Кризисная служба для женщин с детьми: Куда бежать от мужа-насильника?
Руководитель кризисной службы Алина Чернова рассказала Псковскому агентству информации о насилии в семьях псковичей, спецоперациях, мужчинах-жертвах и жалобах заместителю губернатора.
О соре из избы
Название моей профессии, записанное в трудовой книжке, для человека извне ничего не скажет и прозвучит просто набором слов: руководитель программы профилактики социального сиротства и укрепления семьи Детской деревни-SOS.
Изначально программа была создана для поддержки семей: для молодых мам, для пап и мам-одиночек, для семей в ситуации развода, для людей, которые столкнулись с трудностями в воспитании детей, то есть к нам приходят не только женщины, испытавшие насилие в семье. Целевая аудитория очень широкая.
Программа стартовала в 2012-м, приют на территории Детской деревни-SOS появился в 2014-м и тогда был ориентирован на девочек-выпускниц интернатов, родивших малышей. Это в последние несколько лет всё чаще поднимается тема семейного насилия, поэтому женщины смелее об этом рассказывают и не стесняются обращаться за помощью. Хотя до сих пор многие были уверены, что «сор из избы лучше не выносить». Это вопрос нашего менталитета. Сейчас информационное пространство заполнено флешмобами вроде «Я не хотела умирать», поэтому сказать, что муж тебя стукнул уже не так стыдно, особенно если знаешь, что есть куда пойти. Отсюда и рост обращений. Не думаю, что насилия стало больше, просто об этом начали говорить.
О приюте
В наших реалиях жертва максимально не защищена, а у нас есть два дома, где женщины с детьми могут укрыться от мужа-насильника. В коттеджах - всё необходимое: кровати для мамы, кроватки для детей, кухня, игровая комната, чистое бельё, полотенца. Едой мы не обеспечиваем и в этом плане просим рассчитывать на себя. Если совсем беда, есть гуманитарная помощь – макароны, каши – какие-то простые продукты. Когда совсем швах, кидаю клич о помощи в соцсетях. В одежде и обуви мы не нуждаемся – целая кладовка завалена, а вот памперсы, детское питание – то, чего не хватает.
Одновременно в каждом доме могут разместиться по три мамы с четырьмя-пятью-шестью детьми. Человек десять-пятнадцать в два коттеджа помещаются. Иногда бывают ситуации, когда заселяется женщина, у которой семь детей. Тогда, конечно, выделяем целый дом.
Поскольку наш приют единственный в регионе, который действует постоянно, про нас знают все территориальные органы опеки, полиция, комиссия по делам несовершеннолетних – все, кто работает с кризисными семьями. Девушки узнают о нас через интернет, от подруг, знакомых. Город небольшой, «сарафанное радио» работает.
Время от времени пострадавших привозит полиция. Например, в семье случается острый конфликт, драка, кто-то вызывает наряд, и сотрудники на месте понимают, что семью надо разделять. Для нас такие истории всегда внезапны, заранее ведь никто не предупреждает и не уточняет: есть места, нет мест. В результате мы бросаем всю работу, двигаемся, уплотняемся и заселяем ещё одну женщину.
90% всех вселений – это экстренные случаи, о которых мы не знаем заранее. Если мест совсем нет, мы просим женщин хотя бы несколько дней побыть у подруг, у родственников, чтобы у нас была возможность потесниться. Бывает, приходится отправлять женщин к коллегам в другие регионы. Мы тоже принимаем «гостей» из Петербурга, Твери, Новгорода.
В общении с подопечными мы намеренно не употребляем определения «убежище», «приют». Только между собой. Эти понятия изначально ставят человека в слабую позицию, мы же наоборот говорим им, что они сильные, они всё могут, у них всё получится, а мы только немного поможем.
О кейс-менеджерах и полезной бумажной работе
Как только мама с ребёнком попадает сюда, она становится клиентом нашей программы и заключает договор о сопровождении, за ней закрепляется куратор, в наших терминах – кейс-менеджер. Это человек, который работает с женщиной напрямую, тет-а-тет, узнаёт всё о ситуации в семье, составляет план выхода из кризиса. Женщины, попадая к нам, находятся в подавленном, депрессивном состоянии и, как правило, не видят вообще никаких вариантов. Преимущество кейс-менеджера в том, что он, во-первых, знает, как можно решить ситуацию, во-вторых, может беспристрастно её оценить. Если необходимо, подключаем к работе психолога, юриста, медиков. Над семьёй трудятся от трёх до семи специалистов. Вся наша команда – пять человек – я, три кейс-менеджера и психолог. Всех остальных привлекаем со стороны.
