«Ланг» означает «далекий». Часть 2
Начало читайте здесь.
Превосходство Ланга.
Оценить наследие Ланга совершенно несложно - оно бесценно. Но жизнь внутри железного занавеса обесценила даже самые шедевральные вещи и их создателей, превратила в нечто, продающееся за бесценок. Зато за железным занавесом можно приобретать любые бесценные вещи, нужно лишь установить ценность и выразить её в деньгах. Для того, чтобы художник стал ценностью, должна сложиться вот такая цепочка: сам художник - галерист - куратор - арткритик - коллекционер - музей, аукцион добавляется по необходимости. Если бы Олег Ланг присутствовал со своим талантом на нью-йоркской арт-сцене в 1980-е - 2000-е годы, то он попал бы сначала на перо к Джерри Зальцу, арт-критику из “Нью-Йорк Мэгазин” или к его супруге Роберте Смит из “Нью-Йорк Таймс”. После статей о нём он был бы замечен каким-либо выдающимся куратором вроде Клариссы Далримпл, подругой этих арт-критиков и очень влиятельной фигурой в мире галерей, музеев и коллекционеров. И после того, как одна-две работы попали бы в коллекцию человека уровня Франческо Пелицци, с ним бы считали за честь иметь дело не только, скажем, Pace Gallery Арне Глимчера, о котором мы уже упоминали, но и Дэвид Цвирнер, и Мэриан Гудман, и лондонские арт-дилеры вроде Джея Джоплина. Ценник на среднеразмерные работы начинался бы около 200 тысяч долларов, а на аукционах он бы еще при жизни мог бы преодолевать планку в миллион. Сейчас бы эти работы стоили бы два-три миллиона каждая, и росли бы в цене ежегодно.
На основании чего можно делать такие предположения? Ведь ни один из русских художников не стоит и близко таких денег, в том числе Илья Кабаков со своей соработающей супружницей Эмилией, и живопись которого никогда не отличалась той же экзальтированной накрученностью, что и его инсталляции из рэди-мейдов, повествующих о тех страданиях советского человека, которые он испытывал в своей благоустроенной мастерской в мансарде на Сретенском бульваре, купаясь в тысячах рублей за иллюстрации к детским книжкам, которые ему платили душители свободы из издательства “Малыш”. И в тысячах долларов, которые ему платили иностранцы за карикатурные картинки про советский быт и на которые закрывала глаза кровавая гэбня - один глаз закрывали на картинки, другой на доллары.
Предположение о ценности Ланга для мирового арт-рынка основано на идеальной траектории его судьбы: гонения из-за обстоятельств, над которыми он не был властен - это его чересчур арийское происхождение, что сближало его с совсем неарийским народом, но делало чуждым и неполноценным в глазах тех, кто считал себя принадлежащим к титульным советским нациям. Ранний старт профессионального обучения и карьеры - по словам Ирины Ланг, в художественное училище Олег поступил в 14 лет, учась и в Туле, и в Ярославле, и в Москве. Соответственно, сильная академическая подготовка. То есть, неудобно как-то даже по нынешним временам говорить такое про художников, Олег Ланг умел рисовать, что не всегда выгодно отличает от таких титанов ценовых рекордов, как Джефф Кунс, Маурицио Каттелан или Аниш Капур. Но это его сближает с титанами раньшего времени, и делает его ровней не только фавистам, модернистам, кубистам, импрессионистам начиная с Винсента ван Гога, но даже сравнительно современным мастерам, таким как тот же Дюбюффе или Эгон Шиле, тоже владевшими навыками академического письма и имевшими систематическое образование в области изобразительных искусств. Надо заметить, что такие авангардисты как Георг Базелиц и Герхард Рихтер также имеют за плечами подготовку - первый окончил Высшую художественную школу в Западном Берлине, а второй - Дюссельдорфскую академию художеств со специализацией в фотореализме.
Ультиматум Ланга.
