«Держалась высокая температура, я больше не мог встать на ноги»
Журналист Znak.com тяжело переболел COVID-19 в Геленджике и кое-что понял о России
Журналист Znak.com Игорь Пушкарев чем-то тяжело заболел, отправившись в отпуск в Геленджик. Сначала у него диагностировали бронхит. Потом он в полуобморочном состоянии добрался до больницы и там бронхит оказался двухсторонней коронавирусной пневмонией. При выписке COVID-19 вычеркнули из анамнеза, отказавшись проводить повторное тестирование. Однако анализ, сделанный частным образом по возвращении в Екатеринбург, подтвердил: коронавирус был. Причем был не только у Пушкарева, но и всех членов его семьи, которые вообще не смогли добиться какой-либо медицинской помощи ввиду более мягкого течения болезни. Что же это все-таки было? Публикуем рассказ от первого лица.
COVID or not COVID
Игорь Пушкарев в больницеZnak.comУхудшение состояния здоровья я почувствовал в ночь с 22 на 23 июля на хуторе Широкая Щель в пригороде Геленджика. Туда мы приехали с женой и детьми проведать родственников. Примерно за год до того родители жены вышли на пенсию и уехали с Урала жить на юг, поближе к морю.
Режимы изоляции и в Свердловской области, и в Краснодарском крае к тому времени были давно сняты. Добирались мы до черноморского побережья на своей машине, с соблюдением всех рекомендованных мер безопасности. АЗС и продуктовые магазины посещали строго в медицинских масках, мыли руки, пользовались санитайзерами. Ночевали в палатке, подальше от людей.
Ночью 22 июля моя температура поднялась до 38,7 градуса. Сначала я подумал, что ничего страшного не происходит — до этого я обгорел на пляже, после такого у меня часто поднимается температура. Через три дня стало понятно, что сам я справиться с этим не смогу — температура держалась практически круглосуточно в диапазоне 38,6-39,5 градуса, и утром 26 августа я решил обратиться за медицинской помощью. К тому времени появились и другие симптомы.
Понимание, что речь идет не об обычной простуде, появилось после того, как я, пытаясь подняться с постели, не смог вздохнуть и повалился в полуобмороке обратно.
В нижней части груди появилось отчетливое покалывание. Вызванная женой скорая помощь приехала относительно быстро — через час. Но госпитализировать меня не стали. Сказали, что сатурация в норме (97%), легкие послушали фонендоскопом, с кем-то проконсультировались по телефону и объявили: «Ничего страшного, это начальная стадия бронхита». Посоветовали пить «Флемоксин Солютаб» и напоследок зачем-то рассказали историю про семью в Омске, которых «не стали госпитализировать, и они все спокойно переболели коронавирусом дома». Но предложенное лечение не помогло, более того, мне становилось хуже: держалась высокая температура, я больше не мог встать на ноги.
Легкие нашего корреспондента. Классическое «матовое стекло»Игорь Пушкарев / Znak.comТогда мы вызвали поселкового фельдшера. Надо отдать ему должное — он не побоялся выписать мне направление на флюорографию в поликлинику Геленджика. Утром 30 июля я прошел это обследование, по итогам которого сразу стало понятно — это никакой не бронхит, а пневмония.
Второй человек, которому я крайне признателен, — пожилой терапевт поликлиники Геленджика. Врачу в буквальном смысле пришлось кричать на руководство, доказывая необходимость моей госпитализации в стационар.
В тот же день, ближе к вечеру, меня госпитализировали на скорой в инфекционное отделение больницы Геленджика. Там сделали компьютерную томографию, благодаря которой уточнили размах проблемы. Зафиксировали двухстороннюю пневмонию с поражением легких порядка 50%, о чем меня уведомила лечащий врач, по совместительству начальник инфекционного отделения Светлана Аббулмеджидова. Там же взяли анализ ПЦР, стандартный для тех, у кого есть подозрения на коронавирус. Спустя три дня объявили результат: тест на COVID-19 положительный. В лечебный курс ввели ряд нужных препаратов.
Помимо «Калетры» и банального аспирина, около двух недель проводился довольно интенсивный курс лечения. Мне ставили четыре укола внутримышечно и несколько капельниц каждые сутки. В частности, врачи использовали антибиотики «Цефтриаксон» и «Меропенем». Благодаря усилиям врачей, буквально за первые три дня я более-менее пришел в сознание и смог по достоинству оценить место, куда попал. Просторный двухкомнатный номер с видом на Черное море. В нем стояли семь коек, из которых были заняты четыре. Все пациенты поступили примерно в одно время, у всех одинаковый диагноз — двухсторонняя коронавирусная пневмония. Еще три койки так и остались пустовать, к нам уже никого не рисковали подселять, опасаясь повторных заражений. Сами мы себя называли гордо — «первой коронавирусной бригадой», пока не узнали, что таких бригад на этом этаже еще как минимум четыре, в том числе три женских. И это не считая индивидуальных палат с еще более тяжелыми пациентами.
Меня выписали из больницы 12 августа, предварительно взяв общий анализ крови. К моему удивлению, повторного тестирования на коронавирус не проводилось. «Первичный анализ был положительный. При его проверке в Краснодаре вирус не нашли», — пояснила мне лечащий врач.
