Юрий Кара: «Я не отдавал себе отчета, в какие глубины нырнул»

Никогда не стал бы режиссером, если б не прочел «Мастера и Маргариту». Самиздатовскую копию дали на...

Никогда не стал бы режиссером, если б не прочел «Мастера и Маргариту». Самиздатовскую копию дали на одну ночь. Булгаковская фантасмагория перевернула, оставила глубокий след в душе.

— Я учился в физико-математической школе. В двенадцать лет стал победителем областной олимпиады, сочинил лекцию «Есть ли жизнь на Марсе?», которую читал с большим успехом. Литературу не жаловал. В третьем классе опрометчиво прочел «Анну Каренину», роман страшно не понравился, и я решил завязать с классикой.

Любовь к литературе, как и к искусству в целом, проснулась чуть позже, в четырнадцать. К нам в Донецк приехали с концертом артисты Театра на Таганке Мария Полицеймако и Готлиб Ронинсон. Я был на том концерте, дождался их у служебного входа, и они имели неосторожность сказать: «Приезжайте в Москву, сделаем вам входные на спектакль». Я этим воспользовался. Замерев от восторга, стоял на балконе, а на сцене Высоцкий произносил: «Быть иль не быть?» После спектакля Маша провела в гримерку, познакомила с кумиром.

Конечно же, мне захотелось стать причастным к этому удивительному миру, но я искренне считал, что такое невозможно. Родители не имели ни малейшего отношения к искусству: папа — кандидат физико-математических наук, мама — учительница младших классов. Поэтому я, мальчик из провинции, по окончании школы поступил в столичный Институт стали и сплавов.

Пока бился за красный диплом, товарищ из донецкой физматшколы № 17, ныне известный режиссер Юра Мороз, поступил в Школу-студию МХАТ. «Постойте, значит, не боги горшки обжигают? — подумал я. — Можно и мне попробовать». На всякий случай перечитал всего Станиславского, походил с Юрой на лекции. Вот только окончив институт, я должен был по распределению два года отработать в НИИ. Зря времени не терял, защитил кандидатскую.

— И затем все же поступили во ВГИК?

— Не сразу. На Высших курсах сценаристов и режиссеров в тот год курс набирал Ролан Быков. Подкараулил его у телецентра на Шаболовке, где он снимался. Быков посадил в машину, и пока ехали час до «Мосфильма», расспрашивал: «А как бы ты распределил роли на «Горе от ума»?» Наверное, мне удалось произвести на него впечатление. Прощаясь, Ролан Антонович сказал: «Беру тебя, приезжай». Но ему неожиданно разрешили снимать «Чучело», и Быков отказался от преподавания. К тому, кто его заменил, душа не лежала, и я понес документы во ВГИК.

Там, впрочем, сразу предупредили: шансов нет! В мастерскую Сергея Герасимова и Тамары Макаровой подано три с половиной тысячи заявлений. Режиссерских мест всего шесть, и уже известно, кто их займет. Герасимов любил своих студентов, и если его актеры хотели, как Сергей Никоненко, получить еще и режиссерское образование, то были в приоритете. Сергей Аполлинариевич недавно закончил дилогию про Петра Первого, поэтому хотел видеть у себя на курсе в первую очередь Митю Золотухина, Юру Мороза. Помню, с нами на режиссуру поступал доктор наук. Аполлинариевич недоумевал: «Зачем вам это надо? У вас и так все хорошо!» А тут еще я со своей ученой степенью.

Мне исполнилось двадцать семь, успел приобрести некоторый жизненный опыт. На вступительных экзаменах читал стихи, пел произведения собственного сочинения, не особенно надеясь на успех. И вдруг одного из тех, кто стопроцентно проходил, задержали на какой-то сомнительной демонстрации. Об этом моментально раструбила пресса — парень носил знаменитую фамилию. Герасимова это сильно огорчило, место освободилось, и я его занял.

Понравилось это не всем, не все верили, что можно поступить во ВГИК только благодаря таланту. Один тип трубил на всех углах, что Кара — агент КГБ.

Но как говорил товарищ Сухов из «Белого солнца пустыни», «встречались мне люди все больше душевные». Скажем, прекрасный Гена Сидоров (его «Старухи» завоевали главный приз «Кинотавра»), возвращаясь в общежитие в четыре утра, расталкивал меня: «Ну что, не спишь?» Его тянуло поговорить о киноискусстве. Гене прочили большое будущее. Жаль, он так рано ушел... Или замечательная Лариса Садилова, она изумительно играла главную роль в моей курсовой работе «Скамейка» по пьесе Гельмана.

