тайна александра коваленки (II)
Часть первая.
(продолжение следует)
Ю. Среченский. ТАЙНА АЛЕКСАНДРА КОВАЛЕНКИ (статья первая, НРС, 2 ноября 1969 г.)
Осенью 1942 года в Русском комитете в Варшаве появился странный посетитель. Он сообщил, что едет из Киева в Берлин и назвал себя бароном Александром фон Мантейфелем. Председателю Русского комитета С.Л. Войцеховскому барон сказал, что имеет хорошие торговые связи с Киевом, и ему хотелось бы наладить отношения с русскими купцами в Варшаве для ввоза дефицитных товаров на Украину.
С. Войцеховский ответил, что комитет торговлей не занимается, и указал на невозможность такой торговли: граница закрыта, а вывозить из Клева нечего. И получил на это ответ — из Киева можно привезти серебро и фарфор,которого много в комиссионных лавках.
Незадолго до этого разговора С. Войцеховский прочитал в берлинском "Новом Слове" объявление некоего Коваленки о том, что им в Киеве на Фундуклеевской улице открыт антикварный магазин. У него мелькнула мысль, нельзя ли через этот магазин найти брошенные в 1920 в Киеве фамильные портреты. Слова барона фон Мантейфеля напомнили ему об этом объявлении,
и С. Войцеховский задал посетителю вопрос, не знает ли он Коваленку, владельца антикварного магазина на Фундуклеевской.
— Коваленко, это я, — неожиданно ответил посетитель. Из его сбивчивых и запутанных объяснений следовало, что мать его была урожденной баронессой Мантейфель, и он, приняв немецкое подданство, принял также фамилию и титул матери.
Эти объяснения произвели на С. Войцеховского неблагоприятное впечатление, он прервал прием и направил гостя к своему помощнику. У помощника Мантейфель-Коваленко не появился.
В 1944 году С. Войцеховский часто встречался в Берлине с генералом В. В. Бискупским. Однажды он рассказал генералу о странном посетителе и в ответ услышал следующее. В 1943 году немцы раскрыли в Киеве советскую подпольную организацию. Во время следствия было установлено, что человек, называющей себя Коваленкой, на самом деле латыш, старый чекист Александр Уппелинш, известный по делу "Треста" под фамилией Опперпута. Дальнейшая судьба Коваленки - Мантейфеля - Опперпута была генералу неизвестна. Он высказал предположение, что немцы его расстреляли.
Этот эпизод описан С. Войцеховским в № 16 парижского журнала "Возрождение" в статье "Разговор с Опперпутом".
Статья вызвала отклики в литературе о "Трестe". В частности, Дж. Бэйли пеpeсказом статьи С. Войцеховского закончил свою книгу "Конспираторы", переведенную на многие языки. В русской эмигрантской печати рассказ С. Войцеховского вызвал критику тех, кто в 1927 году поверил в искренность перехода Опперпута из ОГПУ в белый стан.
Мало кому что-либо говорит сейчас фамилия Опперпут. А за именем этим стоит темная и кровавая карьера провокатора и предателя.
Приблизительно в 1920 году, по заданию ВЧК, Опперпут вступил под конспиративной кличкой Павел Иванович Селянинов в основанный Б. Савинковым Народный союз защиты родины и свободы. Ему удалось добиться доверия Савинкова и пройти в высший орган Союза — Всероссийский комитет. Он стал, в конце концов, фактическим руководителем всей деятельности Союза на территории Сов. России.
В 1921 году наркоминделом в Москве, на французском языке, была издана "красная книга" под названием "Советская Россия и Польша". В ней на стр. 77-81 приведены датированные июнем 1921 года показания Александра-Эдуарда Оттовича Опперпута-Упелинеца (эта фамилия в других источниках пишется также Уппелинш, Уппенинш и т. д.). В своих показаниях Опперпут рассказывает подробно о деятельности Всероссийского комитета Союза защиты родины и свободы.
В 1922 году в Берлине вышла брошюра под названием "Народный союз защиты родины и свободы. Воспоминания", направленная против этого Союза и самого Савинкова. Автор брошюры — П. Селянинов-Опперпут, бывший член Всероссийского комитета.
