Смутное время. Дневник Яна Велевицкого
Лжедмитрий II, он же Тушинский вор (год и место рождения неизвестны) — самозванец, выдававший себя за сына Ивана Грозного, царевича Димитрия и, соответственно, за спасшегося 17 мая 1606 г. Лжедмитрия I. В 1608-1609 годах стоял лагерем в Тушино, за счёт чего и получил своё прозвище. Предлагаем вашему вниманию отрывки из дневника Яна Велевицкого, связанных с Тушинским вором.
Для начала поясним, что представляет из себя дневник Яна Велевицкого. Вот что пишут про него В.И. Кузнецов и И.П. Кулакова в предисловии к книге "Тушинский вор. Личность, окружение, время. Документы и материалы" (М.: изд-во МГУ, 2001).
Фрагменты из дневника ксендза Яна Велевицкого — члена ордена иезуитов, отобраны, переведены и впервые изданы на русском языке П.А. Мухановым. Рукопись, очевидно, была написана после 1635 г. Я. Велевицкий широко использовал материалы дневника патера Каспара Савицкого, который 30 марта 1605 г. встречался во дворце Ю. Мнишека в Кракове с Лжедмитрием I. Насколько успешными были переговоры между представителями иезуитского ордена и Лжедмитрием I, свидетельствует тот факт, что к середине апреля самозванец выбирает своим духовным отцом К. Савицкого, а 17 апреля принимает римско-католическую веру. В начале 1605 г. Савицкий выехал в Москву в составе свиты Ю. Мнишека и его дочери Марины. По дороге он подробно описывает в дневнике все увиденное. В Москву Мнишеки прибыли незадолго до гибели Лжедмитрия I, после которой были взяты под стражу. Описание событий с конца августа 1606 г. по август 1608 г. нуждается в тщательной проверке, так как Савицкий вместе с другими поляками находился под стражей и источники его информации до настоящего времени не выяснены.
Ксендз Я. Велевицкий использует материалы дневника Савицкого, дополняя их перепиской папы Павла V с Лжедмитрием I, Мариной Мнишек, Ю. Мнишеком. Определенная редакторская правка Велевицкого в рукописи прослеживается, но она несущественна, чтобы говорить о значительном изменении текста.
Дневник К. Савицкого заканчивается сентябрем 1608 г. Последующие события, с конца 1608 по 1611 г., представлены в лаконичной форме, фрагментарно, и, как отмечает Я. Велевицкий, сведения о них почерпнуты им «из разных дневников». Предлагаемый источник представляет собой своеобразную трактовку отдельных событий, связанных с Тушинским вором.
§11, год 1607. Но возвратимся к нашим Полякам, которые по прежнему содержались в Москве под стражей, и вкратце изложим, каким они подвергались опасностям в этом и в следующем году, и какие должны были переносить обиды. Хотя решено было не убивать Поляков, но только удержать их в плену, а потом в свое время отослать в отечество, как мы сказали об этом под 13 июня прошедшего года; однако многие обстоятельства были причиной того, говорить отец Савицкий, что наши подвергались беспрерывным обидам, и что положение их было самое отчаянное.
1) Первая опасность происходила от неприязненного к нам расположена, будто мы виновники всех несчастий, терзавших Московское государство несколько лет по причине Димитрия. Потому частые мятежи между народом и боярами были приписываемы нам, и так как мятежи эти происходили пред нашими глазами, то ненависть против нас еще более увеличивалась, и мы должны были ожидать, что при первом случае, когда Русские возьмутся за оружия, они бросятся на нас. Кроме того, происшедшая в государстве Московском междоусобная война, как по причине слишком скорого избрания Шуйского царем, так и по причине появления нового Лжедимитpия, о котором тотчас скажем, была приписываема нам, и Русские старались сделать имя наше ненавистным и подозрительным. Потому нам часто советовали, чтобы мы остерегались, и мы находились в беспрестанном страхе.
2) Другой род неприятности происходил от печали, которую мы ощущали от частого перехода к Русским людей из свиты посольской. Ибо в течение того времени, которое мы находились в Москве, около 30 человек перебежало к Русским, некоторые, наскучив продолжительным пленом, другие по необходимости, наконец, третьи убежденные Русскими. Эти люди, чтобы снискать доверие к себе и благосклонность, не только выдавали наши секреты, но многими ложными вымыслами побуждали легковерных Русских к нашей погибели, Этих людей Русские принимали в свою виру не иначе, как окрестив их по своему обряду, и после торжественного их отречения от веры латинской (которую Русские считают хуже собаки и ненавистнее нежели змею).
