабря]. Утром камергер [Михаил] Нарышкин приехал к тайному советнику и сказал, что теперь, пока царская фамилия еще здесь, лошадей дать не могут и что вообще по случаю отъезда всего двора и всех министров для Его Высочества невозможно достать столько лошадей, сколько он требует, а только, по крайней мере, 75 или 80. Потому из повозок опять все вынули, и все думали, что многим из наших придется здесь остаться, что последует другое назначение и что даже те, которые поедут, должны будут уменьшить свою поклажу, так как лошадей каждый получит менее, нежели сколько сначала определено было по расписанию. Тайный советник спрашивал у Его Высочества, позволит ли он ехать в Москву тем из своих придворных, которые вздумали бы отправиться туда на свой счет, и, получив утвердительный ответ, сказал мне в тот же день, чтобы я не горевал и готовился к путешествию, что Его Высочество позволяет ехать в Москву желающим на своих издержках, которые вовсе незначительны, и что для меня в свое время будут лошади. Он просил меня, однако ж, держать это пока про себя, потому что иначе многие захотят искать такого позволения и тогда легко может случиться, что Его Высочество не даст его никому. Мне очень хотелось видеть Москву, и потому новость эта немало меня обрадовала. Вечером Его Высочество был на ассамблее у великого канцлера Головкина, куда я, как не дежурный, опять не попал.
6 [декабря]. Были именины конференции советника Альфельда, и Его Высочество очень на них веселился.
7 [декабря]. Его Королевское Высочество обедал у императорского (австрийского) министра, графа Кинского, где собралось более 20 человек гостей и где герцог, говорят, провел время чрезвычайно приятно.
8 [декабря]. Утром шталмейстер императрицы доставил Его Высочеству подарок Ее Императорского Величества — большие двухместные превосходно сделанные дорожные сани, очень удобные для путешествия и устроенные как карета (с окнами по обеим сторонам), так что могут вместить в себя и хороший запас съестного. Но здешних маленьких почтовых лошадей для них нужно не менее шести или восьми. Его Королевское Высочество из предусмотрительности уже заказал себе подобные сани и потому приказал узнать, готовы ли они. Получив в ответ, что к ним еще многого недостает, он велел передать каретнику, чтобы тот оставил их себе вместе со взятым им задатком. Его Высочество обедал в своей комнате и в этот день вовсе не выходил, а меня посылали к графу Кинскому поклониться от имени Его Высочества, благодарить за вчерашнее и вместе с тем узнать о его здоровье (до Его Высочества дошло, будто граф не совсем здоров).
9 [декабря]. Третьего дня граф Кинский, Мардефельд и Кампредон убедили Его Высочество взять с собою в Москву несколько лошадей (что и они намерены сделать), уверяя, что пребывание там продлится долее, чем полагают здесь при дворе. Его Высочество приказал поэтому тайному советнику Бассевичу распорядиться отправкой лошадей и послать с ними вперед своего камердинера (каретные лошади герцога должны были оставаться в Петербурге; в Москву же посылались только лошади тайного советника и несколько верховых клеперов Его Высочества); но г[осподи]н Бассевич отвечал, что никак не может отправить с лошадьми своего камердинера, который будет крайне нужен ему самому во время путешествия, и предложил поручить это дело мне, на что Его Высочество тотчас и согласился.
Так я получил приказание приготовиться и на другой же день вечером отправиться в Москву вперед с лошадьми. Хотя я и мог себе представить, что путешествие мое будет весьма скучное и продлится по крайней мере три недели, в продолжение которых придется быть только в обществе конюхов, однако ж все-таки обрадовался этому приказанию. Времени для приготовлений к отъезду оставалось у меня очень немного, а нужно было еще в тот же день съездить к графу Кинскому, живущему от нас страшно далеко, чтобы уведомить его, что Его Высочество намерен отправить своих лошадей завтра вечером или послезавтра утром (граф просил герцога позволить отослать с ними и трех или четырех из его лошадей). Узнав, что с лошадьми еду я, он поручил мне своих и обещал при всех случаях быть готовым к моим услугам.
10 [декабря]. После обеда император выехал отсюда в больших санях (снаружи обитых кожей, а внутри прекрасно обделанных) в восемь лошадей. Перед тем Его Величество крестил с нашим герцогом у полковника Геннингса. Вечером Его Королевское Высочество был у тайного советника Бассевича, где нашел очень большое общество (это случилось в очередной день тайного советника для приема иностранных министров), и хотя увидел несколько неприятных для себя лиц, однако ж не дал ничего заметить и остался там до ночи. Я уже в 5 часов утра был у камергера [Михаила] Нарышкина, чтобы уведомить его, что Его Высочество отправляет со мною в Москву несколько лошадей, и попросить распорядиться о снабжении меня в пути фуражом и 12 лошадьми.
Немало было с ним хлопот: просьба эта ему вовсе не нравилась, и он очень удивлялся, что хотят посылать в Москву лошадей, когда известно, что мы не останемся там более шести недель и что, следовательно, лошади должны прийти туда незадолго перед тем, как начнутся сборы в обратный путь. Но мне удалось наконец уговорить его, и он обещал исполнить волю Его Высочества и устроить все так, что я в тот же день получу письменный приказ как относительно фуража, так и 12 лошадей, а на другой, с Богом, отправлюсь в дорогу. Однако ж, так как эти 12 лошадей были сверх обещанных Его Высочеству 75 или 80 без платы и больше нельзя было набрать, то мне следовало получить подорожную на ямских или извозчичьих лошадей с платой за них по установлению, на что я и согласился с благодарностью, присовокупив, что имею приказание во всяком случае только просить, чтобы мне не отказывали в лошадях.
