Крымский чудотворец: как Валентин Войно-Ясенецкий стал святителем Лукой
Материал опубликован в майском номере журнала Никиты Михалкова «Свой».
19 июня 2020 года указом президента России была учреждена государственная награда для медработников — медаль Луки Крымского. Его имя носят Красноярский медицинский университет, Общество православных врачей России, медцентры, больницы, школы. В разных городах страны в честь этого святого воздвигают памятники и храмы. Память святителя Луки Русская церковь чтит 11 июня.
В конце «просвещенного» XIX столетия предсказать судьбу юного Валентина Войно-Ясенецкого вряд ли кто-то смог бы. Религиозное воспитание детей считалось тогда в российских городах «излишним». Перед глазами мальчика тем не менее был пример отца, выходца из обнищавших белорусских шляхтичей, убежденного католика. Православная мать в храм ходила редко, но отдавала себя делам милосердия, помогала неимущим, увечным, арестантам. Родившийся в многонациональном Крыму Валя в отрочестве переехал с родителями в большой и шумный Киев. Биологию и химию тогда не любил, зато блистал талантами в рисовании.
После гимназии метался от юрфака Киевского университета к частной школе живописи в Мюнхене. Увлекался толстовством, приведя в ужас родителей, писал письма Льву Николаевичу, желая уехать в Ясную Поляну, стать его учеником. Прочитав книгу Толстого «В чем моя вера», отношение к учению писателя поменял, а пока совершенствовался в живописи, ходил в Киево-Печерскую лавру рисовать убогих и нищих. Испытав сострадание, пришел к выводу: «Я не вправе заниматься тем, что мне нравится, но обязан заниматься тем, что полезно для страдающих людей», — и поступил на медицинский факультет университета святого Владимира.
Это учебное заведение было в то время средоточием передовой науки, высокой культуры. Способностями, целеустремленностью, работоспособностью Валентин сразу же выделился среди студенческой братии, да и таланты художника пришлись весьма кстати. Войно-Ясенецкого уже прочили было в профессора, но по окончании университета он поразил всех заявлением: его единственная цель — стать земским «мужицким» врачом, лечить простонародье в провинции.
Сперва ему выпали русско-японская война и госпиталь Красного Креста в Чите. Молодой хирург получил богатейший опыт участия в сложных операциях, изучил и недостатки тогдашней медицины. Свою невесту, кроткую и набожную Анну Ланскую, Валентин Феликсович встретил в госпитале. Девушку, уже отказавшую двум женихам из врачей и даже давшую обет безбрачия, называли «святой сестрой», однако в Войно-Ясенецком она нашла близкую душу, и Господь двух этих людей не от мира сего связал узами брака.
После войны началась жизнь «мужицкого врача» в Симбирской, Курской, Орловской, Саратовской, Владимирской губерниях. Непрерывные потоки пациентов с разнообразными заболеваниями, проблемы обеспечения крошечных больничек вынуждали быть врачом по всему спектру специальностей: терапевтом, акушером, невропатологом... Ну а хирургом он был, как говорят в народе, от Бога, движением скальпеля мог прорезать требуемое число бумажных страниц и ни одной больше. После его работы хирургическим ножом совершались почти евангельские чудеса, начинали ходить хромые, прозревали слепые (борьбе с распространенной в ту пору трахомой пришлось учиться специально).
Мест в больничках не хватало, и ему нередко приходилось класть на стол пациентов у себя дома. Однажды после такой операции обрел зрение нищий, который собрал слепых со всей округи. Те пришли к врачу длинной вереницей, держась друг за друга. Как-то раз Войно-Ясенецкий прооперировал незрячую от рождения семью из семи человек, исцелил шестерых.
Совершенствовал свое искусство в московских клиниках, делал доклады в Хирургическом обществе. Его статьи появились в медицинских изданиях.
Учитывая непереносимость некоторых больных к наркозу, Валентин Феликсович разработал совершенно новый метод обезболивания — регионарную анестезию: ювелирным введением препарата в нерв блокировал связь оперируемого участка с головным мозгом. На эту тему защитил диссертацию, стал доктором медицины. Тогда же задумал следующий труд — «Очерки гнойной хирургии». В тот момент в его голове возникла, казалось, нелепая, но настойчивая мысль: «Когда эта книга будет написана, на ней будет стоять имя епископа».
