Гроза московского масонства
Г. С. Батеньков. «Масонские воспоминания»:
«Давно существует и распространено масонское братство как с отдельными по конституции своей, более или менее тайными ложами, так и соединенными в государствах под управлением их «великих востоков». Однако о существенном их отправлении мало что известно в народной жизни, даже собственная их литература печатная, но не публичная, в последнее время имеет более ученое, нежели истолковательное свойство. Много есть понятных причин такому состоянию дела, между прочим и то, что для вникновения в него недостаточно простой пытливости, нескромности лиц или наружного обозрения. Надобно быть, знают в точности одни и весьма немногочисленные адепты, всецело и всем своим существом преданным своему призванию. Сознаюсь, однако, что общество это мирное, безвредно для общей жизни, человеколюбиво; в лучших членах своих умно, нравственно, чуждо суеверия, друг света и чтит Бога как причину всего существующего.
В моей юности я любим был одним из усерднейших адептов, и здесь привожу мои воспоминания из отрывочных по временам разговоров с ним. Сказывал он, что при первом вступлении в ложу его поразила глубокая тишина и серьезное настроение собрания. Он почувствовал, несмотря на простоту обстановки, пребывание некоего особого древнего света — пред ним предстояло таинство. Обозрев символические вещи, заметил, что они прошли через веки и люди их не касались. Приняв звание ученика, он смутился, видя необходимость сложиться вновь. Его поразило, что никто не может произнести слова, не получив на то позволение мастера, и наблюдаемая обязанность безмолвно и внимательно слушать, что говорит один из прочих. Все движения должны иметь геометрическую правильность»
Отрывки из «Письма неизвестного лица о московском масонстве XVIII века»
«Я убедился, что Московский орден имел совершенно иную цель, нежели какую я предполагал. Я искал пищи умственной, дух мой жаждал света; но эти мои стремления не нашли удовлетворения.
Душею и главным двигателем всего механизма масонских орденов в Москве был профессор Шварц, Венгерский уроженец. Он, не зная правильно ни одного языка и не получивши серьезнаго школьнаго образования, был профессором императорскаго Московскаго университета и даже прослыл за человека с глубокою ученостию. Высказывать вслух какия либо сомнения в его неспособности было бы непростительным преступлением, и быть может, этому-то, выраженному мною, сомнению я и обязан тем, что мною стали наконец пренебрегать. Вечное «magisterdixit» (отзыв о Шварце), приводимое с целию подавлять всякое недоразумение, для меня сделалось наконец невыносимым, и скромное с моей стороны замечание, что «Шварц такой-же человек и может ошибаться», навлекло мне незаслуженные выговоры.
В Голландии он служил унтер-офицером в Ост-Индской компании и несколько лет прожил в Ост-Индии. Многие считали его повредившимся в уме вследствие того, что он переезжал за линию экватора. Вспыльчивость его, часто доходившая до бешенства и многия нелепыя выходки не оставляли сомнения в повреждении его умственных способностей. Он был суров, сумрачен, очень строг, никогда не смеялся; даже улыбка его бывала принужденна и неестественна. Он был разсеян, и даже когда делал важные вопросы, видно было, что он думает совершенно о другом. Ко всему этому он был скрытен, и я смею думать, что он был искусный лицемер. Этот человек был в собственном смысле слова деспот, не терпевший никакого противоречия или сомнения. Так напр. его голос был повелительный; брови его всегда были сдвинуты; никогда он не упускал из виду цели масонства и употреблял все средства без разбора, лишь бы только они привели к этой цели. Чтобы такое описание его характера не показалось преувеличением или клеветою, я приведу примеры.
По воскресеньям у Шварца бывали литературные вечера, на которых кроме членов ордена присутствовали и некоторыя дамы; я же бывал на них ex-officio с моим воспитанником, 10-ти летним мальчиком. Но сознаюсь, мы бывали там не по обязанности, а из любопытства. Как ни плохо знал Шварц Русский язык, на котором он нам читал, однако истины, им высказываемыя, были так любопытны и казались тем новее чем старее и неизвестнее были источники, из которых он извлекал их. Его разсеянность доходила до того, что в изложении мыслей Канта и его собственных часто оказывалась параллель. Как этот всемирный философ, так и Шварц предлагал своим слушателям истины без всякой связи, и уже мы сами должны были приводить их в порядок и отделять плевелы от пшеницы (а это случалось весьма часто). Как и Канту, ему часто не доставало слов для выражения мыслей; у Канта это бывало вследствие несовершенства языка, у него же по незнанию языка. Сила, с которою он говорил, смелость (скажу даже безразсудная дерзость), с которой, он, не взирая ни на что, бичевал политическия и церковныя злоупотребления, были удивительны, и не раз боялся я, что ему начнет мстить духовенство и в особенности монашествующие, которых он при всяком удобном случае выставлял самым безжалостным образом.
(…)
Шварц властвовал грубо над целою массою глубоко уважаемых братьев, из которых все без исключения (кроме нашей непокорной ложи Трех Знамен) слепо подчинялись его воле. Некто Новиков, владетель типографии, один изо всех, кажется, имел еще собственныя убеждения; но и тот все-таки, по крайней мере в начале, был правою рукою Шварца; в последствии однако, как я догадываюсь, он стал его противником. По моему мнению Шварц стремился к своей цели с жаром, ему одному свойственным, для того-то, может быть, он и переселился в Poccию, чтобы скорее достигнуть этой, ему одному известной, цели. Новиков воспользовался этою целью, как средством для собственных выгод. Несогласия и раздоры, происшедшие между этими двумя столпами ордена, ускорили, пожалуй, смерть Шварца.
Новиков после него занял его место и начал управлять также неограниченно, как и Шварц. В силу превосходства своего ума и точнаго знания своей нации, он вскоре приобрел себе полнейшее доверие и безусловное подчинение более почтенных братьев ордена. Он обладал в высшей степени искусством употреблять в свою пользу страсти и стремления других. Иной, казалось, и жил по своей воле, но на деле всегда оказывалось, что он, незаметно для себя, вполне подчинялся намерениям хитраго Новикова. Под его управлением орден значительно расширился. Были основаны ложи во многих отдаленных провинциях государства и, как я слышал, даже в Тобольске и Иркутске. Но дух масонства не оставался прежний; напротив того, он значительно упал. В ложах слышались стоны и воздыхания, а столовыя ложи представляли собою монастырскую трапезу. Ни в одной из них не осталось и следа самой невинной веселости. Пища и питье выдавались не иначе, как по счету и по весу; только известное число правил, мистические разговоры и молитвы допускались за столом. Правление Новикова отличалось от всех прочих тем, что для распространения ордена требовались огромныя суммы, и всегда оне доставлялись. В учительскую семинарию, учрежденную Шварцем, присланы были из разных провинций государства 20 молодых людей, из которых некоторые еще и теперь здесь и в других городах Империи занимают почетныя должности. Необыкновенное расширение и полезное применение типографии Новикова служило к распространению образования и религиознаго чувства в духе масонства (стоимость этой типографии, издававшей разныя книги в продолжение нескольких лет, была оценена в 500.000 рублей). Заведение аптеки и многих других подобных учреждений требовало громадных сумм, через что состояние некоторых богатых и щедрых братьев разстроилось в конец. Я мог бы назвать некоторых бывших миллионеров, участвовавших во всем этом своими капиталами и ставших теперь чуть не нищими.
Значительное расширение ордена (в Московской и в соседних с нею других ложах тогда уже считалось до 800 членов), его предприятия, раззорение многих богатых фамилий, какая-то таинственная, очень немногим братьям известная цель ордена, все это взятое вместе возбудило наконец внимание правительства. Однако прежде чем разразилась гроза, погубившая орден, сделана была еще одна попытка направить ложу Трех Знамен на истинный якобы путь. Для этого ей назначен был другой мастер стула, некто маиор Н-е, сильно старавшийся ее преобразовать. Однако и он не мог ничего сделать. К ея работам не мог привиться тот дух, который он желал воспитывать. Из тогдашних наших столовых лож высшею считалась в особенности эта ложа Трех Знамен. Для определения духа, в котором работал Н-е, может служить следующий факт. Чтобы сделаться достойным общения с высшим духом, он избрал следующее средство: нужно было поститься и молиться в продолжение 9 дней и 9 ночей непрерывно, и таким умерщвлением плоти наконец испрашивалось у Бога достижение избранной цели, потому что, по их мнению, царствие небесное должно быть завоевано насилием. На 9-й день следовало омыться и в 9 часов вечера лечь в постель, погасить огонь и лежать с открытыми глазами, не переставая молиться, до полуночи, в ожидании видения. По уверению Н-е, это средство было необходимо. Однако братья ложи Трех Знамен не одобряли этого средства; напротив того, с этих пор многие из них перестали посещать ложу. Н-е старался этих заблудших овец привести снова в свое стадо, и нельзя сказать, чтобы старания его вовсе не имели успеха: так ему удалось выдать замуж свою сестру, очень бедную девушку, за сына весьма богатаго и известнаго брата.
Наконец, когда приказом императрицы Екатерины Великой, работам в ложах был вдруг положен конец, Новиков удалился в свое имение, откуда он разсылал благодеяния по всему своему уезду. Сотни людей с рыданиями провожали его карету, увозившую его потом в Петербург. Со всех сторон слышались возгласы: «У нас отнимают нашего отца, нашего благодетеля!» Hекоторые однако при этом случае говорили, что такая благотворительность и популярность имели другия, дальновидныя цели.
С этих пор Новиков живет в тиши и уединении, почти забытый всеми, и об нем положительно ничего не слыхать».