По советским неполным данным за 1921-23 г.г. органами ВЧК-ОГПУ были ликвидированы следующие организации Союза: Западный областной комитет (свыше 300 человек), различные группы на территории Петроградского военного округа (220 человек), 28 резидентур в Москве, группы в Самаре, Харькове, Туле, Киеве и Одессе, Юго-Восточный комитет (в зародыше). Согласно чекистским методам, ликвидация этих организаций и групп заключалась в почти поголовном уничтожении их членов.
Позже Опперпут принял ѵчастие в разработке плана завлечения Б. Савинкова на советскую территорию. Есть некоторые данные о том, что под именем Савельева он проник в Таганцевскую организацию, которую ВЧК ликвидировало в мае-августе 1921 года. По делу Таганцевской организации был расстрелян Гумилев.
Свою карьеру чекиста Опперпут начал в конце 1917 — начале 1918 г.г. До революции был офицером и во время войны, возможно, служил а латышских частях. По моим предположениям,
которые я пока не могу поддержать никаким фактическим материалом, Опперпут, в середине 1918 года, под своим настоящим именем провел провокацию, имевшую международные отклики. Он показал при этом чрезвычайное хладнокровие, самообладание и исключительную преданность советской власти.
контрразведок.
В апреле 1927 года Опперпут, живший в Москве под фамилией фон Стауниц и под кличкой Касаткина ведавший финансовыми делами Треста на территории Сов. России, признался Марии Владиславовне Захарченко-Шульц, члену Кутеповской боевой организации, что Трест создан ОГПУ и полностью им контролируется. В середине апреля М. Захарченко-Шульц и Опперпут перешли финскую границу. Трест был разоблачен.
Опперпут-Касаткин как будто искренне раскаивался в своем сотрудничестве с большевиками и выразил желание вернуться в Советскую Россию, чтобы террором отмстить своим хозяевам.
21 мая 1927 года через финскую границу в Сов. Россию перешла группа в составе М. В. Захарченко-Шульц, Ю. С. Петерса (под фамилией Вознесенского) и Опперпута. Заданием группы был взрыв общежития сотрудников ОГПУ на М. Лубянке.
5 июля 1927 года в "Известиях" появилось сообщение "От коллегии ОГПУ", подписанное его председателем Менжинским. "В ночь на 3 июня с.г., — гласило сообщение, — имела место предотвращенная сотрудниками ОГПУ попытка взорвать жилой дом № 3,6 по М. Лубянке. Далее было сказано, что террористам удалось бежать в Смоленскую губернию. Опперпут, "б. савинковец", был обнаружен в 10 верстах от Смоленска и убит в перестрелке. М. Захарченко-Шульц и Вознесенский "23 нюня наткнулись на красноармейскую заставу в районе Дретуни, в перестрелке с которой оба убиты". Выл найден "дневник Опперпут с описанием подготовления взрыва и всего маршрута террористов".
6 июля в "Правде" были напечатаны "Подробности последней 'операции' белогвардейцев на советской территории" — беседа с зам. пред. ОГПУ.
"После провала покушения террористы немедленно двинулись из Москвы к западной границе, в район Смоленской губернии. ...Белогвардейцы шли в двух разных направлениях. ...Оперпут, бежавший отдельно, едва не был задержан 18 июня на Яновском спирто-водочном заводе. ...При бегстве он отстреливался...". Была организована облава, которая обнаружила Опперпута, скрывавшегося в густом кустарнике. Он отстреливался из двух маузеров и был убит в перестрелке".
М. Захарченко-Шульц и Ю. Петерс остановили на дороге автомобиль и, "угрожая револьверами, приказали шоферам ехать в указанном направлении. Шофер. т. Гребенюк отказался вести машину и был сейчас же застрелен. Помощник шофера т. Голенков, раненный белогвардейцами, все же нашел в себе силы, чтобы испортить машину".
Опять была организована облава. "В перестрелке с нашим кавалерийским разъездом оба белогвардейца покончили счеты с жизнью. Вознесенский был убит на месте, Шульц умерла от ран через несколько часов".
"У убитого Опперпута был обнаружен дневник с его собственноручным описанием подготовки покушения на М. Лубянке...".
В 1928 году в Москве была издана наркоминделом книга Н. Кичкасова "Белогвардейский террор в СССР". В ней сообщается, что через Яновский спирто-водочный завод проходил неизвестный, который ранил трех человек. Он был застигнут в 10 верстах от Смоленска и убит в перестрелке. Убитый, по этой версии, оказался Петерсом (он же Вознесенский), "одним из двух террористов Московской группы". При нем был найден дневник. Захват автомобиля и убийство шофера приписываются Кичкасовым одной М. Захарченко-Шульц. Опперпут в книге Кичкасова вообще не упомянут.
