Валерия Новодворская: "Великий Набоков оставил нам свои руны, но просил не писать его биографий"
Валерия Ильинична Новодворская (1950-2014) — советский диссидент и правозащитник; российский либеральный политический деятель и публицист, основательница праволиберальных партий «Демократический союз» (председатель Центрального координационного совета) и «Западный выбор». Здесь текст приводится по изданию: Новодворская В.И. Избранное: в 3 т. Т. 3. - М.: Захаров, 2015.
ДЖЕНТЛЬМЕН НЕУДАЧИ
Его никто не считал неудачником. Более того — ему завидовали. Его быстрый успех, его победительный полет даже у великого Бунина вызывали шутливую досаду: нельзя же так сразу, без долгого ученичества, врываться в Храм литературы, в пристанище избранных. Он не сгорел в огне крематориев великой и страшной Второй мировой войны, как его брат, Сергей, оставшийся во Франции в 1940 году. Он не утонул в холодной воде Анабазиса, бесконечной русской ретирады до Берлина, Парижа, Праги с остатками изверившейся, опустившейся Белой армии. А сколько талантов утонуло, кануло в Лету, спилось, доигралось до полного ничтожества на тараканьих бегах! Он выплыл, он выжил, прославился, женился, имел сына и твердое финансовое благополучие. Словом, яичница с ветчиной и еще бриоши с клубничным вареньем.
Родился Набоков в рубашке голландского полотна, да еще и с кружевами (валансьенскими). На фоне биографий Пастернака, Мандельштама, Блока, Цветаевой ему страшно повезло. Стал еще и американским писателем, печатался, издавался, прожил долгую жизнь (78 лет). При этом всё себе позволял, ругал Сталина, Совдепию, Гитлера, брежневский застой. Плевать на всё хотел то со статуи Свободы, то с альпийских вершин. Но он носил на своем высоком челе ахматовское «золотое клеймо неудачи», гордился им и не хотел его терять — как знак драгоценной миссии. Изгойство, отверженность, неразделенная любовь к России, избрание на изгнание, когда нельзя вернуться (вернуться значит сдаться, разоружиться перед советской властью, встать на колени), когда надо вечно и молча страдать. Вот что этот холодный с виду эстет напишет о России в 1939 году: «Отвяжись — я тебя умоляю! Вечер страшен, гул жизни затих. Я беспомощен. Я умираю от слепых наплываний твоих. Тот, кто вольно отчизну покинул, волен выть на вершинах о ней, но теперь я спустился в долину, и теперь приближаться не смей. Навсегда я готов затаиться и без имени жить. Я готов, чтоб с тобой и во снах не сходиться, отказаться от всяческих снов».
Он жил, как джентльмен, писал, как джентльмен, мыслил и чувствовал, как джентльмен, и страдал, как джентльмен. И вызов пошлому, строевому, фанатизированному, тотальному, потному, плац-парадному своему времени он бросал с открытым забралом, бесстрашно и благородно, как джентльмен. XX веку не повезло. Всё разумное, доброе, вечное было поставлено на кон и проиграно, и под флагами двух тоталитаризмов маршировали восторженные рабы. Джентльмен этой глобальной, планетарной неудачи знал, что не надо выбирать из двух зол. Он противопоставлял себя двум цветам времени, черному и красному. Его цветом остался белый — цвет невинности и чистоты. И голубой цвет, цвет неба, лета и безмятежности. Набоков был рожден для того, чтобы в эпоху подлого, грязного всеобщего свинства поднять над Европой и Северной Америкой знамя индивидуализма. Рукой не в железной, а в лайковой перчатке. И не на копье, а на трости с набалдашником из слоновой кости.
Бабочка крылышками бяк-бяк-бяк
Юный Набоков действительно родился в голландской рубашке да еще с золотой ложкой во рту. И было это 22 апреля 1899 года, в роскошном доме на Большой Морской, 47, в очень богатой семье аристократов. Со времен Тургенева русские писатели не имели такого лазоревого, безоблачного, сказочного детства, когда можно позволить себе всё: и пони, и иностранную гувернантку, и старый парк в родовом имении, и велосипед, и слуг. Писатель Набоков будет еще и ученым-энтомологом, внесет значительный вклад в лепидоптерологию, то есть изучение чешуекрылых, а попросту бабочек: нарядных, прозрачных, праздничных, легких. Порхающий призрак счастья. И Володя с детства гонялся за ними. Потом в Америке они дадут ему верный кусок хлеба с бифштексом, пока не подоспеют большие литературные деньги за «Лолиту». Тоже ведь бабочка была эта нимфетка. И герой Набокова ее словил в сачок. Бабочки — это же ипостась вечно женского, сладкого, неуловимого. Они заменяли Набокову любовниц. А серьезных романов у него было всего три. Плюс любимые гувернантки.
