Нерусские русские святые
В середине далекого XIII века из славного города Любека в Великий Новгород по торговым делам прибыл некто Прокопий. Может, его ранее звали иначе (сегодня трудно представить немца с таким именем), но в нашу историю он вошел как Прокопий Устюжский. Это был купец, а путь в Новгород для немцев был проторенным. Ганзейские города торговали с Новгородом (на изрядную зависть прочим русским землям) весьма оживленно. «Кошелек Руси» называли эту республику. Наш житель Любека походил по церквям Новгорода, подивился красоте церковных служб, изумился количеству храмов, заслушался воскресными перезвонами и… не вернулся домой. Раздал имущество, как патерики возвещают, и стал монашествовать. Когда преуспел в молитвах и появилась слава от народа, стал юродствовать. А затем и вовсе сбежал из полюбившегося Новгорода. Добежал до Вологодчины, до Великого Устюга, где окончил жизнь, не оставляя трудов юродства. Чудотворец и прижизненный, и посмертный. Божий человек. Русский святой. Природный немец. Земляк Гюнтера Грасса и Томаса Манна.
Пойдем еще чуть далее. Где-то в начале XV века уже не из славного Любека, но из славного Бранденбурга, и не в славный Новгород, но в не менее славный Ростов Великий зачем-то пришел немец-католик. Имя его до принятия Православия нам неизвестно. В Православии же он почитается как Исидор Ростовский. Тоже, кстати, юродивый. Прозорливец при жизни, он за точную исполняемость своих предсказаний был наречен в народе Твердислов. Память его посмертную после крепко чтил Иоанн Грозный, вообще-то не особо жаловавший немцев за уже появившуюся в его времена «лютую люторскую ересь».
У нас как-то общим местом в подходе к истории считается, что это наши люди с удовольствием бежали из своей «домашней тюрьмы» в мир соблазнов и удовольствий западной цивилизации. Тем, мол, у нас нечего делать. Чего здесь искать? «Унылые огни печальных деревень»? Ну, разве что повоевать, или денег заработать на торговле, или скрыться в наших широтах от беды на собственной родине. Но вот вам уже целых два чистых немца, пришедших на Русь за Духом Святым, хотя Он и дышит, где хочет. Причем оба приняли на себя тяжелейший вид христианского подвижничества – юродство, и в нем стяжали святость. Два! Погодите. Будет и третий.
Лет через сто после Исидора в том же Ростове Великом был еще один немец. У нас его звали Иоанн по прозвищу Власатый. То ли он стопами Исидора шел в сторону озера Неро, то ли эти редкие для всей вселенной избранные души какой-то особый Промысл Божий вел с Запада на Восток, но вы удивитесь… Этот немец тоже вел жизнь юродивого и имел дар исцелений, за что его именовали не только Власатым, но и Милостивым. Отмечен тем, что не расставался с Псалтирью. Читал ее постоянно. С нею и погребен. Псалтирь, между прочим, на латинском языке. Время упокоения – год 1581. До смуты XVII века оставалось совсем немного.
Вы только вдумайтесь, возлюбленные! Вдумайтесь и улыбнитесь. А может, и засмейтесь от радости и удивления. Может, и испугайтесь. Немцы плывут и идут сюда к нам, в эти «скудные селенья», в это вечное бездорожье и суровый климат. Идут к народу для них чужому, и сегодня-то не очень мягкому, а уж тогда… Идут гуськом, как пилигримы, из столетия в столетие, чтобы здесь, среди массовой безграмотности, читать на латыни Псалтирь, ночевать на папертях, кормиться подаянием и молить Бога за всю вселенную! Наши ведь, когда на Запад ехали и едут, то вовсе не молиться едут. Ой, не молиться. А эти! Так, может, они оттуда, из Любека и Бранденбурга почуяли и поняли в нашей земле и истории нечто такое, чего мы, живя здесь, не чуем и не понимаем? И случалось это с некоей регулярностью еще в незапамятные времена, до Чайковского и Достоевского, до буйного цвета русской культуры, понятной Западу, до всех рассуждений о загадочной русской душе.
У этой темы есть много продолжений и ответвлений. Потому что и после шли на Русь голландцы и шотландцы, французы и немцы. В разные времена шли и сейчас идут. По велению авантюрного характера, за деньгами или славой, ради интереса или по соображениям личного характера. Одни приходят и уходят. Другие приходят и остаются. И те, что остаются, часто бывают лучше тех, кто здесь родился. Потому что чужеземной душой своей они различают благоухание там, где природный русак давно принюхался. И эти новые, неожиданные братья наши как-то совершено по-особому, с нездешней остротой и глубиной чувствуют красоту и силу русской земли и русской веры. Картавя или грассируя, они говорят: «Я русский и православный!» – и слова эти дорогого стоят. Во всю историю нашу так было. А Серафим Вырицкий говорил, что до самых последних времен так будет.