Звезды тоже лгут
Алена и Тема говорили, говорили — и не могли наговориться.
— А у меня так было в детстве, на море. Лет шесть мне тогда, наверное, исполнилось. Да, точно, шесть; отправили к бабушке на море, там место такое есть — Лазаревское… Знаешь?
— Лазаревское? Конечно, знаю. Это где-то между Туапсе и Сочи. Была там — о, какие там ступеньки чудесные, каменные, помню, я в них находила «замурованных» навеки доисторических рачков и насекомых. И магнолии, сколько там магнолий…
— Так вот, накрыло меня там один раз волной, и я думал, что утонул. И какая же там, в подводном этом царстве, в волне, красота! И бирюзовая вода, ракушки, камешки, рыбки, золотые пузыри какие-то! Просто божественная симфония какая-то, и среди нее я, маленький. Я знал, что нужно плыть наверх, туда, где солнечный свет, но так не хотелось покидать чудный водный мир. Наверное, это был рай, только не небесный, а водный. Меня потом какая-то тетка с толстыми руками схватила, вытащила на берег. Я ж у самого берега занырнул. Ох, и задала мне трепку потом бабушка, и без родителей больше меня в Лазаревском своем не принимала. «Не могу, говорит, такую ответственность за шелапута этого брать». Сколько ни приходилось потом нырять в самых разных морях и даже океанах — а поездил-то я много — ни разу не удавалось попасть в такой подводный рай. Даже на чудесных коралловых рифах Шарма. Может, тогда сам Морской царь хотел забрать меня каким-нибудь подводным принцем? Как в мультике, помнишь…
— Оставайся, мальчик, с нами, будешь нашим королем! Помню, конечно.
Как странно, как удивительно бывает: будто встретились две родные души и говорят не просто на одном языке. А и чувствуют-то одинаково. Да вообще — будто любившие когда-то, столетие назад, муж и жена. Из тех, которые прожили жизнь долгую и счастливую и умерли в один день. Чтобы потом перевоплотиться, родиться заново, расти где-то, учиться-развиваться, жить в ожидании этой вот встречи.
Которая вдруг состоялась, нежданно-негаданно. Предпремьерный показ нового кино, приглашены нужные: актеры и друзья актеров, журналисты, медийные, как говорится, лица.
Алена и идти не собиралась. Пригласительный билет ей отдала подружка Глаша, она как раз — журналистка. Настоящее имя Глаши — Света, а Глаша, скорее, творческий псевдоним, приросший настолько, что уже и близким не разобрать, где резкая гламурная Глаша, а где милая застенчивая Света.
— Сходишь, развеешься. Сил нет на тебя смотреть — бледная моль какая-то. У тебя сейчас Юпитер пришел к десценденту, твой час, надо пользоваться моментом, — наседала Глаша.
— Какой Юпитер, к какому десценденту?
— Это из астрологии! Короче, десцендент — это зодиакальный компас, который ведет к другим людям. Тебе не понять, да и не нужно. Просто знай, что как раз сегодня ты можешь встретить того, кто изменит твою жизнь.
Глаша последнее время увлечена астрологией и все свои поступки сопоставляет со звездами. Ей вот Космос подсказал, что надо провести денек дома — возможны нехорошие происшествия. А Алене, наоборот, наобещал самых великолепных приключений и знакомств. Ну, Алена в астрологию не верила, но решила пойти.
А чего ей терять-то, Алене?
Тридцать четыре года. Высшее, экономист в маленькой фирмешке, без вредных при вычек, с отдельной — пусть крошечной, но своей, квартиркой. Когда-то давно приехала Алена покорять Москву, как сотни таких же Ален. И все получилось, и с институтом, и с работой, и даже с жильем. Где-то там, далеко, остался маленький родной городок на берегу Волги. Весной великолепный, летом слишком душный и жаркий, в начале осени разодетый в золото и багрец листвы, в ноябре депрессивно-серый, зимой — как с новогодней открытки. Остался в этом городе мальчик Андрюша — теперь уже дяденька Андрей, простой и чуть печальный, добрый выпивоха-автослесарь. Не для такого, как Андрюша, цвела ягодка Алена. А для кого? Москва должна была явить этого принца.
