«Жив-здоров, иду через Борисовку». Почему война для Александра Скирдина окончилась в 87-м

Александр Тарасович Скирдин живёт в посёлке Пролетарском Ракитянского района, а родился в Хотмыжске – в 1926 году. Его война началась в 1943-м, а окончивалась, можно сказать, трижды. Сначала официально – 9 мая 1945 года, потом – через пять лет, в 1950-м, когда он вернулся домой. А в третий раз – почти 40 лет спустя. Тишина – и ничего. В гостях у Александра Скирдина осматриваюсь. Выхватываю детали. Вот стоят финские палки для ходьбы. «Да китайские! Всё китайское сейчас», – пошутит потом Александр Тарасович. Вон лежит кипа газет.«Всё подряд в них читаю», – расскажет ветеран. На стене – отрывной календарь. Привычка такая, кивнёт Скирдин и поинтересуется: «Там не надо отрывать?» . – Александр Тарасович, мы вас сегодня не отвлекли? – спрашиваю наконец. . — А чем тут заниматься теперь? Сидеть да лежать. Если поковыряюсь, физически поработаю, тогда самочувствие лучше. А если ничего не делаю, хуже самочувствие. Погода сухая – самочувствие лучше. Как кислая погода – сердце болит. – Часто на улицу выходите?. — Да выхожу потоптаться за ворота. В магазин кое‑когда хоть с трудом, но схожу. Раньше я круг делал, я теперь нет силы ходить. Не ноги болят, а крестец и мышцы – после тяжёлого ранения в войну. Хожу с палкой. Так что палка – это война продолжается. Последствия. Я когда пришёл в 44 году домой после ранения, мужики, что в первую войну воевали, сказали: «О, оно тебе лет через 15 выйдет. Вот посмотришь!» Так и вышло. Ну, что вам будет про войну интересно?..Александр Скирдин родился в борисовском Хотмыжске. Вспоминает, как ходил на речку мимо храма, около которого теперь проводят «славянский базар» – фестиваль «Хотмыжская осень. Перешёл из 6-го в 7-й класс – началась война. — Нас оккупировали дважды. И в 1943-м, когда Красная армия во второй раз отступала, нас, подростков, эвакуировали. Дошли в Воронежскую область и оказались никому не нужны. Мы с другом хотели в Борисовку вернуться, а там немцы. Под Старым Осколом попросились грузчиками при части. Там заболел сыпным тифом – в Курск, в госпиталь. Это только условное название «госпиталь»: ни условий, ни посуды, никто не раздевался, не разувался, так лежали. Но я выжил. Меня отправили не в тыл, а в воинскую часть под Обоянью, которая стояла на формировке, – заряжающим миномёта. — Сколько лет вам было?. — Да где‑то 17.Лето 1943-го. Для Скирдина началась его война – на Курской дуге. — На Обоянском направлении, село Новенькое. Заняли позиции, окопались. Начали немецкие мины падать. Мне интересно: не видел же такого. А она как разрывается: чёрный конус и стоит. Комбат выглянул из окопа: «Опустись!» Я говорю: «Далеко крякают!» – «Близко крякнут – поздно будет». – Страшно было?. — Страшно, когда самолёты налетали бомбить. Видишь, как от него будто капли отделяются… Инстинкт какой: в окоп забиваться, голову прятать. А на спину вроде того: пусть падают – не страшно. Как тишина – вроде и ничего становится.С боями шли через Томаровку, Борисовку, Богодухов. В Борисовке написал три слова, а ещё «Хотмыжск» и фамилию мамки. А после письмо пришло из дома: передали эту записку.— Что написали?. — Жив-здоров, иду через Борисовку. Мы дошли под Полтаву. На том поле, где Пётр со шведами воевал, с немцами толклись. Неделю не могли сбить с холмов. С миномётом мы на Курской дуге расстались, и меня назначили артиллеристом 76-миллиметровых пушек. Я всю жизнь рядовой. Потом нас с Полтавы сняли, ночью погрузили в эшелон и повезли – полоцкое и витебское направления, 1-й Прибалтийский фронт. Медаль «За отвагу»«Больше всего в войну я прошёл с 90-й гвардейской стрелковой дивизией. В Белоруссии участвовал в Городокской операции. У меня есть энциклопедия, там эту операцию описывают. Точно всё обозначено: где мы стояли, где я получил ранение – есть на этой схеме», – говорит Александр Тарасович.. А тогда, в декабре 43-го, молодой солдат Скирдин вряд ли думал, что будет спустя годы читать в книгах о тех событиях, что разворачивались у него на глазах. «Пришёл комбат и говорит: «Вот тут поставьте пушки на всякий случай». Поставили, пришёл посыльный: «Приказано одну забрать». Ночью окопались. Только развиднелось – на нас колонна немцев идёт, широкая, конца не видно. Вот он, всякий случай! А у нас одна пушка, и уходить некуда! 43 снаряда у нас было, и мы по той колонне постреляли. Они врассыпную, а мы через ручей. Там самые ручьи. Ручей – это по краям лёд, посередине вода. Пушку бросили, затвор вытянули, в куст лещиновый её: живы будем – найдём. Обмотки размотались, концы в руки, по снегу. Глядь – а уже немцы возле нашей пушки. Начали в нас лупить из винтовок, пулемётов, а мы попадали в снег. Это начало поля, а в конце его наш полк стоял. Начали молотить, мы подумали: живы остались. Пришли к своим, нам дали каши, мы проспали до утра в соломе там. Когда рассвело, было тихо. Пошли назад по следам своим, пушку забрать. За этот эпизод нас приставили к медали «За отвагу».. Сны Белоруссию Скирдин запомнил болотами, лесами и землёй, пополам с камнями – окопа не вырыть. — Я вам расскажу сон вещий. Когда линия фронта обозначается, осветительные ракеты пускают, очереди контрольные. А когда тишина мёртвая, неизвестно, где ты. Пушки мы за хатами на крайней улице поставили. Легли спать в палатке. Осень, уже холодно. И снится мне, как здоровый немец на нас навалился, всех сгрёб. А я крайний лежал, и моя голова попала ему под руку, он её обхватил сильно… А тут уже палатку открывают: «Бери ведро, иди через поле к лесу, там кухню найдёшь. Скоро утро, потом уже не ходят». Пошёл, а место чужое, незнакомое. Дошёл к лесу – чёрная стена. Слушал-слушал – тишина. Нашёл кухню нашу полевую – ящик на двуколке с поваром да ездовым, взял кашу, назад через поле перешёл и вижу: пушка наша на боку лежит. Думаю: заблудился что ли? Пока я ходил, немец их разбил и наших двоих солдат убило. — Ещё сны на войне видели? . — Не помню. Там по ночам что ли спали, никто и не раздевался. Только уснули – подъём. На ходу спали. На марше идёшь, глаза закрыты и что‑то снится. А потом вступил в ямку – глядь, а колонна уже вот там. Давай догонять.Зимой 1944-го Александра Тарасовича ранило. — Утром туманец был, местность ограниченная. К вечеру потянуло на мороз, мы стали на виду. Немец нас первым выстрелом накрыл сразу. Мне осколок пробил бок, застрял под позвоночником. Это было 10 января 1944 года. Довезли аж в госпиталь в Иваново, там полгода лежал. Выходили, стал подниматься. А свищ не заживал – в армию нельзя. Комиссия из трёх человек пришла: инвалидность 2-й группы на шесть месяцев. Обмундирование принесли и домой отправили. Живы остались – и самое главное. — Дома летом свищ зажил, группа кончилась. Пошёл в военкомат с повесткой снова, признали годным. Нас на пересыльный, потом всех молодых повыбрали и направили в учебный дивизион запасного полка. Отвезли аж в Венгрию, потом в Чехословакию. Гоняли-гоняли нас – программу мы прошли, и война кончилась.Стояли мы там в Комарно. Нас повели в баню. Идём, а жители стоят по‑над домами, и слышно: войне конец. На перекрёстке регулировщица наша, мы к ней. А она: «Сама только слышала». После бани пришли, а на КПП уже ликуют, кричат, прыгают. — О чём подумали, когда узнали, что война закончилась?. — Да трудно сказать. Что живы остались – самое главное. А что впереди будет, никто не думал.А впереди была дорога домой длиной в пять лет. Пешком через Карпаты Скирдин пришёл с расформированной частью в Одессу. Потом был автотракторный взвод Одесского училища. На артиллерийских тягачах Скирдин возил пушки курсантам на занятия. В послевоенной Одессе Александр Тарасович задержался до 1950-года, а потом решил: пора домой, к маме. «Кончилась служба моя»Дома устроился на работу кочегаром в паровозное депо, потом стал помощником машиниста, дорос до машиниста. На железной дороге проработал до пенсии.Можно сказать, что на работе и встретил будущую жену, Анну Григорьевну. Об этом Александр Тарасович рассказывает коротко: несколько раз повстречал её в поезде – и поженились. Переехали в Пролетарский. Один за другим родилось трое детей: сын и две дочери. Сначала ходили по квартирам, потом жили в старом железнодорожном доме. Затем Скирдин взялся за строительство своего собственного. В нём семья поселилась в середине 1960-х. Дом – дело такое, философски рассуждает ветеран: раз взялся – всю жизнь работы в нём хватает. Так вышло, что война напоминала о себе Скирдину больше 40 лет: тем самым осколком металла, оставшимся в теле после операции в ивановском госпитале. «Тогда сказали, что осколок может двигаться. И он, размером 1,4 на 2 см, за годы опустился в область малого таза. И оттуда давал гной. Продолжалось это годами, поменяли мы тут повязок… В 1987 году в Минздрав написал, оттуда пришла бумага с направлением в госпиталь в Москву. Из разговоров с хирургом узнал, что мой случай редчайший в его медицинской практике. Когда готовили меня к операции, подумал: «Кончилась моя служба!». За чаем переносимся в сегодняшний день. Александр Тарасович рассказывает о быте. В доме сейчас он живёт один: супруги не стало, дети разъехались. Сын Сергей тут же, в Пролетарском, к отцу приходит каждый день. Дочери – Лена и Люба – с семьями на Украине. У Скирдина шестеро внуков и почти в два раза больше правнуков, последний из них родился в середине апреля. — Просыпаюсь, в 9 утра – приём пищи. Часа в два обедаю, в 18 – ужинаю. Вот так у меня. Потом посмотрю «60 минут», а в выходные дни Малышеву, Мясникова. Оно на глаза тоже вредно, когда телевизор смотришь, так что то смотрю, то не смотрю. Готовлю сам пока. Но у меня прикреплёна из соцзащиты Тоня – через день ходит. В магазин сходит, счётчики посписывает, попылесосит. Я постираю, а она погладит, пуговицы пришьёт. — Дети ваши, внуки часто спрашивали у вас про войну?. — Да когда‑то спрашивали. Внук Юра записывал на камеру. — А вы сами не рассказывали им?. — Да можно сказать, что ничего и не рассказывал. Так, между прочим скажу, когда увижу по телевизору: «Вот брехню показывают».— Как сейчас 9 Мая встречаете?. — Приглашают на кашу и тут, в Пролетарском, и в Ракитное. Но всё меньше народу за столом становится…Беседовала Оксана Придворева.