Плата эта незначительна, и разница между ямскими лошадьми и обыкновенными разгонными (почтовыми) только в том, что с первыми нужно ехать три и четыре станции, тогда как последние меняются на каждой станции. Мне это было все равно, потому что я ехал со своими лошадьми и поклажи имел не очень много. Покончив дело, мы сели пить чай, причем вспомнили, что уже были знакомы здесь семь или восемь лет тому назад. Камергер всегда был и до сих пор остался большим другом моего покойного отца. Тайный советник Бассевич между прочим считал также за нужное, чтобы я выпросил себе на дорогу унтер-офицера или, по крайней мере, солдата гвардии, который бы заботился по пути о фураже и других надобностях. Когда я заговорил и об этом, камергер извинился, что не имеет более унтер-офицеров, кроме тех, которые должны сопровождать нашего герцога и его багаж; но тотчас же послал призвать солдата, которому велел идти со мною, чтобы тот знал мою квартиру и мог вечером принести мне подорожную, дал нужные наставления и приказал во всем слушаться меня и быть трезвым. Усталый до крайности, я лег в постель.
11 [декабря]. Около полудня я получил наконец лошадей, приготовил все к отъезду и затем, приняв из придворной кассы Его Высочества 75 рублей на прогоны и из императорского приказа, или канцелярии 1, 27 рублей 36 копеек на фураж отсюда до Новгорода (потому что до этого города нельзя получать его без платы), отправился в час пополудни со своими людьми и лошадьми в путь и в тот же день проехал 25 верст. Еще не доезжая до первой станции, я встретил на дороге обеих императорских принцесс [Анну и Елизавету] со всей их свитой, довольно многочисленной. Они вскоре после меня оставили Санкт-Петербург и ехали в сопровождении тайного советника Толстого.
Моя свита состояла со мною из восьми человек, но, кроме того, с нами были большая карета Его Высочества, недавно привезенная из Берлина, и пять небольших саней, из которых одни служили мне дорожным экипажем. С половины дороги я послал солдата вперед для заготовления квартиры, что он и исполнил как нельзя лучше; все нужные распоряжения насчет фуража были сделаны им с необыкновенной поспешностью, несмотря на то что мы поздно прибыли на место. Я велел одному из конюхов спать в конюшне при лошадях и иметь там всю ночь засвеченный фонарь; поставил также крестьянина караулить карету и прочие вещи, приказав ему в то же время смотреть, чтобы никто из ямщиков не уводил своих лошадей: они хотя и получают известную плату, однако ж до того измучены усиленной ездой, что охотно оставляют уже заработанные ими деньги и возвращаются домой.
12 [декабря]. Расплатясь поутру за фураж и прочее и удостоверясь, что люди лошадей накормили и вычистили (за чем постоянно имею бдительный надзор), я рано выехал из Славянки 2, где мы ночевали, послал опять своего солдата вперед заготовить квартиру и отправился не спеша в Тоснинскую, находившуюся в 36 верстах от первого нашего ночлега. Там мы также намерены были ночевать; однако ж на половине дороги, в одной деревне, я велел дать лошадям немного сена и напоить их.
13 [декабря]. Я опять рано отправился из Тоснинской в Болото, где приказал хорошенько накормить лошадей сеном и овсом. До этого места было 20 верст от нашего ночлега. Из Болота я снова послал солдата вперед и сам поехал вслед за ним в Бабину, где мы должны были получить свежих лошадей, почему я и решился ночевать там. Бабина от Болота также в 20 верстах, так что мы всего в этот день сделали 40 верст. Так как солдат мой уже добыл новых лошадей, то я старых отпустил, заплатив ямщикам по данной мне подорожной, в силу которой должен был давать от Петербурга до Новгорода по полукопейке за каждую лошадь и каждую версту, от Новгорода же до Москвы — только по три копейки за каждые 10 верст, следовательно, почти вдвое менее. Причина этому, говорят, та, что крестьяне между Петербургом и Москвой большей частью недавно поселены там, почему их всячески щадят, желая дать им возможность лучше устроиться.
14 [декабря]. Непривычные к дороге лошади после долгого отдыха в хорошей конюшне шли очень хорошо и прошли 25 верст до деревни Соснинки, где мы кормили; отсюда мы отправились далее через озеро Штамм (?) до Веселки, места нашего ночлега. Перед деревней нам пришлось, в первый раз с самого Петербурга, подниматься на одну гадкую гору. Без солдата было бы мне плохо: приехав в деревню и найдя в ней только один дом, удобный для помещения всего нашего багажа и лошадей, он явился к капитану (который, находясь там с эскадроном драгун, занимал этот дом и уже спал) и представил ему сперва учтиво, что сейчас прибудут вещи и лошади Его Высочества и что его просят уступить для них свою квартиру на одну ночь, так как другого удобного дома нет, а ехать далее уже слишком поздно. Капитан не соглашался; тогда солдат мой начал шуметь и добился-таки наконец, что тот очистил дом еще прежде, чем мы приехали. Офицеры армейских полков не доверяют солдатам гвардии и неохотно имеют с ними дело. Таким образом мы добыли себе квартиру, которой капитан, конечно, никогда бы нам не уступил, если бы не было с нами смелого солдата.
