Скучно без водки
В мае исполнилось 40 лет со старта горбачёвской антиалкогольной кампании. В народном сознании она считается большой глупостью. Хотя результаты кампании трудно оценить однозначно, а необходимость каких-либо экстренных мер была очевидна: страна спивалась, средний советский мужчина выпивал около ста бутылок водки в год. Главный урок принятых мер в том, что затруднять доступ населения к спиртному бессмысленно, если массовое пьянство возникло от безнадёги, а новых возможностей для самореализации не появилось. Зато в 2000‑е, когда страна бурно развивалась, потребление спиртного радикально снизилось без особого государственного участия. Но сегодня у властей снова прослеживается желание наступить на старые грабли.
Минеральный секретарь
Время правления Леонида Брежнева нередко называют «благоговейным застоем»: ни бунтов, ни революций, ни оппозиции. А чему удивляться: зарплаты скромные, своё дело не открыть, в Таиланд в отпуск не слетать. К началу 18-летнего правления Брежнева пили 4, 6 литра спирта на душу, к концу – 10, 6 литра, разница почти в 2, 5 раза. Власть вела себя как двуглавый орёл: одним крылом велась формальная борьба с алкоголизмом, создавалась система ЛТП, но другое крыло смаковало пьянку в искусствах, главным из которых являлось кино. А заодно и формировало «пьяный бюджет» СССР, в котором доходы от продажи алкоголя достигали 7–8%. Ещё бы: бутылка водки стоила от 3, 6 до 10 рублей при себестоимости 37 копеек за ведро.
Смертность от отравлений алкоголем в СССР с середины 1950-х до конца 1970-х выросла более чем в три раза, особенно в деревне. Рост зарплат при дефиците товаров приводил к пропиванию «излишков» вместо покупки, например, бытовой техники. В городскую культуру были привнесены традиции многолюдного длительного застолья со скандалами и драками. Доля алкоголя, потребляемого в социально контролируемых местах (кафе, ресторанах, барах), в СССР в 1984 г. составляла 5, 5%, тогда как в развитых странах – 50–70%. Укоренилась традиция пить на улице. Как следствие, за 18 брежневских лет число пациентов вытрезвителей выросло аж в шесть раз – до 7, 1 млн человек в год. Четверть убийств совершались по пьянке, только от алкогольных отравлений (не путать с последствиями многолетнего выпивона) умирало 2% мужчин.
По сути, СССР оказался в «алкогольных тисках». С одной стороны, убытки страны от чрезмерного потребления оценивались в 120–150 млрд рублей, с другой – немалая часть бюджета была завязана на водку. Версий, почему Горбачёв всё-таки начал со всем этим бороться, множество. По одной из них, бытовой, он сам в молодости так зажигал, что его карьеру чудом спасла Раиса Максимовна. По другой, возвышенной, – для его реформ требовались инициативные трезвые люди. Сам Горбачёв писал, что инициатива принадлежала общественности: «Шло мощное давление на партийные и государственные органы, куда поступало несметное количество писем, главным образом от жён и матерей».
Так или иначе, 7 мая 1985 г. ЦК КПСС принял постановление «О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма», дополненное указом Президиума Верховного Совета СССР. Предусматривалось сокращение производства водки и ликёро-водочных изделий на 300 млн литров, креплёных вин – на 200 млн литров и плодово-ягодных – на 400 млн литров. Водка снова подорожала (самая дешёвая в 1986 г. стоила больше 9 рублей), время продажи алкоголя установили лишь с 14 до 19 часов. И только лицам старше 21 года. Заодно ужесточили ответственность «за распитие» на работе и в общественных местах – до 100 рублей штрафа при средней зарплате в 190.
При плановой экономике центр спускает руководителям на местах заявки, сколько и каких товаров должно быть произведено. Точно так же от регионов потребовали выполнить и перевыполнить план сокращения производства спиртного. Для СССР это был парадокс: обычно разносы в обкоме грозили директорам, дававшим родине слишком мало, но в случае с алкоголем – производящим много. То есть в пример ставили тех, кто добился наибольшего сокращения отчислений в казну. Не желавшие получать нагоняй партийцы закрывали у себя магазины и винно-водочные заводы, а на юге повадились вырубать виноградники. Незадолго до начала кампании в Чехословакии приобрели оборудование для восьми пивоваренных заводов, но теперь никто не решался запустить такое производство.
