Новгородские исторические записки от Виктора Смирнова. Записка сто восемьдесят четвёртая: «Государева невеста (продолжение 2)»
Мы продолжаем серию публикаций на тему истории Великого Новгорода и Новгородской земли авторства историка и писателя Виктора Смирнова. Материалы публикуются с разрешения автора.
Государева невеста (продолжение 2)
Смотрины длились еще две недели. Девы скучали и нервничали. Их успокаивали тем, что забракованные тоже не останутся в накладе. Их выдадут за опричных начальников, а тех, кому не найдется жениха, одарят подарками и отправят восвоясы. Некоторые после смотрин не возвращались. Всезнающая Домна говорила, что царь взял их на блуд, а потом выдаст замуж с хорошим приданым. К середине июня из двух тысяч было отобрано двадцать четыре. Отобранных крутили так и этак, готовя к последнему выходу. Вместе с царем смотреть невест должны были обе думы, земская и опричная, а также митрополит и знатнейшие вельможи.
В тот день их подняли чуть свет. Мыли и красили особо тщательно. Ближе к полудню привели во дворец, посадили в просторных сенях и велели ждать. Взволнованная Чоботова который раз обсказала, что делать и как отвечать на расспросы. Наконец из дверей появился спальник Годунов, призывно махнул рукой. Двадцать четыре девицы гуськом потянулись в парадную залу. Впереди утицей семенила Чоботова.
Испытание началось.
Сначала они трижды прошли перед царем и гостями, показывая наружную стать. Потом чинно расселись на общей лавке и стали ждать очереди. Услышав свое имя, каждая девица выходила на середину залы, кланялась сначала государю, потом сидевшим вдоль стен гостям на все четыре стороны. Рассевшиеся вдоль стен гости: думцы, бояре, ближние государевы люди придирчиво как барышники осматривали разодетых и размалеванных красавиц, перешептывались меж собой. Иноземные советники лифляндские дворяне Иоганн Таубе и Элерт Крузе переглянулись.
– Коровий базар, – иронически шепнул Таубе.
Крузе подавил смешок.
Чтобы отличать девиц, у каждой был в руках платок своего цвета. Держались по– разному. Одни отчаянно трусили, жалко улыбались, глядели потерянно, другие, побоевей, выступали смело. В простых вроде бы испытаниях раскрывался нрав, проступала порода. Каждую деву спрашивали, чья она дочь, какого роду, знает ли грамоте и письму. Митрополит вопрошал из Священного Писания, девы читали «Отче наш». Потом земцы загадывали загадки про девицу в темнице, про зайца, про гром. Забавой оживился царь, под общий смех загадал скабрезную:
– Черный кот Матрену трет. Матрена хохочет и еще хочет. Это что?
Спрошенная девица недоуменно хлопала глазами. Царь осерчал, грозно повел очами, дева сомлела, стала валиться набок.
– Экая дурища несмышленая, – недовольно скривился царь.—Аль не видела как блины пекут? Матрена – то сковородка, черный кот – квач с маслом.
После первых испытаний дев вывели в соседнюю комнату. Час спустя вышел дворецкий и зачитал список двенадцати, допущенных к дальнейшим испытаниям. Счастливую дюжину вновь вывели в палату. Откуда ни возьмись выскочили скоморохи. Ударили бубны, заверещали варганы, загнусавили волынки.
– А ну– кось, спляшите, красны девицы! – приказал царь. Появились плясуны, кречетами подлетели к девицам, приглашая к пляске. Преодолевая смущение, девы принялись притопывать, помахивать платками, помаргивая и поводя бровями. Любившая и умевшая плясать Марфа, подбочась, павой проплыла по палате, выбила каблучками дробь у самого трона. Царь узнал ее и ухмыльнулся, вспомнив.
Поначалу Марфа все делала машинально, но постепенно азарт соперничества захватил ее. Это напоминало ей привычные новгородские игры на лугу у Аркадских озер. Там парни и девки бегали взапуски, играли в салки, пели и водили хороводы, старые бахари рассказывали притчи и загадывали загадки. Куда труднее пришлось девицам знатных родов. Вся их коротенькая жизнь проходила взаперти в родительских теремах, они почти не видели посторонних мужчин, и теперь робели на чужих людях.
После пляски девиц вывели в гардеробную. Сноровистые служанки раздели их донага, обтерли душистой водкой и переодели в дорогие шубы. Малое время спустя, провожаемые восхищенными взглядами гостей, девы вернулись в гардеробную для нового переодевания.
Второй выход был в царицыном уборе. Когда служанки, закончив, отступили в сторону, Марфа ощутила на своих плечах огромную тяжесть. Унизанный жемчугом наряд весил не менее пуда. На голову давил тяжелый золотой венец. Виски были больно стянуты к глазам. Но зато, когда двенадцать цариц в раззолоченных одеждах тихой поступью вошли в палату, гости благоговейно прижмурились от исходящего от них радужного блеска. С надменных физиономий Элерта и Крузе сползла скептическая ухмылка.
Наступил третий, последний, выход. Девицам сказано было одеться каждой на свой лад, дабы углядеть их вкус в одежде. В сутолоке гардеробной, подгоняемые Чоботовой, девы метались бесшумными молниями среди набитых нарядами сундуков и ларей, наперебой хватали уборы и драгоценности, примеряли у венецианских зеркал, с сожалением откладывали и устремлялись на новые поиски. Захваченные общим порывом Марфа и Домна схватили один убрус, неуступчиво потянули каждая к себе, но, встретясь взглядами и опомнившись, враз отпустили убрус, улыбнувшись друг дружке.