15 [декабря]. Я распорядился, чтобы выехать с рассветом, и взял из деревни несколько крестьян для помощи нам при спуске с большой горы. Проехав от последнего ночлега 20 верст, мы прибыли в деревню Антоновский Погост, где нашли некоторых наших людей, а именно пажа Тиха, обоих камер-лакеев и фельдшера Рипена, от которых я узнал, что императрица выехала 12-го, а Его Высочество — вчера, 14-го, и опередил их в эту ночь; тайный же советник Бассевич с багажом выехал еще 13-го числа. Фельдшер Рипен подарил мне бутылку французской водки, которая при большом холоде мне весьма пригодилась. От них же узнал я, что мосье Дюваль за день до моего отъезда получил приказание отправиться в Гамбург и еще до них действительно выехал из Петербурга; меня это очень удивило, тем более что случилось так неожиданно и внезапно.
Не видав на дороге ни императрицы, ни Его Высочества, ни тайного советника Бассевича с багажом, я легко догадался, что все они проехали мимо меня ночью; обыкновенно, чтобы легче добыть фураж и квартиру, мы останавливались на ночлег в деревнях, несколько удаленных от большой дороги. От Антоновского Погоста, где мы кормили лошадей, мы проехали 15 верст и остановились ночевать в деревне Горбы; следовательно, сделали в этот день всего только 35 верст. Причиной этому было то, что мы не могли доехать до Новгорода, до которого оставалось еще 15 верст; да и, кроме того, я был уверен, что нам придется пробыть там полдня или более для получения от губернатора нового листа о фураже, потому что лист, данный мне на этот предмет в Петербурге, был действителен только до Новгорода. В Горбы приехали еще некоторые из наших людей, отставшие от прочих. Спросив у них, кто едет в санях с Его Королевским Высочеством, я получил в ответ, что граф Бонде, в чем и был уже наперед убежден.
16 [декабря]. Я еще до рассвета поехал с солдатом вперед в Новгород, чтобы заготовить квартиру и лично переговорить с губернатором, в надежде, разумеется, что это ускорит мой отъезд оттуда. Мы приехали в Новгород очень рано; но так как город необыкновенно растянут, да и багаж прибыл за нами слишком скоро, то я не прежде как к вечеру с помощью шума и угроз (добром здесь в дороге возьмешь не много) получил конюшню и дом, где, наконец, мог приютить своих людей и лошадей. Добыть нужного нам фуража стоило также немало хлопот, потому что в городах это сопряжено с большими затруднениями. Остальное время дня я употребил на покупку разных необходимых в дороге вещей и съестных припасов.
По улицам я встречал множество арестантов, из которых одни имели на ногах цепи, другие — большие деревянные кандалы, а некоторые были даже скованы попарно, подобно охотничьим собакам. Это были частью должники, частью воры (к воровству русские очень склонны) и разбойники. Все они собирали по городу милостыню. Вскоре после возвращения моего домой они привезли ко мне сани, отставшие от других на дороге из Петербурга сюда. В них была уложена кухонная посуда Его Высочества, которую я в присутствии почтового чиновника велел переписать, запечатал и отправил на почтовых лошадях вслед за багажом. Здесь мы нашли все едва ли не вполовину дешевле, чем в Петербурге; так, например, превосходнейшую тетерку и лучшего тетерева можно было купить за пять копеек.
17 [декабря]. Несмотря на мое желание выехать из Новгорода рано утром, я должен был ждать до середины дня, пока наконец получил от губернатора подорожную и приказ о фураже. Он дал мне капрала в виде комиссара для требования по деревням фуража моим лошадям; я и отправлял его всякий раз вперед, чтобы иметь все наготове до моего приезда, а гвардейского солдата посылал вместе с ним для заготовления квартиры. Вечером мы приехали в погост Голино.
18 [декабря]. От погоста Голино до Зайцева 35 верст. Дорога шла через многие неприятные горы, которые были хоть и невысоки, но для усталых лошадей очень затруднительны.
19 [декабря]. От Зайцева до Рехим (Рахина) 50 верст; 20-го, от Рахина до Валдая, 43 версты через многие горы. Здесь мы сделали привал, потому что лошади не шли далее. Когда 21-го числа вечером вдовствующая царица Прасковия проезжала со своею свитой через Валдай, жители должны были держать из окон зажженные свечи или лучины для освещения улиц. Она ехала очень медленно, посещая из благочестия все находящиеся по дороге монастыри.
22 [декабря]. От Валдая до Берозеит (Березая) 37 верст; 23-го, до Борозды, 57 верст; 24-го, до Будова, 51 верста; 25-го, через город Торжок до Мариенне (Марьина), 42 версты и 26-го, до города Твери, 43 версты. Здесь нам следовало получить новый указ о фураже.
27 [декабря]. Мы приехали в большую и прекрасную деревню Городень, принадлежащую князю Меншикову. Здесь, когда я обедал, священник поднес мне с низким поклоном большой хлеб, на котором сверху лежала соль. Таков национальный обычай, соблюдаемый со знатными людьми. Я, со своей стороны, подарил ему полтину. Вечером мы были в Шоше, деревне, принадлежащей княгине Черкасской, так что сделали в этот день 47 верст.
28 [декабря]. Через город Клин до Борозды 43 версты, и 29-го, до Тилене (?), 54 версты. Незадолго передо мной приехал в эту деревню капитан Гослер (родом из Альтоны на Эльбе), который у императора с самой молодости Его Величества в большой милости. Он пригласил меня к себе и угостил славным холодным кушаньем. От него, к утешению моему, я узнал, что празднование мира в Москве еще не начиналось.