То, что было опубликовано большевиками о походе М. В. Захарченко-Шульц, Ю.С. Петерса и Опперпута в Россию и об обстоятельствах их смерти, заключает в себе много неувязок и противоречий. Я не буду входить в анализ их. Задача этой статьи —- сжатый обзор фактического материала. Но отмечу, что в эмиграции мнения разделились: одни верили в искренность раскаяния Опперпута и в его смерть от руки большевиков; другие считали раскаяние чекиста комедией, а его поход в Россию провокацией и предательством М. Захарченко-Шульц и Ю. Петерса, а также и другой группы — В. Ларионова, Д. Мономахова и С. Соловьева, которая успешно выполнила задание только потому, что сразу же нарушила инструкции и план, выработанные при участии Опперпута.
Важно то, что сообщения эти в описании фактов одно другому не противоречат и дополняют друг друга, хотя и дают разные версии, основанные, по всей вероятности, на слухах.
Александр Коваленко открыл свою антикварную лавку на Фундуклеевской приблизительно весной 1942 года. Он оказался предприимчивым, цепким и прижимистым дельцом. Отличался от многих других антикварных лавок тем, что не только брал вещи на комиссию, но также покупая их и деньги выплачивал сразу. Магазин его "Kaufhaus Kiew" быстро разрастался. К концу его существования он занимал, кроме основного помещения, еще два или три соседних. В руках Коваленки сосредоточились большие ценности.
Кроме того, под фамилией барона фон Мантейфеля он ездил в Германию, откуда привозил товары широкого потребления, в которых так нуждалось население, и продавал их с большой для себя выгодой.
Он был человек высокого роста, светлый блондин, напористый, очень уверенный в себе. Казалось, ничто, кроме собственного обогащения, его не интересует.
В мае или июне 1943 года, ночью, в магазине Коваленки был произведен обыск. После обыска у магазина была оставлена стража из солдат Вермахта, которая стояла до тех пор, пока имущество не было вывезено.
Сам Коваленко и все его служащие были арестованы. Служащие были расстреляны в Киеве. Коваленко, по одним сообщениям, был расстрелян тоже в Киеве, но позже; по другим — увезен в Германию.
О причинах его падения возникло в Киеве несколько версий, основанных, конечно, на слухах. По одной — он стал слишком богатым, немцы позарились на его богатство, пришили ему какое-то дело и захватили его имущество. По другой — он стал "жертвой сложного соперничества между Вермахтом и Гестапо". По третьей — Коваленко погиб из за своей жадности. Он давал деньги партизанам под высокие проценты. Немцы об этом узнали и ликвидировали его.
По четвертой версии на богатство Коваленки обратили внимание большевистские подпольщики. Они потребовали от него регулярной выплаты довольно крупных сумм. Коваленко то ли из жадности, то ли из боязни попасться отказал. На него состряпали донос, которым воспользовались немецкие власти, чтобы прикарманить его богатства.
Я полѵчил, однако, прямое указание на какую-то связь Коваленки с киевским коммунистическим подпольем. Жил до войны в Киеве некий Михаил Захаров. Он был строительным рабочим — каменщиком и штукатуром. А кроме того, убежденным и ярым коммунистом. Перед приходом немцев он исчез, но вернулся на второй или третий день оккупации. Мой корреспондент, который был с ним знаком до войны, считает, что Захаров был одним из действующих лиц по взрыву Крещатика в первые дни оккупации.
Во время оккупации Захаров то исчезал на Киева, то появлялся опять. Когда мой корреспондент намекнул ему на подозрительность его поведения, то получил ответ: "А ты лучше об этом не думай, если не хочешь получить пулю в голову".
Этого Захарова автор письма видел одни раз разговаривающим с Коваленкой при входе в его магазин.
Всех этих сведений, конечно, мало, чтобы сделать какие-либо заключения. Кроме того, единственная тоненькая ниточка, связывающая Коваленку с Опперпутом-Селяниновым-Уппелиншем-Савельевьм-Стауницем-Касаткиным, зто слова ген. В. Бискупского, основанные на рассказе немца, занимавшего высокое положение в Киеве во время оккупации.
