Рассекречены уникальные документы «советского Джеймса Бонда» – разведчика Федора Парпарова

Был талантливым бизнесменом.

Одного из первых отечественных разведчиков-нелегалов, работавших под «легендой» невозвращенца, Федора Парпарова относят к разряду советских Джеймсов Бондов. Он был невероятным красавцем, способным очаровать и завербовать любую женщину. Именно его внешним данным, вкупе с блестящим умом, элегантностью и харизмой, наша разведка была якобы обязана тем, что некоторые документы появлялись у Сталина едва ли не на следующий день после того, как попадали на стол к Гитлеру.

Но одно дело легенды, другое – правда. А правду до недавнего времени не знали даже потомки Парпарова. Ничего не известно было и о роли в добывании секретов его жены – Раисы. А еще о том, через что прошел разведчик в тюрьме «Лефортово».

Служба внешней разведки России рассекретила документы, касающиеся деятельности легендарного нелегала, а ФСБ показала страницы уголовного дела, возбужденного против него по ложному обвинению в шпионаже.

Эльза, Марта и Августа  

Молодая красивая женщина передо мной – внучка Федора Парпарова. Именно с нее все и началось. Точнее, с того, что в один прекрасный день она появилась на пороге пресс-службы СВР с тремя сотнями страниц в руках.

–​ Мария, что это были за записки?

– Рукопись папы, Льва Федоровича Парпарова. Он был военным переводчиком, участвовал в подготовке разведчиков. Когда мне было лет 16-17, папа решил, что должен оставить воспоминания о своем легендарном отце, разведчике-нелегале Федоре Карповиче Парпарове. Эту рукопись я набирала на компьютере (папа писал от руки). Печатала, не совсем понимая в тот момент, что это за текст. Папа ушел из жизни, а у меня остались 300 листов памяти о нем и о дедушке. Изначально я как-то несколько легкомысленно отнеслась к этим материалам, но со временем обещание отцу и осознание их значимости подтолкнули меня к решению обратиться в Службу внешней разведки.

Многим фактам, изложенным в рукописи, удивились даже там. Это послужило поводом начать процедуру рассекречивания архивного материала о Федоре Карповиче. Кроме того, в Центральном архиве ФСБ России мне показали его уголовное дело. Дедушку, увы, коснулись репрессии: в 1938 году он был арестован. Многие из документов, которые вы держите в руках, никто раньше не видел.

В числе рассекреченных документов – анкеты, автобиографии, справки. Из одной можно понять, что Федор Карпович в 1921 году не прошел партийную чистку в Наркомпросе, где служил, как якобы чуждый, непролетарский элемент. Сыграло роль социальное происхождение: он был из семьи служащих, да и сам до революции работал в Петрограде конторщиком.

В дальнейшем Федор Карпович устроился в трест «Моссукно» и в 1925 году, по этой легальной линии, впервые выехал за границу – для работы в советском торговом представительстве в Берлине. В его обязанности как секретного осведомителя Иностранного отдела (ИНО ОГПУ) входила также внешняя контрразведка: он присматривал за сотрудниками торгпредства.

Второй период зарубежной работы Парпарова, который начался в 1930 году, является целиком нелегальным. Хотя разведчик и поселился на Западе под настоящими именем и фамилией, в статусе невозвращенца в СССР. Уже после он получил костариканское гражданство. А еще у него имелись «паспорта прикрытия» Чехословакии, Австрии, Норвегии для разных случаев, в том числе – возвращения на Родину. У «МК» есть уникальная возможность показать их своим читателям.

«Сов. Секретно.

Народному комиссару внутренних дел ССР Лаврентию Павловичу Берия.

Дорогой тов. Нарком!

Я закордонный подпольный работник.

Работал в берлинской резидентуре 12 лет – с 1926 по 1937 г. Первые 4 года – по совмещению со службой в Торгпредставительстве, а начиная с 1930 г. под маской невозвращенца. В Торгпредстве моя деятельность ограничивалась заданиями АХУ, которые сводились к борьбе с взяточничеством.

Эти задачи я осуществлял путем личных связей в эмигрантской колонии и с помощью двух завербованных мною агентов. В последующие годы в качестве подпольного резидента я выстроил сеть политической, дипломатической и торговой агентуры…

Ф. Парпаров (Евгений). 6 августа 1939 г.»

