Классовый характер Великой Отечественной войны
Некоторые «левые» публицисты ставят под сомнение вопрос о классовом характере Великой Отечественной войны. Допускается, в частности, мысль, будто без обращения Сталина к дореволюционному патриотизму, к образам полководцев прошлого – Александра Невского и Дмитрия Донского, Суворова и Румянцева мы бы не смогли победить. Например, один из заметных «левых» публицистов, автор «Советской России», Денис Миронов-Тверской, пишет: «В суровые годы Великой Отечественной войны, в самый критический период лихолетья, руководство Советского Союза сделало верную ставку на патриотическое сознание народа, обратившись к славной военно-героической истории России. Были учреждены государственные награды, носящие имена великих русских полководцев и флотоводцев, в армии введены погоны и воинские звания, традиционные для русской армии».
Надо сказать, этот вопрос не нов. Ещё в советское время его, в несколько притушенном виде, поднимал известный публицист и писатель, Илья Эренбург. В своих военных воспоминаниях он писал: «Конечно, мы были вправе гордиться тем, что советские учителя воспитывали советских детей и подростков в духе братства. Но мы оставляли город за городом, а я не раз слышал от красноармейцев, что солдат противника пригнали к нам капиталисты и помещики, что, кроме Германии Гитлера, существует другая Германия, что, если рассказать немецким рабочим и крестьянам правду, то они побросают оружие (… ) Командир батареи получил приказ открыть огонь по шоссе. Бойцы не двинулись с места. Я вышел из себя, назвал их трусами. Один мне ответил: «Нельзя только и делать, что палить по дороге, нужно подпустить немцев поближе, попытаться объяснить им. Что пора образумиться, восстать против Гитлера, и мы им в этом поможем». Другие сочувственно поддакивали…. Конечно, самым страшным было в те годы превосходство немецкой техники: красноармейцы с «бутылками» шли на танки. Но меня не менее страшили благодушие, растерянность».
Если уж «левые» патриоты допускают у себя подобные мысли, то о правых и говорить нечего – они и подавно распустились. Они утверждают, будто наши солдаты воевали не за Советскую власть и не за социализм, а за некое абстрактное «Отечество», будто обе армии – и наша, и германская – защищали интересы своих народов. Некоторые договариваются даже до утверждения, будто наши солдаты уважали немецких за то, что они отстаивали интересы своего государства.
Находятся такие правые и в Казахстане. Они повторяют, по сути своих российских единомышленников, утверждая, будто это была война «славян против европейцев», и делают вывод, будто для казахов и других среднеазиатских народов Великая Отечественная война таковой не была. Как писал историк и этнолог К. Алдажуманов, «корни таких умозаключений кроются в косном узколобом национализме, который зачастую рядится в одежды патриотизма».
2
Всякое общественное явление происходит в интересах тех или иных классов. Захватнические войны – все без исключения – осуществлялись в интересах господствующих классов – рабовладельцев, феодалов, капиталистов. Потребность их в новых территориях диктовалась заинтересованностью в развитии «вширь», или экстенсивном развитии.
Угнетённые же классы – рабы, зависимые крестьяне, пролетарии – в захватнических войнах никогда не были заинтересованы. Потому что в их интересах всегда было именно интенсивное развитие.
Например, в некоей стране намечается перепроизводство чего-либо. При интенсивном развитии реакцией на это будет урезание рабочего дня, улучшение качества продукции и продуманное снижение цены на неё. Экстенсивное развитие в таких случаях предполагает сокращение рабочих мест, снижение качества продукции (чтобы больше покупали), и самое главное, завоевание новых рынков (в том числе – силой). Понятно, что первое – в интересах пролетариата, а второе – в интересах буржуазии.
Фашизм представляет собой диктатуру буржуазии в открытой, террористической форме. Обычно буржуазия прибегает к фашистской диктатуре в период кризисов и следующих за ними революционных ситуаций. Устанавливает она фашистскую диктатуру в надежде, что та
поможет ей не допустить пролетарской революции, то есть перехода власти в руки пролетариата. Очень часто такой режим устанавливается в ходе подавления уже начавшейся революции, как в Венгрии в 1920 году, Болгарии в 1923, Чили в 1973. Строго говоря, и та диктатура, которую устанавливали во время Гражданской войны 1918-1920 годов белогвардейские правительства, была фашистской.
