Мифология деидеологизации в контексте теории «мягкой силы»
Автор концепции «мягкой силы» политолог Дж. Най определяет её как «способность получать желаемое при помощи привлекательности, а не силы или денег» [9, с. 35]. «Мягкая сила» как средство идеологического влияния существовала практически всегда. Но ее значение существенно выросло именно в ХХ в., отмеченном чрезвычайно высоким уровнем идеологизации международных отношений. Мы можем сколько угодно спорить о правильности или ошибочности тех или иных идеологий, но отрицать тот факт, что СССР имел союзников не только по принуждению, но и по убеждению, нельзя. Ключевое в «мягкой силе» – это имидж государства [1, с. 7], который во многом и составляет ее миф.
В политологических исследованиях под жесткой властью чаще всего подразумеваются силы военного, экономического, административного, правового и иного принуждения. Как отмечает О.Ф. Русакова, «субъективно власть, обозначаемая термином hard power, воспринимается как давление и диктат внешних сил, которым субъекты вынуждены уступать и подчиняться в силу материального и социально-статусного превосходства источников hard power. Сила «мягкой» власти (soft power), напротив, действует таким образом, что субъект свободно и добровольно ей подчиняется, воспринимает ее предписания как результат своего самостоятельного выбора. «Мягкая» властная сила достигает своих стратегических целей, не прибегая к внешнему материализованному насилию. Ее инструментами влияния выступают, в первую очередь, символы и идеи [4, с. 174]. Однако существует и другая точка зрения на мифический характер роли механизмов влияния идей в современном мире.
Сторонники так называемой теории «деидеологизаци» (А. Гидденс, С.М. Липсет, Ф. Фукуяма, С. Хантингтон и др.) считали, что в настоящее время роль социальных идей неуклонно снижается. Так, один из представителей теории «деидеологизации» С.М. Липсет, считал, что все фундаментальные проблемы современного общества были успешно решены: рабочие получили социальные права, консерваторы приняли «государство всеобщего благоденствия», а демократические левые согласились с тем, что чрезмерное вмешательство государства в жизнь страны несет больше опасностей для свободы, нежели экономических выгод. Это триумф демократической социальной революции на Западе положил конец политическим и идеологическим разногласиям внутри этих стран.
По мнению С.М. Липсета, не следует путать окончание острых политических конфликтов с исчезновением классовых разногласий как таковых. Данные конфликты продолжатся и в будущем, но это будет уже «демократическая борьба, без идеологий, без красных флагов, без Майских парадов. Что, конечно, может разочаровать многих интеллектуалов, которые способны участвовать в политике лишь как идеологи, либо как критики существующего статус-кво» [8, с. 406–408]. По мнению, Э. Гидденса, многие классические идеологии сейчас уходят в прошлое. «Так, социализм работал более или менее нормально до тех пор, пока общество было гетерогенным. Поэтому имелась возможность подчинения сложных общественных систем (например, экономики) определенному руководящему органу (государству). По мере усложнения социальной структуры, такое подчинение стало невозможным.
Что касается консерватизма, то в условиях посттрадиционного общества, основной постулат данной идеологии – сохранение (консервация) сложившихся традиций и образа жизни – также утрачивает свое значение. Все это обнажает очевидную несостоятельность т.н. «основных» идеологий в современном обществе» [6, с. 11]. По утверждению Ф. Фукуямы, либерализм сейчас одержал победу над всеми своими идеологическими противниками. Некоторые противоречия остаются, но ценности индивидуальной свободы, частной собственности, веротерпимости и т.д. постепенно завоевывают признание по всему миру. «По мере того, как растет качество жизни, население становится все более космополитичным и образованным, а общество достигает определенного равенства возможностей, соответственно, люди начинают требовать не только богатства, но и признание своего статуса – престижного модуса «институционального отправления номенклатуры функций социального пребывания» [2, c. 144]. Свобода для них в этом случае становится главной ценностью» [5, с. 19–20]. Некоторые авторы [7, с. 138–145] считают, что в настоящее время идеология является инструментом борьбы лишь в руках маргинальных групп, сопротивляющихся становлению глобального общества. «Маргинальные группы, вытесненные на периферию коммуникационного пространства («communication poverty») могут стать носителями жестоких и агрессивных по своей сути идеологических предрассудков» [7, с. 141].
Во многом мифологичный, как мы считаем, тезис о «деидеологизации» современного общества не может быть принят по нескольким причинам. Во-первых, в современном мире существует слишком много различий для того, чтобы говорить о единстве идеологических воззрений. Даже внутри либеральной идеологии произошло размежевание на сторонников «государства всеобщего благосостояния» и «неолибералов». Во-вторых, триумф одной идеологии (в данном случае, либерализма) еще не является доказательством того, что идеология как явление должна исчезнуть. Есть все основания полагать, что глобализация современных политических процессов и торжество западной идеологии либерализма не унифицируют мировое сообщество, а наоборот, усиливают стремление отдельных этносов, социальных групп и стран сохранить свое место в мире за счет формирования собственных идентичностей и продуцированию своих мифоидеологических систем. Как справедливо заключает О.Ф. Русакова, идентичность как «мягкая» сила, которая приводит к сплочению людей в одно солидаризированное социальное целое – это один из мощных властных ресурсов [2, с. 119]. Таким образом, «мягкая сила» как инструмент достижения целей с опорой на идеи и идеологию всегда была и будет важным феноменом политических коммуникаций.
Литература
1. Косачев К.И. Вступительное слово: «Мягкая сила» России: теория и реальность // Вестник международных организаций. Т. 9. № 2 (2014). С. 5–8. 2. Маленко С.А. Некита А.Г. Археология Самости: архетипические образы осуществления Человеческого и формы его социального оборотничества. Монография. Великий Новгород, 2008. 298 с., 26 ил. 3. Русакова О.Ф. Дискурс soft-power во внешней политике // Вестник ЮУрГУ. №32 (291). 2012. С. 118–121. 4. Русакова О.Ф. Концепт «мягкой силы» в современной политической философии // Научный ежегодник Института философии и права Уральского отделения Российской академии наук. 2010. Вып. 10. С. 173–192. 5. Fukuyama F. End of History and the Last Man. Penguin Books, 1992. 600 p. 6. Giddens A. Beyond Left and Right: the Future of Radical politics. Polity Press, 1994. 288 p. 7. Keane J. Global Civil Society? Cambridge: University Press, 2005. 23 p. 8. Lipset S.M. Political Man. Heinemann, 1969. 432 p. 9. Nye J.S. The Future of Power. New York: Public Affairs, 2011.v. 320 p.
Смирнов В.А.