3) Третья опасность происходила от частых пожаров в Москве, которые происходили случайно ли, или были произведены поджигателями, всегда приписывались нам; чем больше были эти пожары, как в самом городе, так и в замке, в тем опаснейшем мы находились положении. Ненависть против нас увеличивали наши перебежчики, которые доносили Русским, будто мы замышляем бегство, и будто для вернейшего успеха в нашем предприятии, мы хотим зажечь город. Это чрезвычайно беспокоило Русских, которые потому обращали внимание на малейший случай, очень бдительно следили за нами, и все видели в дурном для нас свете. Ко всему этому присоединилось неслыханное наводнение. В то время, когда мы находились в Москве, реки, протекающая чрез город, выступили из своих берегов, и вода была столь высока, что около 1000 домов отчасти было подмыто, отчасти разрушено совершенно. Хотя вода не достигла до нас и до нашего жительства, однако при всеобщем смятении города, Русские смотрели на нас с ненавистью, так как не хотели, чтобы мы были свидетелями всех этих несчастий, которые их постигли.
4) Четвертая опасность происходила от тесноты нашего помещения. Ибо мы жили на одном дворе, окруженные со всех сторон дымом и разной грязью; сначала нас было на этом пространстве более 400, потом 300, кроме лошадей, в числе 200. Мы имели спальни тесные, наполненные дымом, неудобные, с нездоровым воздухом; и только благодаря благому провидению, которое пеклось нами, мы небыли все задушены этим дымом и зловредными испарениями. Однако мы лишились 12 из наших, умерших в этом плену, который делался еще несноснее от варварства Русских. Никому из наших не позволено было сопровождать умерших товарищей далее первых ворот двора; там сами Русские положили трупы на телеги и вывезли их из города. Что они с ними сделали, предали ли земле, или бросили в воду, этого мы не знаем. Разные обстоятельства способствовали тому, что усилили надзор за нами и начали нас кормить хуже; кроме того, Русские беспрестанно нам грозили и расставляли сети, а в частых, касательно нас, совещаниях неоднократно уже решались погубить нас.
5) Наконец пятая и самая большая для нас опасность происходила от взаимных междоусобиц Русских. Междоусобия эти начались по следующей причине. После жестокого умерщвления Димитрия, некоторые, не участвовавшие в заговоре, начали роптать на бояр и других заговорщиков, виновников смерти Димитриевой, и вменяли им в вину особенно два обстоятельства. Во-первых, что они произвели столь внезапную перемену без предварительного согласия целого народа, которого ото касалось в той же степени; во вторых, что они, вопреки древнему обычаю, поторопились избранием нового царя, не совещавшись касательно этого важного предмета ни с вельможами и губерниями государства, ни с землей Северской, которая впервые приняла Димитрия и в особенности была ему предана. И так, Русские начали изъявлять неудовольствие, и многие твердо решились отмстить за смерть Димитрия и за собственную обиду. Еще в последних месяцах прошедшего года распространился слух, будто Димитрий избежал смерти и спасся; этому слуху в особенности поварили недовольные, которые были преданы Димитрию и которые хотели свергнуть с себя иго Шуйского. И так, число недовольных все более и более возрастало, и они начали вооружаться как для отмщения смерти Димитриевой, так и для отмщения собственной обиды. Они имели столь великий успех в своем предприятии, что опустошив в том же еще году довольно большое пространство земли огнем и мечом, они подступали к стенам самой Москвы, хотя войско Шуйского, высланное из города на встречу им, отразило их, и они должны были отступить с большим уроном.
Во время этих событий, и когда распространяется весть о спасении Димитрия, вдруг является один человек, который объявляет себя за Димитрия. Чтобы лучше уразуметь происхождение и жизнь этого человека, мы необходимо должны сказать следующее. Димитрий имел при себе одного крещеного жида, по имени Богданка, которого он употреблял для сочинения писем на русском языке. По смерти Димитрия этот человек, боясь Русских, которые преследовали всех приверженцев Димитриевых, уезжал в Литву, где скитался несколько месяцев, а потом явился в Могилеве. Город этот, лежащий не далеко от границ Московского государства, довольно богат и славится торговлей. В Могилеве один протопоп (так Русские называюсь своих протопресвитеров) принял его в дом свой, поручил ему в заведывание находящуюся при его церкви русскую школу, и обращался с ним как с другом и приятелем. Но Богданка отплатил неблагодарностью за гостеприимство протопопа, и домогался преступной связи с его женою; потому протопоп приказал высечь его и выгнал его из своего дома, как он того заслуживала. Не смея больше показываться на Литве, Богданка решился возвратиться в Москву. Он был человек хитрый и изобретательный, знал многие секреты Димитриевы, видел, что распространилась весть о мнимом его спасении, и что земля Северская находится в волнении; потому он решился воспользоваться всеми этими обстоятельствами и выдать себя за Димитрия. Обдумывая средства к исполнению своего намерения, и находясь на пути в Москву, не далеко от границ русских он достается в плен; его считают за лазутчика, и сажают под стражу сначала в Велиже, а потом в одной другой крепости, соседней с Россией.