Как следствие, самогоноварение, несмотря на сулимые кары, только набирало обороты. Из продажи начал исчезать сахар, а его дефицит привёл к сокращению выпуска конфет, тортов, пирожных. Потом с прилавков начали исчезать одеколоны подешевле, а народная мысль лихорадочно искала, из чего бы ещё можно было бы извлечь хоть какой-нибудь спирт. Доходило до тормозной жидкости, что привело к новому всплеску алкогольной смертности, порождённой, как ни дико звучит, антиалкогольной кампанией.
К 1987 г. потребление легального алкоголя снизилось не на 25%, как планировали, а более чем в 2, 7 раза. Даже с учётом теневого сегмента советский народ начал выпивать на 40% меньше. Однако протрезвление наступило и у кремлёвских небожителей. Весной 1985 г. Егор Лигачёв на заседании Политбюро утверждал: «Мы получили доверие за укрепление нравственной атмосферы в обществе... Выступили за трезвую жизнь». Однако к концу 1986-го он запел иначе: бюджет недополучил из-за кампании около 12 млрд рублей. К середине 1987 г. Политбюро признало, что перегнуло палку: ответственность за самогоноварение без цели сбыта снова стала административной.
Параллельно с началом кампании подешевела нефть, и затрещал по швам пьяно-нефтяной бюджет. Премьер Николай Рыжков потребовал срочно увеличить планы производства спиртного. 12 октября 1988 г. вышло постановление «О ходе выполнения постановления ЦК КПСС по вопросам усиления борьбы с пьянством и алкоголизмом», де-факто положившее кампании конец. Итого, она уложилась в 4, 5 года, хотя кое-где на местах глушить алкогольную составляющую продолжали по инерции.
Из одного исследования в другое кочует тезис: горбачёвская антиалкогольная кампания спасла для страны полмиллиона жизней. Ожидаемая продолжительность жизни в 1985–1987 гг. выросла до 70 лет (в основном за счёт мужчин), зафиксировано снижение смертности, рождаемость увеличилась на 500 тыс. человек в год. Но уже к концу 1980-х потребление водки вернулось на прежний уровень. А «отложенная алкогольная смертность» тигром прыгнула в 1990-е, поскольку десятки тысяч людей перешли с грузинских и молдавских вин на спиртягу и наркоту, привыкли к ней.
Оценки потерь бюджета от сокращения продажи спиртного различны: например, сам Горбачёв говорил про 49 млрд рублей. Нет сомнений, что и репутации самого «минерального секретаря» кампания нанесла значительный урон. Нетрудно догадаться, кого народ проклинал в многочасовых очередях к дверям заветного магазина. И чьи попытки сохранить СССР не слишком поддержал в 1991-м. Свежий опрос ВЦИОМ свидетельствует, что около 40% россиян считают горбачёвскую кампанию изначально плохой затеей, и только 12% видят в ней пользу.
Беленькие крылья Родины
Из этого вовсе не следует, что русский народ издревле не может без тяжёлого алкоголя, а все попытки его протрезвить обречены. Такое утверждение противоречило бы и мировому опыту, и нашей собственной истории. Взять, например, соседей-финнов, у которых сухой закон 1970-х вызвал резко негативную реакцию, сопровождающуюся, как и у нас, «протестным самогоноварением». Популярность набрали автобусные «алкотуры» в Ленинград и Выборг, породившие и в самой Финляндии внушительный чёрный рынок спиртного. Но когда в стране начался экономический подъём, существенно расширивший возможности граждан, тема спиртного ушла на периферию общественной жизни. И хотя ныне крепкий алкоголь можно купить только в специальных магазинах несколько часов в день, финны, по всем исследованиям, считаются одной из самых счастливых наций в мире.
Распространён миф, будто пьянство исторически присуще русскому человеку. Но факты другие: простой народ прямо-таки заставляли пить ради повышения надоев казны. Как рассказывали «АН», в середине XIX века это даже вылилось в волну восстаний по всей империи. Исследователь Владимир Вардугин пишет в книге «Трезвеннические бунты в России в 1858–1860 гг.»: «Каждый мужчина приписывался к определённому кабаку, а если он не выпивал своей «нормы», то недобранные деньги кабатчики взимали с дворов местности, подвластной кабаку… К 1858 г. ведро сивухи вместо трёх рублей стали продавать по десять. В конце концов крестьянам надоело кормить дармоедов, и они, не сговариваясь, стали бойкотировать торговцев вином».