Отец Набокова был хорошего рода и с хорошим состоянием. Родня считала его левым, чуть ли не красным, за борьбу с растленным царским режимом (за лучшее либеральное будущее). Владимир Дмитриевич Набоков был матерым либералом, одним из лидеров кадетской партии. Его понял бы дед Володи, Дмитрий Николаевич Набоков, министр юстиции, соавтор судебной реформы 1864 года. А юрист Владимир Дмитриевич даже отсидел 90 дней в тюрьме за подпись под Выборгским манифестом после роспуска I Госдумы. «Не давать правительству ни податей, ни рекрутов» — пока не созовут новую Думу. Ни фига себе! Вот как ценили образованные люди парламентаризм. И Николай II покрутился-покрутился, а Думу созвал. Мать, голубоглазая Елена Рукавишникова, была из богатого купеческого рода (из золотопромышленников). Тонкая эстетка, она была предана красоте и даже цвета в музыке и слове ощущала. И сыну это передала, и стал он синестетиком, и даже такую школу основал впоследствии. Впрочем, на нем вся школа и кончилась, потому что писать из всех школяров умел он один.
В семье — страшно сказать — говорили на трех языках: русском, английском, французском. Трехъязычие. Володя по-английски стал писать раньше, чем по-русски. Потом у него это останется, он будет говорить, что голова у него думает по-английски, сердце чувствует по-русски, а слух воспринимает легче всего французский язык. То, что описывал Мандельштам, триада декабриста: «Россия, Лета, Лорелея». Рационализм, либерализм, честь и благородство английского милорда, вскормленного Великой хартией вольностей. Неутомимая тоска, вековая печаль, отчаяние от серых русских изб, серого неба, серого прошлого, серого будущего, горе горькое несостоявшегося спасителя России, ибо эта девица предпочитает драконов. И красота, эстетика, мощь и величие Слова. Три источника русской литературы.
Через год у Владимира родится брат Сергей. Потом прибавятся брат Кирилл, сестры Ольга и Елена. В 1901 году Елена-мать отвозит детей погостить к своему брату Василию в По, во Францию. Василий просто влюбился в маленького Володю и, умирая в 1916 году, завещал ему всё свое огромное состояние (миллион в твердой валюте). Но тут пришли большевики, состояние не было получено вовремя, и, пока Набоковы добирались до Парижа, денежки уплыли то ли к другим родственникам, то ли душеприказчики оказались жуликами. Набоков так никогда и не получил ни рубля. Возможно, деньги хранились в российских банках. Тогда всё понятно: война, инфляция, переворот 1917 года. Тоже дефолт своего рода. В 1905 году к Володе приглашают мадемуазель, швейцарскую гувернантку из Лозанны, которая останется с ним до 1912 года и в которую влюбится малыш. Изящество, нездешность, шарм — он это почувствует и в шесть лет.
В 1911 году юный Набоков поступает в Тенишевское училище, Царскосельский лицей начала XX века. В 1914 году он напишет первые стихи, а в 1916-м на родительские средства опубликует первый поэтический сборник. А как прекрасно было имение Выра под Питером, куда семья уезжала на лето из особняка на Морской! В 1915 году юный Набоков познал первую любовь — к Валечке Шульгиной с соседней дачи. Потом эта Валечка появится (через десять лет) в романе «Машенька» и в «Других берегах» под ником Тамара. И никаких социалистических кружков, никакого марксизма; Набоков всегда, с детства, ненавидел идеологию, толпу, массы и не считал, что он что-то должен народу (в отличие от отца). Потом он скажет, что никогда не собирался посвятить свою жизнь борьбе за то, чтобы большинство стало полусытым и полуобразованным.
Единственный раз он столкнулся с политикой в 1905 году, когда в Выре решено было учить детей читать и писать по-русски и к ним стал ходить деревенский учитель Василий Мартынович. Он рассказывал аристократическим крошкам о необходимости убивать царей с помощью динамита. Потом он попал в скверную историю (и с такими взглядами мудрено не попасть); отец писателя, кадет, его вызволил. Потом большевики расстреляли учителя за эсерство вместе с другими левыми эсерами. Так что свергать царей для интеллигенции — вредное занятие. Останешься наедине с народными массами, и полиция не поможет (нет ее, полиции, одна ВЧК).
