Когда было написано «Слово о полку Игореве»?

Эта статья продолжает небольшой цикл «тайны историков и истории», начатый работой «Русь — это хазары».

В этом цикле мы знакомимся с научными теориями, которые существовали и существуют в исторической науке. Для удобства читателей я в скобках буду указывать фамилии историков, которые высказали то или иное мнение.

Отдельная часть работы посвящена вооружению.

В этой статье пойдёт речь о знаменитом памятнике «Слово о полку Игореве».

С одной стороны, это произведение, с которым мы знакомимся со школьной скамьи, именно на его основе складываются наши представления о мире ранней Руси, с которыми мы проживаем всю жизнь.

С другой стороны, спорам вокруг его подлинности, когда и даже кем был написан этот памятник, больше 200 лет.

В 60-е годы ХХ века спор вокруг времени создания «Слова» разгорелся с новой силой. Он был вызван обсуждением рукописи книги, посвящённой «Слову о полку Игореве», историка, доктора исторических наук А. А. Зимина.

Подделка ли «Слово о полку Игореве»?

Спор вокруг того, подделка ли «Слово о полку Игореве» или нет, начался сразу же, как стало известно об этом тексте, о находке которого сообщил Н. М. Карамзин.

А. И. Мусин-Пушкина, нашедшего текст, подозревали не в одной подделке древнерусских памятников, например, Тмутараканского камня, поэтому и возникли подобные вопросы.

Первые сомнения, в частности, со стороны историков «скептической» школы, были связаны не с текстологическим анализом текста. Как известно, подлинник сгорел в пожаре 1812 г. Глава «скептиков» Каченовский и его ученики сомневались в художественной ценности «Слова», что, конечно, было для начала XIX в. более актуально. Но за художественную сторону «Слова» вступился сам А. С. Пушкин, отвечая М. Т. Каченовскому.

Некоторые исследователи предполагали, что «Слово» было написано не ранее XIV–XV вв.

Но вот в 1852 г. была опубликована «Задонщина», произведение XV в., где текстовые параллели со «Словом о полку Игореве» были очевидными, что заставило успокоиться всех сомневающихся.

История, как наука, в XIX в. ещё только развивалась. То, что историки знают сегодня, было совершенно не известно тогда. Позитивные методы исследования и анализа во всех отраслях знаний только появились. Вспомним, например, дедуктивный метод Шерлока Холмса.

В целом, историки пришли к выводам, что «Задонщина» была продолжением литературной линии, начатой «Словом».

К данному вопросу историки не возвращались долгое время. Проблемой оставался тот факт, что само «Слово» дошло в переписанном позднее списке, на основе которого и была сделана первая и основная его публикация до пожара.

Из-за этого невозможно было сделать, например, палеографический анализ, хотя мы знаем, что само «Слово» дошло и до Мусина-Пушкина, конечно же, в более позднем списке XVI или XVII вв.

Историкам оставалось работать только с его первым изданием.

Приходилось довольствоваться только текстологическим и филологическим анализом, т. е. насколько соответствует «Слово» другим дошедшим до нас письменным памятникам XII в., к которым отнесли «Слово».

В 30-60-х годах ХХ в. два французских слависта опубликовали исследование, в котором определили, что «Слово о полку Игореве» было вторичным по отношению к «Задонщине», а не наоборот. Более того, один из них, Мазон, предположил, что «Слово» было написано архимандритом Иолем Быковским в конце XVIII в., который и продал рукопись через посредника А. И. Мусину-Пушкину.

Эта гипотеза Мазона была подвергнута критике со стороны зарубежных славистов, а Пушкинский институт, возглавляемый Д. С. Лихачевым, опубликовал критическую работу по ней.


Надо сказать, что Д. С. Лихачев был яростным сторонником того, что «Слово о полку Игореве» подлинное произведение XII в.