30 [декабря]. Я отправился вперед в Москву, до которой оставалось мне 22 версты. Завидев башни города, я несказанно обрадовался, что окончил свое крайне трудное путешествие, и молил Бога избавить меня впредь от подобного. Я нашел Его Королевское Высочество в Немецкой слободе и, поцеловав ему руку, отправился к тайному советнику Бассевичу, где обедал и получил приказание дать сопровождавшему меня в дороге солдату несколько рублей и отпустить его. Квартиру мне отвели у одного голландского маклера по фамилии Шенеман, но далеко от герцога.
Здесь один из моих друзей сообщил мне о случившемся после моего отъезда из Петербурга следующее: 11 декабря выехали из С[анкт]-Петербурга императорские принцессы, а 12-го — императрица. 13-го отправились в путь тайные советники Бассевич и Геспен, Штамке, Негелейн, Сурланд, придворный проповедник Ремариус и вместе с ними саксонский министр Лефорт. 14-го последовал за ними Его Королевское Высочество в сопровождении Бонде (который ехал в его санях), Альфельда, Лорха и Эдера. В Новгороде губернатор [Юрий Хилков] встречал герцога с пушечной пальбой и угощал, а городовой магистрат поднес ему целого битого быка, множество гусей и кур, также меду, вина, водки, хлеба и фруктов, что все там и осталось. В Вышнем Волочке Его Высочество имел остановку за лошадьми и был отлично принят тамошним градоначальником [Михаилом Сердюковым], который родом калмык.
17-го Его Высочество встречали в Твери точно так же, как в Новгороде, потом приглашали в аптеку, где ему подносили разного рода крепкие напитки. 18-го, в 8 часов утра, герцог прибыл в Москву; следовательно, окончил путешествие в четыре дня. Там все было в движении, потому что в этот день император имел торжественное вшествие и сам лично вел оба гвардейских полка через устроенные триумфальные врата. У одних из таких ворот Его Высочество был очень нежно принят императором и потом отправился в Немецкую слободу на приготовленную для него квартиру. До Рождества ничего особенного не случилось, но в этот день утром при дворе было торжественное богослужение и Его Высочество обедал с императором и императрицей в Кремле, куда были приглашены к императорскому столу и все иностранные министры. На другой день праздника князь Меншиков в своем большом доме, находящемся также в Немецкой слободе, великолепно угощал Его Высочество со свитой и иностранных министров, причем, однако ж, неимоверно пили.
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy
- в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
- в инстаграм: https://www.instagram.com/podosokorsky/
- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky
Купить книгу можно здесь: https://kpole.ru/catalog/knigis/berkhgolts-f-v-dnevnik-kamer-yunkera-fridrikha-vilgelma-berkhgoltsa-1721-1726/
Молодой голштинский дворянин Ф.В. Берхгольц прибыл в 1721 г. в Россию в свите герцога Карла Фридриха Шлезвиг-Гольштейн-Готторпского и оставался здесь до 1727 г., когда герцог, женившись на дочери Петра I принцессе Анне, отбыл на родину. Все это время Берхгольц вел подробный, день за днем, дневник, описывая в нем жизнь царского двора и аристократических кругов обеих столиц. Не касаясь высокой политики, дневник Берхгольца является уникальным историческим источником, содержащим бесценный материал о русском придворном быте конца царствования Петра Великого и начала правления Екатерины I. Специально для этого издания была уточнена датировка Дневника, сверен текст, подготовлены вступительная статья, подробные научные комментарии, а также аннотированный именной указатель.
Декабрь 1721 года
Попойка у Штамкена. Сборы в Москву. Дорожные сани герцога Голштинского, подаренные императрицей. Отъезд Берхгольца в Москву. Дорога. Новгород. Арестанты. Приезд в Москву.
1 [декабря]. Его Высочество, узнав о попойке прошедшей ночи, приказал через Бонде сделать замечание Альфельду и обоим другим господам. В этот день Его Высочество кушал в своей комнате, откуда и не выходил, а у тайного советника Бассевича обедали голландский резидент [Вильде] (теперь его ближайший сосед) с женой и тайный советник Геспен, с которым он после обеда ездил к полковнику Геннингсу, чтобы отдать ему и его жене визит. Этот полковник — немец и служит смотрителем оружейного завода в Олонце, где есть и целебный источник. Император часто туда ездит. В отсутствие тайного советника пришли и ждали его конференции советник, посланник, генерал-майор и бригадир Ранцау, которые пробыли некоторое время у Сурланда и у меня; но так как он долго не возвращался, а Его Высочество желал остаться один у себя в комнате, то они отправились к посланнику Штамке, чтобы провести вместе вечер, потому что не знали, куда идти и что делать.
Вечером тайный советник возвратился домой довольно рано и, узнав, что все общество у Штамке, приказал Сурланду и мне опять одеться и идти туда с ним вместе, что тотчас и было исполнено. Посланник Штамке и все общество, к которому присоединился еще Негелейн, немало радовались, что видели среди себя тайного советника Бассевича одного, чего уже давно не было, частью потому, что Его Высочество одно время почти все вечера оставался в своем замкнутом обществе (состоящем из него самого, Альфельда, Штенфлихта, Штамке и Бонде), где тайному советнику по многим причинам вовсе не хотелось участвовать, а частью и оттого, что тайного советника удерживали или его сношения с иностранными министрами (собирающимися друг у друга четыре раза в неделю — по воскресеньям, вторникам, средам и четвергам), или другие какие-нибудь дела.
