Финляндизация Украины стала модной идеей провластных политологов

«Нашему терпению пришел конец... Запрягали мы очень долго, вот сейчас уже пора нам ехать...» Зажигательные речи российских официальных лиц на тему отношений с Западом не оставляют сомнений в решительном настрое нашего руководства. Но не дают, увы, никаких подсказок, куда мы, запрягши, устремимся. К счастью, высказывания близких к власти экспертов дают несколько большую пищу для размышлений на сей счет. В этой среде все чаще звучит слово «финляндизация».

«Когда вопрос касается стран, в Альянс (НАТО. — А.К.) не входящих, однако ведущих себя так, словно это упущение должно быть вот-вот исправлено, риск силового столкновения растет, — тревожится, к примеру, Федор Лукьянов, научный директор клуба «Валдай», глава Совета по внешней и оборонной политике, главный редактор журнала «Россия в глобальной политике». — Расширение НАТО сформировало военно-политический ландшафт, в котором мы сейчас живем. Сохранение такой перспективы чревато обострением, отказ же требует кардинального пересмотра системы представлений, ревизии и утверждения системы «красных линий». Например, возвращения понятию «финляндизация» позитивного смысла, какой оно имело в годы «холодной войны».

Некоторые авторы выражаются еще более конкретно, говоря о необходимости финляндизации Украины, встречалась и такая формулировка — «антироссийский проект Ukraina». А некоторые без обиняков утверждают, что финляндизация — единственный для Украины способ избежать войны.

Осмелимся, однако, чуть поправить уважаемого эксперта: позитивная коннотация у понятия «финляндизация» отсутствовала даже в эпоху «холодной войны». Термин родился на рубеже 1960-х и 1970-х в Западной Германии, среди тамошних консерваторов, и выражал их недовольство так называемой новой восточной политикой канцлера социал-демократа Вилли Брандта, направленной на улучшение отношений с СССР и его восточноевропейскими союзниками.

Согласно современному политическому словарю, финляндизация — это подчинение политики страны политике большей соседней страны при номинальном сохранении суверенитета. Как нетрудно догадаться, термин отсылает к особым отношениям между Советским Союзом и Финляндией, которые были тогда, что называется, притчей во языцех.

В СССР их называли дружественными и рекламировали как образец добрососедства и равноправного взаимовыгодного сотрудничества государств с различным общественным строем. Геополитические же противники величали Финляндию не иначе как советским вассалом.

«Невозможно было обойтись без войны»

В пользу последней оценки говорит то, что такая модель отношений с могущественным восточным соседом не была выбором самой Финляндии. Ну, точнее, выбор, справедливости ради, был. Но очень небогатый — единственной альтернативой была полная потеря суверенитета. До того, как перед Финляндией возник этот экзистенциальный выбор, она упорно отказывалась «дружить» с СССР.

Операция по принуждению к дружбе началась в конце 1930-х. В том, как решался финляндский вопрос, нельзя, кстати, не видеть определенного сходства с событиями нынешнего кризиса. Ну, по крайней мере, в том, что касается начальной фазы. Как и тогда, все началось с высказанных руководством нашей страны озабоченностей в сфере безопасности. И, как и тогда, вопрос сперва хотели решить «по-хорошему».

«В связи с усилением угрозы использования империалистическими державами территории Финляндии для агрессии против СССР Советское правительство предложило правительству Финляндии весной 1938 года заключить договор о взаимопомощи, — сообщает Большая советская энциклопедия. — Однако правительство Финляндии отклонило это предложение. Оно также отказалось участвовать в системе коллективной безопасности».

После этого было еще несколько безуспешных попыток сподвигнуть финнов пойти навстречу советским озабоченностям. После чего появился Меморандум правительства СССР правительству Финляндии от 14 октября 1939 года, который многие участники событий — в том числе, например, Никита Хрущев — прямо называли ультиматумом.

«Главную заботу Советского Союза в переговорах с Финляндским правительством составляют два момента: а) обеспечение безопасности г. Ленинграда, б) уверенность в том, что Финляндия будет стоять прочно на базе дружественных отношений с Советским Союзом», — утверждалось в этом документе.

Советское правительство потребовало от Финляндии передать СССР: 1) часть Карельского перешейка; 2) шесть островов в Финском заливе; 3) западную часть полуостровов Рыбачий и Средний (побережье Баренцева моря; 4) сдать в аренду на 30 лет порт Ханко и территорию вокруг него «для устройства морской базы».

Общая площадь территории, на которую распространялись претензии Советского Союза, составляла — не считая полуострова Ханко — 2761 квадратный километр. В качестве компенсации предлагалась вдвое большая, но стратегически и экономически намного менее значимая территория в малолюдной части Карелии.

Финны вновь ответили отказом. Дальнейшие события БСЭ описывает так: «Рассчитывая на помощь западных держав, финская военщина 26 ноября вступила на путь вооруженных провокаций на границе... В ответ на это войска Ленинградского военного округа утром 30 ноября при поддержке Северного и Балтийского флотов перешли в наступление на фронте от Баренцева моря до Финского залива. Со стороны Советского Союза это был вынужденный шаг».

Для справки: 26 ноября 1939 года произошел так называемый Майнильский инцидент. «Наши войска, расположенные на Карельском перешейке у границы Финляндии, около села Майнила, были неожиданно обстреляны с финской территории артиллерийским огнем, — гласила нота правительства СССР, врученная финскому послу. — Всего было произведено семь орудийных выстрелов, в результате чего убиты трое рядовых и один младший командир, ранены семь рядовых и двое из командного состава».

По версии Хельсинки, советские войска обстреляли сами себя: то была провокация, устроенная Сталиным для того, чтобы получить предлог для начала войны. И большинство современных историков согласны с такой трактовкой. В принципе, эту версию подтверждают и слова самого Сталина. Ну, косвенно, разумеется. В своем выступлении перед начальствующим составом РККА, 17 апреля 1940 года, то есть через месяц после завершения боевых действий, говоря о причинах войны, вождь народов ни словом не обмолвился о «наглых провокациях финской военщины», как писали тогда в советской прессе.

В изложении товарища Сталина причины были таковы: «Нельзя ли было обойтись без войны? Мне кажется, что нельзя было. Невозможно было обойтись без войны... Ясно, что коль скоро переговоры мирные с Финляндией не привели к результатам, надо было объявить войну... Было бы большой глупостью, политической близорукостью упустить момент и не попытаться поскорее, пока идет там война на Западе, поставить и решить вопрос о безопасности Ленинграда».

В том же своем выступлении товарищ Сталин раскритиковал армию противника за пассивность и недостаточную техническую оснащенность: «Что касается какого-либо серьезного наступления для прорыва нашего фронта, для занятия какого-либо рубежа, ни одного такого факта вы не увидите. Финская армия не способна к большим наступательным действиям... Армия, которая воспитана не для наступления, а для пассивной обороны; армия, которая не имеет серьезной артиллерии; армия, которая не имеет серьезной авиации... Не могу я такую армию назвать армией».

Эта характеристика тоже плохо вяжется со слепленным пропагандой образом озверевших и до зубов вооруженных «белофиннов», атаковавших миролюбивую советскую державу.

Однако спустя год с небольшим финская армия доказала вождю народов, что он не вполне прав в своей оценке: в июне 1941-го начинается новая Советско-финская война, названная в Финляндии войной-продолжением, которую страна ведет в союзе с нацистской Германией. И на сей раз обороняющейся стороной является СССР.

«Сделали ошибку, что их не оккупировали»

Впрочем, как и в прошлый раз, начал боевые действия Советский Союз: на рассвете 25 июня 1941 года советская авиация подвергла массированной бомбардировке города Хельсинки, Турку, Сало, Котка, военные корабли и военно-морские базы, военные аэродромы финнов (по утверждению советской стороны, на них базировались немецкие самолеты), ряд железнодорожных станций.

В тот же день, 25 июня, парламент Финляндии постановил считать страну в состоянии войны с СССР. «Советское руководство преподнесло финским сторонникам «войны-реванша» такой подарок, о котором они не смели даже мечтать», — пишет в своей книге «25 июня. Глупость или агрессия?» известный российский историк Марк Солонин.

«Сейчас, когда Советский Союз в связи с войной между Германией и СССР распространил свои военные действия на территорию Финляндии, нападая на мирных жителей, наш долг защищаться, — заявил в своем радиообращении к нации президент страны Ристо Рюти. — Наши возможности выйти успешно из этой второй оборонительной войны на этот раз совершенно другие, чем были в прошлый раз...»

Первый этап войны-продолжения, казалось, полностью оправдал надежды финского руководства: в течение двух месяцев финны отвоевали практически все территории, потерянные в результате Зимней войны 1939–1940 годов. И пошли еще дальше — захватили большую часть советской Карелии. Причем оккупация была отнюдь не бархатной: неродственное, то есть в основном русское, население оккупированных территорий сгонялось в концлагеря.

Но в отношении захватнических планов финны проявили осторожность: объявив цели войны достигнутыми, дальше, как ни уговаривал Гитлер, не пошли. В частности, наотрез отказались участвовать в штурме Ленинграда. Это, безусловно, зачлось Финляндии, когда в войне произошел перелом и судьба страны вновь оказалась в руках Москвы. Но определяющими, как и в случае Зимней войны, оказались соображения большой геополитики.

Тогда, в 1940-м, Советский Союз отказался от полного завоевания Финляндии, столкнувшись с перспективой военного столкновения с Англией и Францией. Примерно теми же резонами, нежеланием портить отношения с союзниками по антигитлеровской коалиции, советские вожди руководствовались и спустя четыре года, принимая решение пощадить Финляндию, не присоединять и не советизировать ее. О чем, правда, товарищ Сталин, по свидетельству очевидцев, впоследствии сильно жалел и мечтал все переиграть.

«Слева от меня сидел молчаливый Молотов, а справа многословный Жданов, — вспоминал в своих знаменитых «Разговорах со Сталиным» югославский политический деятель Милован Джилас. — Последний рассказывал о своих контактах с финнами (в 1944–1947 годах Андрей Жданов возглавлял Союзную контрольную комиссию в Финляндии. — А.К.) и с уважением говорил об их аккуратности при поставке репараций:

— Все точно вовремя, в прекрасной упаковке и отличного качества.

Он закончил: — Мы сделали ошибку, что их не оккупировали, — теперь бы все было уже кончено, если бы мы это сделали.

Сталин:

— Да, это была ошибка — мы слишком оглядывались на американцев, а они и пальцем бы не пошевелили».

Однако сталинский соратник Вячеслав Молотов (с 1939-го по 1949 год он занимал пост главы советского внешнеполитического ведомства) считал, что все было сделано правильно. «Финляндию пощадили как! — передает слова Молотова хорошо знавший его писатель Феликс Чуев (беседа состоялась, когда Молотов давно покинул коридоры власти). — Умно поступили, что не присоединили к себе. Имели бы рану постоянную... Там ведь люди очень упорны, очень упорны».

Впрочем, режим, установленный в Финляндии после подписания 19 сентября 1944 года соглашения о перемирии, от оккупационного отличался не так уж сильно. Особенно — на первых порах. По существу, это была «оккупация лайт».

Заключенный мир был, во-первых, с аннексиями и контрибуциями. По условиям соглашения Финляндия в дополнение к территориальным потерям, понесенным в результаты войны 1939–1940 годов, теряла богатый никелем район Петсамо и должна была выплатить СССР денежную компенсацию в размере 300 миллионов долларов. По тем временам — огромная сумма. Погасить ее нужно было в течение шести лет товарами. Потом этот срок был увеличен до восьми лет.

«Если сцепить между собой все поезда, перевозившие в нашу страну станки, оборудование разного рода, бумагу, целлюлозу и прочее в течение восьми лет, их протяженность составила бы три с половиной тысячи километров, — пишет биограф Жданова Алексей Волынец в своей книге, вышедшей в серии ЖЗЛ. — Кроме этого состава в 340 тысяч вагонов было еще 514 судов, построенных на финских верфях для нашей страны».

Накладывались также серьезные внутриполитические ограничения. Финляндия обязывалась, в частности, «немедленно распустить находящиеся на ее территории все прогитлеровские (фашистского типа) политические, военные, военизированные, а также другие организации, ведущие враждебную Объединенным Нациям, в частности Советскому Союзу, пропаганду, и впредь не допускать существования такого рода организаций».

Красная зона

За выполнением соглашения строго следила упомянутая Союзная контрольная комиссия в Финляндии под председательством члена Политбюро ЦК ВКП(б) Андрея Жданова, действовавшая три года, с сентября 1944-го по сентябрь 1947 года. Состав комиссии, в которой работали свыше тысячи специалистов, формально был смешанным, советско-британским. Но англичан было там очень мало, всего несколько человек, и их роль была чисто представительской. «Определяли политику СККФ и вели всю работу советские граждане во главе со Ждановым», — констатирует Волынец.

Соответственно, советские граждане определяли и политику Финляндии. Автор ждановской биографии цитирует выступление своего героя на первом заседании СККФ: «Чем дальше мы заберемся в поры местной жизни, тем будет лучше».

Об уровне советского контроля говорит следующий факт: когда тогдашний президент Финляндии Маннергейм захотел в ноябре 1945 года отправиться за границу, в Португалию, мотивируя поездку необходимостью отдыха и лечения, ему пришлось испрашивать разрешения у главы СККФ.

«Жданов отвечал, что маршал как лидер суверенного государства может ехать куда угодно, но лично он, Жданов, посоветовал бы президенту лечиться в Крыму, — пишет Волынец. — Маннергейм намек понял и загранпоездку отменил. Он смог покинуть страну только после личного разрешения Сталина».

По версии Волынца, Маннергейм собирался покинуть страну, опасаясь за свою безопасность. Тревога была небеспочвенной. Осенью 1945 года в Хельсинки прошел судебный процесс над представителями прежнего финского руководства, обвиненными в развязывании войны против СССР.

К счастью для барона, для него, как обеспечившего выход Финляндии из войны и участие финской армии в боевых действиях против немцев, в Москве решено было сделать исключение. Но, скажем, предшественник Маннергейма на посту президента, Ристо Рюти, был приговорен к 10 годами тюрьмы. Отсидел, правда, всего четыре.

Для того чтобы этот процесс мог состояться, парламенту Финляндии пришлось внести поправки в законодательство, имевшие обратную силу. А перед этим был «исправлен» сам парламент. «Жданов приложил все усилия, чтобы обеспечить победу (на выборах. — А.К.) дружественных или нейтральных сил и не допустить в финский сейм враждебных СССР политиков», — пишет Волынец.

Короче говоря, посланцы Москвы не чувствовали себя в Финляндии гостями. Со временем, конечно, советский контроль над внутриполитической жизнью страны несколько смягчился. Но сохранялся вплоть до краха СССР. У Москвы фактически было право вето на назначения в финском кабинете: у политиков, негативно настроенных к Советскому Союзу и не скрывавших своей антисоветскости, не было никаких шансов попасть в верхний эшелон власти.

Зато деятели с правильными взглядами пользовались режимом наибольшего благоприятствования. По свидетельству бывшего министра иностранных дел Финляндии Эркки Туомиоя, для того чтобы добиться карьерных преимуществ, финские политики стремились обзавестись знакомствами в советском посольстве в Хельсинки. На финском политическом жаргоне такие покровители назывались kotiryssä, что в переводе означает «свой», «домашний русский».

Кроме того, в Финляндии действовала достаточно жесткая политическая цензура: книги и фильмы, квалифицируемые как антисоветские, были запрещены к распространению. Под запретом, например, были «Архипелаг ГУЛАГ» Александра Солженицына и снятый по произведению того же автора норвежско-британский фильм «Один день Ивана Денисовича».

Еще более узок был коридор возможностей страны во внешней политике. «Красные линии» были очерчены очень четко. Согласно Договору «О дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между СССР и Финляндской Республикой», заключенному в 1947 году и прекратившему свое действие в 1992-м, Договаривающиеся Стороны обязывались «не заключать каких-либо союзов или участвовать в коалициях, направленных против другой Высокой Договаривающейся Стороны».

Кстати, вопреки распространенному мнению статус Финляндии в эту пору не был сугубо нейтральным. Тот же Договор о дружбе накладывал на страну обязательство сражаться на стороне Советского Союза и принимать от него необходимую помощь в случае, если ее территория будет использована для военной агрессии против СССР «со стороны Германии или любого союзного с ней государства».

До распада Советского Союза Финляндии не позволялось входить не то что в НАТО, но даже в Европейское экономическое сообщество, предтечу Евросоюза. Правда, в 1973-м Хельсинки заключил соглашение с ЕЭС о свободной торговле промышленными товарами, но при этом было специально оговорено: если выяснится, что соглашение наносит ущерб отношениям страны с СССР, правительство его расторгнет. В ООН страна голосовала либо вместе с Советским Союзом, либо воздерживалась.

В историю такая политика вошла под названием «Линия Паасикиви — Кекконена» — по имени двух послевоенных президентов Финляндии. На цоколе памятника Юхо Кусти Паасикиви, установленного в Хельсинки в 1980 году, выгравировано его главное политическое кредо: «Начало всякой мудрости — признание фактов».

Ценник победы

Было бы, однако, большой неправдой, если не сказать фальсификацией истории, утверждать, что Москва держала Финляндию в сфере своего влияния исключительно посредством кнута. Был и сладкий пряник — огромный и гарантированный рынок сбыта для финских товаров. Торговля с СССР пролила над Страной тысячи озер настоящий золотой дождь. Экономика росла как на дрожжах, Финляндия вышла в мировые лидеры по уровню и качеству жизни.

Собственно, уже это обстоятельство заставляет с сомнением отнестись к идее использования той же модели в российско-украинских отношениях. Сравнимую по масштабу компенсацию за ущемленную суверенность Россия с ее экономикой, подточенной санкциями и структурным кризисом, братьям славянам предоставить, увы, не в состоянии. Строго говоря, даже экономически процветающей России сделать это было бы затруднительно: пропорции стран совсем не советско-финские.

Остается кнут, но и тут соотношение сил куда менее благоприятно для отечества, чем в эпоху укрощения строптивой Суоми. Напомним, что «финляндизация 1.0» потребовала двух войн и огромных жертв. Безвозвратные потери РККА в Зимнюю войну составили 127 тысяч человек. В войне-продолжении полегло, по экспертным оценкам, от 200 до 300 тысяч бойцов и командиров Красной Армии.

Между тем население Финляндии составляло в те годы всего 3,7 миллиона человек. И военной техники у финской армии было — тут товарищ Сталин абсолютно прав — кот наплакал. 40-миллионная Украина, обладающая достаточно развитым ВПК, получающая щедрую помощь от своих союзников, как ни крути, более серьезный противник.

Наконец, крайне плохой пример Украине — плохой, понятно, с нашей точки зрения — показывает в последнее время сама Финляндия. Президент страны Саули Ниинистё в своем новогоднем обращении к нации заявил, что требования, выдвинутые Россией в адрес США и НАТО, «противоречат европейскому порядку безопасности», что «сферам интересов нет места в 2020-х» и что Финляндия сохраняет за собой право подать в любой момент заявку на вступление в НАТО.

Правда, сторонники вхождения в блок пока в меньшинстве. Но их доля быстро растет, а число противников, соответственно, неудержимо сокращается. И недавние высказывания вице-спикера Госдумы Петра Толстого — Россия должна быть восстановлена в границах Российской империи, а Прибалтика с Финляндией «сами приползут» к нам, осознав ничтожность своего положения, — дали, без сомнения, новый импульс этой ментальной перестройке.

Еще немного, еще чуть-чуть — и от хваленого финского нейтралитета не останется и следа. Короче говоря, гадость эта ваша «заливная финляндизация», господа. Нерабочая концепция. Несите другую.