– Правда, что Федор Парпаров имел хорошую коммерческую жилку?  

– Да, он был талантливым бизнесменом. За границей открыл несколько фирм и представительств, которые представляли собой готовую агентскую сеть. Есть его не до конца рассекреченный отчет – о том, как он организовал эту работу по всему миру. Из него видно, что созданные им компании сотрудничали с крупными заводами, производившими в том числе продукцию двойного (военного) назначения.

«19.XI.34 г.

Испанскую контору я открыл в [засекречено] в северной части Испании… Во главе… поставил испанца, который до последнего времени был моим районным агентом. Его характеристика у вас имеется… Контора будет развивать свою деятельность в качестве представителя иностранных фирм в Испании, Марокко и Португалии. Контора будет иметь свой агентурный аппарат в количестве 30 человек… 

В Германии я не ограничился берлинской конторой и открыл еще один пункт в Баварии… Я вошел в соглашении с … заводом, который передал мне руководство торговым отделом…

В Швейцарии я имею представительский договор с концерном часов «Омега» и с другой, менее крупной фабрикой.

Кроме того, имею деловую связь с Лозанской фирмой, которая является представителем по продаже красок баварского завода…

Имею также агентов в Тегеране и Кабуле и занят сейчас организацией агентур в Чехословакии. Бельгии, Дании, Швейцарии, Норвегии и Финляндии…»

– И все это параллельно с вербовками?

– Именно. В документах он характеризовался «как прекрасный вербовщик по своему призванию». Еще там отмечают, что он «смелый, культурный, обладающий выигрышной внешностью». Федор Парпаров владел немецким, английским и частично французским и испанским языками. По имеющимся документам можно сказать, что Федор Карпович входил в элиту советской внешней разведки. В материалах его имя упомянуто рядом с именами людей, безусловно представляющих цвет внешней разведки того времени: Борис Базаров, Наум Эйтингон, Борис Берман, Борис Гордон, Александр Орлов-Никольский…

Из воспоминаний Льва Парпарова о своем отце:

«У моего отца была привлекательная внешность. Ростом он был выше среднего, глаза серые, взгляд проницательный. У отца были ухоженные руки и аккуратная прическа.

Он обладал определенным европейским лоском. Одевался изысканно (носил модные костюмы консервативного покроя, сшитые на заказ). Отец осознавал роль обуви как одного из атрибутов корректного облика. 

Стремясь держать хорошую форму, посещал элитную школу бокса и бассейн (тренажерных залов и бассейнов в Западной Европе в то время уже было много)…»

–​ Некоторые разведчики-нелегалы заключают фиктивные браки. А как было в случае с вашим дедом?

– Первая поездка за границу состоялась в 1925 году, он тогда только закончил обучение на Юридическом факультете МГУ. И уехал уже с семьей – женой и почти годовалым сыном (моим отцом). Бабушка была родом из его родного города Велижа. Ее родители до революции владели там гостиницей.  Интересно, что она была не простой женой разведчика, а его соратницей, напарницей. Недавно я имела возможность ознакомиться с ее личным делом времен Гражданской войны. Раиса Иосифовна сражалась вместе с мужем против войск Колчака на Восточном фронте.  Оказалось, что она была не только делопроизводителем информационного отделения политотдела, но и являлась по чекистской линии сотрудницей Особого отдела Пятой армии. После смерти дедушки Раиса Иосифовна почти 20 лет, ложась спать, неизменно клала под подушку серую кепку деда, в которой они «вместе делали революцию»…

А при жизни она его называла Феденька, а он ее – моя Лебедушка. У них были очень нежные и теплые отношения, они никогда не повышали друг на друга голос.

–​ И она позволяла ему обольщать женщин ради служения Родине?

– Хорошо, что вы об этом спрашиваете. Эта любовная линия меня особенно волновала, ведь о Федоре Карповиче иногда говорят и пишут, что он будто бы был «советским Джеймсом Бондом». Впрочем, о многих выдающихся разведчиках существуют подобные расхожие утверждения.