Во время съемок я чуть не погиб. Мы с дипломником-оператором Лешей Яковичем хотели сделать последний кадр особенно запоминающимся. Алексей за двадцать пять рублей нанял строительную вышку. Герои уходили по аллеям ВДНХ, а камера взмывала до самой вершины огромных ворот выставки и провожала их «взглядом». Решили прорепетировать, и мы с оператором залезли в люльку. Я еще поинтересовался:

— Выдержит?

— Да она двести килограммов выдерживает!

На середине подъема механизм сломался и люлька стала стремительно падать с высоты восьмого этажа. Последней мыслью было: хватит ли скорости, чтобы разбиться насмерть? К счастью, ударились не об асфальт, а о скат вышки. Я сломал шесть ребер и потерял сознание. Очнулся, когда примчались две скорые помощи и врачи привели меня в чувство. После такого испытания оставалось либо бросить профессию, либо верно ей служить. Я выбрал второе.

— Как к вам относились Сергей Аполлинариевич и Тамара Федоровна?

— Главным инструментом их воспитания была любовь. Герасимов шутил: «У нас коммунистическая мастерская, разрешаю все, кроме контрреволюции и порнографии». Он работал до самого конца. Признавался: «Не хочу умереть в больнице, пусть смерть настигнет на бегу».

Последним его фильмом стал «Лев Толстой», где мастер сыграл главную роль. Мы постоянно бывали у него на съемках. Помню, в эпизоде похорон писателя Герасимов хотел добиться особого ритма. Механик, толкавший тележку с камерой, никак в него не попадал, и Сергей Аполлинариевич, которому было уже под восемьдесят, сам потащил тележку с ассистентами и оператором по рельсам. Заметил с улыбкой: «Раньше мог объяснить людям все на «чистом русском», но на «Тихом Доне» отказался от ненормативной лексики».

Я тогда сильно тяготел к комедии. Приятель рассказал, как однажды ехал в троллейбусе, вошел контролер, начал проверять билеты. Мужчина протянул свой.

— А на женщину?

— Я ее не знаю!

— Как не знаешь? — остолбенела дама. — Я жена твоя!

Началась разборка между супругами, в которой приняли участие все пассажиры. Я поставил этюд, однокурсники лежали от смеха. Ребята сыграли так здорово, что решил его снять. Обратился к мастеру:

— Сергей Аполлинариевич, хочу это экранизировать, боюсь только, что получится как у Чаплина.

— Не бойся, не получится, — добродушно улыбнулся Герасимов.

Защищаться я собирался фильмом «Скамейка», но замдиректора Студии Горького Григорий Рималис настоял: «Сними что-нибудь еще». Я предложил экранизировать повесть Бориса Васильева «Завтра была война». Тогда о сталинских репрессиях вообще нельзя было упоминать. Пришел советоваться к мастеру.

— Может, чтобы фильм вышел, мне эту тему как-то только чуть обозначить?

Аполлинариевич высказался жестко:

— Хочешь снимать — снимай честно!

Его завет стараюсь соблюдать всю жизнь. Мастер, в отличие от многих коллег, не сделал ни одной картины, прославлявшей Сталина. Он в свое время занимал должность директора студии документальных фильмов, снимал Парад Победы. Брошенные к Мавзолею фашистские знамена — его режиссерская находка. Герасимов рассказывал, как вождь его поправил: «Советский солдат не должен прикасаться к этой мерзости». Всем надели белые перчатки, и знамена бросали в них.

После того как посоветовался с мастером, я позвонил Борису Васильеву:

— Хотел бы снять фильм по вашей повести.

— Тут Грамматиков уже ко мне обращался, но Володе сказали в Госкино: «Зачем с этой темой связываться, фильм все равно не выйдет». И он отказался. Поскольку дипломную работу нигде кроме ВГИКа не покажут — снимай.

Картина считалась студенческой, группа мне не полагалась, и я был сам себе ассистентом по актерам. Начал кастинг с ВГИКа. На роль Искры претендовала дочь Шукшина Ольга, на Люберецкую — Оля Кабо, Зиночку должна была играть моя сокурсница Оля Машная, но у всех не срослось. Отправился в Щукинское, в коридоре заметил боевую девушку, которая всеми командовала. Подошел:

— Не хотели бы сняться в кино?

— А ты кто такой?

— Студент ВГИКа.

— А ну-ка, покажи студенческий билет!