Но есть и другое соображение. Известно, с какими подробностями и рекламой большевики рассказывают о действиях групп и центров сопротивления под немецкой оккупацией. Но о
киевской группе, в которую, возможно, входил или которую возглавлял Коваленко, до сих пор, насколько мне известно, не написано ни слова.
Не потому ли, что КГБ до сих пор считает невыгодным или нежелательным разоблачение собственной лжи о судьбе Опперпута, подписанной Менжинским.
Я еще раз обращаюсь ко всем киевлянам и не-киевлянам, знавшим, в любой период его жизни, Александра Коваленку, владельца антикварного магазина на Фундуклеевской улице в Киеве, и прощу сообщить известное им статьей или письмом в редакцию Нового Русского Слова или написать мне по адресу редакции.
Все это уже, конечно, история. Но история иногда учит тех, кто хочет у нее учиться.
Ю. Среченский. ТАЙНА АЛЕКСАНДРА КОВАЛЕНКИ (статья вторая, НРС, 7 декабря 1969 г.)
На мою статью "Тайна Александра Коваленки" (НРСлово, 2 ноября) я получил довольно много откликов и сообщений. Мне указали на то, что в книге "Фронт без линии фронта" (изд. Агентства печати Новости, 1965) имеется глава "Фирма 'Коваленко и компания'. В этой книге Коваленко появляется мимолетно и только в связи с рассказом о других событиях.
"...Во второй половине октября 1941 года в Киеве, на улице Ленина, в доме № 32, открылся крупный комиссионный магазин. Реклама, которая широко публиковалась в газетах, извещала жителей, что 'Киевский торговый дом О. О. Коваленко' всегда имеет в большом выборе золотые вещи, бриллианты, часы, антикварные изделия, букинистические книги, меха, ковры, картины...".
"Торговые дела хозяина шли успешно... Скоро начали циркулировать слухи, что Коваленко — вовсе не Коваленко, а 6арон Мантейфель..." — единственный наследник богатых родственников, проживавших в Германии. "Слухи оказались верными. Коваленко дал распоряжение своим двенадцати служащим называть его бароном фон Мантейфелем". Жил он "очень богато, со вкусом одевался, носил бриллиантовые кольца". У него была "мягкие интеллигентные манеры". "В гостях у него часто бывали офицеры гестапо и жандармерии..."
Чтобы подчеркнуть высокую культурность и идейность Коваленки, книга приводит довольно мало правдоподобный эпизод. К нему пришла "некая женщина и, представившись как наследница старинного дворянского рода Шангирей, близкого Лермонтову, предложила ему несколько десятков подлинных писем поэта...
— Это большое богатство, — бережно поглаживая письма холеными пальцами, сказал барон, — настолько большое, что я бы не советовал вам продавать их сейчас. Повремените немного, милая, валюта стабилизируется, тогда я дам за ваши рукописи то, чего они стоят...
Ответ более чем странный для комиссионера, не брезговавшего ничем в погоне за прибылью", — подчеркивает книга.
Для действующих лиц рассказа — людей советского подполья — барон фон Мантейфель был просто Алексеем — человеком, активно помогавшем нашей разведке". "Алексей был 'крышей'... и прикрывал он... Митю Соболева, и не только прикрывал, по и обеспечивал его деньгами, оружием, связью и зачастую документами". А Митя Соболев был "старым чекистом, работавшим в органах еще с 1918 года".
"...Весной 1942 года неожиданно для всех барон был арестован гестапо. Арестовали его якобы за незаконную продажу золота. Правда, спустя десять дней он был освобожден". Но "за 'бароном', как оказалось потом, вели непрерывное наблюдение пять агентов гестапо и абвера. Вдобавок выяснилось, что радист 'барона' также вызывался в гестапо".
Сведения о Коваленке, сообщаемые книгой "Фронт без линии фронта", почти во всем совпадают с откликами, которые я получил на свою статью. Единственное противоречие — оценка кѵльтурного уровня Коваленки. В то время как книга подчеркивает его "мягкие интеллигентные манеры", его вкус, — отклики почти единодушно отмечают низкий культурный уровень "барона", его нахальство и грубость его манер.
"Ничего аристократического в нем не было. По виду и манерам он мог, пожалуй, сойти за немецкого колониста". "Говорил он на языке мелкого советского инженера, бухгалтера, плановика, но отнюдь не человека, которому Савинков доверил бы центральное место...". "Был он явно глуп и удивительно нахален — говорил с апломбом, задирал голову...". "Малоинтеллигентный напористый делец-пройдоха, с малоинтеллигентным лицом".