А Владимир гонялся за бабочками и за Валей. Но помните: «бабочка крылышками бяк-бяк-бяк, а за ней воробышек прыг-прыг-прыг». Воробышки припрыгали в 1917 году. Умный отец Набокова не стал ждать финала. В полуфинале, не дожидаясь Октября, сам помогая Милюкову и готовясь к выборам в Учредилку, осенью 1917 года он отправил семью в Крым (с деньгами и драгоценностями). Когда кадетов объявили вне закона, Владимир Дмитриевич чудом избежал ареста и присоединился к семье. Он стал министром юстиции Временного правительства Крыма, а юный поэт Владимир близко сошелся с Андреем Белым и Максимилианом Волошиным. Он писал стихи и ловил бабочек, пока воробышки весной 1919 года не припрыгали и в Крым, на последний берег России Набокова-Сирина. Выбрав себе в качестве ника (псевдонима) сказочную птицу, писатель всю оставшуюся жизнь оплакивал в прозе и стихах магическую сказку, фэнтези первых двадцати лет. Пятнадцатого апреля маленький греческий пароход увез Набоковых под грохот артобстрела в суровый реализм
вечного изгнания.
Изгнанник рая
Из Стамбула Набоковы уехали тут же. Деньги и драгоценности не вернули им спокойствия и счастья, но избавили от голода и нужды. Владимира и его брата, Сергея, отправили в Кембридж завершать образование. Очень дорогое удовольствие, недоступное не только эмигрантам. Владимир учится, публикует статьи о бабочках и переводит на русский язык «Алису в Стране чудес» Льюиса Кэрролла. Это 1921 год, и тогда же первый рассказ Набокова, «Нежить», появляется в газете «Руль», которую его отец издает в Берлине. Эта мистика отнюдь не посредственна, в ней сверкают блестки таланта. Вот здесь-то Владимир и назовется Сириным, чтобы читатели не путали его с отцом, публиковавшим в газете свои статьи. Но Набоков — не книжный червяк. В июне 1921 года он познакомился со Светланой Зиверт, которая стала его возлюбленной. Она была красива как кукла, но холодна, суха и корыстна. Она не годилась в жены будущему гению, но числилась невестой. Ей посвящали стихи, Володя бегал на свидания на рассвете, ломал чужую бюргерскую сирень.
А Владимир Набоков-переводчик не дремлет. Он переводит Ромена Роллана, «Кола Брюньон» («Николка Персик» — как вам название?), переводит стихи Гёте, Верлена, Теннисона, Байрона, Бодлера, Китса, Рембо. Это был подарок неверной ему России: взять и бросить к ее ногам эти самоцветы поэзии, содрав с них скорлупу иностранных языков. Но тут начинаются несчастья. 1922 год, черный год Набокова. 28 марта в Берлине на публичной лекции Павла Николаевича Милюкова какой-то черносотенец — тоже эмигрант — убил отца писателя, Владимира Дмитриевича, который заслонил собой Милюкова (террорист целился в него). И тут же еще одна катастрофа: Светлана Зиверт разорвала помолвку с Набоковым по настоянию родителей. Владимир закончил обучение в Кембридже, переехал в Берлин, зарабатывал переводами, давал уроки английского языка. Зиверты хотели более богатого зятя, чертовы филистеры. А тут еще мать поэта (и писателя теперь!), Елена Ивановна, уехала с семьей в Прагу, где правительство предложило ей пенсию в память о муже, Дмитрии Владимировиче Набокове.
Но, к счастью, 8 мая писатель знакомится с нежной, верной и поэтичной Верой Слоним. «Чистейшей прелести чистейший образец», Верочка в 1925 году становится его женой, сиделкой, Музой, секретарем, alter ego. В 1934 году она родит писателю сына и наследника — Дмитрия. Набоков пишет маленькие мистические драмы и в 1924 году печатает свою первую пьесу, «Трагедия господина Морна». А тут выходит и первый роман, «Машенька». Это уже зрелость, это заоблачные высоты духа и альпийские цветущие луга гениальности: зеленые, свежие, росистые. «Машенька» (1926). «Король, дама, валет» (1927—1928). «Защита Лужина» (1929—1930). «Соглядатай» (1930). «Камера обскура» (1932). «Отчаяние» (1936). Это всё — большая литература, русская классика, полновесная, как тяжелые серебряные рубли и золотые пятирублевики сгинувшей Российской империи, несбыточного сна либерала Набокова. Вера вдохновляет его. Джентльмен Набоков зарабатывает на жизнь в Берлине не только переводами и уроками языков, не только романами. Он дает уроки тенниса и бокса, его семья живет скромно, но безбедно.