Как принято в науке, доказательство о подлинности лежит не на сомневающихся, а на тех, кто её защищает. Надо сказать, к чести сторонников подлинности «Слова», они активно этим занимались и занимаются. Пушкинский дом в Ленинграде, а потом в С.-Петербурге был всегда основной научной цитаделью её подлинности, защиты подлинности «Слова». Эта тема обросла множеством работ любителей, от художественных переводов и интерпретаций, что замечательно, до умопомрачительных гипотез, от фантазий которых оторопь берёт.

Но вернёмся к нашему, как говорится, «Слову». Что у нас здесь печка, от которой всё скачет? А наша «русская печь» — это вопрос, во-первых, когда же было написано «Слово», а во-вторых, подлинно он или нет?

На минутку представим, что «Слово о полку Игореве» было написано, как утверждали многие исследователи текста, в XVIII в. Тогда рушатся все построения огромного числа интерпретаторов Троянов и Див.

Дискуссия 1963 г.

Итак, к исследованию текста приступил А. А. Зимин. Он указывал, что времени на работу понадобится много, лет пять, но… вынужден был торопиться и обратился с просьбой сделать доклад в Ленинграде в Отделе древнерусской литературы Института Русской литературы.

Я попытаюсь избавить читателя от массы сложных деталей доказательств, остановившись на ключевых.

Вся проблема сконцентрирована вокруг понимания того, какой из исторических памятников первичен, а какой вторичен: «Задонщина» или «Слово о полку Игореве». Как я писал выше, тексты их крайне близки друг другу.

Зимин провёл подробный текстологический анализ всех дошедших вариантов «Задонщины» и детально сравнил их со «Словом». Здесь, конечно, не обошлось без множества ошибок при анализе, на что было указано в ходе дискуссии 1963 г., о чём ниже.

«Задонщина» до нас дошла в двух видах: Краткой, скажем так, менее художественной и Пространной, наполненной художественными образами. Краткая представлена списком XV в., Пространная – более поздняя. Так как «Слово о полку Игореве» ближе по художественной стилистике к Пространной версии «Задонщины», то и «Слово о полку Игореве» – более позднее произведение. То есть, если бы «Слово» было произведением XII в., то и Краткая версия «Задонщины» должна была совпадать по стилистике со «Словом», но «Слово» совпадает с поздней редакцией, что говорит о том, что это художественное произведение было создано как минимум после XV века.

Далее Зимин в ходе текстологического анализа пытался выяснить, откуда и что попало в «Слово о полку Игореве». Но вот здесь всё достаточно сумбурно. Зимин считал, что «Слово» было написано в древнерусском стиле бывшим архимандритом Спасо-Преображенского Ярославского монастыря и любителем истории Иолем Быковским.


Она была создана не как подделка, а как героическая былина про Древнюю Русь. Эта «героическая песня» была написана на основе «Задонщины». А вот выдал её за памятник древнерусской литературы Мусин-Пушкин, который, используя русские летописи (Ипатьевскую, Кенигсбергскую), сделал вставки, таким образом превратив её в историческую повесть о событиях 1185 г.

Такую схему предложил Зимин.

На его доклад было записано 110 человек. В ходе дискуссии прозвучали слова как в поддержку автора, так и против.

Основные аргументы, которые были озвучены со стороны оппонентов, были следующими.

Важной претензией было отсутствие учёта развития языка в древнерусских памятниках. Нельзя просто судить, что первично, «Слово» или «Задонщина», только по внешним формальным признакам из текста.


Филологи-языковеды, занимающиеся древними языками, точно знают, когда происходили изменения в языке. Например, в древней Руси до XIII в. термина «царь» не было, использовался «цезарь», а затем произошло выпадение «е», два губных «ц» и «з» слились в «ц», и появился «царь».

Так вот, филологи (Творогов О. В., Филин Ф. П.) уверенно считали, что автор, который подделывал «Слово», должен был в совершенстве владеть древнерусским языком и не допускать ошибок на нём. Серьёзной критике подверг работу Зимина и Д. С. Лихачев, и большое количество других исследователей с этой точки зрения, а также невнимательности к различным спискам «Задонщины».