Тайный советник начал говорить о большом стакане, который вчера так весело ходил по рукам, а когда генерал-майор велел принести его и стал показывать, по сколько мы выпивали, он ему сказал: «Э, да и мне хотелось бы с вами потягаться». И так как всем нам мысль эта очень понравилась, то он потребовал вина, наполнил стакан почти до трех четвертей и, обращаясь к одному из гостей, выпил все с необыкновенной быстротой; прием у него вообще недурен, и он хорошо переносит действие вина. Я боялся, что одним стаканом дело не кончится, и потому прежде, нежели он дошел до меня, отправился потихоньку домой, тем более что я не оправился еще после вчерашней пирушки. Вышло, что я сделал очень хорошо: гости таки подпили, и между Альфельдом и Штенфлихтом произошла под конец довольно сильная ссора.
2 [декабря]. Список лошадей, нужных для свиты Его Высочества по случаю отправления в Москву, был передан тайным советником Бассевичем камергеру Нарышкину, который хотел показать его императору и сделать потом надлежащие распоряжения. Его Высочество кушал в своей комнате. После обеда тайный советник Бассевич, посланник Штамке и камеррат Негелейн совершенно устранили ссору, происшедшую вчера между Альфельдом и генерал-майором Штенфлихтом, так что они опять помирились, и Его Высочество ничего о том не узнал. Вечером герцог приказал своему обыкновенному обществу собраться опять у Штенфлихта. Так как Его Высочество был очень весел и мы после ужина пели свои русские песни, то посланник Штамке, недавно получивший позволение ехать в Москву, сказал: «Как жаль, что не едет с нами наш капельмейстер!» (он разумел меня, потому что я лучше всех знаю эти русские песни и всегда запеваю). Его Высочество отвечал, что и ему жаль, но что помочь горю не может и потому просит не говорить более об этом. Около 12 часов мы уехали домой.
3 [декабря]. Так как Его Высочество провел ночь не совсем хорошо и потому долго проспал, а потом был чем-то занят, то проповедь началась не прежде исхода второго часа, и мы только в 4 часа сели обедать. В этот день посланник Штамке угощал иностранных министров и некоторых из наших придворных. Вечером Его Высочество ездил на ассамблею к князю Меншикову, но император и императрица уже уехали оттуда до его прибытия. Когда герцог приехал, гости только что собрались осматривать золотой туалет и серебряный сервиз, выписанные из Англии для принцессы Анны и недавно здесь полученные. Оба, говорят, необыкновенно хороши и великолепны.
4 [декабря]. Приказано было вечером, по получении лошадей, отправить поклажу, с которой поедет вперед капитан Шульц. До молитвы был у Его Высочества французский посланник Кампредон и передал ему письмо от регента Франции [Филиппа II Орлеанского]. После него приезжал граф Полус, чтобы еще раз проститься с Его Высочеством: он, сверх чаяния, промешкал здесь долее, чем ожидал. В этот день камер-лакей Миддельбург сообщил мне по секрету, что узнал кое-что и думает, что я также поеду в Москву.
5 [декабря]. Утром камергер [Михаил] Нарышкин приехал к тайному советнику и сказал, что теперь, пока царская фамилия еще здесь, лошадей дать не могут и что вообще по случаю отъезда всего двора и всех министров для Его Высочества невозможно достать столько лошадей, сколько он требует, а только, по крайней мере, 75 или 80. Потому из повозок опять все вынули, и все думали, что многим из наших придется здесь остаться, что последует другое назначение и что даже те, которые поедут, должны будут уменьшить свою поклажу, так как лошадей каждый получит менее, нежели сколько сначала определено было по расписанию. Тайный советник спрашивал у Его Высочества, позволит ли он ехать в Москву тем из своих придворных, которые вздумали бы отправиться туда на свой счет, и, получив утвердительный ответ, сказал мне в тот же день, чтобы я не горевал и готовился к путешествию, что Его Высочество позволяет ехать в Москву желающим на своих издержках, которые вовсе незначительны, и что для меня в свое время будут лошади. Он просил меня, однако ж, держать это пока про себя, потому что иначе многие захотят искать такого позволения и тогда легко может случиться, что Его Высочество не даст его никому. Мне очень хотелось видеть Москву, и потому новость эта немало меня обрадовала. Вечером Его Высочество был на ассамблее у великого канцлера Головкина, куда я, как не дежурный, опять не попал.
6 [декабря]. Были именины конференции советника Альфельда, и Его Высочество очень на них веселился.
7 [декабря]. Его Королевское Высочество обедал у императорского (австрийского) министра, графа Кинского, где собралось более 20 человек гостей и где герцог, говорят, провел время чрезвычайно приятно.
8 [декабря]. Утром шталмейстер императрицы доставил Его Высочеству подарок Ее Императорского Величества — большие двухместные превосходно сделанные дорожные сани, очень удобные для путешествия и устроенные как карета (с окнами по обеим сторонам), так что могут вместить в себя и хороший запас съестного. Но здешних маленьких почтовых лошадей для них нужно не менее шести или восьми. Его Королевское Высочество из предусмотрительности уже заказал себе подобные сани и потому приказал узнать, готовы ли они. Получив в ответ, что к ним еще многого недостает, он велел передать каретнику, чтобы тот оставил их себе вместе со взятым им задатком. Его Высочество обедал в своей комнате и в этот день вовсе не выходил, а меня посылали к графу Кинскому поклониться от имени Его Высочества, благодарить за вчерашнее и вместе с тем узнать о его здоровье (до Его Высочества дошло, будто граф не совсем здоров).