«Король, дама, валет» — это роман любовный. Не лучший, но наиболее коммерчески успешный за весь европейский искус Набокова. Немцы его перевели. Все жаждут «клубнички». Владимир и Вера даже съездили в Восточные Пиренеи поохотиться на бабочек. Вот там Набоков и начинает гениальный роман о гениальном и безумном шахматисте «Защита Лужина». Роман напечатали в ведущем эмигрантском издании «Современные записки», где печатались Бунин и Куприн. Нобелевский лауреат Бунин, литературный лидер эмиграции (да и в России равного ему не осталось), эстета и «антинародника» Набокова не любил, однако написал: «Этот мальчишка выхватил пистолет и одним выстрелом уложил всех стариков, в том числе меня». Это 1930 год. Набокову 31 год, и он уже мэтр, признанный великими русскими писателями. Острый аналитический ум Набокова, словно лазер, разрушает все ловушки, в которые попались его современники, далеко не самые глупые в Европе. Кто уверовал в Гитлера, кто — в Сталина. Выбирали наименьшее зло (из двух возможных гадов). Сталин словил Бертольда Брехта, и Бернарда Шоу, и Ромена Роллана. Гитлер словил Гамсуна и Гауптмана.
Почти на каждую бабочку нашелся свой воробышек. А на Набокова не нашлось. Он от дедушки ушел навсегда (от советской власти и от Сталина). Но он и от бабушки ушел (от Гитлера). Его он считал усатым придурком, ничтожеством, даже своего маленького Дмитрия он научил смеяться над его портретами в Берлине. Вера была еврейкой, и в 1937-м, за год до Хрустальной ночи, Набоковы переезжают в Париж. Но сначала выйдут два шедевра антисоветизма, которые тусовались в самиздате до горбачевской оттепели, то есть перестройки: «Подвиг» и «Истребление тиранов». В «Подвиге» (1932) главный герой, тоскующий изгнанник, видит книжку с картинкой: дикий, страшный лес, куда входит мальчик, чтобы не вернуться. Гибельная страсть к родине владеет героем, он не может преодолеть себя и возвращается в Россию, как в заколдованный лес, где живут людоеды. И исчезает навеки в подвалах Лубянки или в дальних лагерях. «Истребление тиранов» — это 1936 год.
Вот что пишет о Сталине этот яростный эстет: «Росту его власти, славы соответствовал в моем воображении рост меры наказания, которую я желал бы к нему применить. Так, сначала бы я удовольствовался его поражением на выборах, охлаждением к нему толпы, затем мне уже нужно было его заключение в тюрьму, еще позже — изгнание на далекий плоский остров с единственной пальмой, подобной черной звезде сноски, вечно низводящей в ад одиночества, позора, бессилия; теперь, наконец, только его смерть могла бы меня утолить». Историк Лион Фейхтвангер и сам спасенный ценой жизни Набокова-старшего Милюков рады были обманываться и со Сталиным заигрывали; джентльмен неудачи Набоков писал: «наша богатая осадками, плачущая и кровоточащая страна»; «моя родина, ныне им порабощенная»; «тираны, тигроиды, полоумные мучители человека». А в 1938 году появится жемчужина самиздата: «Приглашение на казнь». Убийственная ирония Набокова против тюрем, в которых сидят по собственному желанию, против казней, в которых сотрудничают зник и палач, против круговой поруки тоталитаризма.
«Кротость узника есть украшение темницы». Каково? А гитлеровская ночь нагоняет набоковскую семью. Но этот Колобок — великий писатель Сирин — знал, как уйти от всех в этот мир вечной, нетронутой, хрустальной свободы, которого никогда не коснется жилистая рука тирании, который зовется США. В мае 1940 года Набоковы отчаливают за океан на пароходе «Шамплен» (в следующем рейсе потопленном немецкой подлодкой). Брат Сергей остался и погиб в концлагере. А великий Набоков не пропал и в Штатах. Он преподает русскую литературу в Уэлслейском колледже, а потом в Корнелльском университете, его кормят и бабочки (по научной части). Оставшись русским писателем, он ухитряется стать и англоязычным американским. Пишет философскую фантастику («Пнин», 1957; «Ада», 1969), но большие деньги ему дает эротическая «Лолита».
Осень патриарха
Это 1955 год, и Европа, а потом и чопорные благочестивые США пасутся на этой «клубничке». Вот и слава, вот и деньги. В 1960 году граждане США Вера и Владимир Набоковы уезжают в Швейцарию, в Монтрё — до конца жизни. И еще семнадцать лет бездомный космополит Набоков кидается на СССР, предлагая делать портреты вождей не больше почтовой марки, воспевая самиздат, печатая воззвания в защиту диссидентов (в частности Владимира Буковского). Бабочка гоняется за воробышками, чего не видывал свет. При этом классик кидает публике благоухающие букеты своих прелестных новелл и мемуаров. Куда там ветряным мельницам перед этим одетым с иголочки Дон Кихотом! Они стушевались. Итак, не бойтесь мира, ибо он победил мир. Великий Набоков оставил нам свои руны, но просил не писать его биографий. Он умер в Лозанне в 1977 году, и прах его огражден навеки от возвращения по месту прописки — в Россию. Его просьба к ней четко сформулирована: «...дорогими слепыми глазами не смотри на меня, пожалей, не ищи в этой угольной яме, не нащупывай жизни моей! Ибо годы прошли и столетья, и за горе, за муку, за стыд, — поздно, поздно! — никто не ответит, и душа никому не простит».