Кроме базового вопроса – текстологии и учёта развития языка в литературных памятниках, перечислим также ещё ряд спорных, но общедоступных моментов, на которых строится сомнение в соответствии «Слова о полку Игореве» XII веку.

Это тюркские термины «Слова»: оружие, проблемы ментальности, связанные с этим памятником. А также такие менее значительные, как западнорусские слова и полонизмы, не встречающиеся в древнерусских текстах XII в.

Ментальность и «Слово»

Соответствие «Слова» духу своего времени, его идеологическая направленность, не раз вызывали вопросы у исследователей.

Писатели романтического периода начала XIX в., фильмы на эти исторические сюжеты, создали в нашем представлении былинный дружинный мир, который не совсем соответствует исторической действительности. Так, скажем, заунывный речитатив на одной ноте при исполнении былин – не древнее явление, так Былины стали исполнять их сказители только в XVIII веке!

Как отмечал Б. Романов, большой знаток древнерусского быта и автор фундаментальной работы по этому вопросу, «Слово» скользит по поверхности общества, не проникая в его толщу.

Важным фактором любого исторического произведения является тот факт, насколько оно передаёт сущность своей эпохи. Но никакой проблемы единства русской земли перед лицом внешних вторжений в XII в. не стояло:


Если принять советскую теорию о политическом строе Древней Руси как феодальном, а XII в. периодом феодальной раздробленности, или иной взгляд на XII в., как на период становления суверенных княжеств-общин (городов-государств), то ни в том, ни в другом случае ни о каком единстве Руси речи не шло. Так вопрос в XII в. не стоял.

Княжества или князья искали свою выгоду, а половцы уже активнейшим образом использовались во внутрирусских разборках. Поэтому и не могло быть создано никакое произведение, призывавшее к неактуальному единству, тем более писателем из одного из свободных княжеств, соседей по Русской земле самого Киева, добившегося самостоятельности в ожесточённой борьбе с ним. И как договорились князья на Любечском съезде в 1097 г.:


Другой спорный фактор «Слова» – вопрос идеологической приверженности автора. Возникло даже мнение о его двухрелигиозности, что совершенно немыслимо для этого периода. Если смотреть на текст, то, с одной стороны, он детально знаком со славянским язычеством, лучше, чем любой летописец; в тексте есть языческие образы, нигде более не встречающиеся. А с другой стороны, он владеет библейским материалом лучше, чем его современник, знаменитый эрудит Кирилл Туровский (ум. 1182 г.). В «Слове» 167 параллелей с книгами Библии: 36 книг Ветхого и Нового завета. Некоторые из которых были переведены на древнерусский только в XV в. (В. Н. Перец). Сложно представить, что «писатель» такого уровня не оставил иного следа в ХII в.


На спорных вопросах вокруг вооружения хотелось бы остановиться подробнее.

Древнерусское оружие и «Слово о полку Игореве»

Моё личное знакомство и интерес к древнерусскому оружию начался именно со «Слова о полку Игореве». Это была работа журналиста Андрея Иванова «Тули отворени, сабли изъострени…», посвящённая оружию «Слова».

Как мы отмечали, огромное количество интерпретаторов сложных терминов, связанных с оружием, часто выдвигают фантастические версии, мало связанные с историческими источниками, а значит, и с реальной жизнью древнерусского бытия.

Но начнём мы с «харалужных мечей» и сабель.

Загадочный термин «харалужный» привлёк внимание не одного исследователя. Ещё в середине XIX в. была сделана попытка поиска этого термина на западе. Харалужные мечи связали с франкскими мечами (Гедеонов С. А.). Эту тему снова воскресили в середине ХХ в., возводя это оружие к каролингам (от charlung). Но династия Каролингов прервалась в конце Х века, на Руси их называли «корлязи», а о последующем экспорте франкских мечей ничего не известно. Европейские мечи XII–XIII вв. традиционно называются романскими, но в русской историографии за ними закрепилось название «капетингские» (Кирпичников А. Н.).