В Балашовском уезде Саратовской губернии в декабре 1858 г. 4752 человека отказались от употребления спиртного. С 24 по 26 июля 1859 г. по Вольскому уезду было разбито 37 питейных домов, и за каждый из них с крестьян взяли большие штрафы на восстановление кабаков. Всего по России в тюрьму и на каторгу отправили 11 тыс. человек, желавших быть трезвыми. Оценок погибших нет, но войска часто стреляли на поражение. Тем не менее восставшие заставили правительство призадуматься и в 1860 г. отменить систему винных откупов, при которой государство вручало ограниченному числу предпринимателей монопольное право открывать кабаки на оговорённой территории.
Однако до того эта система работала десятилетиями. Помимо барщины и множества косвенных податей на крестьян была возложена обязанность выпивать в кабаке определённую ежемесячную дозу. Хотя в то время 250 дней в году были постными, а ещё сто приходились на сельхозработы, Синод запретил священникам проповедовать трезвость, а в марте 1858 г. министры финансов, внутренних дел и государственных имуществ издали соответствующие распоряжения по своим ведомствам.
Иван Прыжов, автор изданной в 1867 г. книги «История кабаков в России в связи с историей русского народа», утверждает, что «пьянства в домосковской Руси не было как порока». Водка на Руси появилась где-то в середине XV века, на Волге ею активно торговали генуэзские купцы. Иван III первым разглядел возможности нового продукта и ввёл государственную монополию на производство водяры. Его указ гласил: «Питуха из царёва кабака не имати и не гоняти, пока оный питух до креста не пропьётся». Иван Грозный систему усовершенствовал: в разливухах полагалось только пить, плотной закуски не предусматривалось.
«Собиратель земель» сделал кабаки госучреждениями, а кабатчиков – бюджетниками, получавшими фиксированную зарплату с кассы. Прогореть такое заведение не могло. Прыжов пишет: «Казна не принимала никаких оправданий – ни того, что народ пить не хочет, ни того, что пить ему не на что». От уездного люда избирался целовальник (контролёр, во время присяги целовавший крест), своим здоровьем отвечающий за выполнение кабаком плана. Случись недобор – целовальника прилюдно пороли. В середине XIX века страна получала с торговли спиртным около трети своего бюджета.
Романовы тоже оценили прелести водочной монополии: себестоимость ведра – 5 копеек, рентабельность – в десятки раз. А конкурентов – на кол. Царь Михаил Фёдорович велел: «Корчмы выймати у всяких людей, и чтоб опричь государевых кабаков никто питья на продажу не держал». А Алексей Михайлович напоминал: «А буде монастыри учнут торговать вином, то по сыску чинить наказание». При его сыне Петре I тому, кто пытался убедить горького пропойцу завязать с водкой, словно вору, рубили руки и ноги – об этом можно прочитать у Льва Толстого.
Стоит ли удивляться, что Николай II в 1914 г. ввёл в России сухой закон? Держава уже крепко спилась, и болезнь глубоко проникла и в армию, которая вступала в мировую войну. Причём царю Николаю принять такое решение было тяжелее, чем генсеку Михаилу: к 1914 г. казна получала от водки 15% дохода, а в 1985-м – примерно вдвое меньше. Тем не менее в народном сознании не закрепилось анализа причин, заставивших правителей пойти на непопулярные меры. Зато большинство связало, что за попытками протрезвить страну последовала геополитическая катастрофа и в дальнейшем ничего подобного устраивать нельзя. Дошло до того, что в заслугу Сталину начали ставить его речь на партийном мероприятии 1930 г.: «Нужно отбросить ложный стыд и прямо, открыто пойти на максимальное увеличение производства водки на предмет обеспечения действительной и серьёзной обороны страны».
