Почему охрана природы у государства — на одном из самых последних мест». Интервью

Природоохранное сообщество России обсуждает ситуацию с инспектором Байкальского заповедника Сергеем Красиковым, против которого возбудили уголовное дело: ему вменяют превышение должностных полномочий за то, что он якобы избил браконьеров, которых задерживал. Позже выяснилось, что у потерпевших есть связи - один из них, например, работает в компании влиятельного депутата из Улан-Удэ Вадима Бреднего. В поддержку Красикова уже высказались и коллеги, и федеральные чиновники, например вице-премьер РФ Юрий Трутнев и глава Минприроды Александр Козлов. Но, по словам создателя и директора заповедника Брянский лес, известного фотографа дикой природы Игоря Шпиленка, история Красикова ярко иллюстрирует положение дел в природоохранной отрасли в России. В интервью Znak.com он рассказал, почему сложно бороться с браконьерством в заповедниках и национальных парках и как порядок в них держится на энтузиазме людей, получающих нищенские зарплаты. Впрочем, у природоохранного сообщества есть предложение, как исправить ситуацию. Человек браконьерством протестует против несправедливого мироустройства - Почему история с Красиковым стала возможна? Как можно обвинить сотрудника заповедника за то, что он задержал нарушителей? К сожалению, это не уникальная история, но такие случаи не всегда всплывают. На этот раз инцидент получил общественный резонанс, потому что браконьеры почувствовали, что у них есть силовая поддержка и решили попытаться обвинить самого Красикова. Добиться участия полиции в задержании браконьеров сложно, так как заповедники и нацпарки, как правило, находятся в удаленных районах. Я это не раз наблюдал, когда работал инспектором. Пример из прошлого. Задерживаем браконьера в заповеднике Брянский лес с убитым кабаном. Это уголовное преступление. Надо вызвать милицию. Поймали сигнал, звоним в дежурную часть, и тут начинается: у нас нет бензина, у нас одна группа, не можем выслать и так далее. Говорим: Мы вас заправим, только приезжайте . Они приезжают на край асфальта с автоматами, но в туфлях. А туда, где лежит кабан, можно добраться только в сапогах, и об этом предупреждали. В моей практике только в один-два случая из десятка доходит до уголовного дела. Такие дела расследуют с большой неохотой, и если есть возможность встать на сторону браконьеров, то делают это. Зачастую все осложняется тем, что полицейские, как правило, сами охотники. У меня был случай, когда я в охранной зоне заповедника Брянский лес задержал группу. Из 14 браконьеров, семеро были сотрудниками местного райотдела. Все было снято, были свидетели, но они ухитрились затянуть дело, и оно так ничем не закончилось. Кто-то на пенсию ушел, кто-то даже в Чечню уехал вне очереди. У заповедников всегда есть проблемы с разбором таких преступлений. У нас очень слабый инструментарий, чтобы по опасным преступлениям привлекать браконьеров к ответственности. Эти частные проблемы вытекают из одной старой беды. Охрана природы у государства - на одном из самых последних мест. И все эти скандалы - это уже последствие. Когда пришла нынешняя власть, в качестве первых шагов был расформирован орган, который отвечал за охрану природы. Функции контроля за природной средой были переданы ведомствам, которые занимаются эксплуатацией природы. У нас есть Министерство природных ресурсов и экологии РФ, но слово экология там теряется. Долгое время на эмблеме даже нефтяная вышка была. Эмблему можно поменять, а головы с ресурсным образом мышления остались. - Если вернуться к противостоянию заповедник - браконьеры. Почему нельзя заранее договориться с полицией? Это же типовая ситуация, но каждый раз как будто все случается впервые. - Конечно, есть авторитетные директора, которые находят общий язык с полицией. Есть браконьеры, социальный статус которых невысок, и их деятельность легко гасить. На простых людей полиция с удовольствием составляет протоколы. Но если браконьер статусный, тут начинаются закорючки. - Что людей привлекает в заповедниках? Вокруг есть леса, где можно охотиться. - Браконьерство - это старая народная традиция. У нас оно не считается чем-то плохим. Особенно в сельской местности. Государство всегда в черном теле держало сельского жителя. Например, никогда не было нормального способа заготовить себе дрова на зиму, их всегда приходилось воровать. Люди сначала воровали у барина, потом - у государства. Это, если хотите, такое робингудство, когда человек браконьерством протестует против несправедливого мироустройства. Собственно, это самый безопасный способ протеста. И ничего дурного для деревенских в этом нет. Это прекрасно чувствуют правоохранительные органы, поэтому процент привлечения по таким делам небольшой. Можно выделить