Из рассекреченных документов видно, что у Федора Парпарова основным агентом была Август (или Августа) – супруга высокопоставленного сотрудника германского МИД. Допускаю, что с ее стороны могли быть какие-то чувства. Как говорится, человеку нужен человек. Агент Августа могла видеть в нем друга, который готов ее выслушать, поддержать. Но! Он сам в переписке довольно сухо ставит ей задачи и дает указания, как действовать. Ни слов нежности, ни обещаний. Возможно, нечто большее и было, однако это никак не отражено в рассекреченных документах. Зато из переписки хорошо видно, что работа с Августой была построена на идейных побуждениях и мотивации ее помощи антифашистам. Конечно, существовал и финансовый вопрос, приходилось Парпарову бороться и с сомнениями своего информатора, но все это, как ни цинично может звучать, технические детали разведки, а не ее результаты. Кстати, скупой на похвалы Центр оценивал информацию, полученную от нее, как «весьма важную и интересную». Эти сведения докладывали лично Иосифу Сталину.

– А как же Марта, Эльза и другие?  

– Первоисточники всех публикаций про Марту и Эльзу, которые многократно использовались и теперь «гуляют» в Интернете, – два очерка по истории советской внешней разведки, которые вышли в 1997 году. В их основе тогда лежал отнюдь не столь обширный объем информации, как сейчас. После рассекречивания новых материалов о Парпарове нам удалось сопоставить информацию о женщинах-агентах. И по датам, по описываемым событиям и личностям выходит, что Марта, Эльза и Августа – это одно и то же лицо, все сходится!

Вот примерная хронология событий. Федор Парпаров познакомился с Августой в начале 1930 года по газетному объявлению, в котором подыскивал себе компаньонку из берлинского высшего общества для бизнеса и журналистских расследований. В те времена такое не являлось чем-то из ряда вон выходящим. Причем Центр долго не мог поверить в ценность источника и его надежность. Думали, что это «подставной агент», и заставляли «Евгения» (таков был оперативный псевдоним Федора) долго и тщательно проверять Августу. Но в конце концов вербовка состоялась, и все заработало довольно четко и слаженно. Евгений даже купил Августе фотоаппарат, научил делать снимки (придумали легенду, что она увлеклась фотографией). И она снимала все документы, которые муж буквально со стола Гитлера приносил домой.

–​ То есть муж ей доверял настолько, что показывал эти документы?

– Нет. Она делала это тайно. Документы он приносил домой, к себе в кабинет, где с ними работал. А после работы прятал в сейф. Парпаров помог ей с подбором ключа к сейфу.

–​ То есть она была двойным агентом?

– Прикрываясь помощью мужу, она работала на Парпарова. А в его лице – на советскую внешнюю разведку. А помощь мужу только способствовала обеспечению ей алиби. Интересно, что это мы говорим о нем как о муже. Сам «Евгений» в одном из своих отчетов презрительно называет его «сожителем». Возможно, потому что и сам немец во время загранкомандировок пытался использовать привлекательную внешность Августы для добывания секретов.

Из письма Федора Парпарова Лаврентию Берии 06.08.1939 г.:

«… Руководство не позволяло мне шире разворачивать работу, опасаясь, что это повлечет за собой провал очень ценного агента «Августа», материал которого докладывался лично тов. Сталину. Лишь в 36 и 37 году в связи с переходом «Августа» в другую страну, я занялся подготовкой новых вербовок…»

–​ И все же в разведке считают Парпарова очень любвеобильным…

– Едва ли это было так. Психологи (а я по образованию психолог) говорят: «Много чувств – мало IQ». Less emotional – more professional. More emotional – less professional. Разведчики по своей профессии люди сдержанные, малоэмоциональные, обладающие исключительным самообладанием. Такие профессиональные качества, как расчетливость, предусмотрительность, решительность, несовместимы с эмоциональной привязанностью.

– Среди агентов Парпарова были и мужчины?

– Конечно. Во время своей командировки в Голландию в 1937 году Федор Карпович завербовал бывшего резидента Секретной службы Ее Величества королевы Великобритании под оперативным псевдонимом «Пинчер». Отношения с ним приобрели дружеский характер; выяснилось, что тот имел свою агентуру, работавшую по военному направлению. Материалы, полученные через нее, касались строительства аэродромов и посадочных площадок, сведений о береговой обороне Пиллау и работы судостроительных верфей. Тогда, в конце 30-х годов, накануне Великой Отечественной войны, это было очень ценно. Документы, которые получали от Пинчера, так же, как и материалы от Августы, попадали на стол самого И.В.Сталина.