Но не явила. Вся Аленкина семья сейчас — это меланхолическая золотая рыбка по имени Варя в круглом аквариуме. И пес-подбирашка — замерзал прошлой зимой на улице. Аленка собаку заводить не собиралась, но пожалела бедолагу, отмыла, откормила, подлечила… Назвала Баксиком, на удачу. Породы в Баксике — ноль, да и удача сомнительная. Зато столько любви и преданности! Баксик слышит Аленкины шаги, когда она только заходит в подъезд. И сразу волнуется, и мечется возле двери, и пока она ищет в своей сумочке ключи, повизгивает от восторга приближающейся встречи.
Рыбка Варя эмоций никогда не проявляет, но зато с ней не надо гулять два раза в день. Варю, кстати, Алена тоже, как и Баксика, заводить не собиралась. Просто пару лет назад коллеги сделали ей такой вот оригинальный подарок на день рождения, сопроводив жирным намеком на то, что, дескать, пора бы уж и семьей обзавестись…
Другая бы девица обиделась, но Алена была не из таких. Рыбку домой забрала и послушно ухаживала за ней. Варя шевелила хвостом, будто вуалью, и, кажется, все понимала, и про то, что «часики тикают», и про усталость от работы, и про то, что милый Баксик бывает слишком уж весел и шумлив… Иногда Алене казалось, что рыбка Варя тоже, как и Глаша, соображает в гороскопах и благоприятном расположении звезд на небе. Просто — сказать не может…
В общем, народу на мероприятие набилось много — Алена порадовалась, что пришла заранее. Никто ее тут не знал, а многие встречались и обнимались, будто нашедшие друг друга в индийском кино братья и сестры. Пузырилось шампанское в высоких бокалах, но Алена робела подойти к столику. А многие налегали и не стеснялись. Да и вообще, Алене казалось, что она тут чужая; даже в зеркале, высоком, от пола до потолка, не узнала свое отражение. Показалось: какая-то незнакомка, бледное лицо, крупная, некрасиво обтянутая тугим синим платьем фигура, полноватые ноги, длинные рыжие распущенные волосы. Алена никогда не нравилась себе внешне. Никогда…
— Разрешите вас угостить? — обратился к ней симпатичный мужчина, на вид — ее ровесник. Они даже как-то внешне были похожи: не чрезмерной, но присутствующей полнотой. У него в бороде — та же рыжинка, что будто солнечный лучик в ее распущенных волосах.
Познакомились. Его звали Артемием, Темой.
И он тоже чувствовал себя на этом празднике жизни чужим.
— Она в семье своей родной казалась девочкой чужой, — процитировал и засмеялся. И Алена засмеялась еще одному совпадению: только на днях прочитала где-то, что один известный писатель, когда его не слушались родные, произносил именно эту пушкинскую фразу.
Пузырьки ударили в голову: как давно, оказывается, не пила она шампанского. Даже забыла вкус этого новогоднего напитка.
Сразу сделалось легко и свободно.
— Какие у тебя мягкие, шелковые волосы, — сказал вдруг Тема и провел рукой по ее волосам.
И она сразу полюбила свои волосы и сочла, что они прекрасны. А еще несколько часов назад, нещадно вытягивая их феном, придирчиво считала похожими на лошадиную гриву и даже выискивала первые седые волоски…
— А какие у тебя глаза! Господи Боже, они сияют как две звезды. Ты стояла, затаившаяся в уголке, и я бы пробежал мимо, если бы не сияние твоих глаз. Темные, как у олененка Бемби.
И Алена вдруг вспомнила, что да, еще когда-то давным-давно, в прошлой, считай, жизни, простой парень Андрюха ей говорил про чудесные ее, темные, как омуты, глаза. Как же она позабыла?
— А знаешь, — пришло время Алениных историй. — Когда-то, еще в школе, мы с подружкой Инкой были влюблены в одного мальчика. Я помню, как его звали. Дима Чен, он был кореец и занимался карате. Вернее, влюбилась в него Инка, а я как-то за компанию стала с ней ходить к дому, где живет этот Димка. Мы часами стояли под его окнами, в них горел свет, перемещались фигуры — до сих пор помню абрис его мамы с огромной грудью и высоким пучком на голове! Димка возвращался с тренировки, и на плече у него болталась большая спортивная сумка с формой. С нами он даже не здоровался, может, и не замечал вовсе. Он маленький росточком был, этот Чен, и я однажды спросила Инку — за что мы его так страстно полюбили? Она вытаращила на меня глаза и сказала: если ты не понимаешь, то целуй его калитку! Я поцеловала… Это была зима, калитка была железная, губы примерзли, и потекла кровь. Было больно и страшно… А с Инкой я потом рассорилась навсегда.