Так я нашел Ирину Чериченко. Наташу Негоду тогда исключили из училища, и я увидел ее, когда пришла восстанавливаться. Негода была настроена пессимистично: она пробовалась в семь фильмов — не взяли ни в один. Я же никого другого в роли Зиночки не видел и не ошибся, сыграла она прекрасно. У Наташи тогда был роман с Мишей Ефремовым. Какое-то время она училась на курсе у его папы и встречалась с сыном, они даже пожениться собирались. Наташа рассказывала, якобы сцены в «Маленькой Вере», где не сильно трезвая героиня орет под окнами общежития и лупит по морде жениха, — из ее жизни с Мишей.

Нину Русланову встретил на улице, актриса жила рядом со Щукинским училищем. К роли матери Искры она подошла крайне серьезно, многое предлагала сама. В тот момент в Москве проводил мастер-класс Алексей Юрьевич Герман. Нина Ивановна пригласила посмотреть «Мой друг Иван Лапшин», где снималась. Фильм меня потряс. То, что в картине «Завтра была война» сочетаются цветные и черно-белые кадры, — подсказка Германа. Расспрашивал Русланову, как работалось с режиссером, который славился нелегким характером. «Герман дал задание: завтра утром принеси мне пять истерик. Я измучилась, их придумывая. Показала, в результате он взял первую», — рассказывала она.

Нина Ивановна и у меня гениально сыграла истерику, когда Зиночка прибегает и сообщает об аресте Люберецкого. Она обладает настолько подвижной психикой, что ей не надо настраиваться: слезы — пожалуйста, исступление, оцепенение — легко! Бесконечно благодарен Руслановой за то, что не бросила, когда возникли трудности.

А кто-то бросал. Помню, проводил пробы. На роль директора школы рассматривал Сергея Шакурова. Поскольку я был и сам себе костюмер, схватил какую-то военную форму, принес ему. Шакуров замечает:

— Гимнастерка застегивается на женскую сторону.

А менять уже некогда, надо снимать, павильон предоставили на короткое время.

— Сергей Каюмович, вы пуговицы расстегните, и в кадре не будет видно, на какую сторону планка.

— Вы дали мне сапоги, а где портянки?

— Господи! Сергей Шакуров

До этого снималась сцена, где Зиночка раздевалась, предварительно задергивая шторки. Срываю эти шторки, протягиваю. Он говорит:

— Это несерьезно.

Встает и уходит. И весь актерский состав мальчиков вместе с ним. Пришлось всех заменить. Наверное, Шакуров был по-своему прав, но меня-то это не утешило. Судьба потом правильно привела к Сергею Петровичу Никоненко. Как и я герасимовец, он стал моим талисманом. Как говорят киношники, мы с ним «одной группы крови». Играл во всех моих работах — от директора школы до Степы Лиходеева. А Нина Ивановна, в отличие от Шакурова, все перетерпела, осталась, о чем не жалела.

Я снял часовой материал, пригласил Васильева посмотреть. Борис Львович пришел с Родионом Нахапетовым, из зала вышел весь в слезах, обнял меня. Нахапетов стоял хмурый, он экранизировал другую повесть писателя — «Не стреляйте в белых лебедей». Мне была понятна его режиссерская ревность. Васильев сказал: «Все нравится, но хотел бы уточнить некоторые моменты. Давай напишем общий сценарий». И пригласил на дачу. Я прожил у него на веранде две недели, в течение которых мы дописывали сценарий.

Борис Львович считал своим долгом рассказать об одноклассниках, которые со школьной скамьи прямиком попали на фронт. По статистике из них уцелело всего три процента. В том числе сам Васильев. Был тяжело ранен, его выходила медсестра Зоря Альбертовна, на которой он женился. Характер Искры Борис Львович писал с супруги. И неслучайно одну из самых известных своих повестей назвал «А зори здесь тихие».

Герасимов успел посмотреть первые кадры с Ниной Руслановой, они ему понравились. К сожалению, вскоре мастер ушел из жизни. Дальше пришлось пробиваться самому. Помню, как сдавал готовый фильм худсовету киностудии. Тамара Федоровна вскочила со словами:

— Это никому показывать нельзя!

Я не сразу понял, что она хотела уберечь меня от возможных репрессий, семья Макаровой ведь сильно пострадала в сталинской мясорубке — сестру и ее мужа расстреляли, их мальчика Артура они с Сергеем Аполлинариевичем усыновили.

Глава Союза кинематографистов Лев Кулиджанов поддержал:

— Вы слышали, что сказала Тамара Федоровна? Нельзя!

