«Счастья баловень безродный». Достоин ли казнокрад Меншиков доброго слова?
350 лет назад, 16 ноября 1673 года, на свет появились: Кавалер Ордена Слона, Адмирал Красного флага, наследный господин Аранибургский, почётный член Лондонского королевского общества, рейхсмаршал и генералиссимус. Всё это был один человек.
Перед нами довольно-таки редкий в истории случай, когда перечисление чинов и титулов может только запутать. Например, если говорят о «князе Таврическом», сразу ясно, что это Потёмкин. То же самое с «графом Рымникским» — Суворов, кто же ещё? А «господин Аранибургский», да ещё с красным флагом — загадка.
Разгадка же укладывается в одно слово. Причём фамилия даже не нужна. Достаточно одного имени, пусть и слегка изменённого. Алексашка.
И — моментальное узнавание. Ну конечно, мы все его отлично знаем! Тот самый, о ком Пушкин писал: «Счастья баловень безродный, полудержавный властелин»! Меншиков — «правая рука Петра Великого»! Простолюдин, который начинал свою карьеру, торгуя пирогами с гнилой зайчатиной и взлетевший до положения второго человека в государстве! Феерический вор и казнокрад, за что и поплатился сибирской ссылкой — картина Василия Сурикова «Меншиков в Берёзове» вшита в наш культурный код не менее прочно, чем те самые пироги...
А вот это — наоборот, очень частый в истории случай, когда наше знание на поверку оказывается набором клише, выросших из прижизненных сплетен и наветов. От частого повторения в учебниках, литературе и кино они приобрели статус исторической правды. Но докопаться до истины не так уж сложно.
Безродный?
Вообще-то Пушкин хирургически точен во всём. Но вот тут и он оказался в плену стереотипов. Впрочем, чуть погодя сам же себя и поправил. Поэма «Полтава», где Меншиков поименован «безродным», была написана к юбилею «преславной виктории», в 1829 году. Впоследствии Пушкин, работая над своей «Историей Петра Великого», познакомился с историческими документами и крепко стоял на своём: «Никогда он не был лакеем и не продавал подовых пирогов. Эта шутка бояр, принятая историками за истину. Меншиков происходил из дворян белорусских. Он отыскивал около Орши свое родовое имение».
Не он один. Директор Новогрудского сейма Мартиан Доминик Волович точно так же искал подтверждение семейной легенды, в которую свято верил Алексашка. Дескать, был такой шляхетский род Менжик, один из представителей которого попал во время русско-польских войн в Москву, да там и осел. Поиски, предпринятые в 1707 году по запросу Меншикова, не привели ни к чему — не было ни хутора, ни фольварка, которым мог бы владеть этот самый Менжик. Другое дело, что в Речи Посполитой действительно существовало целых два рода Менжиков. Так что сейм признал Алексашку «нашей отчизны, княжества Литовского сыном, и породы шляхетской нашей». Но во всём остальном дал какие-то мутные формулировки, которые дали повод утверждать, что никакие Менжики своей родины не покидали, и всё-то царский любимец врёт.
Однако в ходе сравнительно недавних изысканий по русско-польским войнам был найден список шляхтичей, сдавших в 1654 году царю Алексею Михайловичу Смоленск. Среди них упомянут некий Станислав Менжик с пометкой: «Взят к Москве». То, что он не владел землёй и деревнями, объясняется просто — обеднел и был зачислен в особый разряд, который назывался szlachta czinszowa, то есть шляхта чиншевая. Такие шляхтичи своей земли не имели, а брали её в аренду и трудились на ней, подобно крестьянам. Но всё-таки считались благородными. Любопытно, что и иностранцы-современники называли Алексашку «человеком низкого происхождения», тогда как городские обыватели и крестьяне носили звание «людей подлого происхождения». А между «низкими» и «подлыми» разница огромная. Первые — просто не очень знатные шляхтичи. Вторые же — люди, конкретно «подлые», то есть обязанные платить подать.
Казнокрад?
Когда Меншиков был арестован, вполне ожидаемо разнеслись слухи о «несметных богатствах, уворованных Светлейшим князем»: «Одни говорят, что вещи, отнятые у Меншикова, превышают 20 млн, другие — что только пять. Собирают данные о незаконно приобретённом им из государственной казны, как то на 250 тыс. серебряной посуды, на 8 млн червонных и на 30 млн серебряной монеты...»
Слухи эти не имели под собой никакой почвы. Вот результат обыска во дворце Меншикова, который был произведён сразу же после ареста, по горячим следам: «Денех в дому ево ничево не является». Для следствия это было чрезвычайно серьёзным ударом. Требовалось во что бы то ни стало наскрести хоть какую-то сумму «уворованного». Причём желательно такую, чтобы не стыдно было предъявить общественности — как своей, так и международной, поскольку ссылать второе лицо государства за просто так всё же моветон.
Итог был обескураживающим. Фантастические «уворованные миллионы» попросту не существовали в природе. На Меншикова навесили «начёт» всего лишь в 110 тыс. рублей. Спору нет — сумма по тем временам гигантская. Но вот в чём фокус. В ходе следствия Меншикову была дана возможность оправдываться. И он сумел дать более чем убедительный отчёт о тратах на сумму 90 тыс. рублей. Оставшиеся 20 тыс. на фоне первоначально заявленных 20 миллионов выглядели совсем уж жалко. Особенно при учете того, что Меншиков, как опять-таки стало известно следствию, из казны не только брал, но туда же и вкладывал. Так, воюя в Померании, он на собственные средства купил для армии одних только палаток на 27 тыс. рублей... Словом, ни своему народу, ни международному сообществу Манифест о вине Меншикова объявлен не был. Выходит, что в ссылку он уехал если не без следствия, то без суда — точно.
«Пред богом и пред людьми»
О художествах Алексашки было распущено невероятное множество прижизненных слухов и сплетен. В них фигурирует всё — и воровство, и кровожадность, и склонность к изощрённым интригам, и наушничество, и двурушничество, и подлость, и жестокость... Нет только одного. Никто ни разу не обмолвился о его любовных похождениях. Что вызывает массу вопросов. Скажем, о Марте Скавронской, что впоследствии стала императрицей Екатериной I, таких историй — хоть отбавляй. Не говоря уж о самом императоре — любителей покопаться в белье Петра Великого не останавливали даже суровые законы об оскорблении величества.
Если бы была хоть малейшая зацепка, рассказов об амурных похождениях Алексашки было бы не меньше, чем сплетен о его воровстве. Или, если подойти с другого края, рассказывали бы о его мужском бессилии — в качестве основы для хорошего слуха годилось и это. Однако — нуль.
Насчёт бессилия всё просто — у Меншикова было семь детей, четверо из которых умерли в младенчестве. Как ни странно, всё просто и насчёт его похождений. Их попросту не было. Удивительно, но Меншиков и в самом деле искренне любил свою супругу «пред богом и пред людьми» Дарью, дочь стольника Михаила Арсеньева. И был образцовым семьянином.
Таковым же и оставался до самой смерти. В ссылку с ним поехала вся семья. К сожалению, Дарья Меншикова не выдержала дороги и скончалась близ Казани. Но для двух дочерей и сына опальный Светлейший князь всё-таки постарался создать приемлемые условия жизни в Сибири, собственноручно выстроив дом. Ещё не доехав до Берёзова, в Тобольске Меншиков купил пилы разной величины, топоры, гвозди и орудия труда, нужные для земледелия. Не забыл приобрести невод и удочки, запасся разными злаковыми семенами. Когда все закупки были сделаны, остаток из отпущенных ему 500 рублей просил отдать бедным...