9 [декабря]. Третьего дня граф Кинский, Мардефельд и Кампредон убедили Его Высочество взять с собою в Москву несколько лошадей (что и они намерены сделать), уверяя, что пребывание там продлится долее, чем полагают здесь при дворе. Его Высочество приказал поэтому тайному советнику Бассевичу распорядиться отправкой лошадей и послать с ними вперед своего камердинера (каретные лошади герцога должны были оставаться в Петербурге; в Москву же посылались только лошади тайного советника и несколько верховых клеперов Его Высочества); но г[осподи]н Бассевич отвечал, что никак не может отправить с лошадьми своего камердинера, который будет крайне нужен ему самому во время путешествия, и предложил поручить это дело мне, на что Его Высочество тотчас и согласился.
Так я получил приказание приготовиться и на другой же день вечером отправиться в Москву вперед с лошадьми. Хотя я и мог себе представить, что путешествие мое будет весьма скучное и продлится по крайней мере три недели, в продолжение которых придется быть только в обществе конюхов, однако ж все-таки обрадовался этому приказанию. Времени для приготовлений к отъезду оставалось у меня очень немного, а нужно было еще в тот же день съездить к графу Кинскому, живущему от нас страшно далеко, чтобы уведомить его, что Его Высочество намерен отправить своих лошадей завтра вечером или послезавтра утром (граф просил герцога позволить отослать с ними и трех или четырех из его лошадей). Узнав, что с лошадьми еду я, он поручил мне своих и обещал при всех случаях быть готовым к моим услугам.
10 [декабря]. После обеда император выехал отсюда в больших санях (снаружи обитых кожей, а внутри прекрасно обделанных) в восемь лошадей. Перед тем Его Величество крестил с нашим герцогом у полковника Геннингса. Вечером Его Королевское Высочество был у тайного советника Бассевича, где нашел очень большое общество (это случилось в очередной день тайного советника для приема иностранных министров), и хотя увидел несколько неприятных для себя лиц, однако ж не дал ничего заметить и остался там до ночи. Я уже в 5 часов утра был у камергера [Михаила] Нарышкина, чтобы уведомить его, что Его Высочество отправляет со мною в Москву несколько лошадей, и попросить распорядиться о снабжении меня в пути фуражом и 12 лошадьми.
Немало было с ним хлопот: просьба эта ему вовсе не нравилась, и он очень удивлялся, что хотят посылать в Москву лошадей, когда известно, что мы не останемся там более шести недель и что, следовательно, лошади должны прийти туда незадолго перед тем, как начнутся сборы в обратный путь. Но мне удалось наконец уговорить его, и он обещал исполнить волю Его Высочества и устроить все так, что я в тот же день получу письменный приказ как относительно фуража, так и 12 лошадей, а на другой, с Богом, отправлюсь в дорогу. Однако ж, так как эти 12 лошадей были сверх обещанных Его Высочеству 75 или 80 без платы и больше нельзя было набрать, то мне следовало получить подорожную на ямских или извозчичьих лошадей с платой за них по установлению, на что я и согласился с благодарностью, присовокупив, что имею приказание во всяком случае только просить, чтобы мне не отказывали в лошадях.
Плата эта незначительна, и разница между ямскими лошадьми и обыкновенными разгонными (почтовыми) только в том, что с первыми нужно ехать три и четыре станции, тогда как последние меняются на каждой станции. Мне это было все равно, потому что я ехал со своими лошадьми и поклажи имел не очень много. Покончив дело, мы сели пить чай, причем вспомнили, что уже были знакомы здесь семь или восемь лет тому назад. Камергер всегда был и до сих пор остался большим другом моего покойного отца. Тайный советник Бассевич между прочим считал также за нужное, чтобы я выпросил себе на дорогу унтер-офицера или, по крайней мере, солдата гвардии, который бы заботился по пути о фураже и других надобностях. Когда я заговорил и об этом, камергер извинился, что не имеет более унтер-офицеров, кроме тех, которые должны сопровождать нашего герцога и его багаж; но тотчас же послал призвать солдата, которому велел идти со мною, чтобы тот знал мою квартиру и мог вечером принести мне подорожную, дал нужные наставления и приказал во всем слушаться меня и быть трезвым. Усталый до крайности, я лег в постель.
11 [декабря]. Около полудня я получил наконец лошадей, приготовил все к отъезду и затем, приняв из придворной кассы Его Высочества 75 рублей на прогоны и из императорского приказа, или канцелярии 1, 27 рублей 36 копеек на фураж отсюда до Новгорода (потому что до этого города нельзя получать его без платы), отправился в час пополудни со своими людьми и лошадьми в путь и в тот же день проехал 25 верст. Еще не доезжая до первой станции, я встретил на дороге обеих императорских принцесс [Анну и Елизавету] со всей их свитой, довольно многочисленной. Они вскоре после меня оставили Санкт-Петербург и ехали в сопровождении тайного советника Толстого.
Моя свита состояла со мною из восьми человек, но, кроме того, с нами были большая карета Его Высочества, недавно привезенная из Берлина, и пять небольших саней, из которых одни служили мне дорожным экипажем. С половины дороги я послал солдата вперед для заготовления квартиры, что он и исполнил как нельзя лучше; все нужные распоряжения насчет фуража были сделаны им с необыкновенной поспешностью, несмотря на то что мы поздно прибыли на место. Я велел одному из конюхов спать в конюшне при лошадях и иметь там всю ночь засвеченный фонарь; поставил также крестьянина караулить карету и прочие вещи, приказав ему в то же время смотреть, чтобы никто из ямщиков не уводил своих лошадей: они хотя и получают известную плату, однако ж до того измучены усиленной ездой, что охотно оставляют уже заработанные ими деньги и возвращаются домой.