С началом Первой мировой Валентин Войно-Ясенецкий развернул в Переславле-Залесском (в дополнение к трем больницам, которые возглавлял) госпиталь. Делал до тысячи операций в год. Война и страдания раненых дали толчок к оттесненной на второй план бесчисленными делами православной вере. На путь к храму вывело и личное горе: у жены обнаружился туберкулез. Решив сменить климат, семья в 1917 году переехала в Ташкент, где ее глава стал ведущим хирургом.
Это уберегло от бессудных расправ в свистопляске Гражданской войны: красные начальники тоже были его пациентами. Будучи лучшим специалистом во всем крае, талантливый доктор возглавил кафедру хирургии во вновь созданном Туркестанском университете. Супругу перемена климата не спасла, в 1919-м она ушла в мир иной. Заботу о четверых детях взяла на себя медсестра ташкентской больницы, а Валентин Феликсович ушел с головой в работу и трудные вопросы веры — отныне эти стороны жизни стали единым целым. Он горячо молился и в храме, и дома, сблизился с духовенством. Священное Писание изучал так же тщательно, как медицинские трактаты, выступал с православными беседами. В 1920 году произнес речь на епархиальном собрании, а епископ Ташкентский Иннокентий (Пустынский) заявил: «Доктор, вам нужно быть священником». Неожиданно для себя самого врач воспринял услышанные слова как призыв Господа. Ответил без раздумий: «Хорошо, владыко! Буду священником, если это угодно Богу!»
В те годы звание «поп» автоматически причисляло к «контре» наряду с «белогвардейцами», «буржуями», «кулаками». Но Войно-Ясенецкий принял его открыто, в больницу и на лекции в университет стал приходить в облачении священника, а в операционной поставил икону Божьей Матери. Благословлял пациентов, крестным знамением перед операциями осенял и их, и ассистентов с медсестрами. Однажды на вопрос больного: «Я ведь мусульманин, зачем же вы меня крестите?» — хирург ответил: «Хоть религии разные, а Бог один. Под Богом все едины».
Первая серьезная схватка с опасными недругами выпала в 1921-м, когда на его пути встал слывший одним из самых свирепых палачей Яков Петерс, заместитель председателя ВЧК, копавший под самого Дзержинского и за это отправленный в «почетную ссылку» — заливать кровью окраины. В Ташкенте тот раздул «дело врачей», якобы губивших раненых красноармейцев. На показательном процессе Петерс сам стал обвинителем, однако выступивший экспертом Войно-Ясенецкий не оставил от обвинений камня на камне.
Тогда чекист обрушился на самого эксперта: «Как это вы ночью молитесь, а днем людей режете?» Врач-священник спокойно парировал: «Я режу людей для их спасения, а во имя чего режете людей вы, гражданин общественный обвинитель?» Красный инквизитор поинтересовался, как, дескать, профессор может верить в Господа: «Разве вы его видели, своего Бога?» Валентин Феликсович подтвердил: Его он действительно не видел, однако «много оперировал на мозге и, открывая черепную коробку, никогда не видел там также и ума. И совести там тоже не находил». Зал тем временем хохотал, аплодировал. Дутый процесс провалился. Казалось, песенка отца Валентина была спета. Однако Господь уберег, Петерса вскоре перевели в другое место.
В 1922 году большевики решили разгромить Церковь как таковую. Действовали кнутом репрессий и своего рода пряником — поддержкой раскольников-обновленцев. Последние под эгидой властей забирали себе православные храмы. Осознавший, что священство в России наметили вывести под корень, патриарх Тихон благословил тайное рукоположение епископов (а те, в свою очередь, могли рукополагать новых священников). Туркестан стал местом ссылки, куда отправили нескольких «патриарших» архиереев. Один из них, получивший необходимые инструкции епископ Андрей Уфимский в 1923-м обратил внимание на отца Валентина, который с несколькими соратниками удерживал паству от ереси «обновленчества». Доктор-священник дал согласие на постриг. Владыка Андрей сначала хотел наречь его в честь святого целителя Пантелеймона, но выбрал имя проповедника, врача и художника Луки. Два других ссыльных епископа провели обряд хиротонии (позже утвержденной патриархом), и владыка Лука отслужил свою первую архиерейскую литургию.
Тут-то и возбудили против него студентов, а «Туркестанская правда» разразилась статьей «Воровской архиепископ Лука». 10 июня последовал арест по вздорным обвинениям. Началась 11-летняя полоса тюрем, этапов, ссылок: Енисейск, Туруханск, Котлас, Архангельск... Свое двойное служение пастырь и лекарь продолжал всюду. Оперировал, как правило, в местных больницах. Пациенты ехали к нему за сотни километров, записывались за месяцы вперед. На этапе в сибирском селе операцию крестьянину он сделал слесарными щипцами. Есть свидетельства о том, что святитель стал в 1924 году пионером в трансплантологии: пересадил умиравшему мужчине почки теленка, и больной встал на ноги (официально подобная операция была зафиксирована в мире девять лет спустя, а пациент умер). В Архангельске архиепископ жил у знахарки, которая лечила людей самодельными мазями на основе почвы. Его высокопреосвященство заинтересовался, опробовал их в больнице, а затем начал серьезные исследования.
