Шесть бомб для Москвы. Кто заставил Сталина поверить в ядерную катастрофу
В 1971 г., 50 лет назад, мир узнал о планах Пентагона нанести ядерный удар по СССР – бывший консультант Минобороны США Дэниел Эллсберг опубликовал 500 страниц секретных документов.
О том, благодаря кому одна из величайших катастроф ХХ в. оказалась предотвращена, рассказывает замдиректора Института государства и права РАН, писатель, сенатор Международной ассоциации прокуроров, с 2000 по 2016 г. зам Генерального прокурора РФ Александр Звягинцев.
Первую в мире ядерную бомбу американцы испытали 16 июля 1945 г. на полигоне Аламогордо в штате Нью-Мексико. А уже 30 августа 1945-го, всего через две недели после капитуляции Японии, генерал-майор Лорис Норстад, замначальника штаба ВВС США по планированию, направил генералу Гровсу документ, где в качестве целей возможного будущего ядерного удара фигурировали «ключевые советские города». Указывалось даже количество атомных бомб, необходимых для уничтожения каждого из них. Так, Москве и Ленинграду предназначалось по шесть бомб.
Американцы развивали доктрину безответного ядерного удара – они не верили, что Советский Союз сможет что-либо им противопоставить. Но в августе 1949-го самолёт-метеоролог США вдруг зафиксировал в воздухе недалеко от Камчатки изотопы. Это означало лишь одно: у Советского Союза тоже есть атомная бомба! Но как русские смогли создать сверхоружие всего за четыре года?
Это стало возможным благодаря операции «Энормоз» («нечто чудовищное» – англ.), которая вошла в историю советских спецслужб как одна из самых сложных и важнейших за весь XX в. 17-томное дело «Энормоз» под номером 13676 долгие годы хранилось в архиве СВР под грифами «Совершенно секретно», «Хранить вечно», «При опасности сжечь». И лишь недавно оно было частично рассекречено.
На свой страх и риск
15 июня 1940 г. в журнале «Физикал ревью» появилась статья американского учёного Макмиллана на ядерную тему. После неё в западной прессе наступило подозрительное «ядерное затишье». Это бросилось в глаза начальнику научно-технической разведки СССР Леониду Квасникову. Он, инженер-химик по образованию, мечтал стать крупным учёным. Но судьба распорядилась иначе. В 1938-м молодого аспиранта Московского института химического машиностроения неожиданно пригласили на Лубянку и сообщили, что он по всем показателям подходит для работы в НКВД. Говорить «нет» на Лубянке было не принято...
Несостоявшийся учёный Квасников теперь уже по долгу службы прочитывал всю иностранную научную прессу. И, обнаружив пропажу публикаций по ядерной теме, тут же заподозрил, что исследования засекретили по военным соображениям. О своих подозрениях он доложил начальнику внешней разведки Фитину и попросил разрешения разослать срочные шифрограммы в западные резидентуры... Мудрому Павлу Фитину не нужно было ничего объяснять, и тот дал отмашку Квасникову на работу с резидентурами. Так советская внешняя разведка благодаря решительности её руководителя по собственной инициативе начала разработку ядерной темы.
Резидентам в США, Франции, Англии, Германии и Швеции были посланы шифровки: «просим выявить научные центры, где велись и могут вестись исследования по урану, и обеспечить получение оттуда информации о практических работах». В течение года из зарубежных резидентур поступали подтверждения того, что западные страны независимо друг от друга ведут ядерные разработки.
Одновременно из США вернулся Гайк Овакимян (оперативный псевдоним «Геннадий»). Он с 1934 г. жил в Америке под видом инженера «Амторга», с 1938-го возглавлял американскую резидентуру, завербовал не один десяток агентов, но 5 мая 1941-го был арестован ФБР... Обвинение в шпионаже – прямая дорога на электрический стул, но сотрудники советского «Амторга» пользовались иммунитетом от уголовного преследования. Американцы были вынуждены Овакимяна отпустить. Он срочно выехал в Москву и увёз с собой устное сообщение для «Центра».
