Как на Руси следили за нравственностью и в каких случаях смотрели на измены сквозь пальцы

О том, как любили наши предки, почти не осталось свидетельств. Индия подарила миру Камасутру, Европа — стихи о прекрасной даме, Русь не оставила в этом отношении почти ничего, кроме грубого фольклора. Но это не потому, что не было интимной жизни. Жизнь эта била таким полноводным ключом, что её приходилось регулировать. Надзор за моралью осуществлялся родителями, соседями, старостами и жрецами, а потом и священниками.

Согласно традициям, до брака девица должна была оставаться девственной. Однако эти традиции вплоть до XV века, а кое-где и позже, вступали в конфликт с дохристианскими представлениями о дозволенности. Почти у каждой девицы на выданье был свой "дружок", с которым она обменивалась знаками внимания и который заигрывал с ней на вечёрках. При этом первая половина посиделок проходила под наблюдением взрослых, а вторая была вне их внимания и отличалась вольностью по отношению к девицам и даже грубостью. Особенно часто это случалось в дни гуляний — на Святки и на Масленицу. Девицу, которая, по мнению парней, в чём-то провинилась, могли вызвать из избы, набить ей за пазуху снега, а в крайнем случае — перевернуть вверх ногами и набить снегом подол, а то и вовсе растереть снегом между ног.

Часто бывало и так, что вечёрки плавно переходили в ночёвки и молодёжь в темноте разбредалась по избе парами. В некоторых сёлах на "растление девства" смотрели сквозь пальцы, как на неизбежное зло, приключавшееся с девушками. Вина за потерю невинности ложилась на девицу. Парень или мужчина ответственности за содеянное не несли. Часто потерю девственности или нежданную беременность старались прикрыть венцом — венчанием. Бывало и так, что юноша мог уговорить на женитьбу родителей лишь после того, как сознавался в "грехе" с невестой.

Чем богаче были родители, тем больше следили за поведением дочерей. Часто отцы вообще не позволяли им гулять за околицей. Девственность девицы была товаром, который можно было продать, выдав её замуж за богача или партнёра по совместному предприятию.

Девицы из бедняков часто были предоставлены сами себе, и если такая девушка "забаловалась", то ей мазали ворота дёгтем, отрезали косу, а могли наказать ещё хуже — завязывали подол рубахи над головой и голой водили по селу. А в Орловской губернии парни обливали блудницам платья купоросом и кислотой.

Венцом старались прикрыть и такое преступление, как изнасилование. Судить об их количестве в деревнях трудно, так как девушки и женщины почти никогда не заявляли на насильников. Законодательство в царской России было устроено таким образом, что жертва легко могла стать обвиняемой. Ей требовалось доказать почти невозможное — что до момента изнасилования она была девственна. При этом повитухам в судах часто не верили, а повторные осмотры бесцеремонно и грубо проводили в присутствии полицейских чинов врачи-мужчины.

Под Тамбовом отношение к жертвам насилия у крестьян было очень человечным. Насильник считался человеком без чести, и самое малое, что он мог сделать, — жениться на обесчещенной девице. Девица в этом случае ничего не теряла, особенно если преступник был богат. Но часто общество оставалось равнодушным к жертве, цинично поговаривая: "Сука не захочет, кобель не вскочит", "Царь реку не укротит, а мужик — плоть".

Развращение нравов стало заметно в начале XX века — в 1905 году Святейший синод признавал, что в деревне ослабли семейные связи, стало больше внебрачных детей, крестьяне сожительствуют во грехе, а по вечерам "непристойно пляшут и пьют".

Ещё строже общество следило за нравственностью замужних женщин. В крестьянской среде существовало строгое понятие святости венца, и поэтому гулящих женщин называли растащихами (растаскивающими святость семейного очага) и несоблюдихами (не блюдущими чистоту венчания). Считалось, что жена-воровка или даже пьющая — и то лучше, чем изменщица. Если муж или другой член общины становился свидетелем супружеской измены, женщину жестоко наказывали: с неё срывали одежду, привязывали к телеге и водили по селу, то и дело стегая по спине кнутом, вырывающим у преступницы не только кожу, но и куски мяса. Быть может, поэтому вплоть до конца XIX века измены женщин были редкостью.

Однако не всегда к женской измене относились столь сурово. Послабления полагались "солдаткам" — жёнам рекрутов, которых надолго — на пять, а то и на семь лет — забирали в армию. Выйдя замуж в 16–17 лет, такая женщина уже в 20–21 год оставалась соломенной вдовой при отсутствующем муже. При этом солдатка часто жила в одной избе с роднёй мужа и становилась невольной свидетельницей плотских утех родни. Крестьяне входили в положение поневоле одинокой женщины и не судили её строго, рассуждая, что, мол, не следует рекруту жениться, а то "раззадорил жену да и ушёл". А про солдаток говорили: "Затылком наволочки стирает".