12 [декабря]. Расплатясь поутру за фураж и прочее и удостоверясь, что люди лошадей накормили и вычистили (за чем постоянно имею бдительный надзор), я рано выехал из Славянки 2, где мы ночевали, послал опять своего солдата вперед заготовить квартиру и отправился не спеша в Тоснинскую, находившуюся в 36 верстах от первого нашего ночлега. Там мы также намерены были ночевать; однако ж на половине дороги, в одной деревне, я велел дать лошадям немного сена и напоить их.
13 [декабря]. Я опять рано отправился из Тоснинской в Болото, где приказал хорошенько накормить лошадей сеном и овсом. До этого места было 20 верст от нашего ночлега. Из Болота я снова послал солдата вперед и сам поехал вслед за ним в Бабину, где мы должны были получить свежих лошадей, почему я и решился ночевать там. Бабина от Болота также в 20 верстах, так что мы всего в этот день сделали 40 верст. Так как солдат мой уже добыл новых лошадей, то я старых отпустил, заплатив ямщикам по данной мне подорожной, в силу которой должен был давать от Петербурга до Новгорода по полукопейке за каждую лошадь и каждую версту, от Новгорода же до Москвы — только по три копейки за каждые 10 верст, следовательно, почти вдвое менее. Причина этому, говорят, та, что крестьяне между Петербургом и Москвой большей частью недавно поселены там, почему их всячески щадят, желая дать им возможность лучше устроиться.
14 [декабря]. Непривычные к дороге лошади после долгого отдыха в хорошей конюшне шли очень хорошо и прошли 25 верст до деревни Соснинки, где мы кормили; отсюда мы отправились далее через озеро Штамм (?) до Веселки, места нашего ночлега. Перед деревней нам пришлось, в первый раз с самого Петербурга, подниматься на одну гадкую гору. Без солдата было бы мне плохо: приехав в деревню и найдя в ней только один дом, удобный для помещения всего нашего багажа и лошадей, он явился к капитану (который, находясь там с эскадроном драгун, занимал этот дом и уже спал) и представил ему сперва учтиво, что сейчас прибудут вещи и лошади Его Высочества и что его просят уступить для них свою квартиру на одну ночь, так как другого удобного дома нет, а ехать далее уже слишком поздно. Капитан не соглашался; тогда солдат мой начал шуметь и добился-таки наконец, что тот очистил дом еще прежде, чем мы приехали. Офицеры армейских полков не доверяют солдатам гвардии и неохотно имеют с ними дело. Таким образом мы добыли себе квартиру, которой капитан, конечно, никогда бы нам не уступил, если бы не было с нами смелого солдата.
15 [декабря]. Я распорядился, чтобы выехать с рассветом, и взял из деревни несколько крестьян для помощи нам при спуске с большой горы. Проехав от последнего ночлега 20 верст, мы прибыли в деревню Антоновский Погост, где нашли некоторых наших людей, а именно пажа Тиха, обоих камер-лакеев и фельдшера Рипена, от которых я узнал, что императрица выехала 12-го, а Его Высочество — вчера, 14-го, и опередил их в эту ночь; тайный же советник Бассевич с багажом выехал еще 13-го числа. Фельдшер Рипен подарил мне бутылку французской водки, которая при большом холоде мне весьма пригодилась. От них же узнал я, что мосье Дюваль за день до моего отъезда получил приказание отправиться в Гамбург и еще до них действительно выехал из Петербурга; меня это очень удивило, тем более что случилось так неожиданно и внезапно.
Не видав на дороге ни императрицы, ни Его Высочества, ни тайного советника Бассевича с багажом, я легко догадался, что все они проехали мимо меня ночью; обыкновенно, чтобы легче добыть фураж и квартиру, мы останавливались на ночлег в деревнях, несколько удаленных от большой дороги. От Антоновского Погоста, где мы кормили лошадей, мы проехали 15 верст и остановились ночевать в деревне Горбы; следовательно, сделали в этот день всего только 35 верст. Причиной этому было то, что мы не могли доехать до Новгорода, до которого оставалось еще 15 верст; да и, кроме того, я был уверен, что нам придется пробыть там полдня или более для получения от губернатора нового листа о фураже, потому что лист, данный мне на этот предмет в Петербурге, был действителен только до Новгорода. В Горбы приехали еще некоторые из наших людей, отставшие от прочих. Спросив у них, кто едет в санях с Его Королевским Высочеством, я получил в ответ, что граф Бонде, в чем и был уже наперед убежден.
16 [декабря]. Я еще до рассвета поехал с солдатом вперед в Новгород, чтобы заготовить квартиру и лично переговорить с губернатором, в надежде, разумеется, что это ускорит мой отъезд оттуда. Мы приехали в Новгород очень рано; но так как город необыкновенно растянут, да и багаж прибыл за нами слишком скоро, то я не прежде как к вечеру с помощью шума и угроз (добром здесь в дороге возьмешь не много) получил конюшню и дом, где, наконец, мог приютить своих людей и лошадей. Добыть нужного нам фуража стоило также немало хлопот, потому что в городах это сопряжено с большими затруднениями. Остальное время дня я употребил на покупку разных необходимых в дороге вещей и съестных припасов.