Творческий метод Ланга, как рассказала Ирина, тоже трансформировался в правильном направлении. Начав как художник-реалист, к 1985 году Ланг пришёл к экспериментированию с фигуративной живописью, а затем ушел в абстракцию. А затем снова, уже на следующем уровне понимания живописи и своего метода, вернулся к фигурам, сюжету и композиции - но уже не как к фигуративной живописи, а как к способу обобщения соображений и выражения сопутствующих эмоций. Ирина Ланг: “Когда, по окончании института, он вступал в Союз художников, то пытался делать реалистическое искусство. Мы очень долго жили в Подмосковье, и у нас была потрясающая веранда, барачный дом, и он писал реализм со своим видением. Вот его старая реалистическая работа «Субботний день», и он намного позднее влезает в эту работу и вляпывает этого петуха. Не знаю, портит он или не портит эту работу, но ему кажется, что так лучше. Он добавляет и ему кажется, что так лучше. А это «Воскресенье», здесь я пиццу делаю, а он сидит. Старых работ осталось только восемь, что-то в Третьяковку взяли, а остальное я храню. Вот было хорошее дерево, и это тоже там у нас за окном, и опять петух, приделал раму черную с форточкой, добавил силуэта, и он считал, что так нужно. Он очень любил делать разные портреты. Брал мешковину и акрил, он уже не писал маслом. У него был инфаркт, и после инфаркта он еще пытался писать маслом, но он задыхался, и он потихоньку перешел на акрил, освоил эту технику, и все большие холсты писал акрилом. Он и на цветных тканях писал. Эти мешки мы специально искали на рынках, он их резал, вставлял кусками на другие поверхности, и по этой комбинированной плоскости писал, а еще иногда и наклеивал объемные предметы. после реалистического стиля. В начале, в течение нескольких лет, у него был чуть-чуть стилизованный фигуратив. Потом он вышел на абстракцию, и много лет он писал чисто абстрактные холсты.
В 1991-м у него была первая выставка в ЦДХ. Когда началась перестройка, открылись галереи. Одна галерея сделала ему выставку. Там были холсты чистой абстракции. Потом, через несколько лет, ему еще сделали выставку в ЦДХ, и было два огромных зала. И мы поняли, что нужного количества работ у нас нет. И вот тогда он в первый и в последний раз понял, что должен срочно написать. Но у него ничего не получалось. Я вела на улице Обуха студию, и там было помещение, где он писал маслом. Он пишет, потом выносим на улицу, он постоит, посмотрит, потом сердится и смывает. А что такое масло смывать? Я беру ворох тряпок, керосин, начинаю все это смывать, вонища, хорошо, что все это на улице. Потом втаскиваю холст обратно, и он опять пишет. Я помню это состояние. У него началась паника, что у него не получаются работы, а с выставкой уже договорились, уже все, назад ходу нет. Короче, намахал он этих холстов, открылась выставка, и тут как раз начался путч. Мы пришли на свою выставку, а народу никого. На Октябрьской площади митинги, а у нас своя параллельная жизнь, выставку открыли. Спонсор, который открыл выставку, тоже в шоке: ходит по этим залам один-одинешенек а ведь был уверен, что народ придет, работы продадим, затраты окупятся и еще денег заработаем. А в залах никого нет. Но на эту выставку пришел Сережа Попов (арт-дилер и владелец галереи POP/OFF/ART - А.К.). С Сережей Поповым они познакомились на этой выставке, а Сережа тогда работал в «Московском художнике» корреспондентом, и его послали написать заметку о выставке. Они там с Олегом познакомились, и вечером приехали в мастерскую попить чай. Они попили чай, посмотрели работы, вышли из подъезда, и тут Олег услышал треск, пошел посмотреть, а над мастерской горит второй этаж, пламя уже выбивается огромное, и он кричит соседям вызывать пожарных, мы горим. И пока ждали пожарных, они с Сережей таскали из мастерской на улицу работы. Приехали пожарные, огонь потушили. Олега нет и нет, я думаю, что ж такое, а он приехал в два часа ночи на такси. Приезжает домой весь в пене и говорит: «Ира, мы сгорели». Мы утром едем в мастерскую, электрику всю нам обесточили, все залито пеной, небо просвечивает уже на втором этаже. Мы отсюда, естественно, снялись, ушли опять в студию на Обуха, и почти все абстрактные работы, через одну точно, он все снял и порезал. Как неудачные. Но потом, потихоньку, в абстракции он стал вводить какие-то фигурки и так ушел понемногу в свой уникальный фигуратив. Стиль постепенно появлялся, такой, как его “Дурка”, такой, как “Контрразведчики”. Вот работа «Переезд», она мне очень нравится. Мы переезжали бесконечно. Здесь уже свои люди, уже узнаваемы. У него разные были варианты одних сюжетов. Например, у него есть знаковая работа “Мальчик с курицей”. А есть другая интереснейшая работа, называется «Крестьянин и птицы», и это уже несколько иной стиль. И ещё он писал разные абстракции, есть у него жесткие и есть конструктивистские. Одна из его последних работ называется она «Святая тропа». Это он работал в год смерти, в 13-м году. Он лежит на диване уставший, у него уже было два инфаркта,уставший, а по телевизору идет сюжет, что какие-то бизнесмены пошли куда-то в пустыню. Он слушает, и у него рождается свой какой-то сюжет, и он на бумаге запечатлел эту тему. Саша Якимович (Александр Якимович - искусствовед. - А.К.) про него писал в книжках, что у него была такая натура исследовательская. Его все время тянуло что-то еще попробовать. Так что он сам по себе двигался, сам себя делал”.