Сквозь пальцы крестьянское общество смотрело на измены женщины, если муж был больным, у него были проблемы с потенцией или он был намного старше жены. "С больным спать — себя мучить", — говорили женщины.

Главной причиной ослабления нравственности в начале XX века считалось нарушение вековых устоев деревни. Отъезжавшие на заработки в город крестьяне быстро приучались к блуду с проститутками, а их жёны, приезжая на отхожий промысел, получали возможность предаваться распутству с посторонними мужчинами. В крестьянской среде появилось стойкое убеждение — тому, кто однажды познал распутство, трудно впредь удержаться от греха. Считалось, что такой человек, вернувшись в село, обязательно заведёт себе "полюбовницу".

Крестьянская община часто смотрела сквозь пальцы на половые связи внутри одного семейства. Например, если мужчина заставал жену в постели со своим братом, то часто братья даже не ссорились. Считалось, что отбивший женщину брат более "молодцеват". Младшие братья могли подолгу не жениться, так как вполне удовлетворяли свои потребности с жёнами старших братьев. Бывали случаи сожительства деда с женой внука, зятя — с тёщей или со свояченицей, а тестя — со снохой.

Несмотря на всю строгость крестьянского сообщества, случаи продажной любви в сельской местности всё же встречались. Проституция была распространена при трактирах, где услугами селянок пользовались проезжие. Женщин, старавшихся заработать таким доступным способом, становилось больше, если село располагалось на "кандальном тракте", по которому гнали заключённых и на постоялом дворе то и дело останавливались солдаты. Вообще, у проезжих складывалось стойкое ощущение доступности наивных русских крестьянок. Этнограф О. Семёнова-Тянь-Шаньская писала, как одна из крестьянок сокрушалась, что "...прижила себе на горе сына всего за десяток яблок". Ей вторили писатели XIX века, утверждавшие, что крестьянку соблазнить легче лёгкого: она отдаётся за платок, за деньги, "лишь бы никто не знал".

Иркутский публицист Серафим Шашков писал, что в отдельных сёлах Сибири существовала гостеприимная проституция: крестьянин сдавал проезжему молодцу комнату на ночь и мог прислать к нему свою дочь или племянницу, а иногда невестку или жену, но плата за квартиру при этом возрастала. Доходило и до того, что во второй половине XIX века крестьянки стали составлять 80% контингента городских публичных домов.

Держать паству в строгости пытались и сельские священники. Измена жены, по их мнению, должна была приводить к её физическому наказанию или даже разводу. Когда муж изменял жене, виноватой объявлялась жена: "Понеже он в блуде живёт и другую жену поимет — вина и грех на жене есть... Аще прелюбы творит муж — бо прощенье..."

Благодаря многочисленным запретам — постам, церковным праздникам, запрету на сексуальные отношения во время критических дней, после родов и до них — дней, когда крестьянам можно было без страха перед Богом заниматься сексом, оставалось мало. Но и в них Церковь старалась ограничить "телесные страсти". Благодаря сохранившимся записям о налагаемых на крестьян наказаниях — епитимьях — сейчас можно судить, какие виды любви были под запретом.

Церковь категорически осуждала "лобзанья" — то есть страстные поцелуи губы в губы. Такой вид ласки на Руси называли "татарским", и только в XVII веке за этим поцелуем закрепился эпитет "французский".

Запрещалось совершать соитие больше одного раза за ночь, а количество поз ограничивалось одной — "живот к животу". Во время секса было строжайше запрещено обнажаться, чтобы ещё больше не распаляться страстью. Поза, когда женщина оказывалась верхом на мужчине, каралась постом от трёх до десяти лет. "Содомский грех с женою", когда мужчина располагался позади женщины, наказывался 40-дневным постом и 40 поклонами каждый день. Однозначно осуждались оральные ласки и анальный секс, ведь кроме схожести с содомией они ещё могли трактоваться как контрацепция, то есть нежелание чадородия. За подобное "противоестество" можно было получить не только строгую епитимью, но и аннулирование брака.

Менее строго по сравнению с мужским наказывался женский онанизм — за него накладывали 12-дневный строгий пост, в течение которого нельзя было подходить к причастию. Мужчин за это же наказывали строже — 60 днями поста и 140 ежедневными поклонами.

Строго карался инцест. Самым суровым было наказание за связь между родителями и детьми — участников такого прелюбодеяния отлучали от церкви на 20 лет. Самым мягким было наказание за связь между крёстными — их отлучали от причастия на пять лет. Только в XIX веке священникам запретили вторгаться в интимную жизнь прихожан и выведывать её подробности, "дабы самим не распаляться".