На каждую семью заводится папка-кейс, специалист проводит первичную оценку, выясняет, что происходит, сколько детей, кто ещё есть в семье, рисует генограмму – своего рода генеалогическое древо, после составления которого может выясниться, что и у мамы в семье было насилие, и у бабушки, и вообще это уже такая «семейная традиция». Потом своё заключение даёт психолог. Бумажной работы много, но она очень структурирована и полезна для отслеживания динамики.
Об агрессорах и стереотипах
Когда женщина попадает к нам, часть мужчин думают: «Ушла и слава Богу», но чаще, конечно, предпринимают попытки вернуть, начинают манипулировать. Если агрессор признаёт, что проблема есть, и с ней надо что-то делать, мы проводим семейную терапию. Но так бывает только в 20% случаев, и из этих 20 только 5% в итоге доходят до совместного решения ситуации. В головы мужчин впечатаны стереотипы, что они не должны жаловаться, не должны просить помощи. За три года на моей памяти восстановились всего две-три семьи, то есть муж перестал бить жену.
Мужчин в принципе не учат справляться со своими эмоциями. Они их копят-копят-копят, а потом происходит вспышка. Или вот его в школе всё детство травили, он вырос и теперь вымещает на близких, или мать постоянно ругала… причин множество. Агрессором может стать и парнишка-регулярный посетитель «наливайки», и вполне успешный товарищ. Но если мужчина поднял руку, это на 100% не означает, что он сразу демон, убийца, насильник и маньяк. Даже у вполне адекватных людей могут быть вспышки ярости с рукоприкладством. Потом они очень страдают и жалеют, правда, редко обо всём этом кому-то рассказывают и редко работают над собой, во многом потому что во всех социальных службах их, скорее всего, встретят женщины. Им сложно прийти в женскую компанию и начать откровенничать о том, что его мама в детстве наказывала.
О жертвах, экономическом, психологическом и сексуальном насилии
Трудно описать общий портрет женщин, страдающих от насилия. Нет никакого среза. Агрессия либо есть, либо нет. Она никак не связана с уровнем дохода, образования, средой. Единственное, если социальное положение женщины более выгодное и успешное, у неё больше ресурсов, чтобы самостоятельно изменить ситуацию. Она, например, зарабатывает и в любой момент может уйти, снять квартиру для себя и ребёнка. Поэтому к нам чаще попадают женщины без собственных доходов. Или вот она получает пособие на ребёнка, но муж у неё забирает карточку и не даёт пользоваться деньгами, сообщая, что «это только на детей». Это экономическое насилие. Противники закона о домашнем насилии подменяют понятия и говорят, что под экономическое насилие можно подвести отказ мужа покупать супруге очередной телефон. На самом деле речь не об этом, в законопроекте поясняется, что экономическое насилие означает ограничение доступа к средствам для удовлетворения жизненно важных потребностей.
У нас была женщина, которой муж вообще ни копейки не давал, и на позднем сроке беременности с другого конца города она пешком шла к нам за помощью. Потом мы с девочками скидывались ей на обратный билет. Муж, таким образом, контролировал её перемещения, то есть, вроде, не запрещает: «Иди куда хочешь». А далеко она уйдёт со своим животом?
Сексуальным насилием в том числе считается и насилие в браке. Половую неприкосновенность никто не отменял, и штамп в паспорте не означает, что жена становится собственностью. Причём муж может её и не бить, а какими-то другими способами принуждать делать то, что совсем не хочется. Полиция, правда, неохотно принимает такие заявления, а женщины неохотно рассказывают об этом.
Есть ещё психологическое насилие. Даже если человек тебя не бьёт, но постоянно говорит, что заберёт детей или давит: «Ты без меня никто!», он уже агрессор и насильник. Была клиентка, муж которой размахивал перед ней ножом. Руку он на неё не поднимал, а просто вот так пугал. Но когда перед тобой здоровый мужик с лезвием, это, мягко говоря, всё равно ненормально. При этом обращаться в полицию смысла нет: наряд приедет, а он этот нож уже положил. Всё. Свидетелей нет, проблемы тоже как будто нет.
Мы на такие случаи реагируем, потому что трагедия может произойти в любой момент. Если можно оказать помощь до того, как что-то произошло, мы её оказываем. Были и кровавые истории, когда женщина приезжала с пробитой головой. Её муж так «воспитывал» - кочергой. Фатальных случаев, к счастью, не было. Вообще это огромный плюс, что в Псковской области есть место, куда можно прийти до того, как тебя убили… Не всем регионам так везёт.
О детских травмах и силе духа
Эмоционально это очень непростая работа. Конечно, специалист должен быть беспристрастным, но это почти невозможно, особенно когда женщины рассказывают свои истории, плачут, а ты наблюдаешь детей, у которых явные психологические проблемы после всего увиденного. Ребёнок-то любит обоих родителей, и когда у него на глазах один любимый человек бьёт второго любимого человека, это большая травма. Поэтому психологи общаются и с детьми, и мамами. Иногда для мам именно плачевное психологическое состояние ребёнка становится решающей причиной, чтобы изменить ситуацию.
Однажды к нам обратилась девушка, которую избивал, оскорблял и унижал сожитель. Денег, чтобы приехать с ребёнком из района в Псков, у неё не было. Мы подумали-подумали, связались с местными органами соцзащиты, наскребли ей на билет, она приехала. Стали с ней работать, и в процессе оказалось, что очень долго она считала нормой такое отношение к себе, ну, и по ребёнку было видно, что он хоть и маленький, но уже агрессивный, плохо спит, плохо ест, может маму стукнуть. Мама при этом сразу реагировала: «Вот, ты как отец!». Потом выяснилось, что тяжёлая история тянется с детства: мама девушки умерла рано, её воспитывал психически не вполне здоровый папаша, который мог приковать её наручниками к батарее, потом он тоже умер, девочку передали под опеку бабушке, та сдала её в интернат, но статуса сироты у девушки не было, а значит, жильё ей не положено. Итого: образования особо нет, так, какой-то колледж, садика для ребёнка нет, потому что ему не исполнилось три года, а все детские пособия закончились в полтора. Ситуация плачевная.
Потом ещё мужчина стал звать её обратно, выкладывал совместные фото в соцсетях: «Я так скучаю, так скучаю!..». Как правило, в таких случаях большинство предпочитают поддаться соблазну и вернуться к агрессору, соглашаясь жить даже так. Но та девушка категорически отказалась к нему ехать, сказала, что будет перебиваться с хлеба на воду, но не вернётся. Через время ей удалось найти работу в своём районе, снять жильё, устроить ребёнка в сад и прекратить все контакты с сожителем. Для меня эта история про силу духа, пример для подражания и показатель, что даже с кошмарным бэкграундом всё можно изменить.
Была ещё история с семейной парой – довольно молодой муж и жена значительно старше, чем он. У женщины - ребёнок от первого брака, потом родился общий малыш. Вспышки ярости у супруга начались во время беременности жены. Он её даже по животу бил. У старшей девочки выбивал стул из-под ног.
К нам за помощью женщина приходила не только избитая, но и без денег, и даже без сим-карты в телефоне. Муж всё забирал. К тому же он за ней следил, ходил кругами возле нашего забора, один раз даже смог сюда пробраться, пришлось изображать комедию, что у нас здесь просто детская игровая комната, а вовсе не служба помощи. Откровенно говоря, было страшно. У нас, конечно, есть охрана, но пока она до нас добежит, мало ли что может случиться, поэтому обычно мы просим женщин не сообщать, где они находятся.
К мужу наша подопечная в итоге вернулась, но через время история повторилась, и после очередного избиения она собрала вещи и с детьми уехала в другой регион.
По моим наблюдениям, если женщина резко принимает решение уйти от агрессора, её жизнь, как правило, начинает улучшаться, а мужчина остаётся на прежнем уровне или деградирует.
О «спецоперациях»
Совсем недавно полиция привезла к нам избитую мужем девушку, потом ей понадобилось вернуться домой за вещами, но она очень боялась, что муж при встрече её прибьёт. Поэтому мы взяли полицию, взяли мою машину и поехали целым табором. Она с полицией и органами опеки забирала вещи, я внизу развлекала детей, потому что оставить их было не с кем. Муж находился в квартире. Такие «спецоперации» происходят постоянно.
Мужья в таких ситуациях реагируют по-разному: кто-то утверждает, мол, «это она всё придумала», «это она меня довела», кто-то предлагает помириться, кто-то пытается не отпустить. Некоторые затихают: одно дело, если ты - кухонный тиран и властвуешь над своей жертвой один на один, другое, если о ситуации узнают люди. Тут уже и страшно, и стыдно, и «лицо потерял». Но есть и те, кому хоть трава не расти, они и выслеживают, и через забор деревни пытаются перелезать. К счастью, у нас хорошая охрана, плюс есть тревожная кнопка.
Была ещё женщина из Великих Лук. Там редкий случай, когда против мужчины возбудили дело, и по административной статье 6.1.1. он получил трое суток ареста. Спецоперация заключалась в том, чтобы найти помощников, которые будут охранять её до суда. Потому что предпосылки к тому, что может произойти что-то нехорошее, были. В результате в Луки мы тоже поехали толпой.
Естественно, после трёхдневного ареста ничего хорошего от него ждать не приходилось, поэтому женщина предпочла совсем уехать из города, несмотря на то что там у неё было своё жильё. Но муж мог просто прийти и выбить дверь в квартиру. Почему сейчас и говорят о необходимости охранного ордера, который запретит агрессору находиться с жертвой в одном помещении и вообще приближаться к ней. Нарушение этого запрета влечёт либо выплату большого штрафа, либо изоляцию. Если запрет нарушается несколько раз, может быть возбуждено уголовное дело. А сейчас можно только полицию вызвать. Они, конечно, выведут мужа из квартиры, в которой вы оба живёте, а через минуту, когда наряд уедет, он вернётся на общую жилплощадь. Можно, конечно, замки сменить, но это же не делается по щелчку.
Все эти «спецоперации» не входят в наши должностные обязанности, но мы эту работу всегда делаем, потому что, если у женщины нет никакой поддержки, скорее всего, она снова вернётся к насильнику.
О тепличных условиях и выселении из приюта
Есть тонкий момент: сделаешь в приюте слишком тепличные условия, женщина не захочет двигаться дальше. Конечно, мы даём время, чтобы отмыться, отоспаться, выдохнуть, прийти в себя, но в какой-то момент нужно начинать шевелиться и строить свою жизнь самой. Поэтому нужен разумный баланс между помощью и «инвалидизацией», чтобы не возникало мыслей: «За меня всё сделают».
У нас можно провести от двух недель до трёх месяцев. Это всё приблизительные сроки, потому что кто-то приезжает сразу после скандала, а через пару дней все успокаиваются, остывают, муж забирает её обратно. Потом в 70% случаях она снова оказывается у нас.
Поначалу были ситуации, когда мы женщине помогли, а по истечении срока стали выселять. Тогда она пошла жаловаться заместителю губернатора, что мы её с ребёнком выгоняем на улицу. Недавно тоже была ситуация, когда девушка на нас обиделась. У неё в районе есть и мама с папой, и своя отдельная квартира, но ей хотелось жить именно в Пскове, а не в районном центре. В результате мы оказались «плохими и бесчувственными людьми».
Случалось, что приходилось выселять за нарушение правил вроде запрета на курение, алкоголь и внезапных гостей.
О словах любви и замкнутом круге
Мы стараемся не давать советов подопечным и общаться с позиции: «Ты в своей жизни главная, тебе решать». Наша работа – предоставить информацию и вообще-то сказать, что «с тобой так поступать нельзя», «это запрещено законом», дать варианты решения, но выбор – жить одной или поверить извинениям и вернуться – всегда за женщиной. Даже если она находится на нашей территории, телефонные контакты с агрессором мы запретить не можем, хоть иногда и очень хочется.
Насилие в семье всегда вызывает ситуацию созависимости, люди попадают в замкнутый круг: сначала он побил, потом купил цветов и на коленях просит прощения. Женщина из позиции жертвы встаёт в позицию «великодушного прощателя», её самооценка растёт, и она начинает думать, что это он «так её любит», «бьёт, значит любит», «у него такие сильные эмоции», «меня никто никогда так не любил». Без поддержки извне довольно сложно откалибровать в своей голове, что что-то происходит не так, а ты должна и можешь защищаться.
Словам любви со стороны агрессора верят 90% из 100. 80% из вернувшихся к насильнику оказываются избиты снова. Таких постоянных клиентов мы готовы принимать до трёх раз. В первый раз у женщин чаще всего нет никакого осознания, агрессию мужа они списывают на минутное помутнение. Во второй она уже задумывается, что, наверное, дело совсем не в ней.
А бывает, что женщина у нас пожила, пообещала не возвращаться к мужу, а через полгода мы узнаём, что они вместе, она ждёт очередного ребёнка, а он снова её бьёт. В таком случае говорим: «Извини, дорогая, ты должна, наконец, принять решение». В какой-то момент она просто снимается с нашего сопровождения, потому что работа с ней нецелесообразна: её такая жизнь с «качелями» устраивает. Если есть тревога за детей, уведомляем органы опеки и прекращаем свою работу с этой семьёй. Ресурс специалистов и программы конечен и, если мы понимаем, что можем оказать помощь нескольким женщинам, а не возиться с одной, которую всё устраивает, то поступаем именно так. Это к вопросу о том, что, если хочешь перемен, будешь грызть землю, но добьёшься своего.
О мужчинах-жертвах и нехватке ресурсов кризисной службы
Классическая ситуация семейного насилия – мужчина-агрессор, женщина-жертва, но бывает, что именно женщины применяют и физическое насилие, и жёсткое психологическое давление, поэтому время от времени к нам обращаются мужья. Они, правда, просят никогда никому об этом не рассказывать.
В одной семье, например, жена была агрессивна по отношению к мужу и детям. Пока он находился дома, худо-бедно её контролировал, но как только уходил на работу, мать с детьми могла сделать всё что угодно. У женщины с психикой было не всё в порядке, и мужчина, опасавшийся за детей, какое-то время жил у нас. Эта история закончилась не очень хорошо: его супруга совершила преступление (не по отношению к своей семье) и попала в тюрьму.
Сейчас в приюте живут две мамы и трое их детей. Одна из них, лишённая средств к существованию, вынуждена каждый день брать коляску с младшим ребёнком и пешком вести старшего через весь город в школу на Запсковье [Детская деревня-SOS вместе с приютом находится на дальнем Завеличье – авт.]. Дети в таких семьях, как правило, учатся плохо, они грубоваты, но зато очень любят и поддерживают маму. Когда мы ехали в приют, женщина расплакалась, дочка стала её утешать: «Так, перестань плакать! Он должен думать своей головой! Не нужен он нам, пускай теперь один сидит и думает над своим поведением, будет меньше пить тогда». Роли в этой семье немного перевёрнуты, дети в такой ситуации вынуждены становиться взрослыми.
У второй девушки развод состоялся давно, сначала муж поддерживал её и ребёнка алиментами, потом перестал. Она до этого не работала, поэтому, когда поток денег резко прекратился, растерялась. Тяжело из комфортных условий внезапно оказаться на самообеспечении, поэтому мы её поддержали. Это к тому что приют один, и мы, насколько хватает сил, стараемся помогать всем.
На всю область нашего кризисного центра всё-таки маловато, его ресурсов и вместимости не хватает. Работа с женщинами в ситуации насилия – не основной наш профиль, но именно он требует наибольших ресурсов. Это при том, что в год мы обслуживаем ещё 200 семей, часто вполне благополучных, столкнувшихся, например, со сложностями в воспитании детей. Они общаются с нашими специалистами, ходят на тренинги.
По-хорошему нужен центр с полным штатом, с водителем, с завхозом, чтобы не было ситуаций, когда я бросаю свою основную работу в приюте и сажусь за руль, чтобы помочь провернуть очередную «спецоперацию». Плюс, к сожалению, наша программа выстроена так, что мы вынуждены отказывать женщинам без детей.
В Пскове есть ещё независимый социальный женский центр, но их приют работает через пень-колоду. Женщины к ним обращаются и получают ответ, что «сейчас приют закрыт». Очень не хочется в ситуации угрозы услышать: «Приходите через месяц». Потому что через месяц тебя уже может не быть в живых.