Экономический кризис в 1929-1933 годах поразил больше всего две страны – США и Германию. Но в США кризис в революционную ситуацию не перерос, а в Германии – она начала зреть. Потому что в США у капитализма были возможности для экстенсивного развития – у этого государства был «задний двор» в виде Латинской Америки, а также довольно большой территории в Китае. У Германии же не было ни колоний, ни зависимых территорий, а значит, не было возможности развиваться «вширь». И в Германии, как и в Италии 11-ю годами ранее, фашистский режим был установлен буржуазией в качестве реакции на революционную ситуацию.
Захватнические войны все имели и имеют чёткую классовую природу – они велись в интересах господствующих классов. В войнах освободительных классовая природа менее заметна. В ходе них господствующий класс обычно делится на два клана. Один, коллаборационистский, клан начинает сотрудничать с захватчиками, а другой – патриотический – сопротивляется им. Но обусловлено это не личными качествами представителей кланов, а их экономическими интересами. Коллаборационисты тесно связаны с буржуазией государства-агрессора, ведут дела через банки, расположенные на его территории. Патриоты же видят в буржуазии государства-агрессора конкурентов. Например, во Франции 40 года интересы патриотической буржуазии выражал Де Голль, а интересы коллаборационистской – Петэн.
Угнетённые же всегда поднимались против захватчиков. Бывало даже так, что весь господствующий класс, забыв о конкуренции, о противоречиях, сплачивался вокруг захватчиков, только чтобы не допустить перехода войны против иностранной буржуазии в войну против буржуазии собственной. Так было в Чехословакии в 38 году.
3
В Великой Отечественной войне в схватке сошлись государства не просто с разными идеологиями, не просто с разными экономическими системами. Разными были классы у власти – в Германии это была буржуазия, причём буржуазия рафинированная, с чисто буржуазными интересами, а в СССР – пролетариат. Но находилось на территории СССР немало остатков старых правящих классов – буржуа, помещиков, кулаков. Кто-то из них замаскировался под бедняка, кто-то делал вид, что преображён новой жизнью, а кто-то, не скрывая ни своего происхождения, ни своих взглядов, пользовался кадровым голодом Советской страны. В 41 году многие из них охотно пошли на службу к гитлеровцам.
То же самое можно сказать о белоэмигрантах. Многие из них воевали на стороне фашистов, самыми известными из них были Краснов и Шкуро. Причём все они считали себя – и вполне искренне – русскими патриотами. И противоречия в этом нет – они любили именно буржуазную Россию, и готовы были на всё, чтобы она снова стала буржуазной. Даже на порабощение её народа иностранными захватчиками.
Да, не все белоэмигранты пошли на сотрудничество с фашистами. Но те из них, кто с гитлеровцами не сотрудничал, руководствовались при этом интересами наших западных союзников. В их интересах эти эмигранты продолжали действовать и позже, когда Англия и США начали «холодную войну» против СССР. И конечно – как же без этого! – преувеличивали они вклад англичан и американцев в нашу победу. Например, Бунин в 1949 году писал: «…И день, и ночь говорит теперь Кремль не только всей Европе, но и Америке, весьма помогшей «скифам» спастись от Гитлера».
С нашей стороны война тоже имела классовый характер. Наши солдаты воевали не за абстрактную родину, а за социалистическую, с пролетарской властью. Отстаивали они не только свой дом, свою семью, но и достижения Советской власти.
Основной наш противник в Великой Отечественной войне географически был тот же, что в Первой мировой (оговорюсь – в Первой мировой войне основным противником Германии была Англия, а не Россия, но в данном случае это значения не имеет). Но ведь не ассоциировалась Великая Отечественная война в сознании людей с Первой мировой. А вот с Гражданской войной – ассоциировалась. Об этом говорит то, что во время Великой Отечественной войны были распространены песни времён Гражданской войны, а вот официальные песни времён Первой мировой почти не пели. Наверное, я не первая, кто это заметил – иначе откуда взялось бы обвинение в плагиате Лебедева-Кумача?
Вот ещё один, весьма показательный пример.
Я предлагаю Минина расплавить,
Пожарского… Зачем им пьедестал?
Довольно нам двух лавочников славить –
Их за прилавками Октябрь застал.
Случайно им мы не свернули шеи
Я знаю, это было бы под стать…
Подумаешь – они спасли Расею!
А может, было б лучше не спасать?