несколько категорий браконьеров, и мотивы у них разные. Но ключевое - за десятки лет они привели ситуацию к тому, что за пределами заповедников и нацпарков охотиться не на кого. Почти все выбито. Заповедники и национальные парки существуют сами по себе, на эксплуатации энтузиазма людей, которые в них работают за смешные деньги - Какие виды браконьеров вы можете выделить? - В 90-е годы в сельской местности сформировалась такая каста браконьеров - сельские безработные, которым нечем было заняться, и они научились питаться с леса. Ставят петли, капканы, ловят животных на прокорм. На Дальнем Востоке, например, собирают женьшень и другие лекарственные травы. Они уже не хотят работать, у них стереотип поведения: лес - огород. Другая группа - это как такие Робин Гуды, для которых это своеобразный спорт. Человеку нравится красиво обмануть сотрудников заповедника. Они прослушивают частоты радиосвязи заповедников, у них есть приборы ночного видения, они стараются дружить с сотрудниками заповедников, чтобы получать информацию. Они добывают несколько оленей в год, и это все никогда не окупится. Эти олени получаются золотые, но браконьеры могут похвастаться, как они красиво обвели охрану. Но самое страшное - это коммерческое браконьерство. Оно развито только там, где есть мощный ресурс. Например, омуль на Байкале. Там идет беспощадная борьба, потому что там большие деньги. Люди даже кредиты берут, чтобы купить быстроходные катера, навигационное оборудование. Когда ловят такого браконьера, он пытается откупиться, найти крышу. Для инспекторов самое трудное - это не поймать, а выдержать то, что начинается потом. Такая ситуация на Камчатке, на Дальнем Востоке - там, где есть икра, рыба, ценный мех, желчь медведя. В Калмыкии и Астраханской области - это рога сайгака, которые востребованы в восточной медицине. Такое браконьерство очень сложно побеждать в поле. Гоняться за браконьерами романтично, и это может быть смыслом жизни, но результат будет ничтожный. Они будут нарушать закон, пока не выбьют полностью. Так произошло с сайгаком. Его почти полностью истребили: из миллионных стад осталось несколько тысяч особей. Победить это можно только на государственном уровне, или изменив экономическую ситуацию. В начале 20-го века большевики сумели опустить железный занавес, и контрабанда полностью остановилась. Сайгаки расцвели. Они были в отличном состоянии, пока заново не открыли границы в 90-х годах. Сейчас они почти истреблены. При этом сокращение численности не сказывается на браконьерах. Уменьшается ресурс - увеличивается цена, доходы остаются теми же. Это целый раздел теневой экономики, и у него свои законы. На примере Камчатки и своего опыта хорошо понимаю, как работает это крышевание. У браконьеров идет борьба за такие крыши. Когда государство пытается поставить нормального директора, идет сильное противодействие местных структур: заказные статьи в газетах, лоббирование. Навести порядок в этой ситуации очень не просто. - Несколько лет назад в рамках фотоэкспедиции, посвященной столетию заповедного дела в России, вы проехали по многим заповедникам и национальным паркам с запада на восток. Можете выделить наиболее сложные регионы в плане браконьерства? - Меня удивила Сибирь. Думал, за Уралом буду видеть необъятные леса, животных. Но, оказалось, все не так. Только в нескольких местах видел много животных. И одно из этих мест - как раз Алтачейский заказник , где работает семья Красиковых. Причем они охраняют это место не за деньги. Люди таким видят свой долг, служение государству, обществу. И свою работу делают прекрасно. Это же не первый случай. У них эти ночные стычки постоянно происходят. Сейчас миллионы людей заинтересовались Красиковым и этой проблемой. Я такого внимания не припомню. Эта ситуация вскрыла какой-то общественный нерв. Когда я написал в первый раз про Красикова, у меня этот пост перепостило пять тысяч человек. Такого никогда не было. Понятно, что мы затронули то, что растворено в воздухе. Ситуация с Красиковым затронула обиду и боль не только для сотрудников заповедников, а вообще общества. Заповедники и национальные парки сейчас существуют сами по себе, на эксплуатации энтузиазма людей, которые в них работают за смешные деньги. Сотрудники охраны считаются элитой, они получают самые большие зарплаты в заповеднике. По центральной России средняя зарплата у охраны - 18 000 рублей, рекорд - 23 000. Это несправедливо на фоне того, сколько получают силовые органы. А в заповедниках люди тоже Родину охраняют. Рискуют жизнью, здоровьем, с оружием ходят. Хотя у кого-то и оружия нет. Росгвардия, отвечающая за оборот оружия, создала невыносимые условия в плане хранения оружия: порой абсурдные требования меняются чуть ли каждый день, и заповедники вынуждены тратить