Орест Мартышин. Судьба Новгорода в общественной мысли и исторической литературе России и Запада
Вторая часть очерка Ореста Мартышина "Судьба Новгорода в русской общественной мысли и исторической литературе России и Запада". Первую часть можно прочесть здесь. Текст приводится по изданию: Мартышин О.В. Вольный Новгород. Общественно-политический строй и право феодальной республики. — М.: Российское право, 1992. — 384 с.
Для большинства русских либеральных историков середины прошлого [XIX-го - прим.] века характерны признание Новгорода носителем общинного (родового) быта, утверждение, что этот быт себя исчерпал, зашел в тупик, что Новгород обречен был на падение вместе со всеми уделами, преувеличение власти князя в Новгороде. Сильные и слабые стороны русских либеральных историков нашли здесь свое выражение. С одной стороны, элементы историзма, сказавшиеся в понимании неизбежности замены удельно-вечевого быта единым государством, отказ от схематического противопоставления двух форм правления — республики и монархии. С другой — полное пренебрежение к эволюции общественно-политического строя Новгорода, если не считать рассуждений о своевольстве, беззаконии и упадке добродетелей или о том, что община изжила себя. Новгород объявляется народовластием, но не на государственной, а на общинной основе.
Переход от общины к республике, от первобытно-общинного строя к государственности, с социальным расколом, который этот переход обусловил, остался незамеченным. Лишь революционный демократ Н.В. Шелгунов отметил внутренние конфликты между бедностью и богатством, между властью и бесправием, свойственные новгородской общине. Следующий крупный шаг в изучении новгородской темы был сделан В.О. Ключевским. С его именем связано обращение русской исторической науки к социально-экономическим проблемам. Будучи буржуазным либералом, противником как самодержавия, так и революции, Ключевский дал во многом реалистическую оценку политической истории Новгорода, стремясь вывести ее из экономических условий. Следуя уже сложившимся в русской литературе традициям историзма, он исходил из прогрессивности и неизбежности объединения Руси, и это уберегло его, несмотря на явную антипатию к политическому строю России конца XIX века, от абстрактного противопоставления республиканского и монархического принципов. Он объясняет слабости государственных учреждений Новгорода глубоким антагонизмом между имущими и неимущими, столкновениями между центром и периферией, распылением власти. Для Ключевского Новгород не является символом народоправства. За формами вечевой демократии он различает контуры боярского совета, скрытой пружины власти.
Полагая, что древнерусские города «были созданы успехами внешней торговли Руси», Ключевский видит главным образом в торговле и основу политических учреждений Новгорода. Это не помешало ему отметить ускоренные темпы закрепощения крестьян в Новгороде, но все же процессы феодализации до известной степени отодвигались на второй план. Интерес к социально-экономическим проблемам — характерная черта русской исторической науки конца XIX века. Следует отметить две капитальные монографии профессора Варшавского университета А.И. Никитского, посвященные истории экономического быта и церкви в Новгороде. Переход к марксизму в русской историографии связан с именем ученика Ключевского М.Н. Покровского. Его «Русская история с древнейших времен», написанная накануне первой мировой войны и неоднократно переиздававшаяся при Советской власти, представляет собой первую попытку создания марксистского курса отечественной истории.
Придерживаясь близких Ключевскому взглядов по вопросу о происхождении и характере русских городов, Покровский обогащает их марксистскими представлениями о классовой борьбе и общих закономерностях исторического процесса. Ему принадлежит немало интересных и поучительных соображений, касающихся социального и политического строя Новгорода. Он поднял важную проблему сравнительного анализа Новгородской республики и вольных городов Западной Европы. Однако увлечение торгово-капиталистической теорией не позволило ему оценить значение феодальных устоев, а с ними и своеобразие русской феодальной республики, в частности, в том, что касается эволюции государственного строя. Специально применительно к Новгороду и периодизации его политической истории взгляды Покровского были подвергнуты критике А.В. Арциховским. Советские историки стремились применить к изучению средневековой Руси представления о феодальной общественно-экономической формации, о закономерностях и этапах ее развития. Эта методология дает ориентиры и для определения исторической роли Новгородской республики.
Отказавшись от эксцессов теории торгового капитала, подчеркивали последовательно феодальный характер средневекового Новгорода Б.Д. Греков, С.В. Юшков, М.Н. Тихомиров, А.В. Арциховский, Б.А. Рыбаков, Л.В. Черепнин и др. Они показали, что при всем значении торговли основу его хозяйства составляло землевладение, и именно крупная земельная собственность обеспечивала господствующее положение боярства. Эта тема специально разрабатывалась в монографиях С.А. Таракановой-Белкиной, Л.В. Даниловой, В.Н. Вернадского, В.Л. Янина, а также в общих работах по истории Новгорода (Н.Л. Подвигина и др.). Ряд исследователей последних лет (И.Я. Фроянов и др.) справедливо отмечают, что в нашей литературе с 30-х годов возникла тенденция преувеличивать зрелость феодальных отношений на Руси и относить к слишком далекому прошлому момент возникновения феодальной собственности на землю, сказавшаяся и в интерпретации самых ранних известий, касающихся новгородской земли. Этот вопрос ставится далее. Сейчас же речь идет не о времени возникновения феодальных отношений в Новгороде, а о степени их развития в период республики, иными словами — об экономической основе могущества боярства.
В советской литературе нет единого взгляда на степень развития и характер феодализма в Новгороде. С.В. Юшков вслед за В.О. Ключевским и А.И. Никитским считает, что феодальные отношения в Новгороде были более зрелыми, чем в других землях, и отмечает раннее в сравнении с Москвой прикрепление крестьян. Б.Д. Греков и некоторые его последователи полагают, что Новгород не выделялся среди своих соседей темпами процесса феодализации. В.Н. Вернадский, признавая справедливой позицию Грекова, идет еще дальше и говорит о медленности хода обояривания земель. «Расцвет Великого Новгорода в XIV веке (а значит, между прочим, и особенно интересующий нас расцвет политических форм. — О.М.), — указывал Вернадский,— опирался не на высокий уровень развития феодальных отношений».
По нашему мнению, источники свидетельствуют о весьма раннем развитии феодализма в Новгороде, несмотря на отсутствие сильной княжеской власти, которая в Киеве в значительной мере стимулировала феодализацию и определяла ее характер. В Новгороде был другой ускоритель процесса — размах товарно-денежного оборота. Новгородские грамоты поражают высокой разработкой института частной собственности на землю, и особенно боярской собственности. Купля-продажа, дарение, завещание земли были очень распространенными явлениями. В результате уже в XIII веке наблюдается отмеченное А.И. Никитским «сильное движение к сосредоточению земли в руках крупных собственников, учреждений и отдельных лиц». О сильной степени феодальной зависимости крестьянства говорят не только устанавливающие выдачу и наказание беглых смердов договоры с князьями и шведами, значение которых для суждения об уровне феодализации подвергается сомнению Б.Д. Грековым, но и упоминания грамот о неотхожих местах, о повинностях к монастырям, о юрисдикции землевладельцев и т. п.
Слабое развитие отработочной ренты в Новгороде — главный аргумент В.Н. Вернадского в пользу замедленного процесса феодализации — является, по нашему мнению, показателем не столько «сохранения дофеодальных и раннефеодальных форм эксплуатации», сколько своеобразия зрелого новгородского феодализма. Климатические условия делали малопроизводительным земледельческий труд. Новгороду не хватало своего хлеба, поэтому он не мог служить предметом широкой торговли. Собственные запашки крупных землевладельцев были очень невелики (1-3 крестьянских запашки). Поэтому среди источников обогащения новгородских феодалов существенное место занимали рыболовство, охота и другие промыслы. Но они по самой своей экономической природе делали более выгодной, единственно применимой оброчную форму ренты. Мысль о том, что преобладание натурального оброка в Новгороде объясняется своеобразием экономики, а не недоразвитостью феодализма, подтверждается и отмечаемым Вернадским на основе значительного фактического материала переходом в XV веке к высшей форме феодальной ренты —денежному оброку, минуя барщинную стадию.
Слабость княжеского землевладения и власти благодаря противодействующему влиянию торговых связей не затормозила процесса феодализации, а лишь придала ему особую в сравнении с Киевом форму. Перед исследователем Киевской Руси стоит труднейшая задача размежевания отношений, вытекающих из осуществления княжеской власти и отношений, вытекающих из права собственности на землю, иными словами дани-налога и феодальной ренты, — настолько тесно был связан киевский феодализм с Киевским государством, настолько феодальные отношения порождались из одного центра за счет княжеских пожалований, настолыко иерархия феодалов совпадала с иерархией княжеских слуг. В Новгороде же мы встречаемся с экономическим процессом в более чистом виде. Феодализация идет посредством выделения богатейших членов общины одновременно из многих центров. Летописи говорят о боярах земских, новоторжских, двинских, князе копорейском и т. п., отнюдь не имея в виду новгородских бояр, владеющих вотчинами в соответствующих землях. Разумеется, и в Новгороде имела место передача земель государством отдельным лицам для сбора дани, а позже в кормление, что содействовало установлению разных форм зависимости крестьян хотя бы вследствие сосредоточения в руках данников и кормленников значительных средств.
Другая особенность новгородского феодализма — его теснейшая связь с торговлей, своего рода симбиоз торговли и эксплуатации сельского населения. Интересы торговли тянули новгородских бояр к городу. Крупнейшие феодалы имели здесь свои дворы, принимали активнейшее участие в политической жизни. Доходы с вотчин давали средства для ведения городской жизни. Боярская экономика заключалась в сбыте продуктов вотчинного хозяйства. Указанными важнейшими отличительными чертами новгородского феодализма определяются в первую очередь и особенности его политического строя. Новгород был политическим и торговым средоточием многочисленных самостоятельно возникших и независимых феодальных центров. Общий интерес соединяет совершенно автономные и не способные поглотить друг друга экономические единицы в границах одного города. Их вынужденному сожительству в политической сфере соответствует республика.
Внимание исследователей привлекала проблема становления в Новгороде самобытных государственных учреждений. Заметным явлением в этом плане стала статья Б.Д. Грекова «Революция в Новгороде Великом в XII веке», вышедшая в 1929 году. К сожалению, она привела к появлению упрощенных представлений, будто вечевой строй установился в 1136 году. Несколько лет спустя в докладе «Основные задачи истории Новгорода» Б.Д. Греков как бы задал тон в резко негативном отношении к политическим институтам Новгорода. С вечевым строем он связывал только отрицательные последствия, особую тяжесть эксплуатации народных масс: «Наша задача — показать конкретнее своеобразие этой «республики» бояр, при которой трудящиеся были угнетены более чем где-либо». Методологически правильный подход к формированию республиканских учреждений как к процессу длительной борьбы с властью киевских князей содержит интересная работа И.М. Троцкого «Возникновение Новгородской республики», незаслуженно забытая многими более поздними исследователями.
В 1938 году появилась статья А.В. Арциховского «К истории Новгорода», в которой давалась общая характеристика республики и в связи с критикой позиции М.Н. Покровского ставился вопрос о ее этапах. «Не могуществом крупных торговцев надо объяснять политическое своеобразие Новгорода, а взаимодействием двух сил, — писал Арциховский. — Одна из них — это землевладельческое и военное могущество местных бояр-крепостников, одолевших князей и корпоративно управляющих государством. Другая — развитие ремесленно-торгового демократического города, отвоевавшего себе у князей и бояр серьезные политические права. Первая сила неизменно преобладала, и Новгород был боярской республикой. Он погиб тогда, когда оказался препятствием для прогрессивного исторического процесса собирания Руси».
В ряде вопросов на статье лежит печать времени. Как и многие историки той поры, Арциховский вынужден был отождествлять феодализм с крепостничеством. Но причины новгородских вольностей определены им верно. Пожалуй, можно было бы только подчеркнуть связь между «двумя силами», указав, что бояре использовали народные выступления в борьбе с княжеской властью и часто организовывали их. Полемизируя с М.Н. Покровским, утверждавшим, что с XI по XV век в Новгороде сменялись последовательно родовая аристократия, демократия купцов и ремесленников (XIII век) и денежная аристократия, Арциховский проводит мысль, что Новгород всегда оставался боярским государством и что даже в XIV — XV веках аристократические элементы усилились не за счет демократических, продолжавших играть в политической жизни большую роль («вечевая демократия, вопреки утверждению М.Н. Покровского, не была пустой формальностью»), а за счет князя. Он обратил внимание, что в XIV — XV веках князья в Новгороде практически не живут.
В той же статье отмечалось, что Новгород все еще остается практически неизученным археологически. Именно Арциховский основал и стал первым руководителем новгородской археологической экспедиции, которая уже более 50 лет питает и стимулирует советскую историческую науку. Подлинный расцвет новгородских исследований связан с именами Б.А. Колчина, В.Ф. Андреева, М.X. Алешковского, Е.Н. Носова, Н.Л. Подвигиной, А.Н. Казаковой, М.Г. Рабиновича, А.Л. Хорошкевич, И.Э. Клейненберга, И.Я. Фроянова, Я.Н. Щапова, А.С. Хорошева, А.А. Севастьянова, Б.М. Конакова, С.В. Завадской, В.Д. Назарова, Е.А. Рыбиной и др. Представляют интерес работы Ю.Г. Алексеева, в первую очередь его монография о Псковской судной грамоте, содержащая анализ процесса феодализации на землях, принадлежавших бывшему пригороду Новгорода.
Крупный вклад в изучение Новгорода внес нынешний руководитель экспедиции академик В.Л. Янин. Его монография «Новгородские посадники» (1962) далеко выходит за пределы темы и представляет собой анализ всей политической истории Новгорода. Много ценных материалов для изучения истории государства и права Новгорода содержат и более поздние его работы «Я послал тебе бересту» (2-е изд., 1975), «Очерки комплексного источниковедения. Средневековый Новгород» (1977), «Новгородская феодальная вотчина» (1981) и др. В них анализируются и трактуются подчас по-новому, оригинально, смело, хотя в ряде случаев спорно или недостаточно аргументирование, важнейшие вопросы социальной структуры, происхождения и периодизации республики, становления ее исполнительных и судебных органов, датировки важнейших памятников права и т. п.
Большое значение для расширения новгородских исследований имела публикация источников. Это «Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов» под редакцией А.Н. Насонова (М.- Л., 1950), «Грамоты Великого Новгорода и Пскова» под редакцией С.Н. Валка (М. - Л., 1949), серия изданий берестяных грамот, начатая А.В. Арциховским. Исторические исследования последних двух-трех десятилетий значительно обогатили представления о государстве. Правда, не все выводы историков безукоризненны в юридическом отношении. Иногда наблюдается не совсем точное использование государственно-правовых категорий, таких, например, как форма государства или суверенитет, допускается смешение социально-политических и формально-правовых характеристик. Нужно, конечно, учитывать, что историческая литература не затрагивает целый ряд проблем, принципиально важных для историка-юриста. Если государственному праву уделяется значительное внимание, то обязательственное, семейное, наследственное, уголовное, процессуальное право остаются, как правило, вне сферы внимания историков. Между тем они важны не только сами по себе, но и как показатель уровня правовой культуры и как ценное дополнение социально-политических характеристик.
Историческая литература ценна не только расширением источников наших знаний, новыми фактами и гипотезами, но и своей методологией. В ней вновь и вновь ставятся вопросы об общих закономерностях развития общества и государства в Древней Руси. В последние годы наметилась многообещающая тенденция критического пересмотра стереотипов, сложившихся в 30-50-х годах. Яркое и обобщенное выражение эта тенденция нашла в исследованиях И.Я. Фроянова о Киевской Руси, непосредственно затрагивающих начальный период новгородской истории, а также в книге И.Я. Фроянова и А.Ю. Дворниченко «Города-государства Древней Руси». И.Я. Фроянов отмечает, что советских исследователей, в частности Б.Д. Грекова, привлекала генеральная линия развития Древней Руси — феодализация, «между тем, институты старого порядка, восходящие к первобытнообщинному периоду, а также рабовладельческий уклад не были им достаточно изучены». Можно сказать сильнее — элементами доклассового, догосударственного общества пренебрегали, подгоняли их под мерки феодализма, давая им тенденциозную интерпретацию.
«Что касается политических институтов, — пишет Фроянов, — то они предстают насквозь пронизанными феодальным началом. Для народа в них нет или почти нет места». Напомнив взгляды В.Н. Татищева и Н.М. Карамзина, считавших Рюрика и его потомков самодержцами, М.Н. Покровского, частично согласного с ними, а также оценки советских ученых (Б.Д. Греков, С.В. Юшков, Л.В. Черепнин), по которым русский князь конца X века представлял собой раннефеодального монарха, Фроянов формулирует свой вывод: «Мы не можем принять эту точку зрения. Она нам кажется неверной уже потому, что Русь X — начала XI века к феодализму еще не пришла». В это время, по мнению И.Я. Фроянова и А.Ю. Дворниченко, происходило «завершение распада родоплеменного строя». Обратив внимание на то, что вече и старейшины существенно ограничивали возможности князя, И.Я. Фроянов продолжает: «Все это не укладывается в рамки раннефеодальной монархии, а скорее соответствует политической организации родоплеменного общества в последний период его существования, когда рушились родовые устои и старые политические институты, модифицируясь, приспосабливались к новой обстановке».
В самом деле, в советской литературе 30-50-х годов наблюдалось явное стремление преувеличивать древность феодализма и государственности на Руси. В этом видели своего рода признак патриотизма. Считалось, что, чем государство древнее, тем больше ему чести и тем надежнее наше будущее. Эта тенденция странным образом перекликалась с концепциями русской дворянской историографии. Н.М. Карамзин, в частности, полагал, что «вместе с верховною княжескою властью утвердилась в России, кажется, и система феодальная, поместная или удельная». Отвергая упрощенные представления, Фроянов вновь ставит проблему разграничения подданства и феодализма, дани, кормления и феодальной ренты, возникшую еще в дореволюционной литературе (Ф.И. Леонтович в полемике с Б.Н. Чичериным доказывал, что кормление относится не к частно-правовым, а к публично-правовым отношениям). Проводимая Фрояновым дифференциация вполне убедительна, хотя, пожалуй, в пылу опровержения концепции «окняжения земли» он несколько недооценил роль князя и дружины в процессе феодализации.
Личные и даннические отношения были тесно связаны, а сбор дани и кормление, как и другие функции управления, всегда служили одним из важнейших путей классообразования. В работе Фроянова и Дворниченко эта связь нашла отражение применительно к частному случаю из новгородской истории. «Итак, — пишут они, — передача права сбора доходов с волости Буице Юрьеву монастырю не являлась актом земельного феодального пожалования. Она создавала лишь возможность эволюции пожалованной волости в феодальную собственность» (выделено мной.— О.М.). Работы И.Я. Фроянова послужили предметом острой критики со стороны ряда советских историков (Ю.А. Лимонов, В.Т. Пашуто, А.П. Пьянков, Б.А. Рыбаков, М.Б. Свердлов и др.). Однако убедительных аргументов выдвинуто не было. Установление Ольгой погостов по-прежнему рассматривалось как показатель феодальных отношений, а попытки дифференцировать дань и феодальную ренту отметались. В качестве подтверждения далеко зашедшего социального неравенства вновь приводилась Русская Правда, якобы ценившая жизнь смерда в 16 раз дешевле жизни боярина, как будто не было интерпретации М.А. Дьяконова, показавшего, что в древнем источнике речь идет не о приравнивании смерда к холопу, а о «смердьем холопе».
Одним из главных аргументов, которому придавалось явно политическое значение, служило утверждение, что, по Фроянову, получается, будто «Древняя Русь задержалась в своем общественно-политическом развитии на целые столетия» (в сравнении с Западом). Оппоненты Фроянова исходили из недопустимости пересмотра наследия школы Б.Д. Грекова, «который распространил ленинскую методику на сравнительно-исторический анализ раннефеодального периода». Однако тенденции обновления, возникшие в нашей общественной жизни и науке в середине 80-х годов, лишали почвы подобные методы критики. В ходе дискуссии по проблемам исторической науки в условиях перестройки, проведенной журналом «Вопросы истории» в январе 1988 года, это стало вполне очевидным. На встрече историков за «круглым столом» говорилось о «зубодробительных рецензиях» на книги Фроянова, ставших возможными в атмосфере администрирования в науке и монополизации права на истину (Е.В. Анисимов) и прозвучал призыв «привыкнуть к наличию разных взглядов и подходов на основе марксизма-ленинизма» (Ю.А. Поляков). Отмечался чуждый марксизму «лжепатриотизм» попыток «приподнимать» нашу историю до уровня передовых стран Запада (П.В. Волобуев), произвольно отодвинуть в глубь веков становление славянства и Древнерусского государства (А.П. Новосельцев).
Кстати сказать, попытки искусственного выявления предшественников Древнерусского государства, по мнению А.П. Новосельцева, ведут к отрицанию роли Новгорода в процессе его формирования. В этой связи критическое переосмысление трудов Б.Д. Грекова, С.В. Юшкова и других видных исследователей становится необходимым. Высказав уважение к «настоящим ученым», творцам утвердившейся в советской литературе концепции феодализма на Руси, Н.И. Павленко заявил, что они создавали эту концепцию на базе «Краткого курса» в условиях конца 30-х годов и «то, что они выдвинули, с небольшими модификациями, фактически, существует и поныне». Значительный вклад в разработку проблем общественно-политического строя и права Новгорода внесли историки-юристы. Хотя не было написано ни одной монографии, охватывающей весь комплекс государственно-правового развития республики, почти все аспекты этой проблемы рассматривались в капитальных общих работах по истории русского права. М.Ф. Владимирским-Будановым, М.М. Михайловым, И.Д. Беляевым, А.Н. Филипповым, П.Н. Мрочек-Дроздовским, В.И. Сергеевичем, А.Е. Пресняковым, М.А. Дьяконовым заложена основа трактовки памятников права Новгорода.
Достаточно сказать, что М.Ф. Владимирский-Буданов впервые разбил дошедший до нас фрагмент Новгородской судной грамоты на статьи и сделал это настолько убедительно, что предложенная им разбивка почти без изменений признавалась всеми последующими исследователями. Историки-юристы восполнили существенный пробел в литературе по древнему Новгороду. Ими детально проанализирован правовой материал, институты права, имеющие неоценимое значение для изучения социально-экономических процессов. Большой интерес по сей день представляют монографические исследования дореволюционных юристов по истории отраслей права: гражданского (Ф. Морошкин, А. Кранихфельд, К. А. Неволин), семейного (О. Пергамент, О.Ф. Ланге, В. Шульгин), судопроизводству (А. Куницын, Н.Л. Дювернуа, С. Пахман), широко использующие новгородские материалы. Торговые отношения Новгорода с Западом, включая их правовые аспекты, рассматривались в монографиях И. Андреевского, М. Бережкова.
В первые годы после Октября продолжалась деятельность историков права, сформировавшихся в теоретическом и политическом отношении в дореволюционное время. А.Е. Пресняков писал о «народоправстве» в Новгороде в связи с сильным ограничением княжеской власти, противопоставлял «княжое право» Московской Руси, связанное с землевладением как основой княжеской власти, и Новгорода, где князю и его приближен¬ным запрещалось обзаводиться земельной собственностью. Профессор Ярославского университета, заведующий кабинетом русского права Н.Н. Пчелин подразделял историю России до XVI века на древнейший период (с IX по XIII век) и удельный период, или феодализм (XIII—XV века). Для древнейшего периода характерно повсеместное распространение веча, в удельный период в старых городах (Новгород, Смоленск, Полоцк) вече сохраняется, а новые (Суздаль, Ростов, Москва) обходятся без него. Пчелин обращал внимание на усиление организованности вечевых собраний в Новгороде, на на¬меренное отчуждение князя от жизни республики. Он называл Новгород «торговой республикой», что не помешало ему отметить сочетание в боярском хозяйстве торговли и землевладения и говорить о возникновении особого вида феодальных отношений — «муниципального феодализма».
М.А. Дьяконов в переиздании «Очерков общественного и государственного строя Древней Руси» подчеркивал, что вече представляло собой орган, через который народ проявляет свою волю в решении государственных дел. Переход советской науки истории государства и права СССР на марксистские позиции связан с именем С.В. Юшкова. У него есть небольшие работы, специально посвященные некоторым проблемам правовой истории Новгорода и Пскова, — это статьи об уставе князя Всеволода и о положении крестьян в Пскове и Новгороде (этой же теме ранее была посвящена статья П.А. Аргунова, ученика С.В. Юшкова). Ряд вопросов дореспубликанского и раннереспубликанского периода рассмотрен в работах С.В. Юшкова по Киевской Руси. Ему принадлежит и первый учебник по истории государства и права СССР с разделом о Новгороде. Последующие публикации юристов на эту тему сводились в основном к главам в учебниках.
Редкими исключениями являются статьи М.М. Исаева об уголовном праве Новгорода и Пскова (1948), В.С. Покровского о договоре Новгорода с Готландом и немецкими городами 1189-1195 годов (1959) и И.Э. Клейненберга (историк, специально коснувшийся юридической темы) по вопросу о наличии в Новгороде X—XII веков берегового права (1960). Новгороду уделено некоторое внимание в работах Е.А. Коровина, Ф.И. Кожевникова и Д.Б. Левина по истории международного права. Назовем также работу И.Д. Мартысевича о Псковской судной грамоте (1951). Советские юристы совместно с историками продолжили традицию публикации источников права. Первый опыт такого рода представляет восьмитомное издание «Памятники русского права» (1952—1963). Новгородские материалы содержатся во втором выпуске (под ред. С.В. Юшкова). В настоящее время заканчивается издание «Российского законодательства X—XX веков» в 9 томах. Новгородская судная грамота и новгородские княжеские уставы и грамоты вошли в первый том (под ред. В.Л. Янина, 1984). Эти материалы подготовлены и прокомментированы В.М. Клеандровой, Я.Н. Щаповым и В.Л. Яниным. Интересный материал для сравнения права Новгорода и других русских земель содержит коллективная монография «Развитие русского права XV — первой половины XVII века» (М., 1986). Обзор юридической литературы по Новгороду дается С.И. Штамм в книге «Советская историко-правовая наука. Очерки становления и развития» (М., 1978).
Все же вклад советских юристов в изучение государственно-правовых институтов в Новгороде явно недостаточен. Значительные накопления исторической науки в этой области остаются не освоенными и не оцененными с государственно-правовой точки зрения. Это относится как к фактам, так и к методологии. Развитие и пересмотр концепций, сложившихся в этой области в 30-х — первой половине 50-х годов, происходит крайне медленно. Между тем в ряде принципиальных вопросов необходимость его очевидна. Такой пересмотр никак не связан с отрицанием заслуг наших известных историков-правоведов, в частности С.В. Юшкова. Более того, он должен сопровождаться обращением к тем их сейчас уже плохо известным работам, в которых содержалась более гибкая оценка общественно-политического строя Киевской Руси, учитывающая его переходный характер, прежде всего к идее Юшкова о дофеодальном периоде Киевской Руси, характеризующемся сочетанием трех укладов— первобытнообщинного, рабовладельческого и феодального. Заметный шаг к реалистической оценке степени феодализации, сделанный С.А. Покровским в его очерке об общественном строе Киевской Руси, отмеченный историками как положительное явление, а также обращение ряда юристов на рубеже 50—60-х годов вслед за историками к идее военной демократии как важного этапа на пути превращения родового строя в государственный пока не получили должного развития со стороны историков права.
Несколько слов об освещении новгородской темы в зарубежной литературе. Интерес к русской истории на Западе стал приобретать осязаемые формы в XVIII веке. Приоритет принадлежал Германии. Этому содействовали и высокий уровень немецкой учености, и географическая близость, и давние связи между двумя странами. Нет ничего удивительного и в том, что с давних времен немецкие историки уделяли особое внимание Новгороду как торговому партнеру немецких городов, архивы которых хранили немало ценных источников. Еще Н.М. Карамзин при описании торговли Новгорода с Западом пользовался «Историей Ганзейского союза» Сартория, хотя и относился критически к его сведениям о внутренней жизни Новгорода: «Справедливо сомневаясь о мнимых несметных богатствах тогдашнего Новгорода, Сарторий прибавляет, что там до 1383 года не было даже и моста через Волхов! Сей ученый историк не сказал бы того, если бы знал новгородскую летопись».
Традиция новгородских исследований в немецкой литературе сохранялась. Тема немецко-русской торговли оставалась в них одной из центральных (монографии Л.К. Гетца и В. Реннкампа, между которыми пролегло 70 лет, статья П. Йохансена). В последние десятилетия диапазон работ по Новгороду в ФРГ значительно расширился. К. Герке, К.Р. Шмидт, К. Цернак анализируют проблемы социальной структуры и политической организации республики. Заметным явлением стала обобщающая книга И. Лойшнера «Новгород. Исследование некоторых вопросов его конституционной и социальной структуры». Все названные авторы пользуются первоисточниками, и многие их наблюдения представляют бесспорный интерес. Политико-методологических принципов подхода некоторых из них к проблеме мы коснемся далее. Естественно, Новгороду уделяется внимание и в общих работах по истории средневековой Руси. Упомянем одно из последних изданий такого рода — «Русская хозяйственная и социальная история. Киевский и Московский периоды» Клауса Хеллера.
В англоязычной и франкоязычной литературе почти нет специальных работ по Новгороду, и тем более по правовым вопросам. В качестве исключения назовем статью известного специалиста по русскому средневековью М. Шефтеля о правовом положении иностранцев в Новгородско-Киевской Руси, в которой рассматриваются договоры Новгорода с Западом, и предисловие английского археолога М. Томпсона к сборнику «Новгород Великий», представляющему собой обзор материалов Новгородской археологической экспедиции. Разумеется, Новгороду уделяется некоторое внимание в работах по истории России или средневековых городов А. Экка, А. Пиренна, М. Шефтеля, Дж. Вернадского, М. Флоринского, В. Дмитришина и др. (как видно даже по фамилиям, многие из них написаны выходцами из нашей страны). Д. Кэйзер в книге по истории права в средневековой Руси лишь вскользь упоминает о Новгородской и Псковской судных грамотах, что не уберегло его от широких обобщений.
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy
- в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
- в инстаграм: https://www.instagram.com/podosokorsky/
- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky
Для большинства русских либеральных историков середины прошлого [XIX-го - прим.] века характерны признание Новгорода носителем общинного (родового) быта, утверждение, что этот быт себя исчерпал, зашел в тупик, что Новгород обречен был на падение вместе со всеми уделами, преувеличение власти князя в Новгороде. Сильные и слабые стороны русских либеральных историков нашли здесь свое выражение. С одной стороны, элементы историзма, сказавшиеся в понимании неизбежности замены удельно-вечевого быта единым государством, отказ от схематического противопоставления двух форм правления — республики и монархии. С другой — полное пренебрежение к эволюции общественно-политического строя Новгорода, если не считать рассуждений о своевольстве, беззаконии и упадке добродетелей или о том, что община изжила себя. Новгород объявляется народовластием, но не на государственной, а на общинной основе.
Переход от общины к республике, от первобытно-общинного строя к государственности, с социальным расколом, который этот переход обусловил, остался незамеченным. Лишь революционный демократ Н.В. Шелгунов отметил внутренние конфликты между бедностью и богатством, между властью и бесправием, свойственные новгородской общине. Следующий крупный шаг в изучении новгородской темы был сделан В.О. Ключевским. С его именем связано обращение русской исторической науки к социально-экономическим проблемам. Будучи буржуазным либералом, противником как самодержавия, так и революции, Ключевский дал во многом реалистическую оценку политической истории Новгорода, стремясь вывести ее из экономических условий. Следуя уже сложившимся в русской литературе традициям историзма, он исходил из прогрессивности и неизбежности объединения Руси, и это уберегло его, несмотря на явную антипатию к политическому строю России конца XIX века, от абстрактного противопоставления республиканского и монархического принципов. Он объясняет слабости государственных учреждений Новгорода глубоким антагонизмом между имущими и неимущими, столкновениями между центром и периферией, распылением власти. Для Ключевского Новгород не является символом народоправства. За формами вечевой демократии он различает контуры боярского совета, скрытой пружины власти.
Полагая, что древнерусские города «были созданы успехами внешней торговли Руси», Ключевский видит главным образом в торговле и основу политических учреждений Новгорода. Это не помешало ему отметить ускоренные темпы закрепощения крестьян в Новгороде, но все же процессы феодализации до известной степени отодвигались на второй план. Интерес к социально-экономическим проблемам — характерная черта русской исторической науки конца XIX века. Следует отметить две капитальные монографии профессора Варшавского университета А.И. Никитского, посвященные истории экономического быта и церкви в Новгороде. Переход к марксизму в русской историографии связан с именем ученика Ключевского М.Н. Покровского. Его «Русская история с древнейших времен», написанная накануне первой мировой войны и неоднократно переиздававшаяся при Советской власти, представляет собой первую попытку создания марксистского курса отечественной истории.
Придерживаясь близких Ключевскому взглядов по вопросу о происхождении и характере русских городов, Покровский обогащает их марксистскими представлениями о классовой борьбе и общих закономерностях исторического процесса. Ему принадлежит немало интересных и поучительных соображений, касающихся социального и политического строя Новгорода. Он поднял важную проблему сравнительного анализа Новгородской республики и вольных городов Западной Европы. Однако увлечение торгово-капиталистической теорией не позволило ему оценить значение феодальных устоев, а с ними и своеобразие русской феодальной республики, в частности, в том, что касается эволюции государственного строя. Специально применительно к Новгороду и периодизации его политической истории взгляды Покровского были подвергнуты критике А.В. Арциховским. Советские историки стремились применить к изучению средневековой Руси представления о феодальной общественно-экономической формации, о закономерностях и этапах ее развития. Эта методология дает ориентиры и для определения исторической роли Новгородской республики.
Отказавшись от эксцессов теории торгового капитала, подчеркивали последовательно феодальный характер средневекового Новгорода Б.Д. Греков, С.В. Юшков, М.Н. Тихомиров, А.В. Арциховский, Б.А. Рыбаков, Л.В. Черепнин и др. Они показали, что при всем значении торговли основу его хозяйства составляло землевладение, и именно крупная земельная собственность обеспечивала господствующее положение боярства. Эта тема специально разрабатывалась в монографиях С.А. Таракановой-Белкиной, Л.В. Даниловой, В.Н. Вернадского, В.Л. Янина, а также в общих работах по истории Новгорода (Н.Л. Подвигина и др.). Ряд исследователей последних лет (И.Я. Фроянов и др.) справедливо отмечают, что в нашей литературе с 30-х годов возникла тенденция преувеличивать зрелость феодальных отношений на Руси и относить к слишком далекому прошлому момент возникновения феодальной собственности на землю, сказавшаяся и в интерпретации самых ранних известий, касающихся новгородской земли. Этот вопрос ставится далее. Сейчас же речь идет не о времени возникновения феодальных отношений в Новгороде, а о степени их развития в период республики, иными словами — об экономической основе могущества боярства.
В советской литературе нет единого взгляда на степень развития и характер феодализма в Новгороде. С.В. Юшков вслед за В.О. Ключевским и А.И. Никитским считает, что феодальные отношения в Новгороде были более зрелыми, чем в других землях, и отмечает раннее в сравнении с Москвой прикрепление крестьян. Б.Д. Греков и некоторые его последователи полагают, что Новгород не выделялся среди своих соседей темпами процесса феодализации. В.Н. Вернадский, признавая справедливой позицию Грекова, идет еще дальше и говорит о медленности хода обояривания земель. «Расцвет Великого Новгорода в XIV веке (а значит, между прочим, и особенно интересующий нас расцвет политических форм. — О.М.), — указывал Вернадский,— опирался не на высокий уровень развития феодальных отношений».
По нашему мнению, источники свидетельствуют о весьма раннем развитии феодализма в Новгороде, несмотря на отсутствие сильной княжеской власти, которая в Киеве в значительной мере стимулировала феодализацию и определяла ее характер. В Новгороде был другой ускоритель процесса — размах товарно-денежного оборота. Новгородские грамоты поражают высокой разработкой института частной собственности на землю, и особенно боярской собственности. Купля-продажа, дарение, завещание земли были очень распространенными явлениями. В результате уже в XIII веке наблюдается отмеченное А.И. Никитским «сильное движение к сосредоточению земли в руках крупных собственников, учреждений и отдельных лиц». О сильной степени феодальной зависимости крестьянства говорят не только устанавливающие выдачу и наказание беглых смердов договоры с князьями и шведами, значение которых для суждения об уровне феодализации подвергается сомнению Б.Д. Грековым, но и упоминания грамот о неотхожих местах, о повинностях к монастырям, о юрисдикции землевладельцев и т. п.
Слабое развитие отработочной ренты в Новгороде — главный аргумент В.Н. Вернадского в пользу замедленного процесса феодализации — является, по нашему мнению, показателем не столько «сохранения дофеодальных и раннефеодальных форм эксплуатации», сколько своеобразия зрелого новгородского феодализма. Климатические условия делали малопроизводительным земледельческий труд. Новгороду не хватало своего хлеба, поэтому он не мог служить предметом широкой торговли. Собственные запашки крупных землевладельцев были очень невелики (1-3 крестьянских запашки). Поэтому среди источников обогащения новгородских феодалов существенное место занимали рыболовство, охота и другие промыслы. Но они по самой своей экономической природе делали более выгодной, единственно применимой оброчную форму ренты. Мысль о том, что преобладание натурального оброка в Новгороде объясняется своеобразием экономики, а не недоразвитостью феодализма, подтверждается и отмечаемым Вернадским на основе значительного фактического материала переходом в XV веке к высшей форме феодальной ренты —денежному оброку, минуя барщинную стадию.