Но более популярная, конечно, восточная версия происхождения термина «харалужный». Противники раннего издания «Слова» выводят этот термин от слова «харалуг», чагатайского происхождения монгольского периода. Когда же оно появилось у чагадаев, не известно. Сторонники происхождения «Слова» XII в. считают, что оно было у чагадаев и до XIII в. Ещё связывают его или с племенем карлуков, якобы мастерами ковки (Бартольд В. В.). Или со словом каралык, кара (чёрный). Так от «чёрного» проводят связь к «харалужному», который видится как воронёная сталь (Кононов А. Н., Валитова А. А., Баскаков Н. А.).

Связывают «харалуг» не только с «воронёной сталью», но и с «булатом». Для исследователей 60-80-х гг. ХХ в. было характерно возводить культ вокруг темы «булата». Что остаётся крайне сомнительным (Зимин А. А.).

В этой связи не совсем понятно, как связано воронение с булатом. Неясно также, зачем было воронить клинок.

Вдобавок ко всему, восточные мечи, при несомненном их наличии в этот период, не встречаются среди находок на Руси, вследствие чего А. Н. Кирпичников пришёл к некому компромиссному мнению, что «харалужные мечи» это «производственный термин», обозначающий определённый уровень качества, но мечи, скорее всего, подходящие под такое определение, были местного производства. Но все дошедшие до нас мечи имеют европейское происхождение. Странно, что термин, характеризующий уровень качества оружия XII в. – мечи и наконечники, нигде кроме «художественного» произведения не встречается.

са
Понятно, что русские, сталкиваясь с вооружением кочевников, использовали и его, в частности сабли. Конечно, влияние кочевников на русское вооружение было.

А вот сторонники того, что описание вооружения «Слова» совершенно не соответствует ситуации XII в., отмечали, что ни о каких «мечах харалужных» по другим источникам не известно, а сабля упомянута в летописи в XII в. всего два раза, за XI–XII в. – три, тогда как меч в XII в. – 15 раз. В «Задонщине» сабля упомянута 1 раз, да и то у татар, а русские пользуются мечами (8 раз). Тогда как в «Слове о полку Игореве» вместо мечей – везде сабля, «сабля каленая».

Создатель и руководитель лаборатории естественно-технических методов Института Археологии СССР Б. А. Колчин отмечал:


Таким образом, непредвзятый анализ источников не даёт возможности говорить о том, что же такое на самом деле «харалужные», но выводы по этому поводу ещё впереди.

К таким же неведомым предметам ни по археологическим находкам, ни по другим письменным источникам относятся и «шеломы латинские», «сулицы ляцкие» или копья, поющие над Дунаем, да и «аварские шеломы» (Медведев А. Ф.).

Все эти типы вооружения активно применялись на Руси, но в таких словосочетаниях нигде в других источниках не встречаются. Совершенно удивительный рассказ о «шеломах латинских». В русских шлемах, скорее, всегда просматривается серьёзное влияние именно кочевников, начиная с самых первых шлемов Х века. Мы знаем находки шлемов II типа по классификации Кирпичникова в Польше (4 находки) и в Венгрии (1 находка).

В принципе, можно говорить о русском влиянии на конусовидные шлемы Европы, а никак не наоборот. Но никаких «латинских» шлемов русские не использовали на протяжении всей своей средневековый истории.

Следует также сказать и о «сулицах ляцких». Археологические находки сулиц периода X–XII вв. есть, но их немного. А вот с XIII в. число находок резко увеличивается. Карта находок сулиц связана больше с территорией северо-запада и северо-востока Руси. Одновременно появляется информация о сулицах и в Ипатьевской летописи в XIII в. Ранее о сулицах сообщает нам только «Слово о полку Игореве». Много сообщений о сулицах встречаем в древнерусском переводе «Иудейской войны» Иосифа Флавия. Сулицы, судя по месту археологических находок, встречаются в «глухих лесных и болотистых местах», позднее это слово было вытеснено «дротиками».