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy
- в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
- в инстаграм: https://www.instagram.com/podosokorsky/
- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky
ДЖЕНТЛЬМЕН НЕУДАЧИ
Его никто не считал неудачником. Более того — ему завидовали. Его быстрый успех, его победительный полет даже у великого Бунина вызывали шутливую досаду: нельзя же так сразу, без долгого ученичества, врываться в Храм литературы, в пристанище избранных. Он не сгорел в огне крематориев великой и страшной Второй мировой войны, как его брат, Сергей, оставшийся во Франции в 1940 году. Он не утонул в холодной воде Анабазиса, бесконечной русской ретирады до Берлина, Парижа, Праги с остатками изверившейся, опустившейся Белой армии. А сколько талантов утонуло, кануло в Лету, спилось, доигралось до полного ничтожества на тараканьих бегах! Он выплыл, он выжил, прославился, женился, имел сына и твердое финансовое благополучие. Словом, яичница с ветчиной и еще бриоши с клубничным вареньем.
Родился Набоков в рубашке голландского полотна, да еще и с кружевами (валансьенскими). На фоне биографий Пастернака, Мандельштама, Блока, Цветаевой ему страшно повезло. Стал еще и американским писателем, печатался, издавался, прожил долгую жизнь (78 лет). При этом всё себе позволял, ругал Сталина, Совдепию, Гитлера, брежневский застой. Плевать на всё хотел то со статуи Свободы, то с альпийских вершин. Но он носил на своем высоком челе ахматовское «золотое клеймо неудачи», гордился им и не хотел его терять — как знак драгоценной миссии. Изгойство, отверженность, неразделенная любовь к России, избрание на изгнание, когда нельзя вернуться (вернуться значит сдаться, разоружиться перед советской властью, встать на колени), когда надо вечно и молча страдать. Вот что этот холодный с виду эстет напишет о России в 1939 году: «Отвяжись — я тебя умоляю! Вечер страшен, гул жизни затих. Я беспомощен. Я умираю от слепых наплываний твоих. Тот, кто вольно отчизну покинул, волен выть на вершинах о ней, но теперь я спустился в долину, и теперь приближаться не смей. Навсегда я готов затаиться и без имени жить. Я готов, чтоб с тобой и во снах не сходиться, отказаться от всяческих снов».
Он жил, как джентльмен, писал, как джентльмен, мыслил и чувствовал, как джентльмен, и страдал, как джентльмен. И вызов пошлому, строевому, фанатизированному, тотальному, потному, плац-парадному своему времени он бросал с открытым забралом, бесстрашно и благородно, как джентльмен. XX веку не повезло. Всё разумное, доброе, вечное было поставлено на кон и проиграно, и под флагами двух тоталитаризмов маршировали восторженные рабы. Джентльмен этой глобальной, планетарной неудачи знал, что не надо выбирать из двух зол. Он противопоставлял себя двум цветам времени, черному и красному. Его цветом остался белый — цвет невинности и чистоты. И голубой цвет, цвет неба, лета и безмятежности. Набоков был рожден для того, чтобы в эпоху подлого, грязного всеобщего свинства поднять над Европой и Северной Америкой знамя индивидуализма. Рукой не в железной, а в лайковой перчатке. И не на копье, а на трости с набалдашником из слоновой кости.
Бабочка крылышками бяк-бяк-бяк
Юный Набоков действительно родился в голландской рубашке да еще с золотой ложкой во рту. И было это 22 апреля 1899 года, в роскошном доме на Большой Морской, 47, в очень богатой семье аристократов. Со времен Тургенева русские писатели не имели такого лазоревого, безоблачного, сказочного детства, когда можно позволить себе всё: и пони, и иностранную гувернантку, и старый парк в родовом имении, и велосипед, и слуг. Писатель Набоков будет еще и ученым-энтомологом, внесет значительный вклад в лепидоптерологию, то есть изучение чешуекрылых, а попросту бабочек: нарядных, прозрачных, праздничных, легких. Порхающий призрак счастья. И Володя с детства гонялся за ними. Потом в Америке они дадут ему верный кусок хлеба с бифштексом, пока не подоспеют большие литературные деньги за «Лолиту». Тоже ведь бабочка была эта нимфетка. И герой Набокова ее словил в сачок. Бабочки — это же ипостась вечно женского, сладкого, неуловимого. Они заменяли Набокову любовниц. А серьезных романов у него было всего три. Плюс любимые гувернантки.