— А я выпросил однажды настоящего живого попугайчика. Конечно, я хотел собаку, обязательно — овчарку. Но родители не позволяли заводить собаку. И вот как-то мы пришли в гости к тетке — ох, какая это была нафталиновая, похожая на целлулоидную куклу тетушка с седыми, будто напудренными, волосами! А у нее в клетке — настоящий попугайчик! Лазоревый. Хорошенький, и главное, живой! Глазиком своим смотрит на меня, что-то чирикает. Я так разнылся, что нафталиновая тетушка позволила попугайчика забрать. И родители неожиданно согласились. Тетушка сказала: он мусорит. Может, поэтому и отдала. А попугайчик у меня дома жить не захотел, он впал в стресс и начал выщипывать у себя перышки. Стал совсем голеньким, таким жалким. А лазоревые его прекрасные перышки-пушинки кружились, как снег, у меня в комнате… Я плакал, но был вынужден попугайчика вернуть Нафталиновой. Говорят, он потом оброс и стал краше прежнего. Но с тех пор я побаиваюсь птиц: они непредсказуемы.
— А мне один раз дали пять рублей — дело было в деревне, мы с родителями там летом снимали дом. И поручили важное дело: купить продукты. Я пришла в магазин, а там очередь. И пока стояла в скучной этой очереди, увидела, как с машины продают цыплят. Целая машина цыплят! Я подошла и спросила — почем? Пятьдесят копеек штука. И я купила целых десять цыплят! Невесомые пушистые ангелы, будто сотканные из солнечных лучей, какая же я была счастливая, когда несла их домой.
— Влетело сильно?
— Нет, что ты, родители посмеялись только и сказали хозяйке дома, тете Тамаре, что теперь у нее будут свои курочки. У меня были лучшие родители в мире...
Так бы стоять рядом, не нарушая, как говорят сейчас, личных границ и говорить, говорить. Вспоминать и вспоминать. Улавливать-знакомиться с чуть слышным ландышевым запахом ее духов и древесным — его парфюма. Заметить вдруг, что у него морщинки возле голубых глаз. Чуть наметившиеся морщинки. А у нее родинка над верхней губой. Тоже чуть заметная.
Уйти бы отсюда побыстрее вместе, по заснеженной улице, держаться за руки. Будто в прошлой жизни договорились: встретиться и больше уже не расставаться.
Тема сказал: отойду на минутку, отпустишь? Конечно, только не задерживайся.
Алена набирала сообщение своей подруге Глашке: «Звезды не врут! Подробности позже».
И вдруг увидела: Артемий, Тема, который стал уже как будто ее Артемием, обнимает худую блондинку с короткой стрижкой. На блондинке — высокие сапоги, а в ушах блестящие серьги-колечки.
Алене показалось, что она не может дышать. Наверное, взгляд ее был таким яростным, прожигающим насквозь, что блондинка заметила Алену и спросила:
— Что-то не так?
Вежливые современные люди умеют эдак ввернуть нужное словцо. «Я вас услышал», «Что-то не так»… Алена и сама частенько так изъяснялась. Только вот сейчас сказать было совершенно нечего.
Ситуацию разрулил Тема.
— Это моя жена — Марина. А это Алена, мы только что познакомились.
«И думали никогда не расставаться больше», — хотела бы продолжить фразу Алена, но она сама понимала, как это глупо прозвучит.
— Шампанское уже все расхватали? Вечно я опаздываю к самому главному, — засмеялась Марина. У нее был низкий голос и приятный смех. А Алене хотелось плакать.
Открылись двери зала, и народ пошел занимать места. Тема галантно поддерживал Марину под локоток, но оборачивался назад, он искал в толпе лицо Алены… Телефончик-то взять не успел, эх, а дамочка ничего так, интересная.
«Интересная дамочка» Алена уже бежала по улице к метро.
Ох, и скажет она сейчас этой Глашке про звезды, планеты и гороскопы, да и все остальное. Снег летел ей прямо в лицо, смешивался со слезами. А больше всего отчего-то бесило, что Глаша Званская на самом деле — Светка Попова. Тоже мне, властительница звезд и гороскопов.
Отпустило только дома: брякая ключами, услышала, как неистовствует Баксик, цокает когтями по паркету и радостно повизгивает. Быстрее, быстрее, заходи уже в дом, казалось, говорил Баксик.
Алена зашла и бессильно опустилась прямо в коридоре на пол. Сидела, прислонясь к стене, и радостный пес облизывал ей лицо, смывая потекший макияж, слезы и подтаявший снег.