Эта маленькая стычка отрезвила Марфу. Вспомнила царевы слова: краса как икона, негоже ее за окладом прятать. Придирчиво перебрав вороха одежды, выбрала ловко обвившее тело платье тончайшего ярко– синего бархата, накинула сверху легкий опашень, окаймленный бобровым пухом, вместо тяжелого венца надела кружевную кику с жемчугами, выпустила из– под простого полотняного убрусника золотые косы. Из драгоценностей выбрала алмазные серьги, разноцветными лучиками подсветившие лицо да алмазный же перстенек на палец. Обула легкие замшевые сапожки на высоком каблуке, сделавшие ее еще выше и стройнее. В руку взяла белый кружевной платок.
По тому как ревниво оглядели ее соперницы Марфа поняла, что оделась правильно. Большинство девушек перерядили себя, спрятав за роскошными одеждами свое главное богатство – девичью прелесть. И только она да еще Домна Сабурова не поддались искушению, и теперь выступали из своих одежд как из дорогой рамы.
Начались последние испытания. Марфа была как в чаду, мелькали блестящие глаза, что– то делала, кланялась, отвечала. Между разубранных девиц она казалась полевым цветком среди пышных оранжерейных букетов. Дивно хороша была в тот день Домна. Ходила павой, глядела из– под руки темно и загадочно, говорила грудным волнующим голосом.
Напоследок всем девицам предложили поднести государю чару с вином. Надо было подойти с серебряным блюдам к государю, с поклоном подать ему чару, дать выпить, потом вытереть ему утиркой губы и подставить губы для поцелуя. У многих девиц дрожали руки, княжна Сицкая уронила поднос, облила вином дорогое платье. Марфа и тут справилась. К царю она решила про себя относиться как к строгому батюшке, и почти перестала его бояться.
На этом испытания закончились. Девиц удалили из палат и отправили в свои покои ждать судьбы. Одни девицы нервно ходили из угла в угол, другие плакали. Домна Сабурова глядела в окно расширенными глазами, часто дыша, не в силах успокоиться от пережитого. Марфа сидела на своей постели, уронив руки на колени, раздавленная страшной усталостью, еще не веря, что все уже позади.
...Меж тем в думской зале стоял лай превеликий. Земцы отстаивали всяк свою. Захарьины– Юрьевы хотели воротиться ко двору через княжну Сицкую, сестру погибшей жены Мишки Черкасского. Воронцовы проталкивали княжну Анастасию. Стародубский род Салтыковых сходился на Марии Палецкой. Татевы, последние суздальские князья, хотели Катерину Ногтеву. Опричные думцы до поры помалкивали, опасливо поглядывая в сторону Малюты. Тот многозначительно молчал. Все уже было с царем переговорено. Скуратов убеждал царя остановить выбор на Марфе Собакиной. Довод был простой. За знатными девицами стояли старые роды, ревниво следящие друг за другом. Возвысишь одних – обидишь других. А тут никому не известные худородные Собакины. Опять же будут знать свое место, ходить по струнке. Да и девка уж больно хороша, на покойную царицу Анастасию схожа. Это было правдой. Когда Марфа вышла в любимой настасьиной шубе царь вздрогнул – будто ожила голубица...
Но выбор свой царь определил не по воспоминаниям. Малюта прав: нельзя возвышать ни один из посеченных им лучших родов. Коль уж не вышло породниться с королями, породнюсь с народом. Скажут: ай– да батюшка царь! Не погнушался, из простых взял. Да и безродным опричникам ближе безродная Марфа. Опять же девка и впрямь хороша. Впервые за много лет царь не почувствовал при виде красивой женщины похотливого желания овладеть ею, зато сладко, как в молодые годы, заныло в груди и потеплело на душе.
В невесты сыну царь выбрал Домну Сабурову. Сабуровы род незнатный, но известный, на дворцовый расклад сильно не повлияют. Породнившись с ними царь покрывал отцов грех за незаконный развод с неплодной Соломонией, а, главное, пресекал росказни про якобы родившегося у Соломонии после пострига законного наследника.
Царь скучающе оглядел разошедшихся думцев и стукнул посохом в пол. В упавшей тишине громко назвал имена обеих нареченных, своей и наследника. По палате пронесся вздох разочарования. Царевич Иван вспыхнул от унижения (отец с ним даже не посоветовался), смешанного с внутренней радостью – Домна Сабурова ему глянулась.
Митрополит Кирилл одобрил выбор важным наклонением головы, хотя в душе он был тоже обижен – с ним тоже не посоветовались.
...Аграфена Чоботова побитой собакой вползла в девичью. Пала перед Марфой на колени, возопила дурным голосом:
– Государыня– матушка!
Марфа не вдруг поняла, что произошло и почему ей на шею бросилась смеющаяся Домна и почему застыли с приторно– фальшивыми улыбками на раскрашенных лицах десять ее соперниц. Поняв, залилась слезами. Почему она плакала, Марфа и сама не знала, просто плакала взахлеб, по– детски, и все не могла успокоиться.
Потом ее и Домну Сабурову позвали в думскую палату. Царь сошёл с трона, подал Марфе платок и кольцо, нарек своей невестой. Вслед за отцом наследник подал платок и кольцо зардевшейся счастливой Домне.
Обручение было назначено на 23 июня.