Отец Набокова был хорошего рода и с хорошим состоянием. Родня считала его левым, чуть ли не красным, за борьбу с растленным царским режимом (за лучшее либеральное будущее). Владимир Дмитриевич Набоков был матерым либералом, одним из лидеров кадетской партии. Его понял бы дед Володи, Дмитрий Николаевич Набоков, министр юстиции, соавтор судебной реформы 1864 года. А юрист Владимир Дмитриевич даже отсидел 90 дней в тюрьме за подпись под Выборгским манифестом после роспуска I Госдумы. «Не давать правительству ни податей, ни рекрутов» — пока не созовут новую Думу. Ни фига себе! Вот как ценили образованные люди парламентаризм. И Николай II покрутился-покрутился, а Думу созвал. Мать, голубоглазая Елена Рукавишникова, была из богатого купеческого рода (из золотопромышленников). Тонкая эстетка, она была предана красоте и даже цвета в музыке и слове ощущала. И сыну это передала, и стал он синестетиком, и даже такую школу основал впоследствии. Впрочем, на нем вся школа и кончилась, потому что писать из всех школяров умел он один.
В семье — страшно сказать — говорили на трех языках: русском, английском, французском. Трехъязычие. Володя по-английски стал писать раньше, чем по-русски. Потом у него это останется, он будет говорить, что голова у него думает по-английски, сердце чувствует по-русски, а слух воспринимает легче всего французский язык. То, что описывал Мандельштам, триада декабриста: «Россия, Лета, Лорелея». Рационализм, либерализм, честь и благородство английского милорда, вскормленного Великой хартией вольностей. Неутомимая тоска, вековая печаль, отчаяние от серых русских изб, серого неба, серого прошлого, серого будущего, горе горькое несостоявшегося спасителя России, ибо эта девица предпочитает драконов. И красота, эстетика, мощь и величие Слова. Три источника русской литературы.
Через год у Владимира родится брат Сергей. Потом прибавятся брат Кирилл, сестры Ольга и Елена. В 1901 году Елена-мать отвозит детей погостить к своему брату Василию в По, во Францию. Василий просто влюбился в маленького Володю и, умирая в 1916 году, завещал ему всё свое огромное состояние (миллион в твердой валюте). Но тут пришли большевики, состояние не было получено вовремя, и, пока Набоковы добирались до Парижа, денежки уплыли то ли к другим родственникам, то ли душеприказчики оказались жуликами. Набоков так никогда и не получил ни рубля. Возможно, деньги хранились в российских банках. Тогда всё понятно: война, инфляция, переворот 1917 года. Тоже дефолт своего рода. В 1905 году к Володе приглашают мадемуазель, швейцарскую гувернантку из Лозанны, которая останется с ним до 1912 года и в которую влюбится малыш. Изящество, нездешность, шарм — он это почувствует и в шесть лет.
В 1911 году юный Набоков поступает в Тенишевское училище, Царскосельский лицей начала XX века. В 1914 году он напишет первые стихи, а в 1916-м на родительские средства опубликует первый поэтический сборник. А как прекрасно было имение Выра под Питером, куда семья уезжала на лето из особняка на Морской! В 1915 году юный Набоков познал первую любовь — к Валечке Шульгиной с соседней дачи. Потом эта Валечка появится (через десять лет) в романе «Машенька» и в «Других берегах» под ником Тамара. И никаких социалистических кружков, никакого марксизма; Набоков всегда, с детства, ненавидел идеологию, толпу, массы и не считал, что он что-то должен народу (в отличие от отца). Потом он скажет, что никогда не собирался посвятить свою жизнь борьбе за то, чтобы большинство стало полусытым и полуобразованным.
Единственный раз он столкнулся с политикой в 1905 году, когда в Выре решено было учить детей читать и писать по-русски и к ним стал ходить деревенский учитель Василий Мартынович. Он рассказывал аристократическим крошкам о необходимости убивать царей с помощью динамита. Потом он попал в скверную историю (и с такими взглядами мудрено не попасть); отец писателя, кадет, его вызволил. Потом большевики расстреляли учителя за эсерство вместе с другими левыми эсерами. Так что свергать царей для интеллигенции — вредное занятие. Останешься наедине с народными массами, и полиция не поможет (нет ее, полиции, одна ВЧК).
А Владимир гонялся за бабочками и за Валей. Но помните: «бабочка крылышками бяк-бяк-бяк, а за ней воробышек прыг-прыг-прыг». Воробышки припрыгали в 1917 году. Умный отец Набокова не стал ждать финала. В полуфинале, не дожидаясь Октября, сам помогая Милюкову и готовясь к выборам в Учредилку, осенью 1917 года он отправил семью в Крым (с деньгами и драгоценностями). Когда кадетов объявили вне закона, Владимир Дмитриевич чудом избежал ареста и присоединился к семье. Он стал министром юстиции Временного правительства Крыма, а юный поэт Владимир близко сошелся с Андреем Белым и Максимилианом Волошиным. Он писал стихи и ловил бабочек, пока воробышки весной 1919 года не припрыгали и в Крым, на последний берег России Набокова-Сирина. Выбрав себе в качестве ника (псевдонима) сказочную птицу, писатель всю оставшуюся жизнь оплакивал в прозе и стихах магическую сказку, фэнтези первых двадцати лет. Пятнадцатого апреля маленький греческий пароход увез Набоковых под грохот артобстрела в суровый реализм
вечного изгнания.