Но когда ничего в нем не могли открыть, чтобы возбуждало подозрение касательно измены, его отпускали на волю, в сопровождении однако двух людей, которые, для большей безопасности, должны были следовать с ним до известного места. Сблизившись с ними в дороги, Богданка начал уговаривать их, чтобы они сопровождали его в Москву; он говорил, что ежели они это сделают, они не будут раскаиваться в своем поступки. Один из проводников Богданки не согласился на его предложения и, доехав до границ русских, тотчас возвратился домой; другой же, в надежде барыша, согласился и отправился с Богданкой. Тогда тот открылся ему; он говорил, что он есть истинный Димитрий, избегнувший смерти; что он убежал на Литву, и там некоторое время скрывался; но что теперь, когда земля Северская подняла за него оружие, он не может и не должен более отсутствовать, и что потому он спешит, чтобы явиться к верным своим подданным. В подтверждение истинности своих слов он привел какие-то доказательства, не знаю именно какие; но как бы то ни было, он без труда убедил легковерного своего товарища, который прежде не знал его. И так, они прямо отправляются в Стародуб (Стародуб есть крепость и город государства Московского, повинуется царю Русскому, и причисляется к земля Северской) и там, сначала не открывая кто они, поселяются между Северянами, а потом секретно доверяют свою тайну некоторым людям. Сначала немногие только тихо шептали, а вскоре распространилась всеобщая молва, что Димитрий чудесным образом спасся от смерти, и теперь находится в земли Северской. Тотчас сбегаются Северяне, неприязненные Шуйскому, и подымают оружие за Димитрия. Тот имел некоторое сходство с первым Димитрием, и знал некоторые секреты, бывшие для всех других тайной; на этом основании его признают за истинного и законного Димитрия, возлагают на него царскую одежду, и оказывают все почести, подобающие царю. Некоторые писатели полагают, что многие Северяне с самого начала видели, что это ложный Димитрий; но с другой стороны, видя всеобщее воодушевление народа, признавшего этого Димитрия за истинного, и надеясь, что при его помощи они повредят Шуйскому, они не обнаруживали обмана, и также провозглашали этого самозванца за истинного Димитрия. И так, видя в этом человеке благоприятного вождя восстания своего против Шуйского, они начали собирать войско, не только между Северянами, но также между казаками и между теми Польскими вельможами и Литовцами, которые после поражения Рокошан (происшедшего в июле месяце, как увидим в своем месте) блуждали, рассеявшись около границ России. Собрав войско в 10.000 человек, которое еще возрастало от постоянно из разных стран приходивших людей, привлекаемых молвой о воскресшем Димитрии, заговорщики без труда заняли целое княжество Северское, всегда благоприятствовавшее Димитрию. Потом они намеревались идти на самую Москву, чтобы, свергнув Шуйского с престола, посадить на оном Димитрия. В это время явился к ним какой-то Петр, которого Русские на языке своем называли Петрушка. Он говорил, что происходить из крови великих князей Московских (правда ли, или нет, это неизвестно), признал Димитрия за своего родственника, и объявил, что будет помогать ему против Шуйского, который хитростью овладел престолом, устранив Димитрия. Ложный Димитрий благосклонно принял Петрушку и оказывал ему всякого рода расположение, так как показание Петрушки, касательно родства с Димитрием, служило к покрытию обмана и самозванства сего последнего. И так, они начинают поход и ведут собранное ими войско во внутренние земли государства Московского, в непродолжительном времени овладевают многими крепостями, из коих некоторые поддались добровольно, а другие были взяты силой; разбивают войска Шуйского и, возгордившись счастливым успехом, наводят ужасный страх на Русских и на их царя, Шуйского. Каким образом потом Шуйский со всеми силами Московского государства лично отправился против Димитрия, и каким образом он взял город Тулу, об этом будет сказано под октябрем сего года. Хотя все это, сказанное нами о Лжедимитрие, происходило в разных месяцах, но мы соединили все под одним месяцем, ибо вероятно, что в конце этого месяца Шуйский отправился против Петрушки, и начал осаду Тулы, которую взял после шести месяцев. Каким оскорблениям и опасностям подвергались в Москве наши пленники, по причине этих успехов Лжедимитрия, об этом скажем под тем же октябрем месяцем.
Pag. 361, год Domini 1607 § 41. Между тем, Шуйский, великий князь Московский, во главе войска лично отправился против нового Димитрия и его помощника Петрушки; но весь его успех ограничился тем, что он взял укрепленный и важный город Тулу после шестимесячной осады, и овладел там особой Петрушки, около 24 ноября. Он и какой-то Болотников были привезены в Москву 30 октября, и вскоре потом Петрушка, вопреки данному ему обещания, по приказанию Шуйского был повешен. Он был Димитрием отправлен вперед с одним отрядом, чтобы обеспечить дорогу для следующей за ним целой армии. Потому Шуйский, взяв Тулу, и оставив в ней свой гарнизон, не смел идти далее навстречу неприятелю, но 9-го числа следующего месяца возвратился в Москву, а чрез несколько дней отправился в монастырь св. Сергия (это самый богатый монастырь во всей России, и находится от Москвы в расстоянии 12 миль), чтобы исполнить данный обет. Проведя в этом монастыре несколько времени, он возвратился в Москву. Между тем неприятель, следуя за знаменами Димитрия, все более и более усиливался, овладевал городами и крепостями, принимал к себе многих перебежчиков со стороны Шуйского, и вскоре расположил свой лагерь под самой Москвой, как скажем ниже.
Pag. 361. Между тем послы короля Польского, Соколинский и Витковский, прибыв в Москву 22 числа предыдущего месяца, наконец, 20 числа сего месяца, т.е. ноября, поздравили великого князя Московского, Шуйского, и объявили ему причину своего прибытия; но потом они были отправлены слишком поздно, а к послам, находившимся уже в Москве, их допустили только в конце следующего месяца. В Москве послы наши 22 числа этого месяца решились на очень смелое предприятие, которое подвергло их жизнь величайшей опасности. В то самое время, когда вновь прибывшие посланники уговаривались с Шуйским на счет освобождения наших Поляков, Русские начали обращаться с послами суровее, а именно, начали давать им весьма скудное продовольствие, в отмщение за обиду, более мнимую, нежели истинную, которую причинил им один из слуг свиты посольской. Именно Русские между прочими предметами продовольствия дали одного барана, весьма худого, одни почти кости. Тогда упомянутый слуга взял этого барана, снял с него кожу и в таком виде повесил его над воротами, выходившими на двор, и которыми обыкновенно входили Русские. Увидя этого барана, висящего над воротами, Русские рассердились и решились за эту нанесенную им обиду отмстить уменьшением продовольствия; что они действительно и сделали, с согласия бояр и других вельмож. Послы наши и их свита, лишенные необходимого продовольствия, пришли в величайшее негодование. Они начали жаловаться боярам и вельможами, но все их жалобы были оставлены без внимания. Видя, что не помогают ни просьбы, ни жалобы и требования, все Поляки, находившиеся в свите посольской, решились взяться за оружие, но уже не для того, чтобы доставить себе продовольствие, а для своего освобождения из столь рабского и несносного состояния. И так, они назначают утро праздника св. Цецилии, чтобы или пробиться чрез стражу Русскую, или пасть в битве с Русскими, и таким образом избавиться от стольких несчастий. С полуночи они приготовляются к смерти таинством покаяния и причащения. Наш отец Савицкий и другой монах, из ордена Бернардинцев, не одобряя этого смелого намерения, решились воспрепятствовать ему. Но они ничего не успели сделать. Поляки говорили, что 300 отчаянных людей (столько было их в свите посольской), делая нападение на неприготовленного неприятеля, могут принудить его к более выгодным условиям; что во всяком случае, лучше пасть в битве, нежели умереть с голода; что по причине недостатка продовольствия многие переходят к Русским, и что их души таким образом погибают; что, наконец, для разных других причин принятое ими намерение непременно должно быть исполнено. Отец Савицкий, услышав это, и видя, что с той и с другой стороны угрожает опасность, хотел избрать середину; он и себя и всех, находившихся вместе с послами, поручил божественному провидению; всех, сколько позволяло ему непродолжительность времени, приготовил к смерти исповедью и другими набожными наставлениями; также отслужил молебен в честь Святого Духа, моля о счастливом успехе дела. Сходятся все находившиеся в свите посольской, исключая еретиков. Набожно молятся во время богослужения; все, имевшие взаимную один против другого вражду, мирятся; все приготовляются к смерти. По окончании богослужения, все выходят на двор здания, расставляют экипажи, ездоков и пеших, и приготовляют оружие. Московская стража доносить об этом царю, который, обеспокоенный этим известием, тотчас призывает к себе сенаторов. К дому послов отправлены отряды стрельцов, которые окружают его. Замыкаются ворота города, везде расставляется стража и сбегается огромное множество черни; исступленный народ кричит, что он убьет всех Поляков (ибо была распространена ложная молва, будто наши хотят зажечь город, и потом убежать, пользуясь смятением Русских, которые будут заняты потушением пожара). Посылается от имени народа в наше жилище один из начальников стрельцов, и спрашивает, что побудило нас к столь неожиданному намерению. Послы отвечают, что нет иной причины, как только та, что их поместили в тесном жилище, и кроме того их худо кормят. Услышав это, стрелецкий начальник просит наших несколько подождать, чтобы он мог сообщить их требования народу, и узнать его решение насчет этого. Возвратившись к народу, он объявляет ему, что слышал и видел, и прибавляет, что послы со всей своей свитой решились или умереть или достигнуть свободы. Народ избирает из своей среды некоторых мужей, которые доносят о случившемся великому князю Московскому и сенаторам. Великий князь со своим сенатом тотчас начал рассуждать об этом деле, и от имени сената отправляешь двух бояр, чтобы они напомнили послам их обязанность, и старались бы склонить к миру. Послы принимают бояр с честью, повторяют пред ними прежние жалобы, и объявляют, что они не иначе переменять свое намерение, как ежели им будет дано честное слово, что великий князь вместе с сенатом назначить известное время для отправления их в отечество, а между тем, чтобы им отпускалось надлежащее продовольствие. Об этом было донесено царю, который после многих переговоров, наконец, обещал, что он в непродолжительном времени отправит наших вместе с вновь прибывшими послами королевскими, а что между темь нам будет отпускаться надлежащее продовольствие; второе обещание было исполнено в тот же еще день, а отправление наших в отечество произошло только через 9 месяцев, как увидим ниже. Таким образом спокойствие восстановилось, и наши, а равно и Русские, положили оружие, к большой радости обеих сторон. Русские были избавлены от страха, угрожавшего им мнимого пожара; наши благо царили Всевышнего, который отвратил опасные их намерения, и даровал им мир и безопасность.
Pag. 363, § 45. В Москве, в праздник св. евангелиста Иоанна, наши послы были приглашены в замок, и там в первый раз увиделись с новоприбывшими послами королевскими, которые приехали в Москву 22 октября. Эти последние о многом с ними говорили, и вручили им различные письма из Польши.
Год Domini 1608, pag. 374 § 30. В это же время Русские старались через наших, как послов, так и других Поляков, произвести какой-нибудь переворота в лагерь Лжедимитрия; наши, в надежде скорее избавиться из столь продолжительного плена, тщательно содействовали Русским в этом деле. Но они ничего не могли сделать у человека, возгордившегося счастливыми успехами, и который в мыслях объял уже целое государство Московское, и войска которого подошли под самую Москву и убивали многих людей. Нам Русские начали позволять (что прежде не было нам позволено) навещать один другого, так как мы занимали различные жилища. Потому в этом месяце и послы наши навестили и приветствовали воеводу Сандомирского и его дочь (которые из Ярославля в конце предшествовавшего месяца возвратились в Москву), а также пана Тарлу и князя Константина Вишневецкого; и со своей стороны воевода навестил послов в их жилище. Вообще с этого времени Русские начали обходиться с нами не так сурово, как прежде.
Год Domini 1608, pag. 375, §§ 32, 33, 34, 35, 36, 37. После многочисленных в этом месяце переговоров между нашими и Русскими, и после обещания наших употребить все свое старание для ослабления ложного Лжедимитрия, наконец, 27 июля, в девятое воскресенье после пятидесятницы, между Русскими и Поляками заключено было четырехлетнее перемирие, и подтверждено торжественной присягой великого князя Московского и наших послов. Тогда все наши начали надеяться, что их скоро отпустят из Москвы.
После двух лет и трех месяцев наши были, наконец, отпущены из Москвы 2 августа. Все Поляки, до того времени отделенные одни от других, были соединены вместе 1-го числа этого месяца, а именно: к послам королевским и целой их свите присоединились воевода Сандомирский с дочерью, сыном и внуком, князь Константин Вишневецкий, пан Андрей Стадницкий, пан Тарло и другие. Итак, второго августа, при захождении солнца (была суббота), Поляки отправились под прикрытием 500 русских всадников. Так как многочисленное войско Лжедимитрия стояло под самой Москвою, то Русские, опасаясь, чтобы оно не напало на Поляков, расставили для их защиты в разных местах свои отряды; вместе с тем советовали нам остерегаться и принять все предосторожности. И так, отправившись из Москвы вечером, при захождении солнца, наши продолжали свой путь в продолжение целой ночи, до третьего часа следующего дня (это было 10-е воскресенье после пятидесятницы); совершив семь немецких миль, они несколько остановились у одной реки. Потом, в тот же еще день, они совершили 6.5 миль, и ночевали у берегов какой-то реки. Русские предварили наших, что они не могут идти прямой дорогой к границам литовским, но должны сделать круг, чтобы не встретиться с войском Лжедимитрия. Хотя Русские нам говорили, что этот круг не будет очень велик, однако на самом деле оказалось совершенно иначе. Ибо мы должны были сделать около 80 немецких миль, в местах пустынных, болотистых, или до такой степени покрытых лесом, что мы пролагали себе дорогу топором, срубая деревья. В течение целого почти месяца мы находились под открытым небом, в лесах и на полях. Продовольствие было весьма скудное, и нередко мы должны были брать силою съестные припасы у Русских; часто несколько дней мы не имели другого напитка, кроме воды. Ко всему этому присоединилось еще то неудобство, что хотя мы делали такой огромный круг, однако, не могли миновать земель, которые иди не хотели повиноваться Шуйскому, или уже находились во власти Лжедимитрия. Боязнь наша пред Лжедимитрием была еще увеличиваема обнародованным касательно нас, во всех подвластных ему землях, указом, которым повелевалось всех нас задержать в дороге: чтобы воевода и княгиня, дочь его, были отведены в лагерь Лжедимитрия, а прочие Поляки чтобы были содержимы в заключении до тех пор, пока не воспоследует дальнейшего относительно их приказания. Однако среди этих опасностей, мы предпочли продолжать свой пут, надеясь каким-нибудь случаем избегнуть неприятеля. Но вот на дороге нас всех постигает новое несчастие. Пришедши к распутаю двух дорог в лесу, около 7 миль от Волги, мы узнали от своих лазутчиков (которых всегда посылали вперед для рекогносцировки), что на дороге находятся отряды солдат, высланные, чтобы поймать нас. Мы начали рассуждать, что делать в этом случае; Русские наши проводники были того мнения, чтобы не идти далее к Волге, но или своротить нисколько с дороги, или же, по крайней мере, остановиться и обождать, пока не узнаем, какие намерения имеет неприятель и какое он возьмет направление. Наши Поляки почти два дня стояли на одном месте, и, наконец, после долгих рассуждений касательно этого предмета, разделились на две части. Один из послов, пан Гонсевский, вместе с вторыми послами королевскими и с некоторыми другими вельможами (это же мнение разделяли и наши иезуиты) был того мнения, что в этом случае следует принять совет Русских. Он говорил, что не должно от них опасаться никакой измены, так как они в продолжение целой дороги доказали свою к нам верность, и так как их собственные выгоды требуют, чтобы мы как можно скорее достигли пределов королевства Польского. Но другой посол, пан Олесницкий, кастелян Малогостенский, который имел более влияния, вместе с воеводой Сандомирским, с княгиней, и с большей частью самых знатных вельмож, объявили, что ни в каком случае не следует отступать или стоять на одном месте, но что непременно следует спешить к Волге и как можно скорее перейти чрез эту реку. Они говорили: ежели, нам угрожает какая-нибудь опасность, то не с какой-нибудь другой стороны, как только из лагеря Лжедимитрия; а так как лагерь этот по большей части состоит из Поляков, то от них, как от соотечественников наших, мы не должны бояться большой опасности. Та и другая сторона употребляла и убеждения и просьбы, чтобы заставить противников принять свое мнение, но тщетно; ибо и те и другие остались при своем намерении. И так, 8-го числа этого месяца, воевода вместе с кастеляном Малогостенским и с остальной свитой отправился к Волге, пан же Гонсевский, следуя совету Русских, вместе со своими отступил назад на три мили, и на следующий день достиг Переяславля (это один из важнейших городов Московского государства; он лежит при весьма рыбном озере, славен гробницами князей Переяславских и многими монастырями). Там он нашел двух Московских вельмож с 500 всадников, которых Шуйский послал, чтобы они сопровождали нас, и не позволяли бы нам ни рассеяться, ни остановиться, ни направить путь наш к лагерю ЛжеДимитрия. Им весьма неприятно было слышать, что воевода, вместе со своею свитою, отделился от нас. Пан же Гонсевский со своими, и вместе с русскими проводниками) продолжал свой путь, и переправился чрез Волгу 11-го числа этого месяца. Посланные же Шуйским Русские с 5000 своих догнали воеводу; но они не могли уговорить его, чтобы он снова соединился с остальными своими товарищами. Силы же они не решались употребить потому, что видели свиту воеводы готовой на отчаянное сопротивление и что в этой свите было много старых воинов или ветеранов, а с другой стороны потому, что между этими Русскими было много незнакомых с войною, и многие колебались в верности к своему государю Шуйскому. И так, воевода продолжал свой путь к Смоленску, дорогой хотя многолюдной, но на которой он подвергался опасности от неприятеля. Пан же Гонсевский со своими направился к Велижу, дорогой хотя не столь удобной, но зато безопасной. Между тем, через несколько дней, именно 26 сентября, воевода Сандомирский со всей своей свитой был окружен высланными для этой цели 3000 воинов Лжедимитрия, которые схватили его, и вмести со всей его свитой и с княгиней, его дочерью, отвезли в лагерь Лжедимитрия, расположенный под самой Москвой. Это было великим несчастием для самого воеводы и для целой его свиты, а особенно для бедной княгини: принужденная вступить в новый брак с Лжедимитрием, с которым она имела потом даже сына, она через несколько лет погибла бедственно вместе с мужем и сыном. Когда Димитрий увидел, что нет пана Гонсевского, то он тотчас отправил несколько отрядов казаков, чтобы они его преследовали и представили к нему; но так как пан Гонсевский 27-го числа этого месяца вместе со своими уже вступил в пределы королевства Польского, а 30-го числа достиг крепости Велижа, коей он был начальником, то посланные казаки должны были оставить преследование. В то время, когда пан Александр Гонсевский еще не достиг пределов королевства, Корвин, староста Велижский, из самой Москвы отправил одного смышленого человека к королю с письмом, в котором он описывал все, что приключилось с послами; этому же человеку он вверил многие письма к разным другим лицам. Прибыв в одно селение, находившееся недалеко от крепости Торопецкой (а воевода Торопецкий оставил Шуйского и перешел на сторону Лжедимитрия), этот человек был схвачен и отдан под стражу; а между тем был отправлен гонец к воеводе Торопецкому, чтобы спросить его, что делать в настоящем случае, и в каком месте содержать этого пленника. Когда Русские узнали об этом происшествии на следующий день (все, которые были проводниками этого человека, разбежались, когда его взяли), пан Гонсевский, после совещания со своими приближенными, скоростью решился предупредить опасность. И так, он посылает 20 легковооруженных всадников и 60 Русских, приказав им сделать нападение на дом, в котором содержался пленник, устрашить селение звуком труб и овладеть особой пленника. Все было совершено согласно приказанию, а на следующий день пред полднем сам пан Гонсевский со своей свитой прибыл в это селение, чтобы подать помощь тем, которых он прежде выслал, ежели это оказалось бы нужным.
О пане Гонсевском заботилось божественное провидение, когда оно внушило ему намерение пойти другой дорогой, нежели какую избрал воевода Сандомирский; теперь опека провидения оказалась столь же ясно, когда оно внушило Гонсевскому освободить упомянутого пленника. Ежели бы он не сделал этого, то без сомнения и пленник этот, имевший весьма многие секретные письма, был бы подвержен пытке, и сам пан Гонсевский не избегнул бы смертной казни за все то, что в этих письмах было писано о Русских и о Лжедимитрие. И так, по избежанию стольких опасностей, было совершено благодарственное молебствие, при чем был спет гимн: «Тебе Бога хвалим», а отец Каспар Савицкий произнес краткое увещание, в котором исчислял все благодеяния Бога, которые он оказал среди стольких опасностей.
Год 1609, pag. 387. § 21. В конце месяца сентября король с войском своим начал осаду Смоленска, которая, как увидим в своем месте, продолжалась почти два года; несмотря на то, что многие дали королю обещание, что жители Смоленска сдадутся ему, как только он покажется перед стенами.
Год 1609, pag. 389. § 26. Также в начале этого месяца, в продолжение трех дней, именно с 2-го до 4-го декабря включительно, в нашей церкви были произносимы проповеди, по случаю счастливого успеха войны с Русскими.
Год 1610, pag. 390 § 3. В королевстве Польском объявлен был его святейшеством юбилей, по случаю счастливого успеха войны Московской; юбилей этот был провозглашен в Кракове 24 января, и продолжался по обыкновенно две недели.
Год 1610, pag. 391 § 5 finis. В лагере под Смоленском умер 17-го февраля Станислав Стадницкий, каштелян Перемышльский, величайший благодетель нашего общества в этой провинции. Он пришел в помощь королю и Речи Посполитой с десятью знаменами или 1000 воинов, и в этой экспедиции, равно как и во многих прежних, оказал королю великие услуги. Он взял с собой в Россию двух священников из наших иезуитов: отца Павла Гаевского и отца Иоанна Халецкого, на руках которых, причастившись св. Таин, он и умер. Как Станислав Стадницкий Ланцутский за ужасные преступления (как мы сказали выше) был назван дьяволом, так точно этот Стадницкий, предыдущего двоюродный брать, за ревность к религии католической, и за особенное его к духовным расположение и за оказанные им благодеяния, был назван ангелом.
Eadem, pag. § 7. Как в Кракове, так и в лагере под Смоленском наши иезуиты произносили речи в течение трех упомянутых дней, и с большим успехом; нашлись весьма многие, которые предпочли присутствовать при богослужении и исповедываться и причащаться, нежели приносить жертвы Бахусу. Кроме того, по случаю этого богослужения в лагере, около 12 воинов оставили ересь и перешли к религии католической. Сверх того и в другие времена происходили в лагере разные молебствия, по случаю счастливого успеха осады, как напр. в начале октября и пред адвентом предыдущего года; при чем воины оказывали большую набожность, посещали храм часто, исповедывались, причащались, прислуживали при богослужении, и сами пели во время обедни и вечерни. Все это было еще увеличиваемо и присутствием короля, который часто приходить туда, и великолепием места, в котором происходило это богослужение, и частыми проповедями о делах религиозных.
Год 1610, pag. 396, § 17. Когда в королевском лагере под Смоленском узнали, что Русские, призвав на помощь войска германские, в большом числе идут к Смоленску, военный совет решил, чтобы Станислав Жолкевский, взяв известное число воинов, вышел им на встречу. Это поручение, хотя весьма трудное, досталось таким образом мужу воинственному, который исполнил его со счастливым успехом, как увидим под следующим месяцем.
Ibidem, § 18. Станислав Жолкевский со своим войском вышел на встречу неприятелю, ибо Димитрий Шуйский приближался с 40.000 Русских и Немцев, чтобы подать помощь Смоленску, и чтобы принудить короля снять лагерь. Узнав чрез лазутчиков как о позиции, так и о числе неприятеля, Жолкевский около полуночи, в величайшей тишине, со своими воинами вышел на встречу неприятелю, соединившись с войсками Александра Зборовского, которому он прежде уже приказал придти к нему, и который в ту же ночь с ним соединился. Он намеревался еще ночью сделать нападение на неприятельский лагерь, но разные обстоятельства заставили его отложить это нападение. И так, с восходом солнца 4-го июня он начал битву, в которой лишился немногих из своих воинов, и рассеяв войска германские, a многие их отряды принудил оставить Русских и перейти на его сторону; Русских же по большей части истребил, а других рассеял и обратил в бегство, и в тот же еще день, как победитель, возвратился в свой лагерь, который находился недалеко от того места. Так как это случилось в окрестностях седа Клушина, то потому эта победа обыкновенно называется Клушинской. Жолкевский превосходно воспользовался своей победой, взяв разные укрепления; а между прочими городами и самая столица России, Москва, была взята Жолкевским и таким образом досталась в наши руки, в октябре месяце, как увидим ниже.
Ibidem, § 19. В Москве великий князь Василий Шуйский, по причине несчастного своего царствования и беспрерывных войн, или по какому либо другому поводу, собственными подданными свержен был с престола 28 июня и пострижен в чернецы или монахи ордена св. Василия.
Ibidem ulterius. В этот же день наше войско в лагере под Смоленском, когда во многих местах стены Смоленской креп?