Но есть отклик человека, который имел с Коваленкой деловые разговоры. Он отмечает широкий размах замыслов и планов Коваленки, а содержание разговора свидетельствует о его сообразительности, знаниях и некоторой наторелости в тех предметах, о которых шел разговор. Несколько замечаний Коваленки, приведенных текстуально, указывают на известную живость ума и интеллигентность. Этот корреспондент тоже пишет о вульгарности манер и речи Коваленки, о его нескрываемом, подчеркиваемом стремлении к выгоде и наживе, о его афишируемом делячестве и приводит одну, любопытную, черточку. Коваленко не пользовался бѵмажником, а носил деньги пачками прямо в карманах, причем каждый карман был предназначен для купюр определенного достоинства. При расплатах Коваленко вынимал из разных карманов толстые пачки денег, потрясал ими и явно рисовался. Но я чувствовал, добавляет корреспондент, что он играет роль и то ли переигрывает, то ли не считает нужным скрывать, что это игра.
Его деловой и коммерческий диапазон был чрезвычайно широк. Начиная со старой одежды или отреза на рубашку и кончая книгами, мехами, драгоценностями, бронзой, фарфором, иконами. Главными покупателями были немцы, преимущественно тыловые немцы — "золотые фазаны", высокие партийные чины. Но немцы были не только покупателями. У немецких интендантов, у представителей немецких транспортных, строительных и т. д. организаций и фирм он покупал крупными партиями спиртные напитки, табак, игральные карты и т. п. Такие же гешефты он вел и с венграми. У отдельных чинов обеих армий он покупал "трофеи". Довольно широко была поставлена торговля порнографией, которой занимался как будто сам "барон". Он даже носился с мыслью создать порнографическую художественную "украинскую" серию и проектировал оборудовать для этой цели специальную лабораторию.
Коваленко знал, что произведение искусства, снабженное "паспортом", стоит в несколько раз дороже того же предмета, но без документа. Паспорт состоял из описания предмета, определения его стиля, эпохи, автора и т. д. Этот документ составляется и подписывается знатоком, экспертом, подпись которого заверяется обыкновенно печатью какого либо музея. К паспорту прилагается одна иля несколько фотографий предмета.
Коваленко сумел найти в Киеве авторитетных экспертов, получить доступ к печатям музеев. Было изготовлено немало таких паспортов. И они не были липой — в распоряжении Коваленки оказался непочатый край подлинных, высокохудожественных и редких произведений искусства.
"Барон" начал перестраивать подвальное помещение своего магазина, о целях перестройки он не распространялся. Побывавший в его подвале человек пишет: "Расположение комнат и общий план позволяют предполагать, что помещение предназначалось для дома свиданий или публичного дома.. Этот же корреспондент отмечает, что в магазине Коваленки всегда "околачивалось" большое количество красивых молодых женщин. Ко времени закрытия магазина немцами переоборудование подвала не было закончено.
Весьма загадочным представляется размах, которого почти незамедлительно после открытия достигло предприятие Коваленки. В Киеве в то время было несколько десятков комиссионных и антикварных лавок и магазинов. Некоторые из них начали свои коммерческие операции покупкой и продажей вынесенного соседями из квартир людей, эвакуировавшихся на восток. В большинстве эти магазины принадлежали киевлянам, т. е. людям, имевшим связи и знакомства в Киеве. И ни один из этих магазинов даже отдаленно не приблизился по масштабу к предприятию Коваленки.
"Барон" был в Киеве человеком новым. Нет никаких свидетельств о том, что он жил в Киеве до войны. И вот уже через три-четыре месяца после открытия, в его магазине сосредоточились очень крупные ценности не только в виде товаров, но также в виде драгоценностей и предметов искусства. Изготовление паспортов для них началось в первые месяцы 1942 года.
Даже если предположить, что Коваленко был коммерческим гением и располагал крупной суммой денег (хотя откуда в те времена быть крупной сумме денег в немецкой валюте у советского человека), все равно этим не объяснить бурного роста его предприятия. Напрашивается объяснение: за Коваленкой стоял кто то, и это была советская разведка, которая снабдила его товарами и, главное, предоставила в его распоряжение то ли фонды каких-то музеев, то ли фонд МВД, состоявший из имущества, конфискованного в свое время у "врагов народа".