Попытка уточнить, зачем меня в таком случае до выписки держали в одной палате еще с тремя пациентами, у которых коронавирус был подтвержден, и пичкали лекарствами от COVID-19, наткнулась на сухое: «Так бывает». Впрочем, почти тут же врач добавила, что они ориентируются прежде всего на первичный анализ.
Коронавирус — только при наличии прописки
Так бывает. И все же, приехав в Екатеринбург, мы всей семьей сдали частным образом все анализы повторно. Во-первых, чтобы не подвергать опасности других людей, контактирующих с нами. Во-вторых, чтобы понимать, что все-таки произошло на юге. В итоге тесты клиники «Инвитро-Урал» показали наличие антител к коронавирусу и то, что заболевание перенесено совсем недавно.
Так бывает, я понимаю. Тесты имеют погрешность, многое зависит от того, как был собран материал для анализа. Но есть еще один странный момент. Все контактировавшие со мной родственники в Широкой Щели в течение недели после моей госпитализации почувствовали ухудшение здоровья. По какой-то неведомой логике лишь у половины из них, включая моего 11-летнего сына, в поликлинике Геленджика решили взять пробы на коронавирус и отправить на КТ. Вторую половину семьи такой возможности лишили. Более того, на момент отъезда с курорта итоги исследования на COVID-19 не сообщили никому из них, хотя с момента сбора проб прошло больше недели. Результаты КТ сообщили только 67-летней теще. Их на свой страх и риск скинул нам в WhatsApp местный терапевт. У тещи также обнаружили пневмонию, но госпитализировать почему-то не стали. У нее, к слову, как и у меня, свердловская прописка.
Пляж под ГеленджикомZnak.comЕще четыре человека, в том числе моя жена и семилетняя дочь, сдавали тесты на коронавирус самостоятельно в местном филиале «Инвитро». Положительным оказался тест только у родственника с местной краснодарской пропиской. Все свердловчане, по мнению краснодарских медиков, оказались чисты. Но в Екатеринбурге антитела к коронавирусу SARS CoV-2 выявили и у жены, и у обоих детей. Причем в большем количестве, чем у меня. Это свидетельствует в пользу того, что заболевание они перенесли позже, никакой медицинской помощи при этом им не оказывалось.
Остается добавить, что все трое моих соседей по палате в инфекционном отделении больницы Геленджика имели краснодарскую прописку. И вот совпадение — у всех троих перед выпиской помимо общего анализа крови отбирались повторные тесты на COVID-19. Все время, пока шло лечение, по местному радио транслировались заявления краснодарского губернатора Вениамина Кондратьева. Всякий раз он говорил о том, что ситуация с заболеваемостью коронавирусом в крае, как и на черноморских курортах, находится под контролем и опасений не вызывает. В последний перед моей выпиской день в соседней палате под эти слова врачи пытались спасти умиравшую от COVID-19 престарелую женщину.
Возникает вопрос: все эти совпадения между тестами на коронавирус и пропиской — чистая случайность? Нет никакой связи с желанием показать российские курорты максимально комфортными и безопасными?
Болеешь? А чем докажешь?
Представители Роспотребнадзора посетили очаг заражения в Широкой Щели, где я начал болеть, лишь спустя 20 дней после поступления оттуда вызова в скорую помощь. Интерес к этому месту они проявили не из-за меня или заболевшей пожилой тещи, а из-за родственника с краснодарской пропиской, который оказался сотрудником местного пищевого предприятия. Причем и ему пришлось доказывать (несмотря на положительный анализ) наличие коронавируса примерно неделю. Он даже вынужден был лично доехать до главврача поликлиники. Без этого не выписывали больничный лист.
Процедура моей госпитализации проходила тоже примечательно. Пришлось ехать на флюорографию в поликлинику Геленджика, сидеть там в очереди, потом сидеть в другой очереди «на большой рентген». Следом еще два часа провести в приемном покое для больных с температурой, куда приходят и здоровые люди за справками об эпидемиологическом благополучии. Как только я узнал об обнаруженной у себя пневмонии, я просто вышел на улицу и еще два часа сидел там на бетонном парапете в ожидании скорой — не хотелось никого заразить.
Само инфекционное отделение городской больницы Геленджика, как нас уведомил местный персонал, не предназначено и не приспособлено для госпитализации коронавирусных больных. По протоколу их должны везти в соседний Новороссийск или еще дальше — в Крымск. Но там больных не принимали из-за отсутствия свободных мест. Поэтому нами, «ковидниками», с риском для себя занимались медики Геленджика. Из средств защиты они располагали лишь медицинскими масками, перчатками, шапочками и несколькими единицами защитных очков.
Больных было так много, что наш лечащий врач за две недели, что я провел на больничной койке, уходила передохнуть домой лишь пару раз. Люди буквально работали сутками. При этом, сказала одна из санитарок, «путинских доплат за работу с ковидными» она не видела с марта.
Я понимаю, что личный опыт не дает мне права делать обобщения. И все же увиденного мне хватило, чтобы считать статистику по распространению коронавируса сомнительной, работу по выявлению контактных лиц — удручающей, ситуацию с обеспечением безопасности врачей и оплатой их труда — оставляющей желать лучшего. У меня остаются большие сомнения в истинности информации, которую до нас доносят официальные лица. Думаю, как человек с двумя противоречащими друг другу медицинскими диагнозами, я имею на это право.
Публикации рубрики «Мнение» отражают личную точку зрения их авторов.