В Ипатьевской летописи, которая сторонниками поздней версии считается источником для «Слова», сообщения о сулицах встречаем четырнадцать раз, чаще всего в связи с событиями между русскими, литвой и поляками. Первый раз в событиях 1251 г. в Польше и походе русских и поляков на ятвягов. В походе, между прочим, с русскими были и половцы. Сулицы использовались не только как метательное оружие, но ими и просто сражались. Так, князь Лев, спешившись, один бился против ятвягов и их вождей, вначале сулицей, а потом мечом.

Археологически у русских и польских сулиц XII в. нет никаких различий: в Польше они чаще были двухшипными, а на Руси нет, встречаются такие лишь вдоль западных границ Руси. А вот в польский язык «сулица» попала из русского. Поэтому сложно говорить о какой-либо специфике «ляшских сулиц» (Кирпичников А. Н., Медведев А. Ф.).

По поводу всего списка вооружения «Слова» А. Ф. Медведев подвёл итог:


Как раз о «шерешире» стоит поговорить отдельно. Вот как представлено это оружие в «Слове»:


Традиционно «шереширы» связывают с персидским «тир-и-черх». Но открытым остаётся вопрос, когда и как проник на Русь этот совершенно редкий термин.

Итак, тир-и-черх имеет буквальный перевод «стрела колеса», или катапульта. Снарядами для такого орудия могли служить горшки с нефтью, поэтому и шерешир мог стрелять огнём (Мелиоранский П. М.). Ещё одно предположение, что это не совсем катапульта, а большой арбалет, который мечет огненный стрелы (Рыбаков Б. А.).

Как нельзя кстати, к ситуации вокруг «шерешира»-самострела подходят события, описанные в Радзивиловской летописи под 1186 г.:


Вскоре по приказу, Владимир Глебович рязанский, будучи в передовом полку, захватил басурманина с живым огнём и привёл его к Святославу Всеволодовичу.


Ала ад-Дин Ата-Мелик Джувейни (ум. 1275 г.) в своей работе, посвящённой захвату Чингисханом Средней Азии, сообщает о том, что при осаде Самарканда и Бухары были использованы баллисты и горшки с горячей нефтью, которые в оригинале называются «nafta va tir-i- čarx». Предположительно этот термин, тир-и-черх, попал в «Слово» не из половецкого, а через половцев, или… через монголов (О. Прицак). Хотя Омельян Прицак и являлся сторонником версии, что «Слово» XII в.

А вот на ней как раз настаивали противники ранней версии «Слова», считая, что так как это орудие появилось вместе с монголами, о чём сообщают перечисленные источники, относили его к оружию не с нефтью, а с порохом, тем самым подтверждая, что «Слово» было написано позднее (Зимин А. А.).

В этих рассуждениях закралась ошибка. Монголы действительно заимствовали порох в борьбе с китайскими государствами, но в период захвата Средней Азии использовались прежде только нефтяные «бомбы».

Безусловно, есть связь между событиями русской летописи 1184 г. и «шереширом» «Слова», но пока вопрос, думается, остаётся открытым.

Итак, мы остановились на некоторых ключевых аспектах важнейшего в русской литературе памятника, «Слова о полку Игореве».

Вместо послесловия

«Наше всё», А. С. Пушкин, который восхищался «Словом» и отстаивал его подлинность, назвал его «оазисом» в древнерусской литературе, тем более в XII веке. Ничего подобного мы не встречаем в ней на протяжении всего средневековья.

И действительно, несмотря на усилия огромного числа исследователей, не замечать этого невозможно. Ничего даже близко похожего ни по строю текста, ни по образным сравнениям, по использованию терминов и названий, да и по художественному стилю в XII в. мы не встречаем.

«Слово о полку Игореве» является несомненно памятником русской литературы, но вопрос – какого периода – остаётся открытым.