Богослужения он совершал в квартире: постригал в монахини послушниц закрытых монастырей, рукополагал священников. В Енисейске при встрече с ним незнакомый инок пришел в изумление, а затем пояснил, что видел его во сне 10 лет назад. Тогда неведомый прежде архиерей рукоположил этого чернеца в иеромонахи. Святитель действительно совершил над ним тот обряд, поскольку десятилетием ранее он служил врачом в Переславле, «а у Бога в то время уже был епископом... Так неисповедимы пути Господни». В Заполярье ему довелось крестить детей, придумывая молитвы за неимением требника, а из полотенца сделав епитрахиль.
В такие гиблые места владыку несколько раз отправляли за тайные богослужения. Но пребывание там оказывалось недолгим: то крестьяне взбунтуются, что из больницы лучшего врача забрали, то у местных начальников заболеют родные, а для операции потребуется хирург-архиепископ.
В 1927 году у святителя в перерыве между ссылками было искушение. Когда застал часть храмов разрушенными, а другие — захваченными обновленцами, руки опустились, он попросил отпустить его на покой, чтобы отдаться медицине. Был проект основать клинику, а высокопоставленными лицами давались на сей счет обещания. Местоблюститель патриаршего престола Сергий (Страгородский) прошение удовлетворил. Архиерей переоделся в мирскую одежду, и... все у него пошло наперекосяк: посулы властей оказались пустым звуком, в прежних должностях его не восстановили, назначили консультантом в больницу далекого Андижана. Операции все чаще были неудачными. Владыка почувствовал: ушла Божья благодать. Ему приснился сон о том, как в пустом храме прямо в алтаре он преподает анатомию на распростертом трупе, а рядом курят студенты и врачи. Святитель увидел в этом знак: медицинское служение без главного, духовного начала не может быть успешным. Опять стал их совмещать.
У искушения тоже была некоторая польза: научные труды Войно-Ясенецкого стали издавать не только в СССР, но и за границей. В 1934 году были опубликованы написанные большей частью в застенках и принесшие ему мировую известность «Очерки гнойной хирургии». На него посыпались из Москвы и Ленинграда заманчивые предложения: возглавить кафедру, а то и НИИ. Цена — отречься от сана. Теперь все эти соблазны встречали твердый отказ, хотя приходилось святителю Луке тяжело. В Средней Азии он заразился лихорадкой, ослеп на один глаз. Да и власти в покое не оставляли. И тем не менее владыка, по его словам, «в самое трудное время очень ясно, почти реально ощущал, что рядом Сам Господь Бог Иисус Христос, поддерживающий и укрепляющий».
Особенно необходимой Его помощь была в 1937-м. Ташкентские чекисты, выбив признания у нескольких епископов и священников, слепили дело о «контрреволюционной церковно-монашеской организации». Потом, схватив медиков, знакомых святителя Луки, добыли «сведения о шпионаже и убийствах на операционном столе». «Подозреваемый» выдержал и избиения, и страшную пытку «конвейером» (13 суток без сна). Был близок к отчаянию, трижды объявлял голодовки, терял ориентацию во времени и пространстве, однако клевету правдой не признал. В результате все, кто наговорил невесть чего, были расстреляны. В отношении архипастыря расследование затянулось до 1940 года, а тогда и прежних следователей арестовали, и пересмотры дел начались. Какие-то обвинения все же предъявили, но вместо однозначного смертного приговора последовал «мягкий» вердикт: пять лет даже не лагерей — ссылки.
Война застала святителя в Красноярске, откуда он телеграфировал Калинину: «Прошу ссылку мою прервать и направить в госпиталь. По окончании войны готов вернуться в ссылку. Епископ Лука». До «всесоюзного старосты» телеграмма не дошла, однако крайком партии назначил владыку главным хирургом эвакуационного госпиталя № 1515, а вместе с тем — консультантом всех госпиталей Красноярского края. Делая по три-четыре операции в день, он молился... в лесу, поскольку ни одного храма в краевом центре не осталось.