По улицам я встречал множество арестантов, из которых одни имели на ногах цепи, другие — большие деревянные кандалы, а некоторые были даже скованы попарно, подобно охотничьим собакам. Это были частью должники, частью воры (к воровству русские очень склонны) и разбойники. Все они собирали по городу милостыню. Вскоре после возвращения моего домой они привезли ко мне сани, отставшие от других на дороге из Петербурга сюда. В них была уложена кухонная посуда Его Высочества, которую я в присутствии почтового чиновника велел переписать, запечатал и отправил на почтовых лошадях вслед за багажом. Здесь мы нашли все едва ли не вполовину дешевле, чем в Петербурге; так, например, превосходнейшую тетерку и лучшего тетерева можно было купить за пять копеек.
17 [декабря]. Несмотря на мое желание выехать из Новгорода рано утром, я должен был ждать до середины дня, пока наконец получил от губернатора подорожную и приказ о фураже. Он дал мне капрала в виде комиссара для требования по деревням фуража моим лошадям; я и отправлял его всякий раз вперед, чтобы иметь все наготове до моего приезда, а гвардейского солдата посылал вместе с ним для заготовления квартиры. Вечером мы приехали в погост Голино.
18 [декабря]. От погоста Голино до Зайцева 35 верст. Дорога шла через многие неприятные горы, которые были хоть и невысоки, но для усталых лошадей очень затруднительны.
19 [декабря]. От Зайцева до Рехим (Рахина) 50 верст; 20-го, от Рахина до Валдая, 43 версты через многие горы. Здесь мы сделали привал, потому что лошади не шли далее. Когда 21-го числа вечером вдовствующая царица Прасковия проезжала со своею свитой через Валдай, жители должны были держать из окон зажженные свечи или лучины для освещения улиц. Она ехала очень медленно, посещая из благочестия все находящиеся по дороге монастыри.
22 [декабря]. От Валдая до Берозеит (Березая) 37 верст; 23-го, до Борозды, 57 верст; 24-го, до Будова, 51 верста; 25-го, через город Торжок до Мариенне (Марьина), 42 версты и 26-го, до города Твери, 43 версты. Здесь нам следовало получить новый указ о фураже.
27 [декабря]. Мы приехали в большую и прекрасную деревню Городень, принадлежащую князю Меншикову. Здесь, когда я обедал, священник поднес мне с низким поклоном большой хлеб, на котором сверху лежала соль. Таков национальный обычай, соблюдаемый со знатными людьми. Я, со своей стороны, подарил ему полтину. Вечером мы были в Шоше, деревне, принадлежащей княгине Черкасской, так что сделали в этот день 47 верст.
28 [декабря]. Через город Клин до Борозды 43 версты, и 29-го, до Тилене (?), 54 версты. Незадолго передо мной приехал в эту деревню капитан Гослер (родом из Альтоны на Эльбе), который у императора с самой молодости Его Величества в большой милости. Он пригласил меня к себе и угостил славным холодным кушаньем. От него, к утешению моему, я узнал, что празднование мира в Москве еще не начиналось.
30 [декабря]. Я отправился вперед в Москву, до которой оставалось мне 22 версты. Завидев башни города, я несказанно обрадовался, что окончил свое крайне трудное путешествие, и молил Бога избавить меня впредь от подобного. Я нашел Его Королевское Высочество в Немецкой слободе и, поцеловав ему руку, отправился к тайному советнику Бассевичу, где обедал и получил приказание дать сопровождавшему меня в дороге солдату несколько рублей и отпустить его. Квартиру мне отвели у одного голландского маклера по фамилии Шенеман, но далеко от герцога.
Здесь один из моих друзей сообщил мне о случившемся после моего отъезда из Петербурга следующее: 11 декабря выехали из С[анкт]-Петербурга императорские принцессы, а 12-го — императрица. 13-го отправились в путь тайные советники Бассевич и Геспен, Штамке, Негелейн, Сурланд, придворный проповедник Ремариус и вместе с ними саксонский министр Лефорт. 14-го последовал за ними Его Королевское Высочество в сопровождении Бонде (который ехал в его санях), Альфельда, Лорха и Эдера. В Новгороде губернатор [Юрий Хилков] встречал герцога с пушечной пальбой и угощал, а городовой магистрат поднес ему целого битого быка, множество гусей и кур, также меду, вина, водки, хлеба и фруктов, что все там и осталось. В Вышнем Волочке Его Высочество имел остановку за лошадьми и был отлично принят тамошним градоначальником [Михаилом Сердюковым], который родом калмык.
17-го Его Высочество встречали в Твери точно так же, как в Новгороде, потом приглашали в аптеку, где ему подносили разного рода крепкие напитки. 18-го, в 8 часов утра, герцог прибыл в Москву; следовательно, окончил путешествие в четыре дня. Там все было в движении, потому что в этот день император имел торжественное вшествие и сам лично вел оба гвардейских полка через устроенные триумфальные врата. У одних из таких ворот Его Высочество был очень нежно принят императором и потом отправился в Немецкую слободу на приготовленную для него квартиру. До Рождества ничего особенного не случилось, но в этот день утром при дворе было торжественное богослужение и Его Высочество обедал с императором и императрицей в Кремле, куда были приглашены к императорскому столу и все иностранные министры. На другой день праздника князь Меншиков в своем большом доме, находящемся также в Немецкой слободе, великолепно угощал Его Высочество со свитой и иностранных министров, причем, однако ж, неимоверно пили.
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy
- в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
- в инстаграм: https://www.instagram.com/podosokorsky/
- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky