Петра законотворенье. Как большевики развивали село методами Столыпина
115 лет назад, 27 июня 1910 года, российская Государственная дума III созыва приняла столыпинское аграрное законодательство.
Аграрная реформа шла уже пятый год. Но факт принятия того закона был едва ли не самым важным этапом преобразований. Русский парламент наконец-то сделал всё так, как того желал премьер-министр и одновременно министр внутренних дел — Пётр Аркадьевич Столыпин.
Незадолго до этого, в сентябре 1909 года, Столыпин дал интервью главному редактору саратовской газеты «Волга» Николаю Гарвею, сказав: «Дайте государству 20 лет покоя, внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России!»
Крутой поворот
А вот другие заявления Столыпина, прозвучавшие в той программной беседе, почти не вспоминают. И напрасно. «Успех земельной реформы уже доказывает, что она не могла быть выдумана чиновниками... Понемногу, естественным путём, без какого-либо принуждения раскинется по России сеть мелких и средних единоличных хозяйств... Эта великая задача наша — создание крепкого единоличного собственника, надёжнейшего оплота государственности и культуры».
Говорить об успехе аграрной реформы в 1909 году было можно. Опираясь хотя бы на показатели роста средней урожайности пшеницы по стране: в 1906 году с десятины снимали около 37 пудов, а в 1909 году — уже 54 пуда. Правда, в 1911-м урожайность упадёт до 30 пудов с десятины. Зато к 1913 году снова вырастет до 55 пудов.
Да и в целом успехи реформы были вроде бы налицо. Посевные площади в ходе преобразований в среднем по стране увеличились на 14%, а в Сибири — на 71%. Сбыт сельскохозяйственных машин увеличился в 5,5 раза, сбыт минеральных удобрений — в 7 раз... В итоге Российская империя к 1913 году стала лидером по экспорту зерна — русские поставляли за рубеж более 663 тысяч пудов. Сравним, сколько зерна поставили в том году на мировой рынок другие крупные экспортёры: Канада — 202 тысячи пудов, США — 360 тысяч, Аргентина — 530 тысяч...
Однако стоит взглянуть не на «чистую» производительность, а на то, сколько приходится в пересчёте на душу населения и сколько остаётся на эту душу после вывоза зерна за кордон. И вот тут успехи как-то бледнеют. В 1913 году Канада на душу населения произвела 117 пудов зерна, а после вывоза там оставался 91 пуд. В Аргентине производилось 93 пуда, а оставалось 27. В США — 67 пудов производилось и 60 оставалось. В России же на душу населения произвели всего лишь 31 пуд зерна. После вывоза оставалось 28 пудов. Самая низкая производительность и самый низкий остаток хлеба. Меньше зерна на душу населения оставалось только в Аргентине. Но там основу рациона составляло всё-таки мясо — говядина вообще считалась пищей бедняков. Русский же мужик о таком мог лишь мечтать — он питался в основном хлебом и кашей.
Словом, реформу Столыпина нельзя назвать ни успехом, ни провалом. Это был, скорее, поворот.
Курс этого поворота объяснял сам Пётр Аркадьевич в том же интервью — «создание крепкого единоличного собственника, оплота государственности». А создавали его путём разрушения традиционной крестьянской общины. В этом и состояла суть реформы — указ от 9 ноября 1906 года гласил: «Каждый домохозяин, владеющий надельной землёй на общинном праве, может во всякое время требовать укрепления за собою в личную собственность причитающейся ему части из означенной земли».
Цель оправдывает?
Об этом Столыпин говорил честно. А вот о методах, которыми предполагалось осчастливить русского мужика, — не совсем. Для начала вспомним его слова, что реформа «не могла быть выдумана чиновниками». Верно лишь отчасти. Главным идеологом реформы был датчанин Карл Андреас Кофод. Он прибыл в Россию в 1878 году, жил и работал в датской колонии под Великими Луками, спустя 9 лет выучил русский язык, стал оценщиком Дворянского земельного банка, а к 1905 году — уже и чиновником особых поручений. Ему удалось разыскать 947 деревень и сёл, где крестьяне добровольно и вполне успешно перешли к хуторской схеме землевладения. Это произвело на Столыпина соответствующее впечатление — наконец-то нашлось российское подтверждение его польских наблюдений.
И всё бы ничего. Но этих общин, преобразованных в хутора, было лишь 947. А по данным переписи 1897 года, только в европейской части России насчитывалось около 492 тысяч деревень и сёл. Многие тамошние общинники имели свои взгляды на то, как им жить дальше. И не стеснялись отстаивать их законным способом. На выборах в I и II Государственную думу крестьяне стабильно голосовали за социалистов. А те, в свою очередь, проваливали утверждение аграрного законодательства Столыпина. Просто по той причине, что без передела помещичьей и государственной земли реформа вела в никуда. Земли, которой располагали крестьяне, явно не хватало для создания полноценных хуторов.
Тут Пётр Аркадьевич понял, как удобно быть одновременно автором реформы, министром внутренних дел и премьер-министром. В первом своём качестве он настаивал, что только крепкий хозяин-единоличник может стать основой крепкого государства. Во втором своём качестве он разослал губернаторам директиву: «По распоряжению господина министра внутренних дел оценка вашей служебной деятельности будет производиться исключительно в зависимости от хода и постановки дела применения Высочайшего указа 9 ноября 1906 года». Те, конечно, взяли под козырёк. А чтобы придать реформе вид законности, Столыпин в качестве премьер-министра просто разогнал строптивую Госдуму II созыва и в 1907 году сформировал III Госдуму — сравнительно послушную. Но и там нашлись несогласные. Депутат от Могилёвской губернии Филипп Шевцов заявил: «Мужик ожидает не разделения наших земель, он ожидает каких-либо источников наделения крестьян землёю... Поэтому про указ 9 ноября я упоминаю с болью сердца. Дайте нам земли! Без этого, господа, никогда вы не дойдёте до мирного и спокойного состояния...»
Что верно, то верно. В 1907 году, в последний год первой русской революции, в стране было зафиксировано 2557 крестьянских выступлений. В 1910 году, когда реформа развернулась вовсю, — уже 6275. С 1825 по 1905 год по политическим мотивам было казнено 192 человека. С 1906-го по 1911-й — 3015 недовольных. Рост государственного насилия в 250 раз!
Зло во благо заразительно
Разумеется, по сравнению с жертвами коллективизации эти цифры не так впечатляют. Но дело в другом. В том, о чём говорил Лев Толстой, когда писал статью «Не могумолчать»: «Эти бесчеловечные насилия причиняют зло, разнося развращение всех сословий русского народа. Распространяется же это развращение особенно быстро среди простого народа, потому что все эти преступления совершаются под видом чего-то нужного, хорошего, необходимого...» Пророческие слова. Насилие, особенно ради каких-то больших и важных целей, стало восприниматься обществом как норма. Большевики оказались хорошими учениками. Они, проводя свою аграрную реформу практически теми же методами, что Столыпин — свою, учли этот фактор. И развернулись по полной программе.