деньги на их соблюдение, поэтому кто-то отказывается от оружия. Оружейная комната - это боль каждого заповедника, поэтому половина заповедников выходят на браконьеров без оружия. Под видом экологического пытаются продвинуть самые разрушительные виды туризма - Откуда, по-вашему, берутся такие мотивированные люди, как Красиков? - Такие люди всегда будут. Если такие романтики приходят в армию, они становятся героями и рано погибают. Это те мальчишки, которые спасают нашу страну каждый раз, когда платные патриоты разбегаются. В заповедном деле процент таких людей больше. Может быть, в медицине тоже есть много таких чистых людей, кто приходит с намерением служить, делать доброе. Эти люди делают большие дела, и в каждом заповеднике есть такие. Например, Марина Сиденко из Псковской области, которая сама придумала сделать дом помощи для попавших в беду аистов. С нескольких регионов собирает раненых и больных птиц, находит корм, привлекает волонтеров, построила центр. На очередном общественном награждении у нее спросили про зарплату, и ей стыдно было признаться, что это 16 000 в месяц. Во многих заповедниках такие примеры есть. И государство и общество этих людей сверхэксплуатирует. Мы не чувствуем, насколько важно то, чем они занимаются, и не можем им достойно платить, давать награды, которые они заслуживают. - Сейчас говорят, чтобы заповедники и национальные парки сами зарабатывали за счет туризма. Это возможно? - Заповедники готовы согласиться с этим. Но это должен быть экологический туризм. А пока под этим видом пытаются продвинуть самые разрушительные виды туризма. В нескольких нацпарках пытаются построить горнолыжные курорты. Под это меняют директоров, как это было в Самарской луке. Там уволили директора, чтобы построить лыжный курорт, но это невозможно сделать по закону. Люди, которые снимали Александра Губеранторова, об этом не думали, были уверены, что снимут директора, и все решится. Но не получилось. Такой же пример есть в Прибайкальском нацпарке. Схема отработана: включаются силовики, так как в любой организации можно найти промахи. Потом выясняется, что все было правильно, но директор уже отсидел. И никто их не защищает, как никто бы не защищал Красикова, если бы общественность не колыхнулась. Нет механизма защиты государева человека. - Как эта ситуация может быть исправлена? Само природоохранное сообщество понимает это? - Пока общение с государством - это разговор слепого с глухим. Росгвардия только что создана, но ее сотрудники уже имеют огромный соцпакет, нормальные зарплаты. Если в росгвардейца бросают снежок, то нарушителя на следующий день сажают. У них есть профессиональный праздник, как и у всех силовых структур. Мы 20 лет пытаемся добиться, чтобы был такой праздник у нас. Но за 104 года заповедного дела не заслужили этого. Браконьеры чувствуют, что государству нет дела до охраны заповедников, спасения редких видов животных. А если бы видели, что люди ходят в хорошей форме, получают достойную зарплату, что тех, кто пытается разрушать природную среду, государство наказывает, все было бы иначе. Ситуация с Красиковым вскрыла общественную озабоченность и наши профессиональные проблемы. Думаю, что мы в ближайшее время снова будем обращаться в правительство с требованием другого отношения к природе. Сейчас наше сообщество борется за создание органа, у которого были бы инструменты и полномочия по управлению заповедным делом, для решения его проблем. Чтобы не было дискредитации заповедного дела, как это сейчас происходит внутри Минприроды. Когда ищешь замминистра, который может помочь с решением какой-то проблемы, не находится ни один. А когда лоббисты идут то к одному заместителю, то к другому, чтобы снять неугодного директора нацпарка, то оказывается, что этим вопросом руководят все кому не лень. Единой политики нет, и разные головы огромного министерства как умеют разрывают заповедное дело. Сейчас без полноценного органа управления заповедным делом другие проблемы обсуждать смысла нет. Так как нет способа их решать в отсутствие главного - надо вернуть государственное управление в заповедники. Уверен, что наша природа может быть той идеей, которая объединит людей. Природу может любить и сторонник Путина, и навальненок. Время меняется, а подходы к охране пока не меняются. Мы будем бороться за создание государственного органа, способного выработать политику государства в области охраны дикой природы и проводить ее в жизнь. 25 лет показали, что Минприроды не справляется и что управление заповедным делом деградирует. 25 лет назад государство выбрало этот путь: попытаться выбраться из дерьма путем сверхэксплуатации природных ресурсов, их распродажи. Из дерьма выбрались не все, и сейчас приходится сохранять уже не дикую природу, а ее остатки.