Агент Овакимяна рассказал, что ещё в 1939 г. учёные Теллер и Сцилард уговорили Эйнштейна подписать подготовленное ими письмо Рузвельту. В письме теоретически доказывалась возможность создания атомной бомбы и разъяснялась её особая опасность, окажись она в руках Гитлера. Высказывалась также просьба оказать финансовую поддержку экспериментальным работам. Хозяин Белого дома был потрясён этим письмом, и в конце того же года в США был учреждён правительственный Консультативный совет по урану.
25 сентября 1941 г. из Лондона поступила ценнейшая информация: «Урановая бомба вполне может быть разработана в течение двух лет. Председатель Вуличского арсенала Фергюссон заявил, что запал бомбы может быть сконструирован в течение нескольких месяцев». Информацию о планах Уранового комитета (эта правительственная организация курировала британскую ядерную программу) лондонская резидентура получила от одного из членов так называемой «Кембриджской пятёрки» – Дональда Маклина. Он и ещё четверо англичан – Ким Филби, Энтони Блант, Гай Бёрджесс и Джон Кернкросс, занимая высокие посты в британских госструктурах, годами передавали советской разведке бесценную информацию. Ещё через пару дней в распоряжении лондонской резидентуры оказался полный текст доклада Уранового комитета, который принёс другой член «пятёрки», Джон Кернкросс.
Со всей этой информацией начальник внешней разведки Фитин отправился на доклад к Берии. Но нарком донесениям резидентов не поверил. Сталин тоже прохладно отнёсся к донесениям внешней разведки.
Тем не менее Фитин, Овакимян, Квасников и другие разведчики советских зарубежных резидентур целый год по крупицам добывали бесценную информацию – на свой страх и риск. Пока не накопилась критическая масса доказательств, с которыми уже нельзя было не считаться.
В роли догоняющих
В феврале 1942-го под Таганрогом был убит немецкий офицер. В его походной сумке нашли дневник с формулами. Научная экспертиза установила: это были расчёты, свидетельствующие о немецких работах по делению урана. Сталин наконец поверил в реальность ядерного оружия. В феврале 1943-го была создана секретная лаборатория № 2, которую возглавил молодой учёный Курчатов. Позже разведчик Леонид Квасников вспоминал слова Курчатова на их первой встрече: «У американцев над атомным проектом работают 200 тыс. человек. У нас только 100 учёных и научных сотрудников. Мы оказались в роли догоняющих и очень полагаемся на вашу помощь. Нам необходима любая информация, которая отражала бы уровень проработки различных проблем учёными США и Англии».
Перед разведчиками теперь стояла конкретная задача – максимально сократить путь советских учёных от начала ядерной программы до готовой бомбы. Для этого нужно было завладеть секретными ядерными разработками Англии и США. Советским разведчикам удалось не только в кратчайшие сроки наладить разветвлённую агентурную сеть на Западе. Они сумели внедрить своих агентов в Лос-Аламос – засекреченный ядерный город недалеко от Альбукерке, где велась разработка и производство первой ядерной бомбы. По образу и подобию Лос-Аламоса потом будут построены все советские закрытые города – «почтовые ящики».
К участию в «Энормоз» были допущены лишь несколько человек – сам начальник разведки Фитин, его заместитель Овакимян, Леонид Квасников (он уехал курировать нью-йоркскую резидентуру) и переводчик с английского языка Потапова. В США работали Зарубин, Семёнов, Феклисов и Яцков; в Англии – Горский и Барковский.
Перед разведчиками стояла сложнейшая задача: не просто найти нужных людей, допущенных к ядерным разработкам, но и обеспечить им «чистоту», то есть не подставить под удар. Имена большинства своих источников информации советские разведчики до сих пор не раскрыли...
В один жаркий летний день к зданию советского консульства в Нью-Йорке подошёл молодой темноволосый человек. Переминаясь с ноги на ногу, он сказал охраннику: «Я хочу встретиться с кем-нибудь из советских представителей. На вопрос «зачем?» ответил, что у него есть важная информация для Советского Союза. Это был Теодор Холл, самый юный учёный лаборатории Лос-Аламоса. Ему было всего 19.
Ему навстречу вышел высокий человек крепкого телосложения, назовём его Корняковым. Холл стал рассказывать ему о том, что он мог бы передавать Советам важные секретные документы из лаборатории Лос-Аламоса, так как ещё в студенчестве увлёкся социалистическими идеями и очень сочувствует Советскому Союзу. «Вы тоже должны владеть ядерной бомбой... чтобы иметь возможность защититься», – добавил Холл в конце беседы и сунул в руки Корнякова свёрток. Это были чертежи плутониевой бомбы «Толстяк», которая позже будет сброшена на Нагасаки. Так Холл стал работать на советскую разведку.
Проникнуть в Лос-Аламос было практически невозможно. По крайней мере так считал военный куратор ядерного проекта генерал Гровс. Туда даже гражданам Америки вход был закрыт. Крупнейшие учёные, занятые в проекте, числились под чужими именами и фамилиями, сотрудники лабораторий – под номерами и даже не имели водительских прав на своё имя. Сотрудники лаборатории после 22 часов не могли покидать свои квартиры, их телефоны постоянно прослушивались. Генерал Гровс любил повторять: «Мы создали такую систему защиты, сквозь которую даже мышь не смогла бы проскочить». Ему и в голову не приходило, что в этой неприступной крепости работают советские осведомители.
В числе учёных было немало советских агентов. Они, как правило, не знали друг о друге и работали на Советский Союз не за деньги, а исключительно за идею. Понимая, сколь разрушительное оружие вскоре окажется в руках США, они не хотели, чтобы оно стало инструментом политического шантажа. В 2020 г., во время съёмок документального фильма «Бомба. Наши в Лос-Аламосе» Чарльз Оппенгеймер, внук Роберта Оппенгеймера, научного руководителя «Манхэттенского проекта» признался нам: «Дед, когда понял, что создал апокалиптическое оружие, сказал: «Человечество навеки проклянёт само название Лос-Аламос, где находилась главная секретная лаборатория американского ядерного проекта». А кто мог тогда противостоять США? Только Советский Союз!
Теодор Холл пользовался огромным уважением коллег и имел допуск к самым секретным материалам. В операции «Энормоз» он получил псевдоним «Млад».
С «Лесли» Холл встретился в Альбукерке, курортном городке недалеко от Лос-Аламоса. Она ждала его вечером на лавочке в парке. Придя на встречу, Холл увидел красивую статную женщину в безупречном костюме. Он передал ей непроявленную плёнку (таково было указание сверху, чтобы плёнку в случае чего можно было засветить). «Лесли» положила её в коробку с гигиеническими салфетками и ушла. Это была Леонтина Коэн. Она и её муж Моррис работали на советскую разведку – как и Холл, за идею. Когда они познакомились, Моррис уже был нелегальным агентом (оперативный псевдоним «Луис»).
Супругов Коэн арестуют, когда операция «Энормоз» будет завершена. Это случится в 1961 г. в Англии: там они продолжали выполнять поручения советской внешней разведки, изображая коллекционеров антикварных книг. По словам Мориса Коэна, «книги – самая удобная вещь для передачи данных. Между строк можно писать невидимыми чернилами. Посылки можно спокойно отправлять почтой куда угодно».
За работу на советскую разведку в Великобритании Морриса осудят на 25 лет тюрьмы, а Леонтину – на 20. В 1969-м их удастся обменять на арестованного в СССР агента MI5 Джералда Брука.
Теодор Холл тоже будет разоблачён в 1960-х в результате американской контрразведывательной операции «Венона». Но поскольку сама «Венона» была засекречена и предъявить секретные документы в суде было невозможно, Холла не посадили, а просто уволили. Он уехал из Штатов в Англию и спокойно работал в Кавендишской лаборатории Кембриджа, пока в 1995 г. не рассекретили документы «Веноны». Пикантные факты биографии Холла всплыли на поверхность, и в 1997-м он признался в том, что работал на советскую разведку. И до конца жизни вынужден был объяснять западным журналистам, почему принял такое решение.
Про героя чуть не забыли
Холл, «Луис» и «Лесли» были далеко не единственными агентами советской внешней разведки в «Манхэттенском проекте». Ещё до официального начала операции «Энормоз», в конце 1941-го, в советское посольство в Лондоне зашёл долговязый человек и попросил провести его к послу Ивану Михайловичу Майскому. Посетитель сообщил, что у него имеется для советского правительства важная информация о разработке ранее неизвестного в мире мощного оружия, что Англия разрабатывает его втайне от своего союзника СССР и потому он решил эту несправедливость исправить. Это был немецкий учёный-эмигрант Клаус Фукс (в деле «Энормоз» фигурировал под псевдонимом «Чарльз»).
Фукс – выпускник Лейпцигского университета, осенью 1933 г. бежал в Англию от разгула фашизма и гитлеровских репрессий. В начале 1941-го он, талантливый физик, примкнул в группе учёных, которые работали над уточнением критической массы урана и проблемой разделения изотопов. Так он оказался сначала в «Тьюб Эллойз», а потом в «Манхэттенском проекте». По иронии судьбы, переехав в Лос-Аламос, Фукс некоторое время жил в одной комнате с Холлом. Но о том, что они работали на советскую разведку, оба узнали только после того, как были разоблачены... Фукс передал СССР бесценные сведения о газодиффузионном методе разделения изотопов, назвал имена крупнейших физиков Европы, которые, как и он, спасаясь от фашизма, эмигрировали в Англию и стали работать над атомным проектом. Это были Эйнштейн, Сцилард, Ферми, Франк, Фриш и многие другие.
Фукса арестовали в 1950-м, когда он уже вернулся в Великобританию. Соединённые Штаты требовали выдачи Фукса, но англичане отказали и тем самым спасли ему жизнь. Он был приговорён к 14 годам тюрьмы за шпионаж. Но вышел досрочно и уехал к себе на родину, в Восточную Германию, где до конца жизни занимался преподавательской деятельностью.
К работе над бомбой оказались привлечены многие физики и математики левых взглядов, которые «сливали» секреты «Манхэттенского проекта» СССР. Надо сказать, что и Оппенгеймер одно время симпатизировал коммунистическому движению, ФБР подозревало его в шпионаже в пользу СССР, и великого учёного даже вызывали на ковер в Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности.
Все сведения, полученные нашими зарубежными резидентурами, тут же отправлялись в Москву. В 1943–1945 гг. из сотрудников курчатовской Лаборатории № 2, которая занималась атомным проектом, к материалам дела имел доступ только сам Курчатов. Бумаги передавались ему лично под расписку. А работать с ними разрешалось только в Кремле или в специальном помещении, которое было отведено для этого на Лубянке. К подготовке отзывов на эти материалы и оценок, а также последующих заданий разведке Курчатову не разрешалось привлекать ни секретарей, ни своих коллег. Два-три года он всё это делал сам. Сведения, которые он получал от разведки, ему рекомендовалось передавать коллегам в устной форме и без упоминания источников.
В рассекреченных недавно документах дела «Энормоз» есть несколько сотен страниц, написанных от руки неразборчивым почерком. Это записки Игоря Курчатова со схемами, формулами, уточняющими вопросами. Часть из них была передана Курчатовскому институту, где в подземном бункере до сих пор стоит законсервированный первый советский ядерный реактор. Сотрудники Курчатова даже не подозревали о том, что эти записки вообще существуют. А ведь, по сути, это написанный от руки первый советский учебник по ядерной физике.
После успешных испытаний первой советской ядерной бомбы РДС-1 (она была взорвана 29 августа 1949 г. на Семипалатинском полигоне) Сталин представил к наградам длинный список всех тех, кто участвовал в ядерном проекте. Известно, что Берия заранее подготовил этот список. И в случае провала он превратился бы из наградного в расстрельный.
Каково же было удивление Курчатова, когда он увидел в этом списке лишь пятерых разведчиков. Он, конечно, не знал их всех поимённо, просто, увидев пять незнакомых фамилий, сразу понял – это разведка. В списке значились Семён Семёнов («Твен»), Анатолий Горский («Вадим»), Александр Феклисов («Калистрат»), Владимир Барковский («Джерри») и Анатолий Яцков («Яковлев»). Курчатов прекрасно понимал, что на самом деле их – людей, которые всё это время буквально впотьмах прокладывали путь советским ядерщикам, – было гораздо больше. Но поскольку Курчатов лично общался лишь с одним человеком – Леонидом Квасниковым, его глубоко потрясло, что в этом коротком списке не нашёл его фамилии...
В тот момент Курчатов уже пользовался авторитетом невероятных масштабов и не побоялся обратиться к автору списка с вопросом: «А как же Квасников?» Берия не нашёлся что ответить и просто внёс Квасникова в список задним числом...