Августа и Пинчер – два важнейших источника развединформации, о которых мы точно знаем. Но наверняка был кто-то еще. Ведь в документах упоминается значительно большее число.

А вообще у Федора Парпарова изначально, когда он попал в Берлин, была задача понять: насколько нацистская партия там укрепляется, чем она руководствуется и какая военно-политическая задача есть в целом у Германии. По этим вопросам он  передал в Центр около 3000 листов ценнейшей информации.

– Прежде чем перейти к самому тяжелому периоду жизни разведчика, скажите: а ваш отец в детстве не догадывался о работе родителей?

– Он учился в иностранных школах (преимущественно в Швейцарии), по-русски не говорил до 14 лет, так как его ребенком вывезли в Германию. Частые переезды – Германия, Швейцария, Испания, Франция, снова Германия – через время для мальчика стали привычными, так же как и частая смена фамилии. Но в какой-то момент стал понимать что-то. Однажды он спросил у своего отца, почему тот себя странно повел в ресторане (спрятался за газетой). Был случай, когда Федор Карпович его оставил одного посреди города и на некоторое время исчез. Когда вернулся, сын спросил: «Папа, ты что – шпион?!» Тот ему ответил, что занимается антифашисткой деятельностью.

«Раинька, Раинька, как же они меня мучили!»   

–​ Ваш отец вспоминал, как арестовали Федора Карповича?

– Да. Ему тогда было 14 лет. В октябре 1937 года разведчика срочно вызвали из-за границы в Москву (по планам начальника ИНО А.А.Слуцкого, он должен был возвратиться со специальным заданием). Отец говорил, что добирались до СССР они долго, меняли гостиницы, паспорта… В столице поселились в гостинице «Москва». На 27 мая 1938 года Парпарову был назначен прием у наркома Ежова. По воспоминаниям отца, Федор Карпович тщательно готовился, был сосредоточен, радостно взволнован. Он не рассчитывал на награды, хотя отлично осознавал, что проделал большую работу, у него на связи ценнейшие агенты, он проник в высшие эшелоны немецкой политической и военной иерархии. Ни о чем плохом он и не думал. Ожидал, возможно, каких-то поручений, значимых для себя, потому что планировалась еще одна командировка. И вот он в этом приподнятом, торжественном настроении, чисто выбритый, ушел и не вернулся…

Мой отец в своей рукописи пишет (как и сам Федор Карпович в письме наркому), что вина за необоснованный арест лежит на Зельмане Пассове, который возглавил Иностранный отдел после смерти прежнего руководителя Абрама Слуцкого.

В 4 часа утра следующего дня в дверь номера гостиницы «Москва» постучались с обыском. Так семья узнала, что Федор Карпович арестован. Первое время он находился во внутренней тюрьме здания НКВД на Лубянке. Потом его перевели в «Лефортово» (перед освобождением была еще и «Бутырка»). Он содержался в одиночной камере, а до этого несколько суток провел в узком вертикальном железном ящике, в котором практически невозможно было пошевелиться. У него сильно отекали ноги, и если бы не ботинки, которые были на два размера больше, он не смог бы ходить. Его лишали сна, еды и питья. Избивали и угрожали расстрелом, заставляя оговорить себя и предать своих товарищей. В знак протеста против произвола и применения пыток во время следствия Парпаров объявил голодовку и написал рапорт на имя начальника тюрьмы с требованием заменить следователя. Он потом говорил жене: «Раинька, Раинька, как они меня мучили!»

–​ А как же семья это пережила?

– Мой папа, тогда, напомню, подросток, дважды отправлял письма Сталину. В первый раз – на немецком языке (он на нем разговаривал до последнего дня лучше, чем на русском, а на русском не всегда мог правильно подобрать глаголы, говорил, к примеру, не «штаны порвались», а «штаны поломались»). Просил разобраться в деле его отца, верного сына своей Родины. А потом написал второе письмо и так же отнес его в приемную НКВД по адресу: Кузнецкий Мост, 24, и бросил в ящик. Наверное, эти письма никто всерьез не рассматривал.