Слабость княжеского землевладения и власти благодаря противодействующему влиянию торговых связей не затормозила процесса феодализации, а лишь придала ему особую в сравнении с Киевом форму. Перед исследователем Киевской Руси стоит труднейшая задача размежевания отношений, вытекающих из осуществления княжеской власти и отношений, вытекающих из права собственности на землю, иными словами дани-налога и феодальной ренты, — настолько тесно был связан киевский феодализм с Киевским государством, настолько феодальные отношения порождались из одного центра за счет княжеских пожалований, настолыко иерархия феодалов совпадала с иерархией княжеских слуг. В Новгороде же мы встречаемся с экономическим процессом в более чистом виде. Феодализация идет посредством выделения богатейших членов общины одновременно из многих центров. Летописи говорят о боярах земских, новоторжских, двинских, князе копорейском и т. п., отнюдь не имея в виду новгородских бояр, владеющих вотчинами в соответствующих землях. Разумеется, и в Новгороде имела место передача земель государством отдельным лицам для сбора дани, а позже в кормление, что содействовало установлению разных форм зависимости крестьян хотя бы вследствие сосредоточения в руках данников и кормленников значительных средств.
Другая особенность новгородского феодализма — его теснейшая связь с торговлей, своего рода симбиоз торговли и эксплуатации сельского населения. Интересы торговли тянули новгородских бояр к городу. Крупнейшие феодалы имели здесь свои дворы, принимали активнейшее участие в политической жизни. Доходы с вотчин давали средства для ведения городской жизни. Боярская экономика заключалась в сбыте продуктов вотчинного хозяйства. Указанными важнейшими отличительными чертами новгородского феодализма определяются в первую очередь и особенности его политического строя. Новгород был политическим и торговым средоточием многочисленных самостоятельно возникших и независимых феодальных центров. Общий интерес соединяет совершенно автономные и не способные поглотить друг друга экономические единицы в границах одного города. Их вынужденному сожительству в политической сфере соответствует республика.
Внимание исследователей привлекала проблема становления в Новгороде самобытных государственных учреждений. Заметным явлением в этом плане стала статья Б.Д. Грекова «Революция в Новгороде Великом в XII веке», вышедшая в 1929 году. К сожалению, она привела к появлению упрощенных представлений, будто вечевой строй установился в 1136 году. Несколько лет спустя в докладе «Основные задачи истории Новгорода» Б.Д. Греков как бы задал тон в резко негативном отношении к политическим институтам Новгорода. С вечевым строем он связывал только отрицательные последствия, особую тяжесть эксплуатации народных масс: «Наша задача — показать конкретнее своеобразие этой «республики» бояр, при которой трудящиеся были угнетены более чем где-либо». Методологически правильный подход к формированию республиканских учреждений как к процессу длительной борьбы с властью киевских князей содержит интересная работа И.М. Троцкого «Возникновение Новгородской республики», незаслуженно забытая многими более поздними исследователями.
В 1938 году появилась статья А.В. Арциховского «К истории Новгорода», в которой давалась общая характеристика республики и в связи с критикой позиции М.Н. Покровского ставился вопрос о ее этапах. «Не могуществом крупных торговцев надо объяснять политическое своеобразие Новгорода, а взаимодействием двух сил, — писал Арциховский. — Одна из них — это землевладельческое и военное могущество местных бояр-крепостников, одолевших князей и корпоративно управляющих государством. Другая — развитие ремесленно-торгового демократического города, отвоевавшего себе у князей и бояр серьезные политические права. Первая сила неизменно преобладала, и Новгород был боярской республикой. Он погиб тогда, когда оказался препятствием для прогрессивного исторического процесса собирания Руси».
В ряде вопросов на статье лежит печать времени. Как и многие историки той поры, Арциховский вынужден был отождествлять феодализм с крепостничеством. Но причины новгородских вольностей определены им верно. Пожалуй, можно было бы только подчеркнуть связь между «двумя силами», указав, что бояре использовали народные выступления в борьбе с княжеской властью и часто организовывали их. Полемизируя с М.Н. Покровским, утверждавшим, что с XI по XV век в Новгороде сменялись последовательно родовая аристократия, демократия купцов и ремесленников (XIII век) и денежная аристократия, Арциховский проводит мысль, что Новгород всегда оставался боярским государством и что даже в XIV — XV веках аристократические элементы усилились не за счет демократических, продолжавших играть в политической жизни большую роль («вечевая демократия, вопреки утверждению М.Н. Покровского, не была пустой формальностью»), а за счет князя. Он обратил внимание, что в XIV — XV веках князья в Новгороде практически не живут.
В той же статье отмечалось, что Новгород все еще остается практически неизученным археологически. Именно Арциховский основал и стал первым руководителем новгородской археологической экспедиции, которая уже более 50 лет питает и стимулирует советскую историческую науку. Подлинный расцвет новгородских исследований связан с именами Б.А. Колчина, В.Ф. Андреева, М.X. Алешковского, Е.Н. Носова, Н.Л. Подвигиной, А.Н. Казаковой, М.Г. Рабиновича, А.Л. Хорошкевич, И.Э. Клейненберга, И.Я. Фроянова, Я.Н. Щапова, А.С. Хорошева, А.А. Севастьянова, Б.М. Конакова, С.В. Завадской, В.Д. Назарова, Е.А. Рыбиной и др. Представляют интерес работы Ю.Г. Алексеева, в первую очередь его монография о Псковской судной грамоте, содержащая анализ процесса феодализации на землях, принадлежавших бывшему пригороду Новгорода.
Крупный вклад в изучение Новгорода внес нынешний руководитель экспедиции академик В.Л. Янин. Его монография «Новгородские посадники» (1962) далеко выходит за пределы темы и представляет собой анализ всей политической истории Новгорода. Много ценных материалов для изучения истории государства и права Новгорода содержат и более поздние его работы «Я послал тебе бересту» (2-е изд., 1975), «Очерки комплексного источниковедения. Средневековый Новгород» (1977), «Новгородская феодальная вотчина» (1981) и др. В них анализируются и трактуются подчас по-новому, оригинально, смело, хотя в ряде случаев спорно или недостаточно аргументирование, важнейшие вопросы социальной структуры, происхождения и периодизации республики, становления ее исполнительных и судебных органов, датировки важнейших памятников права и т. п.
Большое значение для расширения новгородских исследований имела публикация источников. Это «Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов» под редакцией А.Н. Насонова (М.- Л., 1950), «Грамоты Великого Новгорода и Пскова» под редакцией С.Н. Валка (М. - Л., 1949), серия изданий берестяных грамот, начатая А.В. Арциховским. Исторические исследования последних двух-трех десятилетий значительно обогатили представления о государстве. Правда, не все выводы историков безукоризненны в юридическом отношении. Иногда наблюдается не совсем точное использование государственно-правовых категорий, таких, например, как форма государства или суверенитет, допускается смешение социально-политических и формально-правовых характеристик. Нужно, конечно, учитывать, что историческая литература не затрагивает целый ряд проблем, принципиально важных для историка-юриста. Если государственному праву уделяется значительное внимание, то обязательственное, семейное, наследственное, уголовное, процессуальное право остаются, как правило, вне сферы внимания историков. Между тем они важны не только сами по себе, но и как показатель уровня правовой культуры и как ценное дополнение социально-политических характеристик.
Историческая литература ценна не только расширением источников наших знаний, новыми фактами и гипотезами, но и своей методологией. В ней вновь и вновь ставятся вопросы об общих закономерностях развития общества и государства в Древней Руси. В последние годы наметилась многообещающая тенденция критического пересмотра стереотипов, сложившихся в 30-50-х годах. Яркое и обобщенное выражение эта тенденция нашла в исследованиях И.Я. Фроянова о Киевской Руси, непосредственно затрагивающих начальный период новгородской истории, а также в книге И.Я. Фроянова и А.Ю. Дворниченко «Города-государства Древней Руси». И.Я. Фроянов отмечает, что советских исследователей, в частности Б.Д. Грекова, привлекала генеральная линия развития Древней Руси — феодализация, «между тем, институты старого порядка, восходящие к первобытнообщинному периоду, а также рабовладельческий уклад не были им достаточно изучены». Можно сказать сильнее — элементами доклассового, догосударственного общества пренебрегали, подгоняли их под мерки феодализма, давая им тенденциозную интерпретацию.
«Что касается политических институтов, — пишет Фроянов, — то они предстают насквозь пронизанными феодальным началом. Для народа в них нет или почти нет места». Напомнив взгляды В.Н. Татищева и Н.М. Карамзина, считавших Рюрика и его потомков самодержцами, М.Н. Покровского, частично согласного с ними, а также оценки советских ученых (Б.Д. Греков, С.В. Юшков, Л.В. Черепнин), по которым русский князь конца X века представлял собой раннефеодального монарха, Фроянов формулирует свой вывод: «Мы не можем принять эту точку зрения. Она нам кажется неверной уже потому, что Русь X — начала XI века к феодализму еще не пришла». В это время, по мнению И.Я. Фроянова и А.Ю. Дворниченко, происходило «завершение распада родоплеменного строя». Обратив внимание на то, что вече и старейшины существенно ограничивали возможности князя, И.Я. Фроянов продолжает: «Все это не укладывается в рамки раннефеодальной монархии, а скорее соответствует политической организации родоплеменного общества в последний период его существования, когда рушились родовые устои и старые политические институты, модифицируясь, приспосабливались к новой обстановке».
В самом деле, в советской литературе 30-50-х годов наблюдалось явное стремление преувеличивать древность феодализма и государственности на Руси. В этом видели своего рода признак патриотизма. Считалось, что, чем государство древнее, тем больше ему чести и тем надежнее наше будущее. Эта тенденция странным образом перекликалась с концепциями русской дворянской историографии. Н.М. Карамзин, в частности, полагал, что «вместе с верховною княжескою властью утвердилась в России, кажется, и система феодальная, поместная или удельная». Отвергая упрощенные представления, Фроянов вновь ставит проблему разграничения подданства и феодализма, дани, кормления и феодальной ренты, возникшую еще в дореволюционной литературе (Ф.И. Леонтович в полемике с Б.Н. Чичериным доказывал, что кормление относится не к частно-правовым, а к публично-правовым отношениям). Проводимая Фрояновым дифференциация вполне убедительна, хотя, пожалуй, в пылу опровержения концепции «окняжения земли» он несколько недооценил роль князя и дружины в процессе феодализации.
Личные и даннические отношения были тесно связаны, а сбор дани и кормление, как и другие функции управления, всегда служили одним из важнейших путей классообразования. В работе Фроянова и Дворниченко эта связь нашла отражение применительно к частному случаю из новгородской истории. «Итак, — пишут они, — передача права сбора доходов с волости Буице Юрьеву монастырю не являлась актом земельного феодального пожалования. Она создавала лишь возможность эволюции пожалованной волости в феодальную собственность» (выделено мной.— О.М.). Работы И.Я. Фроянова послужили предметом острой критики со стороны ряда советских историков (Ю.А. Лимонов, В.Т. Пашуто, А.П. Пьянков, Б.А. Рыбаков, М.Б. Свердлов и др.). Однако убедительных аргументов выдвинуто не было. Установление Ольгой погостов по-прежнему рассматривалось как показатель феодальных отношений, а попытки дифференцировать дань и феодальную ренту отметались. В качестве подтверждения далеко зашедшего социального неравенства вновь приводилась Русская Правда, якобы ценившая жизнь смерда в 16 раз дешевле жизни боярина, как будто не было интерпретации М.А. Дьяконова, показавшего, что в древнем источнике речь идет не о приравнивании смерда к холопу, а о «смердьем холопе».
Одним из главных аргументов, которому придавалось явно политическое значение, служило утверждение, что, по Фроянову, получается, будто «Древняя Русь задержалась в своем общественно-политическом развитии на целые столетия» (в сравнении с Западом). Оппоненты Фроянова исходили из недопустимости пересмотра наследия школы Б.Д. Грекова, «который распространил ленинскую методику на сравнительно-исторический анализ раннефеодального периода». Однако тенденции обновления, возникшие в нашей общественной жизни и науке в середине 80-х годов, лишали почвы подобные методы критики. В ходе дискуссии по проблемам исторической науки в условиях перестройки, проведенной журналом «Вопросы истории» в январе 1988 года, это стало вполне очевидным. На встрече историков за «круглым столом» говорилось о «зубодробительных рецензиях» на книги Фроянова, ставших возможными в атмосфере администрирования в науке и монополизации права на истину (Е.В. Анисимов) и прозвучал призыв «привыкнуть к наличию разных взглядов и подходов на основе марксизма-ленинизма» (Ю.А. Поляков). Отмечался чуждый марксизму «лжепатриотизм» попыток «приподнимать» нашу историю до уровня передовых стран Запада (П.В. Волобуев), произвольно отодвинуть в глубь веков становление славянства и Древнерусского государства (А.П. Новосельцев).
Кстати сказать, попытки искусственного выявления предшественников Древнерусского государства, по мнению А.П. Новосельцева, ведут к отрицанию роли Новгорода в процессе его формирования. В этой связи критическое переосмысление трудов Б.Д. Грекова, С.В. Юшкова и других видных исследователей становится необходимым. Высказав уважение к «настоящим ученым», творцам утвердившейся в советской литературе концепции феодализма на Руси, Н.И. Павленко заявил, что они создавали эту концепцию на базе «Краткого курса» в условиях конца 30-х годов и «то, что они выдвинули, с небольшими модификациями, фактически, существует и поныне». Значительный вклад в разработку проблем общественно-политического строя и права Новгорода внесли историки-юристы. Хотя не было написано ни одной монографии, охватывающей весь комплекс государственно-правового развития республики, почти все аспекты этой проблемы рассматривались в капитальных общих работах по истории русского права. М.Ф. Владимирским-Будановым, М.М. Михайловым, И.Д. Беляевым, А.Н. Филипповым, П.Н. Мрочек-Дроздовским, В.И. Сергеевичем, А.Е. Пресняковым, М.А. Дьяконовым заложена основа трактовки памятников права Новгорода.
Достаточно сказать, что М.Ф. Владимирский-Буданов впервые разбил дошедший до нас фрагмент Новгородской судной грамоты на статьи и сделал это настолько убедительно, что предложенная им разбивка почти без изменений признавалась всеми последующими исследователями. Историки-юристы восполнили существенный пробел в литературе по древнему Новгороду. Ими детально проанализирован правовой материал, институты права, имеющие неоценимое значение для изучения социально-экономических процессов. Большой интерес по сей день представляют монографические исследования дореволюционных юристов по истории отраслей права: гражданского (Ф. Морошкин, А. Кранихфельд, К. А. Неволин), семейного (О. Пергамент, О.Ф. Ланге, В. Шульгин), судопроизводству (А. Куницын, Н.Л. Дювернуа, С. Пахман), широко использующие новгородские материалы. Торговые отношения Новгорода с Западом, включая их правовые аспекты, рассматривались в монографиях И. Андреевского, М. Бережкова.