Изгнанник рая
Из Стамбула Набоковы уехали тут же. Деньги и драгоценности не вернули им спокойствия и счастья, но избавили от голода и нужды. Владимира и его брата, Сергея, отправили в Кембридж завершать образование. Очень дорогое удовольствие, недоступное не только эмигрантам. Владимир учится, публикует статьи о бабочках и переводит на русский язык «Алису в Стране чудес» Льюиса Кэрролла. Это 1921 год, и тогда же первый рассказ Набокова, «Нежить», появляется в газете «Руль», которую его отец издает в Берлине. Эта мистика отнюдь не посредственна, в ней сверкают блестки таланта. Вот здесь-то Владимир и назовется Сириным, чтобы читатели не путали его с отцом, публиковавшим в газете свои статьи. Но Набоков — не книжный червяк. В июне 1921 года он познакомился со Светланой Зиверт, которая стала его возлюбленной. Она была красива как кукла, но холодна, суха и корыстна. Она не годилась в жены будущему гению, но числилась невестой. Ей посвящали стихи, Володя бегал на свидания на рассвете, ломал чужую бюргерскую сирень.
А Владимир Набоков-переводчик не дремлет. Он переводит Ромена Роллана, «Кола Брюньон» («Николка Персик» — как вам название?), переводит стихи Гёте, Верлена, Теннисона, Байрона, Бодлера, Китса, Рембо. Это был подарок неверной ему России: взять и бросить к ее ногам эти самоцветы поэзии, содрав с них скорлупу иностранных языков. Но тут начинаются несчастья. 1922 год, черный год Набокова. 28 марта в Берлине на публичной лекции Павла Николаевича Милюкова какой-то черносотенец — тоже эмигрант — убил отца писателя, Владимира Дмитриевича, который заслонил собой Милюкова (террорист целился в него). И тут же еще одна катастрофа: Светлана Зиверт разорвала помолвку с Набоковым по настоянию родителей. Владимир закончил обучение в Кембридже, переехал в Берлин, зарабатывал переводами, давал уроки английского языка. Зиверты хотели более богатого зятя, чертовы филистеры. А тут еще мать поэта (и писателя теперь!), Елена Ивановна, уехала с семьей в Прагу, где правительство предложило ей пенсию в память о муже, Дмитрии Владимировиче Набокове.
Но, к счастью, 8 мая писатель знакомится с нежной, верной и поэтичной Верой Слоним. «Чистейшей прелести чистейший образец», Верочка в 1925 году становится его женой, сиделкой, Музой, секретарем, alter ego. В 1934 году она родит писателю сына и наследника — Дмитрия. Набоков пишет маленькие мистические драмы и в 1924 году печатает свою первую пьесу, «Трагедия господина Морна». А тут выходит и первый роман, «Машенька». Это уже зрелость, это заоблачные высоты духа и альпийские цветущие луга гениальности: зеленые, свежие, росистые. «Машенька» (1926). «Король, дама, валет» (1927—1928). «Защита Лужина» (1929—1930). «Соглядатай» (1930). «Камера обскура» (1932). «Отчаяние» (1936). Это всё — большая литература, русская классика, полновесная, как тяжелые серебряные рубли и золотые пятирублевики сгинувшей Российской империи, несбыточного сна либерала Набокова. Вера вдохновляет его. Джентльмен Набоков зарабатывает на жизнь в Берлине не только переводами и уроками языков, не только романами. Он дает уроки тенниса и бокса, его семья живет скромно, но безбедно.
«Король, дама, валет» — это роман любовный. Не лучший, но наиболее коммерчески успешный за весь европейский искус Набокова. Немцы его перевели. Все жаждут «клубнички». Владимир и Вера даже съездили в Восточные Пиренеи поохотиться на бабочек. Вот там Набоков и начинает гениальный роман о гениальном и безумном шахматисте «Защита Лужина». Роман напечатали в ведущем эмигрантском издании «Современные записки», где печатались Бунин и Куприн. Нобелевский лауреат Бунин, литературный лидер эмиграции (да и в России равного ему не осталось), эстета и «антинародника» Набокова не любил, однако написал: «Этот мальчишка выхватил пистолет и одним выстрелом уложил всех стариков, в том числе меня». Это 1930 год. Набокову 31 год, и он уже мэтр, признанный великими русскими писателями. Острый аналитический ум Набокова, словно лазер, разрушает все ловушки, в которые попались его современники, далеко не самые глупые в Европе. Кто уверовал в Гитлера, кто — в Сталина. Выбирали наименьшее зло (из двух возможных гадов). Сталин словил Бертольда Брехта, и Бернарда Шоу, и Ромена Роллана. Гитлер словил Гамсуна и Гауптмана.