Хотя именно в сталинские времена цена водки начала бить рекорды. В 1926 г. крестьянин Захар Губин писал Всесоюзному старосте Михаилу Калинину: «Дорогой наш староста, что мы будем делать с самогоном? Вот прошло 9 годов, и какие меры ни применялись, а самогон не уничтожается, а наоборот, более, и я уверен не уничтожить. Народ озлился, пусть, говорят, всё забирают, всё равно. Да и в самом деле крестьянину и выпить ведь нужно, а чего же он выпьет, когда казённые 1 р. 10 к. Ведь это нужно 2 пуда пшеницы, а он из этого хлеба выгонит полтора ведра не хуже казённого. И плюс к этому барда свинье или корове – у него ничего не пропадает. А если хотим сделать, чтобы не гнали, то нужно удешевить казённую».
Не шибко грамотный крестьянин Губин верно схватил главный тренд, который всё никак не могут принять политики: отвлечь обывателя от стакана можно, лишь предложив ему яркую, манящую альтернативу, какой грех не воспользоваться. Чтобы крестьянин подумал: ну ладно, не время сейчас стаканами звенеть, раз в кои-то веки есть смысл посеять, собрать, продать, заработать и выкупить барскую усадьбу с вишнёвым садом.
Запетыми в юности песнями
В этом смысле новейшая антиалкогольная кампания стартовала в России как раз вовремя – в середине 2000‑х. Удачно сложился комплекс обстоятельств. Во-первых, снова потребовались экстренные меры, поскольку в постсоветские годы народ с лихвой наверстал недопитое в перестройку. Поскольку рынок был заполонён контрафактным алкоголем, все оценки роста потребления спиртного очень приблизительные. Но гораздо важнее другое. По наблюдениям профессора МАрхИ Вячеслава Глазычева, если в позднебрежневское время страна была «равномерно поддатой», то к концу 1990-х обозначилась грань между населением пьющим и выпивающим.
А в XXI веке эта грань становилась только резче: выпивающие стали ещё меньше выпивать, потому что им некогда – заняты делом. Глазычев справедливо рассудил, что внутри России мы получили две принципиально разные страны: старую – с иждивенческой психологией, обиженную на всех и вся, и новую – креативную и желающую жить с комфортом. «Внешне разделение проходит именно по отношению к алкоголю», – подчёркивал эксперт.
Во-вторых, эта пьющая Россия камнем висела на генофонде, на экономике. А государственная система лечения алкоголизма, худо-бедно существовавшая в СССР, была ликвидирована. Сколько бы ни смеялись над кружками рисования и хорового пения в лечебно-трудовых профилакториях (ЛТП), они формировали хоть какой-то навык проведения трезвого досуга. ЛТП был последним рубежом в борьбе за жизнь алконавта: он получал детоксикацию, витамины, лечение печени, нервной системы, продолжая при этом работать и содержать семью. Канули в Лету и вытрезвители, которые сочли «избыточной функцией МВД». Хотя эта «функция» спасала каждый год тысячи пьяненьких жизней, особенно в зимние морозы.
Тем не менее к концу 2000-х без всякого государственного наставления выросло самое трезвое поколение в российской истории – миллениалы, родившиеся в 1982–2000 годах. И это в-третьих. Социолог Вадим Радаев отмечал, что это свойство молодёжи 2010-х стало для него маркером, некоей принципиально новой чертой. Поколение самого Радаева в молодости пило всё, что горит, хотя выбор напитков был скуден. А тут люди в 25–30 лет имеют доступ к сказочному многообразию – и толком не пользуются этой привилегией. Хотя ничего удивительного в этом нет: ребята встретили совершеннолетие в стране с динамично растущей экономикой, открытыми границами и кучей новых возможностей, на перечисление которых не хватит страниц «АН». Не водку же им пить по кухням!
Казалось бы, новая антиалкогольная кампания имела хорошие шансы. Грубо говоря, надо подлечить старшее поколение, показав ему прелести жизни, которой уже живёт младшее (хотя разделение между пьющей и почти непьющей Россиями не обязательно определялось возрастом). Нужно лишь создать систему доступного лечения и как-то обучать взрослых навыкам жизни в современном мире. Тем не менее стартовавшая в 2007 г. антиалкогольная кампания повторила все ошибки своей перестроечной предшественницы.