Одни корреспондент так описывает свое впечатление от магазина:
"...пришло письмо (с оказией, т. к. почтового сообщения не было) от одного моего родственника. Он просил меня повидаться с неким г-ном X (фамилия в письме названа, но я ее пока, по некоторым соображениям, не привожу. — ЮС), который должен был посетить Киев. Через пару недель вдруг приходит открытка от "Магазина ф. Мантейфеля", сообщающая, что r-н X может встретиться со мной в их магазине. Был указан день (по моим расчетам — конец августа или сентябрь 1942 г. — ЮС) и час. Думая, что мой родственник хочет передать через г-на X какие нибудь письма или бумаги личного характера, я пошел, что, конечно, было большой оплошностью в смысле безопасности". Г-н X "ничего интересного мне не сообщил; мне тоже было нечего сообщить ему, да он и не спрашивал. Таким образом наша встреча оказалась бесплодной и продолжалась всего минут пять. Он не выразил желания встретиться еще раз. Все это происходило под пристальным наблюдением двух служащих магазина. Я уверен, что они нас обоих фотографировали тайком".
Этот же корреспондент пишет, что в магазине "были приказчиками два неприятных субъекта, действительно похожих на чекистов", и дает еще одну версию разоблачения Коваленки, услышанную от переводчицы: представленные им при регистрации как "фольксдойча" в подтверждение его полунемецкого происхождения документы оказались фальшивыми. "И хозяин и его сотрудники по магазину были арестованы и оказались советскими агентами. Все они, якобы, были расстреляны".
Если одни корреспонденты считают, что Коваленко не мог быть офицером во время первой мировой войны по молодости лет, то другие определяют его возраст в 40-50 лет. Опперпут
родился в 1896 году и в 1942 ему было 45-46 лет.
Другое возражение против тождественности Коваленки и Опперпута — очень низкий культурный уровень "барона", соответствующий мелкому советскому служащему, — тоже не кажется мне убедительным. Человек, узнавший Коваленку ближе, на деловой почве, характеризует его несколько иначе.
Кроме того, следует признать, что Опперпут был очень талантливым актером! Он сумел втереться в доверие Савинкову и его окружению и больше года обманывать их. Позже под фамилией фон Стауница и в обличии крупного нэпмана он, якобы ведая финансовыми делами Треста, заслужил полное доверие членов боевой организации ген. Кутепова. И этот обман длился несколько лет. И, наконец, разоблачив Трест и самого себя, он в Финляндии сумел внушить доверие к искренности своего раскаяния людям, по профессии недоверчивым и к тому же знавшим о его провокаторской роли в Союзе защиты родины и свободы Савинкова. Поэтому мне не кажется невероятной возможность того, что он сумел перевоплотиться в малоинтелигентного дельца-пройдоху, в комиссионера, не брезговавшего ничем в погоне за прибылью — Коваленку.
С достаточной несомненностью удалось установить на основании данных книги "Фронт без линии фронта" только принадлежность Коваленки к советской агентуре и крупный калибр его деятельности. Это отодвигает в тень вопрос о тождественности Опперпута и "барона" и дает новое освещение "тайне Александра Коваленки".
Лет 12-15 тому назад я услышал о том, что одного, а то и двух бывших служащих магазина Коваленки-Мантейфеля видели за границей уже после войны. Тогда я не придал значения этому известию. Но теперь, когда личность Александра Коваленки и его роль вырисовались достаточно отчетливо, необходимо проверить это известие.
Не может быть никакого сомнения в том, что Коваленко брал к себе на службу в магазин только таких людей, которым мог доверять. В этом нет ничего опорачивающего. Доверием Коваленки могли пользоваться не только чекисты с 18-го года вроде Мити Соболева, но и русские люди, вставшие на путь борьбы с немцами из любви к родине. Возможно, что находящиеся за границей служащий или служащие магазина Коваленки относятся именно ко второй категории, и их уход за границу вызван разочарованием в советской власти. Но некоторые сопоставления и совпадения заставляют меня очень настоятельно просить их (одно имя мне уже известно) связаться со мной через редакцию Нового Русского Слова.