Классификация Ланга.
Олег Ланг попадает в ряд художников, которые относятся к направлениям и школам чисто условно. Потому что Анри Матисс и Михаил Ларионов условно относятся в фовистам, хотя Матисс учился у Гюстава Моро, которого относят к символистам; Модильяни приписывают к экспрессионистам, Эгона Шиле тоже относят к экспрессионистам, равно как и Фрэнсиса Бэкона, которого еще пытаются натянуть на никогда не существовавшую Лондонскую школу. А вот Жан-Мишель Баския уже классифицируется как неоэкспрессионист, близкий по духу Жан Дюбюффе идет как основатель арт-брюта; Герхард Рихтер классифицируется как абстрактный экспрессионист и концептуалист, Георг Базелиц вместе с Баскией записан в неоэкспрессионисты, а современные 50-летние художники, такие как Женева Фиггис из Ирландии или Вальдемар Коттлер из Техаса, еще не отнесены к определенному стилю и направлению, молодые еще.
Что роднит этих мастеров, в число коих входит и Олег Ланг, так это соединение техники абстрактной живописи с фигуративными сюжетами, то есть картины фигуративны по содержанию и абстрактны по форме, потому что условное изображение фигур и предметов - это форма абстрактного, отвлеченного, обобщающего мышления. Это соединение семантики и семиотики, соединение знака со смыслом, предмета - объекта или субъекта - с беспредметным, то есть чувственным, эмоционально коннотированным, ощущением сути и сюжетной уместности данного объекта или субъекта. Эти мастера фривольно обращаются с формой субъекта или объекта, потому что форма тоже должна передать условность, схематичность разворачивающегося сюжета или мизансцены, но также вместе с цветом передается эмоциональное состояние, напряжение и связи между всеми акторами произведения искусства, то есть между самими изображенными предметами, между художником и изображенными предметами, между зрителем и изображенными предметами, между художником и зрителем через изображенные предметы.
С нашей, авторской точки зрения, это самая захватывающая форма изобразительного искусства, потому что она создает огромные люфты для включения зрительского воображения и домысливания замысла художника; при кажущейся простоте именно эти работы обладают самой большой многомерностью. Если, скажем, у мастеров традиционных, академических форм изобразительного искусства, от Боттичелли до Семирадского, от Леонардо до Делакруа, все построено на воспроизведении форм привычной нам реальности, настоящей или мифопоэтической, то эта творящая публика, к которой мы отнесли Олега Ланга, воспроизводит чистые идеи, лишь напоминающие нам реальность, чисто условно, чтоб было, от чего оттолкнуться нашему воображению и дальше домысливать и достраивать любые умозрительные конструкции.
Хотелось бы избежать высокопарной пошлости, что Олег Ланг посмертно найдет свою вечную славу, потому что может найти, но очень нескоро. Всё настоящее новое небыстро обретает признание, а его творческая эволюция вполне наглядно показывает, что это не скороспелка, быстренько вытащенная на свет и подрихтованная ушлыми маршанами под текущие вкусы мещан при деньгах, убежденных, что они собирают искусство. Ланг в своей жизни вынужден был играть свою игру в крайне неблагоприятных предложенных обстоятельствах: во-первых, он прожил полжизни в системе, где думать свободно и невосторженно категорически запрещалось под страхом принудительного лечения. Другие полжизни он провел в мире безвременья, когда всем все стало по барабану, но эта звенящая пустота не успела заполниться необходимыми существами, складывающимися в художественный биоценоз; самое плохое - в стране так и не завелись коллекционеры в экологически необходимом количестве. В Москве полсотни коллекционеров, из них сорок не при деньгах, и в Питере полтора коллекционера с копеечным бюджетом. Искусство за тридцать лет свободы и культа чистогана так и не стало насущной потребностью платежеспосбного слоя. Этой слой предпочитает либо купить команду клоунов, изображающих игру в футбол, либо просто хорошо покушать три раза, вместо того, чтоб купить несъедобную и малопонятную картину какого-то неизвестного дядьки. Лучше уж купить вонючие майки Кокорина и Мамаева с автографами и повесить их в гостиной над камином, чтоб создавали уют и радостное настроение.
Но все же Олег Ланг нужен уже сейчас определенного сорта публике - той, что имеет необщие мысли о жизни и понимает, как и что хочет говорить художник, даже с того света. Мы слышим и понимаем, мы ценим и помним, нам ясно, кто мы и кто он, и, хоть он невозвратно далеко, но все равно с нами.