«Мама, купи нам землю…»

Это я сказал маме в далеком 1956‑м году, когда мне было четырнадцать лет. Ходил за ней и канючил: «Купи, мама, купи землю…». Откуда это у меня?   Может, давала себя знать материнская крестьянская кровь? А мой дед по отцу, оказывается, был еще и к черту пропившийся дворянин? Мама часто повторяла: «Дворяне не во дворе, где дрова рубят». Она любила папу всю свою жизнь. Очень любила и повторяла: «Как это, жить на земле и жить без нее? Как это можно?». Купили… участок — шесть соток — за 17 рублей в садоводческом товариществе, что близ деревни Токаревка. Что было на участке? Буйно цвела молоденькая груша, по периметру распускали почки кусты ирги, да картошка кое‑где нехотя выбросила свои темно-зеленые морщинистые листики. И начали… Мама, я и младшая сестра Томка засучили рукава. Выкорчевали воробьиное лакомство — иргу, вместо нее посадили прутики «назаровской» вишни (название — по имени Назарова, троицкого фронтовика, создателя этого сорта вишни), потом папа раздобыл неведомо где саженцы яблонь мичуринской селекции, потом… Потом началась настоящая работа, потому что воды на участках не было и в помине. Что делать? В садовой низине мы с папой углубили яму, обмазали ее глиной, и там иногда собиралась дождевая вода. Но дожди в засушливом Троицке были редки, и тогда мы брали на коромысла ведра и шли добрый километр на реку Уй. У меня, папы и мамы были «взрослые» ведра и коромысла, у Томки — «детские». Как‑то мама поручила нам с сестрой полить из ямы огурцы. Пришли: огурцы поникли, безнадежно цепляясь, своими тонкими колючими усиками за сухую землю, яма — пустая, только на глине отпечатался чужой след. — Что будем делать, Толька? — заныла сестра. — Берем коромысла и дуем на реку! Налегке — путь веселый, только побрякивают ведра, а мы с сестрой вволю наелись степной клубники. Но обратно… Томка опять заныла: — Толька, а ну их к черту эти огурцы, мама их на базаре купит. На подходе к садам споткнулась, упала и ушибла коленку. Я обозвал ее «дурой». Томка заревела, бросила коромысло с ведрами и убежала. Так было… с поливом. Казахстанские степные ветры были очень жаркими, иссушающими, и садоводы решили бороться с бедой. Для этого надо было вдоль участковых дорог создать защитные полосы — насадить березы, клены, тополя. А полив? Все теми же ведрами с коромыслами из речки Уй… Сосед по садовому участку маленький косоглазый и очень веселый нагайбак дядя Ваня Ярмаков учил, как правильно сажать яблоньки. В яму саженец присыпался наклонно — с севера на юг, — а стволик еще и пригибался к земле проволочной рогаткой. Яблоньки давали побеги, которые стремились вверх. Их опять пришпиливали наклонно, а те, которые не поддавались, безжалостно вырезали секатором. Так мы выращивали стелющиеся (стланцевые) деревья. Для того, чтобы они не вымерзали, под слоем снега им было тепло и уютно до следующей весны. Таким образом, у нас образовался яблоневый сад из семнадцати яблонь сортов: «пепин шафранный», «кулон-китаяйка», «антоновка», «анис серый», «апорт Бабушкина», «белый налив» и еще-еще… Фактически они без остатка заняли весь садовый участок. Теснили вишни, помидоры и огурцы. А я? Я научился у дяди Вани мастерству прививок: черенком, за кору с шипом, в боковой разрез, в приклад с язычком в боковой разрез… Плоды? Три яблока «кулона» — один килограмм. Мама, иногда, когда было особенно туго с деньгами, продавала их на троицким базаре. Их покупали «влет». Я стеснялся подтаскивать ей тяжелые двухведерные корзины. А мама говорила: — Сынок, стыдно и не пристойно воровать. Но то, что сделано своими руками, почему бы не вынести на базар? Заезжие гости из южных республик ворчали: — Ну, что же ты, тетенька, цены нам сбиваешь, мы же из такой дали везли свой товар? Давай договоримся цены поднять… Мама не сдавалась и угощала их нашими яблоками. Они дивились их вкусу и яркому виду. Не верили: — Нэт, тетенька, нэ надо обманывать: это же наши яблоки, армянские… Такие нэ могут расти на вашим Урали… Сады, как и люди, стареют с годами. Но, как и люди, они обретают вместе с тем новые ценности. Они «мудреют» и пробуют себя в другом. Сегодня у меня из семнадцати остались только