Бабушка очень сильно переживала все происходящее. К тому же нужно было как-то выживать. Первое время она распродавала свои вещи. Благо в Москве работали комиссионные магазины, и был велик спрос на иностранную одежду, украшения. Потом она вспомнила о том, что училась в Институте красоты в Париже, и начала заниматься косметическим делом прямо на дому. Постепенно обзавелась клиентурой, среди которой были известные в те времена московские театральные актрисы (она им делала какие-то масочки, процедуры).

–​ Следствие шло больше года?

– Да, судя по материалам дела, с 28 мая 1938 года по 30 июня 1939 года. Допросы чаще были ночные – начинались обычно в 23.00 или даже позже и заканчивались в 3-4 утра. Парпарову вменяли шпионаж в пользу Германии. Он рассказывал на допросах, что его действительно вызывали в гестапо, пытались вербовать, но безуспешно. На том и стоял, кто бы его ни допрашивал, а следователей сменилось не менее пяти. Признаний в шпионаже от него не удалось добиться никому.

Из рассекреченной СВР справки 5 (Иностранного) отдела 20.8.1939 г.:

«Темными пятнами в биографии являются случаи его вызова в полицию. В первый раз, в декабре 1930 года Парпаров был вызван на свидание на частную квартиру с двумя сотрудниками полиции. Целью свидания была вербовка… 

В январе 1934 года Парпаров был вызван в Гестапо якобы по доносу, что является членом компартии. В Гестапо Парпарова расспрашивали о состоянии его дел, интересовались его доходами. По словам Парпарова, после непродолжительного разговора сотрудники Гестапо решили, что донос был ложный, и его отпустили».

–​ Как его выпустили?

– 30 июня 1939 года Берия подписал документ об освобождении Федора Карповича. Папа рассказывал, как во двор дома на улице Короленко, где тогда жила семья, въехал большой черный лимузин «ЗИС-101». Из него вышел Парпаров, в потрепанной одежде, с заплаткой на штанине. Он исхудал, осунулся, лицо его было серого цвета. Пребывание в тюрьме оставило в его душе заметный след, однако арест не мог поколебать его  веру и преданность делу, которому он служил. На протяжении нескольких месяцев он настойчиво пытался восстановиться в рядах чекистов, вернуться к работе. Это было непросто: оперативные материалы о его заграничной работе пропали. Когда начались гонения на разведчиков, ряд документов был уничтожен, в том числе связанные с Федором Карповичем. И вроде получалось, что он никто, и звать его никак.

Вот в одном из документов его коллеги описывали, что он делал до ареста под оперативным псевдонимом «Евгений»:

«Агентура, связанная с нами через «Евгения», давала ряд важнейших материалов…

Сводка о посылке офицера германской разведки Целлариуса в Эстонию для выступления задания отдела контрразведки германского военного министерства.

Сводка о закулисной политике Германии по вопросу войны в Испании, о планах Германии о насильственном присоединении Австрии…»

Федор Карпович написал обращение к Сталину, и вскоре его восстановили.

Интересно письмо, которое Парпаров написал народному комиссару внутренних дел СССР Л.П.Берия в августе 1939 года. Он достаточно образно описал, какими качествами в его представлении должен обладать настоящий разведчик, раскрыл секреты своей работы в подполье. Прямо настоящее учебное пособие для будущих разведчиков на четырех листах! Стоит, наверное, привести выдержку из него:

«…К сожалению, работники 5-го отдела не спешат с дальнейшим использованием меня. Они подчеркивают, правда, мой большой опыт и мою стойкость перед лицом врагов, но, тем не менее, предлагают работу в другом учреждении…

Мне кажется, это основано на опасении, что я затаил обиду в связи с арестом. Работники отдела прямо ставили мне этот вопрос.

Должен со всей категоричности сказать, что никакой обиды нет. Нельзя ни минуты сомневаться в этом. 

Именно честь и достоинство советского человека давали мне силы устоять в условиях лефортовской тюрьмы против требования о «признании», которое предъявлялось мне 3-м отделом.  

Я считаю, что мой арест являлся или диверсионным актом, или же был подсказан людьми, мало разбиравшимися в обстановке подпольной разведывательной работы. Поэтому вопросы 3-го отдела страдали неопределенностью и метафизичностью.  