Почти на каждую бабочку нашелся свой воробышек. А на Набокова не нашлось. Он от дедушки ушел навсегда (от советской власти и от Сталина). Но он и от бабушки ушел (от Гитлера). Его он считал усатым придурком, ничтожеством, даже своего маленького Дмитрия он научил смеяться над его портретами в Берлине. Вера была еврейкой, и в 1937-м, за год до Хрустальной ночи, Набоковы переезжают в Париж. Но сначала выйдут два шедевра антисоветизма, которые тусовались в самиздате до горбачевской оттепели, то есть перестройки: «Подвиг» и «Истребление тиранов». В «Подвиге» (1932) главный герой, тоскующий изгнанник, видит книжку с картинкой: дикий, страшный лес, куда входит мальчик, чтобы не вернуться. Гибельная страсть к родине владеет героем, он не может преодолеть себя и возвращается в Россию, как в заколдованный лес, где живут людоеды. И исчезает навеки в подвалах Лубянки или в дальних лагерях. «Истребление тиранов» — это 1936 год.
Вот что пишет о Сталине этот яростный эстет: «Росту его власти, славы соответствовал в моем воображении рост меры наказания, которую я желал бы к нему применить. Так, сначала бы я удовольствовался его поражением на выборах, охлаждением к нему толпы, затем мне уже нужно было его заключение в тюрьму, еще позже — изгнание на далекий плоский остров с единственной пальмой, подобной черной звезде сноски, вечно низводящей в ад одиночества, позора, бессилия; теперь, наконец, только его смерть могла бы меня утолить». Историк Лион Фейхтвангер и сам спасенный ценой жизни Набокова-старшего Милюков рады были обманываться и со Сталиным заигрывали; джентльмен неудачи Набоков писал: «наша богатая осадками, плачущая и кровоточащая страна»; «моя родина, ныне им порабощенная»; «тираны, тигроиды, полоумные мучители человека». А в 1938 году появится жемчужина самиздата: «Приглашение на казнь». Убийственная ирония Набокова против тюрем, в которых сидят по собственному желанию, против казней, в которых сотрудничают зник и палач, против круговой поруки тоталитаризма.
«Кротость узника есть украшение темницы». Каково? А гитлеровская ночь нагоняет набоковскую семью. Но этот Колобок — великий писатель Сирин — знал, как уйти от всех в этот мир вечной, нетронутой, хрустальной свободы, которого никогда не коснется жилистая рука тирании, который зовется США. В мае 1940 года Набоковы отчаливают за океан на пароходе «Шамплен» (в следующем рейсе потопленном немецкой подлодкой). Брат Сергей остался и погиб в концлагере. А великий Набоков не пропал и в Штатах. Он преподает русскую литературу в Уэлслейском колледже, а потом в Корнелльском университете, его кормят и бабочки (по научной части). Оставшись русским писателем, он ухитряется стать и англоязычным американским. Пишет философскую фантастику («Пнин», 1957; «Ада», 1969), но большие деньги ему дает эротическая «Лолита».
Осень патриарха
Это 1955 год, и Европа, а потом и чопорные благочестивые США пасутся на этой «клубничке». Вот и слава, вот и деньги. В 1960 году граждане США Вера и Владимир Набоковы уезжают в Швейцарию, в Монтрё — до конца жизни. И еще семнадцать лет бездомный космополит Набоков кидается на СССР, предлагая делать портреты вождей не больше почтовой марки, воспевая самиздат, печатая воззвания в защиту диссидентов (в частности Владимира Буковского). Бабочка гоняется за воробышками, чего не видывал свет. При этом классик кидает публике благоухающие букеты своих прелестных новелл и мемуаров. Куда там ветряным мельницам перед этим одетым с иголочки Дон Кихотом! Они стушевались. Итак, не бойтесь мира, ибо он победил мир. Великий Набоков оставил нам свои руны, но просил не писать его биографий. Он умер в Лозанне в 1977 году, и прах его огражден навеки от возвращения по месту прописки — в Россию. Его просьба к ней четко сформулирована: «...дорогими слепыми глазами не смотри на меня, пожалей, не ищи в этой угольной яме, не нащупывай жизни моей! Ибо годы прошли и столетья, и за горе, за муку, за стыд, — поздно, поздно! — никто не ответит, и душа никому не простит».
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy
- в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
- в инстаграм: https://www.instagram.com/podosokorsky/
- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky