Дайте, что ли, карты в руки…

В нефтедобывающей отрасли, как поется в одной из песен глубоко советских времен, «много профессий хороших и разных». Но одна из самых загадочных, даже мистических – геологи. Обывателю и представить трудно, как можно знать, что находится в сотне метров от поверхности земли, а нефть в Тимано-Печоре мы добываем с более серьезных глубин. На сегодня рекорд – более 4 000 метров. И это не предел. Мистика? О том, какие технологии помогают «предсказать», а вернее, спрогнозировать наличие черного золота в земных недрах, мы поговорили со специалистами Управления геологоразведочных работ по региону Коми и НАО ООО «ЛУКОЙЛ-ПЕРМЬ». Поделились своими секретами накануне профессионального праздника начальник управления Илья Юнин, начальник отдела геологоразведочных работ Радель Латыпов, начальник отдела недропользования и развития минерально-сырьевой базы Михаил Куш и начальник отдела запасов нефти и газа Оксана Тихонова. Корр.: Есть мнение, что ваши предшественники так хорошо работали, что уже к 90-м годам прошлого века открыли все крупнейшие месторождения. Осталось ли что-то на наш век? Юнин: На самом деле, это не совсем так. Мы понимаем, что есть огромные месторождения в Тимано-Печоре, есть крупные в Западной Сибири, на Каспии, за рубежом, где успешно ведет деятельность наша Компания. Но открывать еще есть что! Взять Восточный Ламбейшор. Мы его открывали с запасами чуть более 3 млн тонн, сейчас цифра в разы больше. Мы работаем, развиваемся, бурим дополнительные разведочные скважины, занимаемся эксплуатационным бурением, и запасы увеличиваются. Корр.: То есть мы сегодня идем по следам предыдущих открытий, расширяя горизонты? Юнин: И да и нет! Да, мы работаем на геологическом фундаменте, заложенном нашими отцами-основателями в геологии, отцами-мастодонтами, которые заходили в провинцию. Мы имеем дело с высокими технологиями, поэтому вектор, что они нам дали, мы продолжаем, но облагораживаем теми познаниями, новациями, какие на сегодня есть. И вчерашние объекты раскрываются совершенно по-другому. Корр.: Сколько, к примеру, за последние пять лет в Тимано-Печоре открыто новых месторождений, залежей? Юнин: За пять лет было не так много открытий, так как мы в последнее время занимаемся по большей части доразведкой, то есть концентрируемся именно на повышении объемов добычи, на удержании темпов, которые нам задает Компания, поэтому направляем силы на повышение достоверности геологических моделей, чтобы дать дополнительные запасы нашим разработчикам. Но и в поиске есть успехи. Могу сказать, что мы пробурили сейчас ряд успешных поисковых скважин на севере Тимано-Печоры. Это Северо-Мишваньский участок в Ненецком автономном округе. Корр.: Это совершенно новая структура? Куш: Да, совершенно новая. Мы собрались, как вы говорите, предсказали, провели масштабный анализ, отправили туда коллег и пробурили три скважины, которые нам дали хорошие притоки нефти. Это в рамках проекта по развитию Командиршорской группы месторождений. Надо сказать, что это открытие нового месторождения. Именно об этом говорит подтверждение наличия нефти. Юнин: В этом году (2024-й) также пробурена поисковая скважина на Западно-Усинской структуре на территории деятельности ТПП «ЛУКОЙЛ-Усинскнефтегаз». Получили эффективные толщины. Летом планируем скважину осваивать и получать промышленные притоки нефти. Это тоже открытое нами новое месторождение. Корр.: Как новые участки получают имена? От чего это зависит? Юнин: В основном в зависимости от ближайших населенных пунктов, речек, каких-то природных объектов. А когда эта структура начинает давать нефть, мы и месторождения также именуем. Есть примеры, когда имена давали в честь наших выдающихся геологов. Как, например, месторождение имени Андрея Алабушина, Прохоровское. Корр.: У всех на слуху имена геологов Черновых – отца и сына, их называют первооткрывателями. А есть ли у нас сегодня в геологической службе такие первооткрыватели? Юнин: Раньше, в советские времена, геолог рисовал что-то на карте – бурили скважину… Сегодня каждая новая скважина – это труд огромного коллектива: геологоразведчиков, сейсморазведчиков, геофизиков, геологов-подсчетчиков… Так что нельзя сказать, что какой-то один человек открыл какое-то месторождение. Визионеры, конечно, есть, то есть люди, которые предлагают точку на карте для бурения. Но, чтобы это подтвердить, все равно нужен большой коллектив. Корр.: Известные факты: Федор Прядунов в XVI веке черпал нефть ковшом из колодца, сооруженного им на реке. В Баку есть нефтеносные пласты, которые располагаются на глубине всего 20 метров. Думаю, для них поиск черного золота не был большой проблемой. Как говорится, иди на запах. А у нас в Тимано-Печоре нефть прячется довольно глубоко. Какие инструменты, технологии используются для поисков? Юнин: На Яреге у нас нефть тоже не так глубоко, и, если найти достаточно длинный ковш, эксперимент можно повторить. Да, логично, что наши известные геологи открыли в первую очередь те пласты, которые расположены близко к поверхности. Но у них и не было тех технологий, какими располагаем мы, и они позволяют нам исследовать недра на гораздо большие глубины. Тихонова: Это как сравнивать карету с мерседесом. Тот же Прядунов – в его время применяли конно-роторный способ, деревянные колонны для бурения, и сейчас – наши роторы, сейсморазведка… То есть уровень разведки совершенно другой. Юнин: Сложно сопоставить то, что на поверхности, и то, что на глубине 4 000 метров, поэтому нам и необходимы дополнительные исследования. Самый продуктивный метод – это сейсморазведка. В скважину помещается взрывной заряд, сигнал от направленной взрывной волны идет в глубину, отражается от всех поверхностей, и приемник сигнала принимает это эхо. В зависимости от скорости, с которой сигнал проходит сквозь различные породы, мы делаем вывод, как у нас выглядит «земной слоеный пирог». Тихонова: Причем сейсморазведка по методологии 3D для получения трехмерного изображения исследуемых площадей. Корр.: То есть лазером просвечивать землю мы еще не умеем? Юнин: К сожалению, нет, пока не научились. Корр.: На какую глубину мы сейчас можем прозондировать землю? Юнин: В зависимости от мощности приемника. На сегодня это порядка 10 километров. Для сравнения: наши поисковые скважины бурятся в среднем на 4 000 метров. Корр.: Кроме звуковых волн, другие технологии применяются? Юнин: У нас есть другие методы, позволяющие анализировать глубины, но их можно считать устаревшими: магнитная съемка, гравиметрическая съемка. Это те региональные исследования, которые позволяют определять территории, где могут быть скопления нефти. То, что применялось у нас в Советском Союзе. Корр.: Не так давно в СМИ муссировалась информация, что в распоряжении Росгеологии имеется восемь космических спутников, с которых ведется зондирование земной поверхности. Пользуетесь ли этим ресурсом? Юнин: Для нас, нефтегазодобывающих предприятий, эта информация не несет такого же эффекта, как для других предприятий-недропользователей – рудников, занимающихся добычей золота, алмазов, металлов и прочего. Хотя и для нас спутниковые снимки имеют определенную полезность, так как позволяют делать топографические основы высокой точности – проще говоря, карты местности. Вообще, космоснимки полезны для всех производственников: как разместить объекты, соорудить подъезды и так далее. Для геологов они интересны в части таймлапса, то есть когда снимки делаются через определенное количество времени, чтобы смотреть, как меняется земной ландшафт. Корр.: Самое высокотехнологичное оборудование в вашем арсенале? Юнин: Мозг! Высокотехнологичнее еще не придумали. А если серьезно, то, наверное, это наши геофизические комплексы, которыми мы исследуем скважины. Мы пробурили скважину, но до сих пор не знаем сложность породы, какое чередование пластов, где нефть, где вода, поэтому в скважину спускаются специальные геофизические приборы, на основе различных методов позволяющие нам получить полную картину того, что находится у нас на глубине по всему стволу скважины. Корр.: В последнее время трендом в любой отрасли является искусственный интеллект. ИИ рисует, пишет книги, общается, создает архитектурные пространства и прочее, прочее… Как складываются отношения с ИИ у геологической службы? Латыпов: В прошлом году мы провели опытно-промышленные работы с использованием нейросетей по увеличению разрешающей способности сейсмических данных. Бывает, что после сейсмики временные разрезы, или геологические материалы, не всегда хорошего качества. Как раз проверяли, насколько нейросети их смогут обработать лучше, чем наши программы. Могут ли они что-то улучшить, отрисовать более точную картину, чем была ранее. Признали, что они в какой-то мере эффективны. Мы берем, возможно, какие-то старые материалы, еще советских времен, и, используя нейросеть, которая уже научилась работать на новых материалах, пытаемся привести в современный вид старые картинки. В Компании пока это не принято, так как это достаточно серьезный процесс. Но мы продолжаем к этому аккуратно подступаться, то есть работаем по классической схеме и параллельно используем ИИ, а потом смотрим, как оно сопоставляется. Корр.: Если помечтать о будущем, какие инструменты нужно изобрести, чтобы облегчить работу геологам? Юнин: Если удариться в лирику, помечтать… То хотелось, чтобы у нас и долота были, которые могут что угодно бурить, и геофизика стала бы такой, чтобы можно было просвечивать землю… Это было бы потрясающе для геолога! С первого дня мечтаю, чтоб была видеокамера, которую спускаешь на трубе, и она тебе все показывает. Такие есть, но они не работают на наших глубинах. Чтобы технологии двинулись настолько, чтобы можно было просканировать в каком-то месте земную кору и увидеть все, что находится под ней. Но это не сегодняшний день и даже не завтрашний. Корр.: Часто ли геологи ошибаются? Юнин: Не без этого. Но это горькие ошибки. Все равно мы верим в то, что делаем. Мы не бурим скважины с мыслью 50/50. Тихонова: Мы уверены в том, что откроем новую залежь. Юнин: Каждая наша скважина, мы ими живем. Мы всегда рады нашим победам, каждая победа – это открытие чего-то нового. Это интересно В Америке черное золото часто искали методом дикой кошки. Первые нефтяные скважины бурили практически вслепую. И выбор места походил на метание дикой испуганной кошки. Такое сходство и дало название методу поиска нефтяных месторождений. Хотя то, что назвали методом, напоминало его весьма отдаленно. Со слов английского геолога К. Крэга, который дал описание закладки скважины, именитые по тем временам нефтяники съехались для выбора подходящего места. Но так как никто не решался окончательно показать точку бурения, то это дело доверили… вороне. Там, где села ворона, определили место, где начали разрабатывать месторождение. Благо эта ворона села удачно. В России в XIX веке продавался прибор – угадыватель нефти системы Несфильда. Он состоял из стрелки и шкалы, которые устанавливались на деревянном колу, втыкаемом в землю. По мысли изобретателя, близкое залегание нефти должно было вызвать отклонение стрелки. Эффективность его так и не была доказана. В конце XIX века учеными был предложен еще один результативный способ поиска. Так, по их предположениям, между двумя продуктивными скважинами вполне вероятно будет и третья. Поэтому искатели черного золота стали разрабатывать месторождения, находящиеся на «нефтяной линии». Нужно отметить, что такой метод давал неплохие результаты.