Для верующих в ту пору начались послабления. В 1942 году праведный доктор стал архиепископом Красноярским, добился восстановления церквушки в 5 километрах от города. В 1943-м его вызвали в Москву на поместный собор для участия в избрании патриарха. Став постоянным членом Священного синода, его заседания посещать не мог из-за чрезмерной загруженности и дальней дороги. Да и здоровье ухудшалось. В 1944-м патриарх Сергий и Синод перевели владыку в Тамбовскую епархию, где он также возглавил хирургическое отделение эвакогоспиталя, стал помогать в окрестных больницах. Возродил и епархию, в которой осталось лишь три действовавших храма. Принимал в священники вернувшихся из мест заключения поборников веры, готовил к служению достойных мирян. Да и обновленцы, которых поприжали, потянулись обратно, в лоно единой Церкви. Архиепископ Лука разработал для них чин покаяния. За короткое время в епархии ожили 24 прихода.
В 1946 году за труды «Очерки гнойной хирургии» и «Поздние резекции при инфицированных огнестрельных ранениях суставов» владыка удостоился Сталинской премии I степени, фактически отменившей прошлые судимости. Пастырь вернулся на малую родину, получив в управление Симферопольскую и Крымскую епархию, также возродил ее из небытия. Стал консультантом в местном госпитале, читал лекции для врачей.
Пациенты и прихожане любили его беззаветно, а он оставался скромным, неприхотливым. Полученную премию, 200 тысяч рублей, раздал детским домам, кормил на свои деньги голодных. Сам же ходил в старой заштопанной рясе. Владыка говорил: «Главное в жизни — делать добро. Если не можешь делать для людей добро большое, постарайся совершить хотя бы малое». Будучи пламенным патриотом, он требовал в своих статьях самой суровой кары для фашистов и их пособников, потом столь же гневно обличал агрессивную политику США, католическую церковь, поддержавшую антисоветские и антироссийские силы в холодной войне.
При всем при этом в СССР его считали колючим, неуживчивым. Архиепископ игнорировал уполномоченных по делам РПЦ, одним махом лишал сана недостойных священников. Его служение сопровождали частые конфликты. Сохранились многочисленные жалобы в патриархию на «проступки» владыки Луки: вывешивание икон и «религиозные обряды» в госпиталях, участие в медицинских конференциях и чтение лекций в архиерейском облачении. При вручении ему медали «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» он партработников натурально шокировал, сказав, что мог бы сделать для страны и народа гораздо больше, если бы они его не схватили «ни за что ни про что и не таскали бы 11 лет по острогам и ссылкам». Саму же награду признал соответствующей уровню уборщицы, а не ведущего хирурга госпиталей.
В 1958 году вернувший зрение сотням слепых целитель полностью ослеп. Оставив медицинскую практику, принимать больных тем не менее продолжил. Поражая врачей точностью диагнозов, помогал людям советами и молитвами. В храм входил без посторонней помощи, безошибочно прикладывался к иконам, читал наизусть богослужебные тексты. Епархией управлял по докладам пользовавшихся доверием священников. Диктовал им мемуары под названием «Я полюбил страдание» и, разумеется, проповедовал — это было главным. Его избрали почетным членом Московской духовной академии, в 1959 году владыка Лука стал доктором богословия. Преставился он в разгар хрущевских погромов Церкви, 11 июня 1961 года, как раз в День Всех святых, в земле Российской просиявших.
Всю свою сознательную жизнь он следовал, по сути, за Христом и Его апостолами. Как ученики Спасителя исцеляли и проповедовали, так и святитель Лука этому жизнь посвятил. Как они сносили гонения, так и он терпел. Как святые предшественники несли свой крест, так и он пронес его до конца. Пациенты пастыря выздоравливали не в пример чаще, быстрее и основательней, нежели у других лекарей. Далеко не все из вылеченных обращались к вере, так ведь и ко Христу из 10 исцеленных от проказы вернулся лишь один.
Канонизированный в 2000 году в лике новомучеников и исповедников святитель Лука и сейчас продолжает свое служение. Он оставил после себя более 60 медицинских трудов, на его учебнике «Очерки гнойной хирургии» выросло не одно поколение врачей. Праведный архипастырь написал бесценные богословские труды: «Дух, душа и тело», «Наука и религия», 750 проповедей. Владыка и поныне откликается на зов верующих, по молитвам ему зафиксированы многочисленные исцеления. Связанные с его именем чудеса происходят не только в области медицины. 18 марта 2014 года был подписан договор о воссоединении Крыма с Россией — в день памяти и обретения мощей святителя Луки Крымского. Разве могут быть такие совпадения случайными?