Такого же мнения был Станислав Ростоцкий, в объединении которого я работал:

— Мне все нравится, но...

Деньги были потрачены, я должен был представить фильм в Госкино. Члены сценарно-редакционной коллегии его посмотрели, и каждый высказал мнение, почему картина не должна выходить. Последним взял слово главный редактор Армен Николаевич Медведев: «А я считаю, что надо выпускать». Картина в итоге вышла на экраны. Правда через год.

В детстве я мечтал стать капитаном дальнего плавания, но в мореходку не приняли из-за плохого зрения. С фильмом «Завтра была война» объездил весь мир и побывал в таких странах, до которых вряд ли доплыл бы. Лента завоевала главные призы международных кинофестивалей в Германии, Испании, Польше, Франции и перестала быть антисоветской, когда Васильева, Русланову, Никоненко и меня наградили Золотыми медалями имени Довженко за то, что сняли лучшую картину на героико-патриотическую тематику.

— И после этого вы сняли «Воров в законе». Довольно неожиданный выбор темы, не находите?

— Медведев после столь убедительного успеха поверил в меня и дал сценарий, где три наших парня в Афганистане шинковали в капусту моджахедов. Я на две недели отправился с группой в Кабул изучать материал и понял, что автор все высосал из пальца. Пришел к Армену Николаевичу:

— Я рассказал правду о сталинских репрессиях, давайте сниму честное кино о том, что творится в Афганистане.

— Вот этого не надо.

— Тогда отказываюсь снимать.

И уехал на кинофестиваль в Испанию. Там в секции дебютантов участвовала «Завтра была война». Возвратился в Москву и снова наведался к Медведеву:

— Что делать?

— Единица запущена, снимай что хочешь.

Я принес два рассказа Фазиля Искандера. После того как писатель засветился в диссидентском журнале «Метро?поль», он долго был под запретом. Но в перестройку начали печатать его «чегемские рассказы», кроме того, у Искандера вышло несколько фильмов. Его жена объяснила: раньше он ходил на съемки, но режиссеры мало внимания обращали на его замечания. К счастью, мне писатель полностью доверился. Я моментально написал сценарий, полетел в Абхазию.

Каждый режиссер мечтает снять свою историю про Кармен. Я — не исключение. Но у меня и мысли не возникло, что рассказы Искандера имеют вполне реальную подоплеку! В Абхазии с ужасом узнаю, что все персонажи живы: и отец, застреливший дочь за непотребное поведение, отсидел и уже вышел, и милиционер, и бармен. А вор в законе Артур в тюрьме, и скоро его повезут на допрос к министру. Попросил разрешения поприсутствовать.

Сидим в начальственном кабинете. Входят два человека — громила и довольно тщедушный, скованные одним наручником. Думал, вор в законе — громила, оказалось, ошибся. Им был второй, Юра Лакоба, который держал в кулаке всю республику. А портрет его дедушки – «отца-основателя» милиции Абхазии — висел в кабинете министра. И смех и грех!

Юра убил одного из воров в законе и боялся, что прихлопнут свои, сидел в камере с бронированной дверью и писал жалобы в ООН, что его права нарушаются. Мне рассказали, что во время предыдущего допроса Лакоба пытался бежать, выпрыгнул в окно, но зацепился за провода. Лихой был парень, говорили, что он так и умер в тюрьме. Позже услышал другую версию: вроде бы Юра поставлял своим оружие, когда началась война с Грузией, и погиб.

Местные власти, узнав, о ком кино, заявили: «Мы вам не помощники, Лакоба и так популярен у молодежи, а после вашего фильма что прикажете — назначать его первым секретарем обкома?» Мы успели снять натуру и рванули в Ялту.

У фильма было рабочее название «Чегемские рассказы», и все думали, что он детский, про мальчика. Бомба взорвалась, когда вышел. Главную роль сыграла Анна Самохина. По сравнению с тем, как позже капризничали другие актрисы, Аня вела себя идеально. Правда в отличие от Руслановой, которой что скажешь, то и сыграет, с Аней требовалось много репетировать. Зато работала она самоотверженно. Кроме того, Самохина обладала качеством, которое ценится в голливудских актрисах, — она была сексапильной. На сдаче картины худсовету меня попросили вырезать сцену, где героиня стоит у зеркала. Режиссер Паша Арсенов говорил:

— Это невозможно! Это порнография какая-то!

— Где ты ее увидел? У артистки в кадре всего лишь обнаженные плечи!

— Они такие сексуальные!

Когда снимали Анин проход по набережной, ассистент предложил:

— Давайте соберем массовку.

— Не надо, на нее и так будут оборачиваться.

Мы с оператором уселись в багажник машины, ехали перед Самохиной и видели, как окружающие сворачивали шеи. Справедливости ради надо сказать, что Аню открыл для кино не я, а давший ей роль в «Узнике замка Иф» Юнгвальд-Хилькевич, но он два года монтировал фильм. Наш вышел раньше и сделал Самохину кинозвездой.

В роли Артура я видел актера-интеллектуала. Отправился в «Ленком» к Янковскому, но Олег отказался:

— Мне это неинтересно, обратитесь к Саше Абдулову, он мечтает сыграть криминального авторитета.

— Мне нужен умный человек, а Саша — герой-любовник.

Абдулову эти слова сразу же радостно передали, и он страшно на меня обиделся.

В итоге Артура сыграл Валентин Гафт. В кадре он соответствовал моим представлениям о том, как должен выглядеть шикарный мужчина, хотя в жизни прототип его героя, Юрий Лакоба, может, не ходил в белых костюмах и стихи не читал. Кольт Валентин Иосифович держал интеллигентно, двумя пальцами.

Я посмеялся: «Может, еще возьмете его как нож или вилку?» Показал, как надо держать оружие. Снимали сцену в кафе на ялтинской набережной. Вокруг прогуливались отдыхающие. Вдруг Гафт вскочил и с криками стал размахивать кольтом. Никто не разобрал, что он бутафорский, и не признал в двухметровом гиганте известного артиста. Дамы в шляпках попрыгали в канаву. Гафт оказался джентльменом и всех потом оттуда вытащил.

Валентин Иосифович делился со мной: после того как фильм вышел на экраны, однажды он после спектакля заехал на заправку. Пока стоял у машины, рядом возник мужчина, пристально посмотрел ему в глаза и вынес вердикт: «Наш!»

Я очень хотел видеть в картине Гердта. Позвонил, к телефону подошла его жена, спросила:

— А что за роль?

— Адвоката.

— Зиновий Ефимович не играет евреев.

— Совсем необязательно, чтобы адвокат был евреем, случаются же исключения.

Татьяна Александровна расхохоталась. Попросил Гафта замолвить за меня словечко. Тот привел неоспоримый аргумент: «Зяма, я всю жизнь мечтал сняться вместе с тобой». И Гердт согласился. Гениально сыграл эпизод, даже получил «Нику».

Снимался у меня целый интернационал. Помимо упомянутых — армянин Амаяк Акопян, грузин Гия Лежава, латыш Арнис Лицитис. Его я приглашал на роль бандита, но Арнис взмолился: «Устал играть отрицательных персонажей, дай положительного милиционера».

Картина вышла, и на меня обрушились мешки писем. Кто-то возмущался: «Ерунду наснимал, что это за история? Приезжай в Воркуту, я тебе такое расскажу...» Сценарии предлагали исключительно о криминале, я испугался, что стал певцом воровского жанра.

А «Воры в законе» между тем стали лидером проката. Медведев тогда сказал: «Дожили мы до чегемской Кармен, может, доживем и до «Пиров Валтасара». Именно они были под запретом после публикации в «Метро?поле».

Но времена изменились. Мы первыми рассказали о мафии, а теперь первыми решили рассказать о Сталине. Приступив к изучению материала, проехали по нескольким сталинским дачам — их, как полагают, было больше пятидесяти. Никто не знал, где Коба остановится на ночлег, поэтому везде накрывали столы на двадцать человек. Если вождь не приезжал, все съедала челядь. За что им было плохо относиться к товарищу Сталину?

Задумался о кастинге, и сразу же объявился Гафт: «Давай сыграю Берию». На роль вождя народов рассматривал грузинских актеров, но все отказывались.

Связался с Кикабидзе. Буба страшно возмутился:

— Почему я?

— Потому что вы прекрасный артист.

— Я не похож.

— Мы вас загримируем.

— У меня от Сталина пострадали родственники.

— Вот и выразите свое отношение по Брехту — через остранение.

На следующий день звонит Георгий Данелия:

— Чего пристал к Кикабидзе, возьми лучше Нани Брегвадзе.

— Она же не похожа.

— А Буба, по-твоему, похож?

Спас Алексей Петренко. «Действительно, — подумал я, — почему грузина должен играть обязательно грузин? Какой интерес, если кошка сыграет кошку? Вот если собака — это да! Гениальный актерский талант Петренко лег на гротеск Искандера, получился одновременно и зловещий, и смешной персонаж.

Сталина очень хотел сыграть Евстигнеев, и честно говоря, по сей день жалею, что не дал ему такой возможности. Но тогда показалось, что ему больше подходит роль Калинина. Когда в одном эпизоде сошлись Никоненко — Ворошилов, Евстигнеев — Калинин и Петренко — Сталин, на площадке все взгляды были прикованы только к Евгению Александровичу. Тонко чувствовавший Петренко попросил: «Юра, не ставь меня в один кадр с Женей, он естественный как кошка, его не переиграешь». Гений попросил не ставить его рядом с гением!

Яства, от которых ломились столы, заказывали в ресторане «Прага». Как вы понимаете, делать это каждый день было неподъемно для бюджета, однако когда барашков, перепелов и прочие деликатесы доставили на площадку впервые, от них к концу смены остались рожки да ножки. Назавтра артистов строго предупредили: «Не ешьте». Стали снимать, вдруг в тишине павильона послышался стук столовых приборов. «Кто опять жует? Ведь просили же!» — оказалось, не удержалась и отрезала грудку индейки худенькая Лариса Белогурова, она играла жену Берии.

Натуру снимали в Грузии. Воссоздавая эпоху, я решил водрузить на набережной Сухуми памятник Сталину с пятиэтажный дом. Он там, правда, никогда не стоял, но в кадре смотрелся бы красиво. В мастерских Большого театра изваяли пенопластового вождя. Когда доставили, оказалось, что усы слишком густые — как у Горького, пришлось их немножко подпилить. Затем обратились к местному начальству:

— Можно декорацию поставить?

— Ставьте.

Они и не подозревали, что это будет за декорация, а увидев, чуть в обморок не упали:

— Вы с ума сошли?! Убирайте!

— Пусть постоит три дня, снимем сцены и тут же уберем, столько денег в памятник вгрохали.

С трудом, но все же убедили. В первый день услышал, как двое поспорили на сто рублей: правда Сталину памятник поставили или нет? На следующий день на его фоне начали фотографироваться молодожены, на третий — детей принимали в пионеры. На четвертый, все отсняв, собрались демонтировать статую, а местные жители не дают! Объясняю:

— Он пенопластовый, первый же сильный порыв ветра его сдует.

— Нет, пусть стоит.

Вызывали роту солдат, чтобы убрать декорацию.

— Следующей работой стала многострадальная экранизация «Мастера и Маргариты».

— До нее не состоялись «Пикник на обочине» и «Остров Крым». Пока искал средства, Стругацкие и Аксенов продали права на экранизацию американцам. Аксенов предлагал работать с режиссером из США, но я не согласился: «Должен снимать так, как чувствую. Что понимает про нас американец?»

С Василием Павловичем мы подружились, я уговорил его вернуться в Россию. Он боялся ехать, я встречал его в аэропорту. Посол США Мэтлок поселил писателя в своей резиденции Спасо-хаус, и я виделся с Аксеновым каждый день. Но до «Острова Крым» дело у нас так и не дошло...

Вспомнил, как Герасимов с каждой своей мастерской репетировал «Власть тьмы». В свое время я предлагал собрать его учеников с разных курсов в один фильм. Как-то беседовали на эту тему с Аполлинариевичем на лавочке у гостиницы «Украина».

— Вы будете режиссировать, я — помогать.

— Нет, знаешь, хочу поставить точку «Львом Толстым». Сейчас на три дня лягу в больницу, а когда выпишусь, досниму финал.

Не получилось... Нельзя говорить, что ставишь точку. Однажды услышал от Говорухина: «Мне неинтересно жить». А через месяц его не стало. Великие люди чувствуют свой уход. Я решил воплотить мечту, снять «Власть тьмы», договорился с французами, начал собирать группу. Мне нравилось, как оператор Алексей Родионов сделал картину Элема Климова «Иди и смотри». Знал, что вместе они экранизируют «Мастера и Маргариту». Позвонил:

— Алексей, когда освободишься?

— А нас закрыли, Климову не дают финансирования.

Буквально через день на глаза попалось интервью Геннадия Полоки. «Друзья говорят, что только я могу снять фильм по роману Булгакова», — утверждал он. Подумал вдруг: «А почему бы не попробовать сделать свою версию?» Однажды встретил любимого преподавателя Паолу Дмитриевну Волкову. Она спросила:

— Не боишься браться за «Мастера...»? — и указала пальцем на небо.

— Нет.

Я не отдавал себе отчета, в какие глубины нырнул. Понимание пришло позже. Раз десять собирался бросить, но какая-то сила вытягивала за шкирку из пропасти, находились и новые спонсоры, и артисты.

Древнюю Иудею мы построили под Судаком, у Генуэзской крепости. Армия помогла, прислала пять тысяч человек массовки. На площадку доставили осликов, верблюдов...

Автор сериала Владимир Бортко утверждал, что не сталкивался во время работы ни с чем мистическим. Со мной случилось иначе. Оператор вдруг заявил, что не готов снимать, ушел с проекта. Николай Бурляев, которого я видел в роли Иешуа, обратился за благословением к своему духовнику, и тот его не дал. В Судаке в октябре выпал снег, чего там не случалось никогда. Не привезли пленку. Я полетел в Москву, надеясь решить проблемы. Обзвонил операторов, все были заняты, свободен оказался только Гена Карюк, работавший с Кирой Муратовой.

В Госкино мне выдали новенькую «Волгу». И вот мчусь на ней к Гене, выжимаю сцепление, а оно вылетает на дорогу, машина начинает рассыпаться прямо на Садовом кольце. Выхожу и вижу перед собой дом на Большой Садовой с «нехорошей» квартирой. Думаю: «Какой тебе еще знак нужен, Юра, чтобы не снимать в Крыму?»

Прихожу к продюсерам:

— Снимать надо в местах, которые описал Булгаков, на Святой земле.

— Денег на это нет.

В свою очередь, никак не мог успокоиться Элем Климов, что кто-то кроме него посмел прикоснуться к Булгакову. Он договорился о сотрудничестве с Columbia Pictures, полетел в Америку. Но насколько мне известно, затея не удалась.

Тем не менее Климов, как я слышал, добивался, чтобы Госкино издало приказ: ни одна студия страны не имеет права работать с режиссером Кара по проекту «Мастер и Маргарита». Я отправился к председателю кинокомитета Камшалову:

— Александр Иванович, если считаете, что я не должен снимать свой фильм, отступлю. Но проект Климова закрылся.

— Ну тогда снимай!

Ялтинской студии позарез нужны были деньги, она нас приютила, костюмы шили на Киностудии Горького, а монтаж и озвучание я делал на «Мосфильме».

Великолепные артисты просились на пробы сами и работали потом с огромной радостью за скромные гонорары из любви к Булгакову. Как же рыдала Вера Сотникова, как расстроилась Оля Кабо, когда на роль Маргариты я утвердил Анастасию Вертинскую! Лучше всех, правда, сыграла на пробах Лена Майорова. Но как говорил Коровьев: «Вопросы крови — самые сложные в мире! И если бы расспросить некоторых прабабушек, и в особенности тех из них, что пользовались репутацией смиренниц, удивительнейшие тайны открылись бы, уважаемая Маргарита Николаевна. Намекну: одна из французских королев, жившая в шестнадцатом веке, очень изумилась бы, если бы кто-нибудь сказал ей, что ее прелестную прапрапраправнучку я по прошествии многих лет буду вести под руку в Москве по бальным залам».

В Маргарите должна чувствоваться благородная кровь, и родословная Вертинской перевесила. Она очень трепетно отнеслась к съемкам, худела, голодала. Принесла фото мамы, большой модницы, привезла из Израиля ткани, привела свою портниху, которая сшила платья для Маргариты. Когда снимали на Арбате сцены пролета героини, Настя, между прочим, серьезно рисковала жизнью. Ее вместе с оператором поместили на крышу пожарной машины и держали за ноги. Машина мчалась по Арбату в три часа ночи на огромной скорости. Если бы из переулка, не дай бог, выскочил случайный прохожий, пришлось бы резко тормозить и актриса могла разбиться — мы бы ее не удержали.

Абдулов, забыв прошлую обиду, вызвался сыграть Коровьева. Начали репетировать, и вдруг Саша отказывается от роли. Его предупредили: снимешься у Кара — тебе никто руки не подаст. Подозреваю, что без участия Климова тут не обошлось.

Бегемота репетировал Райкин, и у него прекрасно получалось. Но в итоге Костя тоже отказался, сказал: «Мы пытались ставить роман в театре — все переругались, нечистая сила помешала».

Затем позвонил Вячеслав Невинный:

— Хочу играть кота.

— Но вы же крупный!

— Но и кот — Бегемот.

За три дня до начала съемок Слава отказался. Его заменил Виктор Павлов, который должен был играть Варенуху.

Целое сражение развернулось за Воланда. Янковского я пригласил на роль Мастера, но сыграл его в итоге актер «Ленкома» Виктор Раков, поскольку Олег Иванович хотел быть исключительно профессором черной магии. Вынужден был отказать: «Не могу, на Воланда уже утвержден Гафт».

Станислав Говорухин тоже хотел примерить на себя роль Сатаны. Когда пошел в политику, я ему сказал: «Сыграли бы Воланда — испортили бы себе карьеру».

Мой друг Володя Стеклов перевоплотился в Азазелло. В свое время на «Золотом Дюке» Марк Захаров, увидев его в «Ворах в законе», спросил: «Это артист европейского уровня, почему я его не знаю?» Пригласил Володю в труппу «Ленкома», мало того — доверил дочку. В «Мастере и Маргарите» Саша Захарова замечательно сыграла Геллу.

В роли странствующего философа я собирался снимать Бориса Плотникова, а Бурляева пригласил на Ивана Бездомного. Вдруг Николай Петрович предлагает: «Попробуй меня на Иешуа, лучше не найдешь». Я не поверил своим ушам: значит, батюшка все же благословил его!

Митя Золотухин делился: «Вижу как-то — остановилась Колина машина, из приемника доносится духовное хоровое пение. Коля объяснил, что идет к Кара на пробы, настраивается». Вертинская, его сокурсница (как известно, однокашники — самые строгие критики), считает, что Иешуа — главная удача фильма.

Своей истовостью, фанатичным отношением к делу Николай действительно смог перевесить более выигрышную историю про нечистую силу. Единственный раз он сломался, когда висел на кресте в пятидесятиградусную жару. Через десять минут взмолился: «Снимите!» И тогда продюсер подставил ему под ступни плечо. Пришлось снимать Иешуа так, чтобы ноги не попадали в кадр.

Компьютерной графики тогда не существовало. Как же показать тьму, пришедшую со Средиземного моря и накрывшую ненавидимый прокуратором Ершалаим? В Израиле светило яркое солнце. Отыскали космическое место в районе Мертвого моря. Спрашиваю пиротехника:

— Как будем накрывать город тьмой?

— Дайте десять тысяч долларов — устрою вам тучу.

Продюсеры чуть с ума не сошли, когда я сумму озвучил, но уговорил. Пиротехник отъехал от площадки километров на десять, что-то зажег, и вдруг над нами поплыла огромная черная туча. Едва я приготовился скомандовать «Мотор! Камера!», как с небес спустились пятнадцать боевых вертолетов. Нас положили мордой в песок, начались разборки. Я наехал на израильских продюсеров:

— Вы что, не предупредили военных, что тут идут съемки?

— Предупредили...

— Тогда зачем прилетели? — спрашиваю пилотов.

— Рядом граница, показалось, что на нас напали.

Съемочный день пошел псу под хвост, продюсеры больше денег не дают. Я взмолился: «Господи, пошли идею!» Надеялся, что услышит, там же труба для связи с Богом. Решил: как только умирает Иешуа, пронзенный копьем в сердце, начинается ливень. Его обеспечили несколько поливальных машин.

На Понтия Пилата я приглашал Алексея Петренко. Тот в ответ рассказал целую историю: «В свое время во МХАТе собирались ставить спектакль по «Мастеру и Маргарите». Поехал на Украину к маме. Та спросила:

— Сынку, а что будэш грать?

— Пилата.

— Сынку, це той, что Христа вбыв?

— Да, мамо.

— Ой, не трэба тебе его грать».

Мама не разрешила, и Петренко ее послушался.

Прокуратора сыграл Михаил Ульянов. Сразу сказал: «Знаю таких людей, за свое кресло они и Христа, и мать родную продадут». Величайшего преступника в мире он наделил своим обаянием. В конце Пилат даже вызывает сочувствие. Михаил Александрович оказался настоящим учебником актерского мастерства.

Булгаков на трех страницах описал состояние игемона: как ненавистен ему запах розового масла, который мерещится повсюду, как нестерпимо болит голова и он мечтает о чаше с ядом. Михаил Александрович сыграл это одним глазом, который сжимался от боли. Огромное счастье работать с таким человеком!

Так же как с Альфредом Шнитке. Когда к нему обратился, он сначала отказался: «Десять лет ничего не пишу для кино, озвучил семьдесят три фильма, это было для денег, сейчас пишу только для души». Уговорил все же посмотреть материал, и Альфред Гарриевич вдохнови?