Любой нарколог подтвердит вам, что борьба с наркоманией и алкоголизмом стоит на трёх китах: профилактика, лечение, давление на рынок. Нынче под профилактикой, словно в СССР, подразумевают промывание ушей школьникам, которые и без него почти не бухали. А заодно всевозможную «наглядную агитацию», на которую легко расписывать бюджеты. После 2007 г. рекламу водки и пива изгнали с ТВ, а акцизы росли на 100 рублей за литр чуть не каждый год. К профилактическим мерам отнесли даже запрет на продажу пива на футболе и хоккее, что заставляло взрослых зрителей «разминаться» до начала матча. А то и вовсе оставаться дома.
Зато доступного лечения так и не появилось. Если у пьяницы есть заботливые родственники, он ещё может найти помощь в частном секторе, но большинство россиян, похоже, бухают именно от одиночества и безнадёги. Вместо этого власть предсказуемо пошла путём запретов. Запретили продажу спиртного с позднего вечера до утра, но отдали «тему» на откуп полиции. Сначала в спальных районах регистрировались ночные кафешки с одним столом, реально служившие точками продажи водяры. А через пару лет уже половина магазинов «на районе» ночью торгует алкоголем – и почему-то ничего не боится. При этом блюстители не трогают махровую алкашню на улицах, чтобы не загрязнять ею отремонтированные отделы полиции. А статистику задержанных пополняют за счёт робких подростков с пивом – это тоже рассматривается как «профилактика».
Аналогично «оптимизацию» провинциальных больниц лоббируют те же депутаты, что требуют запретить продавать алкоголь в выходные. Они совершенно не учли, что в новой России возможности людей в Москве резко отличаются от депрессивного городка под Пензой, где все социальные лифты давно сломались, а людям нужна «анестезия». Думцы придумали запрет на использование пищевого спирта в стеклоочистителях, средствах для ванн. Думали, что народ не станет пить «технарь», а получили только очередной взрыв алкогольной смертности. Массовое отравление боярышником в Сибири также было воспринято вне контекста государственных антиалкогольных усилий.
Вектор очередной кампании переломился, кажется, в 2014 г., но по совершенно другим причинам. Точнее, по тем же, что вынудили свернуть кампанию горбачёвское Политбюро. Поначалу на проходящие мимо бюджета деньги властям было плевать. Например, в 2012 г. акцизы на алкогольную продукцию принесли бюджету около 200 млрд рублей – мелочь во времена дорогой нефти. Но вот случилось присоединение Крыма, а нефть значительно подешевела – и в водке снова увидели смысл. Тем более поддатый человек меньше интересуется жизнью страны и уж тем более не будет тратить выходной, чтобы против чего-нибудь протестовать. К тому же с социальными лифтами стало туговато уже по всей стране.
Хотя риторика властей не изменилась, пошли совсем другие решения. За 4 года акциз на алкогольную продукцию с объёмной долей этилового спирта свыше 9% вырос лишь однажды и очень незначительно: с 500 до 523 рублей за литр. Водка стала чуть ли не единственным продуктом, который кое-где подешевел в рознице. И всё потому, что в 2015 г. Росалкогольрегулирование (РАР) согласилось понизить минимальную розничную цену на водку с 225 до 185 рублей за пол-литра. На телеэкраны вернулась реклама вина и пива, а в регионах стали отменять местные ограничения: например, в Самаре сняли запрет на продажу по воскресным вечерам.
Результаты не замедлили сказаться: с апреля 2017 г. по апрель 2018 г. спрос на крепкий алкоголь в России увеличился на 16%. Обычно молодой человек переходит на потребление водки и виски в 27–28 лет. Однако тогда в этот возраст вступало малочисленное поколение 1990-х годов – а значит, лет десять кризиса рынку обеспечено. Зато алкогольный бизнес мог бы поймать волну, если раньше времени начало бы по-взрослому бухать поколение беби-бума начала XXI века. Создаётся впечатление, что рядом своих постановлений власти потихоньку спасают рынок.
Хотя другим крылом орёл принял Стратегию сокращения потребления алкоголя до 2030 г., согласно которой через пять лет будут пить на 12% меньше. Хотя по факту и легальное производство водки, и теневое только растут. Но что ещё остаётся властям? Предпринимательство стало слишком хлопотным и малорентабельным занятием, чтобы люди, как в 2000-е, массово стремились к светлому будущему, спрятав стаканы в сервант.