Это – отрывок из поэмы «Безусый энтузиаст». Автор её – русский советский поэт, Д. Алтаузен. Он пошёл добровольцем на фронт, как только началась война, и погиб на фронте в 43 году. Потому что он любил Родину социалистическую, и ему казалось, что он должен был – во имя этой любви – ненавидеть Россию царскую. Перегиб в его ненависти, конечно, был, и вызван он был перепутаницей в понятиях «страна» и «государство».
Таким образом, мы выяснили, что победить мы смогли бы и без обращения Сталина к дореволюционному патриотизму, к образам Суворова и Румянцева. Так для чего же в конце 30-х годов Сталин начал возрождать эти образы?
А вот для чего. Именно в конце 30-х годов рухнула надежда коммунистов на мировую революцию, возродившаяся в начале 30-х. А социалистическое общество в СССР требовалось развивать дальше. Понадобилась новая теория, обосновывавшая строительство социализма в стране, не самой развитой до революции. Такой теорией и стал советский патриотизм. Бесклассовым его назвать было нельзя, приоритетность классовых различий над национальными и гражданскими он не отрицал.
4
Но как быть с тем фактом, что в фашистской армии многие военнослужащие были людьми наёмного труда, и даже рабочими? Почему они столь охотно служили буржуазному государству? Почему так мало было перебежчиков?
Тут очень велик соблазн списать всё на влияние мелкобуржуазного и люмпенского окружения. В самом деле, в немецкой армии было много выходцев из мелкобуржуазных семей. В фашистской Германии был возрождён принцип средневекового майората, согласно которому земельные владения и прочая недвижимость передавались по наследству только и исключительно старшему сыну. Младшие же сыновья уходили в армию или в СС. Много было в армии и выходцев из уголовной среды, а также нищих и бродяг.
Мелкая буржуазия по своему психологическому складу ближе к люмпенам, чем к пролетариям. Оба эти класса состоят из индивидуалистов, оба не в состоянии самоорганизоваться, оба ценят так называемых «сильных личностей», но своих лидеров выдвигать неспособны. И, главное – оба эти класса идут за тем из основных классов, который посильнее на данный момент.
Нацистское лжеучение, взятое на вооружение немецкими фашистами, очень хорошо усвоила мелкобуржуазная и люмпенская масса. Национализм как идеология, провозглашающая приоритет национальных различий над классовыми, присущ мелкой буржуазии. Ей трудно идентифицировать себя через класс, и в качестве компенсации она идентифицирует себя через национальность. В условиях, сложившихся в Германии в 30-х, мелкобуржуазный национализм легко был доведён до нацизма.
Но дело было не только во влиянии мелкой буржуазии и люмпенов. Во время завоевания власти, фашисты, как известно, в своей пропаганде делали ставку на то, что Германия была побеждена в Первой мировой войне. Они утверждали, будто у всех немцев есть общие враги в других странах. Эту наживку пролетарии проглотили, тем более что социал-демократы и коммунисты, выражавшие их интересы, тоже осуждали версальский мир. Осуждали по-другому, с других позиций, но в детали мало кто вдаётся.
Вторым шагом фашистов – уже после прихода их к власти – стало внушение, будто у немецких рабочих и немецких капиталистов есть некие общие интересы. Третьим – внушение, будто немцы – некая «высшая раса», призванная господствовать над остальными. Потом – уже с началом Второй мировой войны – обещания земли в собственность на захваченных территориях. И, наконец, самое дно – усвоив чуждую идеологию, пролетарии деклассировались, утратили самоидентификацию и перестали быть не только пролетариями, но и людьми.
Всё поведение фашистов на оккупированных территориях ярко показывало, что пролетарии чувствуют себя пролетариями только через принадлежность к классу. Почему в плену немцы вели себя гораздо менее стойко, чем советские солдаты? Почему они в разы меньше шли на самопожертвование? Да потому, что это были те же деклассированные наёмники, только вместо денег получившие обещания земель на Востоке и рабов.
Весьма показательно, что итальянским фашистам не удалось за 21 год растлить итальянцев, как немецким – за 12 лет удалось растлить немцев. С одной стороны, Италия принадлежала к альянсу победителей в Первой мировой войне, и пропаганда национального единения там такого успеха не имела. Во-вторых, Италия была более пролетарской страной, чем Германия – земля там была в собственности помещиков, на которых работали батраки.
Опасно пролетариям забывать, что они – пролетарии. О своих классовых интересах. И о классовых врагах.