Прошу также лиц, могущих сообщить, даже самые незначительные, но новые сведения о самом Александре Коваленке, а также лиц, встречавшихся с бывшими его служащими за границей, знающих что-либо о их переездах, жизни и теперешнем местопребывании, писать мне на адрес редакции. Мою предыдущую статью я заключил словами: "Все это, конечно, история. Но история иногда учит тех, кто хочет у нее учиться". Теперь я буду менее категоричен. Возможно, что "тайна Александра Коваленки" еще не принадлежит истории.
P.S. Господина, подписавшего свое письмо "Альфа и Омега" и любезно предложившего прислать мне интересные исторические материалы, прошу выслать их на мое имя по адресу редакции НРСлова. Но в его письме есть некоторые интересные сведения, которыми я не мог воспользоваться, т. к. они нуждаются в уточнении. Очень желательно было бы встретиться с ним или получить возможность задать ему несколько вопросов письменно или хотя бы по телефону.
То же относится и к господину, подписавшемуся инициалами Г. Р. Некоторые из сообщенных им данных совпадают с моими, некоторые — противоречат моим сведениям. Не нашел бы он возможность связаться со мной для проверки — хотя бы по телефону. Это очень важно.
Я, конечно, гарантирую тайну адреса и номера телефона, которые уничтожу и забуду сейчас же по миновании надобности.
Осенью 1942 года в Русском комитете в Варшаве появился странный посетитель. Он сообщил, что едет из Киева в Берлин и назвал себя бароном Александром фон Мантейфелем. Председателю Русского комитета С.Л. Войцеховскому барон сказал, что имеет хорошие торговые связи с Киевом, и ему хотелось бы наладить отношения с русскими купцами в Варшаве для ввоза дефицитных товаров на Украину.
С. Войцеховский ответил, что комитет торговлей не занимается, и указал на невозможность такой торговли: граница закрыта, а вывозить из Клева нечего. И получил на это ответ — из Киева можно привезти серебро и фарфор,которого много в комиссионных лавках.
Незадолго до этого разговора С. Войцеховский прочитал в берлинском "Новом Слове" объявление некоего Коваленки о том, что им в Киеве на Фундуклеевской улице открыт антикварный магазин. У него мелькнула мысль, нельзя ли через этот магазин найти брошенные в 1920 в Киеве фамильные портреты. Слова барона фон Мантейфеля напомнили ему об этом объявлении,
и С. Войцеховский задал посетителю вопрос, не знает ли он Коваленку, владельца антикварного магазина на Фундуклеевской.
— Коваленко, это я, — неожиданно ответил посетитель. Из его сбивчивых и запутанных объяснений следовало, что мать его была урожденной баронессой Мантейфель, и он, приняв немецкое подданство, принял также фамилию и титул матери.
Эти объяснения произвели на С. Войцеховского неблагоприятное впечатление, он прервал прием и направил гостя к своему помощнику. У помощника Мантейфель-Коваленко не появился.
В 1944 году С. Войцеховский часто встречался в Берлине с генералом В. В. Бискупским. Однажды он рассказал генералу о странном посетителе и в ответ услышал следующее. В 1943 году немцы раскрыли в Киеве советскую подпольную организацию. Во время следствия было установлено, что человек, называющей себя Коваленкой, на самом деле латыш, старый чекист Александр Уппелинш, известный по делу "Треста" под фамилией Опперпута. Дальнейшая судьба Коваленки - Мантейфеля - Опперпута была генералу неизвестна. Он высказал предположение, что немцы его расстреляли.
Этот эпизод описан С. Войцеховским в № 16 парижского журнала "Возрождение" в статье "Разговор с Опперпутом".
Статья вызвала отклики в литературе о "Трестe". В частности, Дж. Бэйли пеpeсказом статьи С. Войцеховского закончил свою книгу "Конспираторы", переведенную на многие языки. В русской эмигрантской печати рассказ С. Войцеховского вызвал критику тех, кто в 1927 году поверил в искренность перехода Опперпута из ОГПУ в белый стан.
* * *
Мало кому что-либо говорит сейчас фамилия Опперпут. А за именем этим стоит темная и кровавая карьера провокатора и предателя.Приблизительно в 1920 году, по заданию ВЧК, Опперпут вступил под конспиративной кличкой Павел Иванович Селянинов в основанный Б. Савинковым Народный союз защиты родины и свободы. Ему удалось добиться доверия Савинкова и пройти в высший орган Союза — Всероссийский комитет. Он стал, в конце концов, фактическим руководителем всей деятельности Союза на территории Сов. России.