В первые годы после Октября продолжалась деятельность историков права, сформировавшихся в теоретическом и политическом отношении в дореволюционное время. А.Е. Пресняков писал о «народоправстве» в Новгороде в связи с сильным ограничением княжеской власти, противопоставлял «княжое право» Московской Руси, связанное с землевладением как основой княжеской власти, и Новгорода, где князю и его приближен¬ным запрещалось обзаводиться земельной собственностью. Профессор Ярославского университета, заведующий кабинетом русского права Н.Н. Пчелин подразделял историю России до XVI века на древнейший период (с IX по XIII век) и удельный период, или феодализм (XIII—XV века). Для древнейшего периода характерно повсеместное распространение веча, в удельный период в старых городах (Новгород, Смоленск, Полоцк) вече сохраняется, а новые (Суздаль, Ростов, Москва) обходятся без него. Пчелин обращал внимание на усиление организованности вечевых собраний в Новгороде, на на¬меренное отчуждение князя от жизни республики. Он называл Новгород «торговой республикой», что не помешало ему отметить сочетание в боярском хозяйстве торговли и землевладения и говорить о возникновении особого вида феодальных отношений — «муниципального феодализма».
М.А. Дьяконов в переиздании «Очерков общественного и государственного строя Древней Руси» подчеркивал, что вече представляло собой орган, через который народ проявляет свою волю в решении государственных дел. Переход советской науки истории государства и права СССР на марксистские позиции связан с именем С.В. Юшкова. У него есть небольшие работы, специально посвященные некоторым проблемам правовой истории Новгорода и Пскова, — это статьи об уставе князя Всеволода и о положении крестьян в Пскове и Новгороде (этой же теме ранее была посвящена статья П.А. Аргунова, ученика С.В. Юшкова). Ряд вопросов дореспубликанского и раннереспубликанского периода рассмотрен в работах С.В. Юшкова по Киевской Руси. Ему принадлежит и первый учебник по истории государства и права СССР с разделом о Новгороде. Последующие публикации юристов на эту тему сводились в основном к главам в учебниках.
Редкими исключениями являются статьи М.М. Исаева об уголовном праве Новгорода и Пскова (1948), В.С. Покровского о договоре Новгорода с Готландом и немецкими городами 1189-1195 годов (1959) и И.Э. Клейненберга (историк, специально коснувшийся юридической темы) по вопросу о наличии в Новгороде X—XII веков берегового права (1960). Новгороду уделено некоторое внимание в работах Е.А. Коровина, Ф.И. Кожевникова и Д.Б. Левина по истории международного права. Назовем также работу И.Д. Мартысевича о Псковской судной грамоте (1951). Советские юристы совместно с историками продолжили традицию публикации источников права. Первый опыт такого рода представляет восьмитомное издание «Памятники русского права» (1952—1963). Новгородские материалы содержатся во втором выпуске (под ред. С.В. Юшкова). В настоящее время заканчивается издание «Российского законодательства X—XX веков» в 9 томах. Новгородская судная грамота и новгородские княжеские уставы и грамоты вошли в первый том (под ред. В.Л. Янина, 1984). Эти материалы подготовлены и прокомментированы В.М. Клеандровой, Я.Н. Щаповым и В.Л. Яниным. Интересный материал для сравнения права Новгорода и других русских земель содержит коллективная монография «Развитие русского права XV — первой половины XVII века» (М., 1986). Обзор юридической литературы по Новгороду дается С.И. Штамм в книге «Советская историко-правовая наука. Очерки становления и развития» (М., 1978).
Все же вклад советских юристов в изучение государственно-правовых институтов в Новгороде явно недостаточен. Значительные накопления исторической науки в этой области остаются не освоенными и не оцененными с государственно-правовой точки зрения. Это относится как к фактам, так и к методологии. Развитие и пересмотр концепций, сложившихся в этой области в 30-х — первой половине 50-х годов, происходит крайне медленно. Между тем в ряде принципиальных вопросов необходимость его очевидна. Такой пересмотр никак не связан с отрицанием заслуг наших известных историков-правоведов, в частности С.В. Юшкова. Более того, он должен сопровождаться обращением к тем их сейчас уже плохо известным работам, в которых содержалась более гибкая оценка общественно-политического строя Киевской Руси, учитывающая его переходный характер, прежде всего к идее Юшкова о дофеодальном периоде Киевской Руси, характеризующемся сочетанием трех укладов— первобытнообщинного, рабовладельческого и феодального. Заметный шаг к реалистической оценке степени феодализации, сделанный С.А. Покровским в его очерке об общественном строе Киевской Руси, отмеченный историками как положительное явление, а также обращение ряда юристов на рубеже 50—60-х годов вслед за историками к идее военной демократии как важного этапа на пути превращения родового строя в государственный пока не получили должного развития со стороны историков права.
Несколько слов об освещении новгородской темы в зарубежной литературе. Интерес к русской истории на Западе стал приобретать осязаемые формы в XVIII веке. Приоритет принадлежал Германии. Этому содействовали и высокий уровень немецкой учености, и географическая близость, и давние связи между двумя странами. Нет ничего удивительного и в том, что с давних времен немецкие историки уделяли особое внимание Новгороду как торговому партнеру немецких городов, архивы которых хранили немало ценных источников. Еще Н.М. Карамзин при описании торговли Новгорода с Западом пользовался «Историей Ганзейского союза» Сартория, хотя и относился критически к его сведениям о внутренней жизни Новгорода: «Справедливо сомневаясь о мнимых несметных богатствах тогдашнего Новгорода, Сарторий прибавляет, что там до 1383 года не было даже и моста через Волхов! Сей ученый историк не сказал бы того, если бы знал новгородскую летопись».
Традиция новгородских исследований в немецкой литературе сохранялась. Тема немецко-русской торговли оставалась в них одной из центральных (монографии Л.К. Гетца и В. Реннкампа, между которыми пролегло 70 лет, статья П. Йохансена). В последние десятилетия диапазон работ по Новгороду в ФРГ значительно расширился. К. Герке, К.Р. Шмидт, К. Цернак анализируют проблемы социальной структуры и политической организации республики. Заметным явлением стала обобщающая книга И. Лойшнера «Новгород. Исследование некоторых вопросов его конституционной и социальной структуры». Все названные авторы пользуются первоисточниками, и многие их наблюдения представляют бесспорный интерес. Политико-методологических принципов подхода некоторых из них к проблеме мы коснемся далее. Естественно, Новгороду уделяется внимание и в общих работах по истории средневековой Руси. Упомянем одно из последних изданий такого рода — «Русская хозяйственная и социальная история. Киевский и Московский периоды» Клауса Хеллера.
В англоязычной и франкоязычной литературе почти нет специальных работ по Новгороду, и тем более по правовым вопросам. В качестве исключения назовем статью известного специалиста по русскому средневековью М. Шефтеля о правовом положении иностранцев в Новгородско-Киевской Руси, в которой рассматриваются договоры Новгорода с Западом, и предисловие английского археолога М. Томпсона к сборнику «Новгород Великий», представляющему собой обзор материалов Новгородской археологической экспедиции. Разумеется, Новгороду уделяется некоторое внимание в работах по истории России или средневековых городов А. Экка, А. Пиренна, М. Шефтеля, Дж. Вернадского, М. Флоринского, В. Дмитришина и др. (как видно даже по фамилиям, многие из них написаны выходцами из нашей страны). Д. Кэйзер в книге по истории права в средневековой Руси лишь вскользь упоминает о Новгородской и Псковской судных грамотах, что не уберегло его от широких обобщений.
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy
- в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
- в инстаграм: https://www.instagram.com/podosokorsky/
- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky