Туда, где не бывали: откуда берётся любовь к путешествиям

Что гонит наших соотечественников так неудержимо путешествовать? Скука или тяга к познанию? Ведь это же не компенсация Турции на засовах или не успевшего вовремя открыться Египта. Или как раз то самое лучшее советское наследие? Ещё не растаявшая привычка к культурно–образовательному досугу? И речь, между прочим, не о курортах, а сугубо об экскурсионных поездках. Если вы никогда не участвовали ни в одной, даже представить себе не сможете, насколько это мощный, организованно сплочённый сегмент. Эту большую нишу обслуживают несколько крайне активных туристических агентств. Достаточно их сайты посмотреть, куда они только по нашей стране не ездят. Не исключаю, что изучение их расписания может стать своеобразным стимулом к недоосвоенному на уроках географии: каких вы там только городков и местечек не найдёте. Есть экскурсии на день как по городу, так и в сравнительно ближние места. Есть на пару–тройку суток, а есть и на неделю — маршруты до Великого Устюга и Казани доходят. А может, и даже дальше. Люди готовы к ночным переездам и стремительным выбегам для осмотра достопримечательностей всего после пары часов в гостинице. И, как мне кажется, никто не жалуется, не ноет, что устал, а решительно и страстно приступает к освоению намеченного. И при этом вопрос мотивации всё равно остаётся. Что ими движет? Был всего в двух таких поездках и наблюдал с увлечением. Первая — в Пушгоры. И она оказалась просто откровением. Как и один попутчик, ожидал, что в группе будут по большей части "кисейные барышни" разного возраста и пола с партнёрами или, соответственно, спутницами, но всё оказалось совсем иначе. И не одни только пенсионеры, средний возраст — большинство, есть и молодые. Но ни разу за всю экскурсию не было ощущения, что участники поездки едут из любви к Пушкину, а до того без устали читали его или про него. Нет, никто не разу стихов не подхватил и не продолжил и в спор о биографии не вступил. Главная мотивация, как мне всё же кажется: освоение новоточки, долго остававшейся неохваченной. Единственный литературный отзвук был у замечательной девушки среднебальзаковского возраста — пилота троллейбуса. Она слушала, слушала и вдруг спокойно молвила: "Всё по “Заповеднику” Довлатова". Признаюсь честно, по возвращении сразу же перечитал, она была права — именно так. Может быть, трепетность гидов чуть поугасла, но в целом ощущение сходится. Но всё же любопытно, что самого Александра Сергеевича никто ни разу вслух не произнёс. И не добавил своих познаний. Отчасти было даже обидно. Забавно, что мотивация участников туров как верхнего сегмента, так и среднего практически сходится. Как одни ездят для себя открыть новую страну, так другие — новое место. Степень погружения в новую локацию всё же довольно ограничена. Зато тяга к новой точке — неудержима. В Пушкинских Горах не раз думал о гении первого послевоенного директора, настоящего отца заповедника — Семёна Гейченко, принявшего руину в год Победы и создавшего место поэзии. Тригорское выстроено заново, сгорело ещё в революцию, совсем на голом месте придумано Петровское. И даже само Михайловское в войну погибло, но моментально вернулось к жизни, уже в 1949–м. Показательно, что практически никто из экскурсантов не спрашивает о том, что там подлинного, любопытства к этому почти нет. И тут Довлатов был прав, этот вопрос в принципе задвинут и выдвигать нельзя, это ящик под замком. Нет, на вопрос отвечают, но видно, что он нечастый. Правда, сделано так, что веришь — полностью, во всём. Ведь Гейченко инсценировал и весь поэтический ландшафт: аллеи, скамьи, горки с крестами, кажется, что сами виды — его рук дело. Он вдохновлялся разным — в том числе и английскими парками XVIII века с их хижинами отшельников и прочим. Но всё выглядит так убедительно, что иногда даже спросить не решаешься, когда же это возникло. Создатель Дома–музея Достоевского в Старой Руссе (второй опыт кратких туров) Г. И. Смирнов явно шёл по стопам великого Гейченко. Экспозицию открыли недавно, в 1981 году, там подлинные вещи по пальцам одной руки можно перечесть. Но всё сделано так добротно, мебель стоит такая качественная, сами интерьеры настолько ладно скроены, что даже изумляешься, когда отвечают, что в одной комнате лишь одна вещь от самого Ф. М., а в другой — так и вообще ни одной. Сам рассказ так погружает в жизнь, быт семьи Достоевского, что уходишь будто бы с новым пониманием. Не уверен, что многие станут перечитывать "Братьев Карамазовых", но место явно запомнят. Да, конечно, Гейченко водил бесконечные экскурсии, читал часами стихи, это всё стало легендой. Такого энтузиазма теперь нет, но атмосфера создана. И тянет посетить вновь. В этом — редчайшая заслуга: придумать такой культурный ландшафт, чтобы он стал правдой. Гейченко был прав, высшая оценка, когда слышат: "У этого окна любил сидеть Пушкин", — и верят. Ну а в дополнение трогательно вкусный завтрак на базе Пушгор. Среди прочего дали идеально разваренную рисовую кашу, на редкость аппетитную. И незнакомые люди за столом вдруг переглянулись со словами: "Как в детстве". Так к Пушкину и Пруст подоспел. Так что — культурное путешествие. И личное, и социальное.