Мне говорили, что полиция безгранично господствует над невозвращенцами, а следовательно, я, как невозвращенец, должен был находиться в полной зависимости от полиции…

Меня спрашивали, почему я не был выслан из Германии в то время, как другие работники подвергались высылке. Я останавливался в тупике перед этими вопросами.  Ведь неуловимость является основой подполья. Ведь сохранить себя и людей является главной задачей разведчика. Ведь провал не является положительным качеством…

Разведчик не рыбак, который забрасывает невод и остальное предоставляет судьбе. Разведчик должен уметь комбинировать, лавировать, перестраивать работу и менять методы…

Оперативную работу я вел методически, со всей осторожностью и осмотрительность. Каждый шаг был рассчитан, каждая ошибка учтена…»

Куратор Паулюса

«Тов. Берия. Сов. Секретно.

Рапорт

В целях установления связи с агентом «Август» прошу вашего распоряжения о командировке в Эстонию Парпарова Федора Карповича.

22 июля 1940 г.

Зам. начальника 5 отдела НКВД Судоплатов»

–​ Первым делом Федор Карпович попытался восстановить связь с Августой?

– Да, и материалы об этом свидетельствуют. Сам он подготовил документ, где расписал, что будет говорить Августе:

«Сов. Секретно. 

Основные вопросы беседы при первом свидании с «Август», обосновывающие произошедший перерыв в их связи.

1. С 1 апреля 1938 года уехал в Китай, откуда не мог выбраться в течение 2-х лет.

2. Приехал в Москву в апреле 1940-го

3. Было принято решение другого работника не посылать к ней, а ждать моего возвращения…»   

–​ Про Августу можно было бы еще много говорить… Но в годы войны Парпаров явно занимался и другими задачами. 

– Да. В октябре 1941 года, после недолгого пребывания в рядах знаменитого ОМСБОН, последовала командировка по нелегальной линии в Швейцарию через Иран для восстановления законсервированных из-за войны контактов, в том числе в соседней Франции. Любопытный момент: накануне он совершил тренировочный парашютный прыжок, думал, его будут забрасывать за фронт. Однако папа не поверил, что в Швейцарии этот опыт деду пригодится. И оказался прав: Федор Карпович отправился туда обычным самолетом из Ирана. Своего рода рейс из фильма «Тегеран-43», но в обратном направлении. С другой стороны, в одном из рассекреченных документов упоминается служба Парпарова-старшего в рядах 4-го управления НКГБ, которое возглавлял легендарный Павел Судоплатов. Возможно, эта неизвестная страница его биографии еще ждет своего исследователя.

Все, что, возможно, не реализовал Федор Карпович на открытом либо тайном фронте борьбы с нацизмом, с лихвой наверстал его сын Лев. Он не только переводил допросы немецких военнопленных в штабах фронтов и армий, но и участвовал в боевых действиях (и в Сталинградской битве).

Символично, что отец и дед встретились на Нюрнбергском процессе.

–​ Расскажите, как это было?

– На Нюрнбергском процессе мой папа был военным переводчиком в составе советской делегации. А дед после пленения фельдмаршала Паулюса стал его «куратором» как будущего важного свидетеля. Ветеранская газета «Самарские чекисты» опубликовала интересный материал о «разговорах», которые с немецким военачальником вела разведчица и переводчица родом из Самары, 24-летняя Марина Кирина. И работала она не одна. Вместе с ней упомянут не кто иной, как полковник Парпаров Федор Карпович. Уже летом 1943 года Паулюс вступает в национальный антифашистский комитет «Свободная Германия». Руководство гитлеровского рейха, естественно, знало о пленении фельдмаршала, но всячески скрывало это от армии и от народа. Его появление в 1946 году на Нюрнбергском трибунале над главными нацистскими преступниками стало мировой сенсацией. Свидетель, которого сопровождал Парпаров, служивший тогда в Главном управлении НКВД СССР по военнопленным и интернированным (ГУПВИ), преподнес на процессе сенсацию, рассказав, что план нападения на СССР, в разработке которого он непосредственно участвовал, был готов уже к ноябрю 1940 года. Таким образом, версия защиты о якобы «предупреждающем ударе» Германии с треском лопнула.

…И вот отец и сын Парпаровы встретились в коридоре здания. Как отец вспоминал – на одно лишь мгновение их взгляды пересеклись, и все. Общаться они не имели права. Но только в той конкретной ситуации – иначе не было бы рукописи Льва Парпарова.

Фото: pixabay.com

Ева Меркачева

“Московский комсомолец”