пять яблонь. Остальные или переродились или погибли в войне корней. Зато стало много места для овощных культур, «назаровская» («троицкая») вишня так мощно и неистребимо поднялась! Урожаи её ошеломительные. Тридцать, пятьдесят полновесных 10‑литровых ведер. А в одно из недавних лет был мой рекорд — 67 ведер! Когда вишня подходила, немедленно начиналась купля-перепродажа. Предприимчивые выходцы из южных республик бывшего СССР первыми освоили это дело. Сезон сбора вишни и… у всех садовых ворот Троицка их очереди, где скупают вишню оптом. Потом ее везут по городам Урала и Сибири. Там цена на ягоду возрастает в разы. Затем и россияне последовали их примеру. Порой дело доходило до стычек. Ну что поделать, ведь весьма прибыльное дело. Мой знакомый Виктор поделился. Прошлым летом он скупал троицкую вишню по 25 рублей за килограмм. В Екатеринбурге продавал по 75 рублей. А вот в Тюмени ее брали и по 100 рублей. Такая вот арифметика! Популярность этой ягоды огромна. Многие брали ее на развод, она хорошо приживалась, давала один-два урожая и все — вырождалась. Вот объяснение автора сорта Парфирия Михайловича Назарова, записанное мной более четверти века назад. Дословно. — Почвы Троицкого района уникальны. Чем? Их плодородный слой не более штыка лопаты, а далее идет суглинок. Моей вишне это как раз и надо, потому что ее корни неглубокие горизонтальные и идут вдоль этого слоя, выбирая из суглинка строительный материал для косточек. Есть косточка, будет плод. Нет косточки, нет урожая. Почему в других местах моя вишня перестает рожать ягоды? Потому что там плодородный слой несравненно толще и корни не могут достать строительный материал для ядрышка. Природа очень расчетлива и рациональна. И так минуло 60 лет, как я ходил за мамой и канючил: «Мама, купи землю…». Давно уже нет на свете тех старых садоводов «пятидесятников» из 50‑х годов. Я стал самый старый садовод. За эти годы построил дом, баню, душ, сарай, рассадники… Многое чего еще умею. Но почему‑то стал уставать. Помогают дети, внуки, правнуки. А та молоденькая груша? Она опять очень буйно цветет. А под ней снегом цветут лесные подснежники. Иногда я ложусь под грушу и лежу в этом диком прекрасном цветении. Встаю очумелый и…, мне кажется, крепко помолодевший… Сколько же этой старушке? 63‑64…? Пусть себе живет. Вместо послесловия Весна 2016 года. На остановке «Коллективный сады» усталые садоводы ожидают автобус. Мирно текут разговоры. — Знаешь, Анатолий, — восторженно вмешался мой приятель Алексей, — моя жена Таська прошлой осенью накрутила аж 32 трехлитровых банки вишневого компота, 25 банок соленых помидоров, 19 банок огурцов и… чего‑то там, около 20 литровых банок разных салатов. Все помню, потому что сам все закручивал. Молодец, зараза! — А мой жена Светлана, — в тон ответил я, — накрутила аж 73 банки вишневого компота, 70 банок помидоров, 42 банки огурцов и… чего‑то там, около 30 банок разных салатов. Все помню, потому что тоже сам все закручивал. Молодец трудяга! Разговоры стихают. Главный бухгалтер коллективных садов дородная Клавдия Ивановна достает из сумки сотовый телефон, открывает калькулятор: — Вот мы сейчас посчитаем, насколько вы произвели нужной продукции, цены на базаре я примерно знаю… Пока она дует губы, считает, садоводы задают вопросы, спорят. — Ну, и зачем столько всего? — А как же, — оправдывается Алексей, — у меня вон семеро по лавкам: Машка, Сашка, Наташка, тесть с нами живет… Так что к этой весне почти ничего не осталось. — Ну, а вы Анатолий Васильевич, зачем так много? — У меня дети, сыновья, внуки, правнуки, родственники…тоже есть хотят. Тем более наше, садовое, без химии и консервантов. С удовольствием едят, обратно пустые банки везут. — Неужели ничего не остается? — Остается. Тогда я остатками на базар иду, попробуй‑ка, проживи на нашу пенсию. Споры, споры. Все останавливает Клавдия Ивановна. — Итак. Анатолий Васильевич произвел полезной садовой продукции примерно на 62 тысячи рублей, Алексей примерно на 28 тысяч. Слава нам, садоводам! Подходит автобус. С шумом и гвалтом ломятся в него садоводы. Едут и спорят. Ведь у каждого свое мнение. Анатолий Столяров, член Союза писателей России