В 1921 году наркоминделом в Москве, на французском языке, была издана "красная книга" под названием "Советская Россия и Польша". В ней на стр. 77-81 приведены датированные июнем 1921 года показания Александра-Эдуарда Оттовича Опперпута-Упелинеца (эта фамилия в других источниках пишется также Уппелинш, Уппенинш и т. д.). В своих показаниях Опперпут рассказывает подробно о деятельности Всероссийского комитета Союза защиты родины и свободы.
В 1922 году в Берлине вышла брошюра под названием "Народный союз защиты родины и свободы. Воспоминания", направленная против этого Союза и самого Савинкова. Автор брошюры — П. Селянинов-Опперпут, бывший член Всероссийского комитета.
По советским неполным данным за 1921-23 г.г. органами ВЧК-ОГПУ были ликвидированы следующие организации Союза: Западный областной комитет (свыше 300 человек), различные группы на территории Петроградского военного округа (220 человек), 28 резидентур в Москве, группы в Самаре, Харькове, Туле, Киеве и Одессе, Юго-Восточный комитет (в зародыше). Согласно чекистским методам, ликвидация этих организаций и групп заключалась в почти поголовном уничтожении их членов.
Позже Опперпут принял ѵчастие в разработке плана завлечения Б. Савинкова на советскую территорию. Есть некоторые данные о том, что под именем Савельева он проник в Таганцевскую организацию, которую ВЧК ликвидировало в мае-августе 1921 года. По делу Таганцевской организации был расстрелян Гумилев.
Свою карьеру чекиста Опперпут начал в конце 1917 — начале 1918 г.г. До революции был офицером и во время войны, возможно, служил а латышских частях. По моим предположениям,
которые я пока не могу поддержать никаким фактическим материалом, Опперпут, в середине 1918 года, под своим настоящим именем провел провокацию, имевшую международные отклики. Он показал при этом чрезвычайное хладнокровие, самообладание и исключительную преданность советской власти.
* * *
Имя Опперпута всплывает опять в 1927 году. В 1922-23 г.г. ОГПУ захватило изнутри своими агентами подпольное монархическое объединение Центральной России, более известное под названием "Трест", и полностью им овладело. Объединение было сохранено под контролем чекистов для проникновения в эмигрантские организации и слежки за ними. Но Тресту удалось завоевать доверие не только русских эмигрантов, а также и иностранных генеральных штабов иконтрразведок.
В апреле 1927 года Опперпут, живший в Москве под фамилией фон Стауниц и под кличкой Касаткина ведавший финансовыми делами Треста на территории Сов. России, признался Марии Владиславовне Захарченко-Шульц, члену Кутеповской боевой организации, что Трест создан ОГПУ и полностью им контролируется. В середине апреля М. Захарченко-Шульц и Опперпут перешли финскую границу. Трест был разоблачен.
Опперпут-Касаткин как будто искренне раскаивался в своем сотрудничестве с большевиками и выразил желание вернуться в Советскую Россию, чтобы террором отмстить своим хозяевам.
21 мая 1927 года через финскую границу в Сов. Россию перешла группа в составе М. В. Захарченко-Шульц, Ю. С. Петерса (под фамилией Вознесенского) и Опперпута. Заданием группы был взрыв общежития сотрудников ОГПУ на М. Лубянке.
5 июля 1927 года в "Известиях" появилось сообщение "От коллегии ОГПУ", подписанное его председателем Менжинским. "В ночь на 3 июня с.г., — гласило сообщение, — имела место предотвращенная сотрудниками ОГПУ попытка взорвать жилой дом № 3,6 по М. Лубянке. Далее было сказано, что террористам удалось бежать в Смоленскую губернию. Опперпут, "б. савинковец", был обнаружен в 10 верстах от Смоленска и убит в перестрелке. М. Захарченко-Шульц и Вознесенский "23 нюня наткнулись на красноармейскую заставу в районе Дретуни, в перестрелке с которой оба убиты". Выл найден "дневник Опперпут с описанием подготовления взрыва и всего маршрута террористов".
6 июля в "Правде" были напечатаны "Подробности последней 'операции' белогвардейцев на советской территории" — беседа с зам. пред. ОГПУ.
"После провала покушения террористы немедленно двинулись из Москвы к западной границе, в район Смоленской губернии. ...Белогвардейцы шли в двух разных направлениях. ...Оперпут, бежавший отдельно, едва не был задержан 18 июня на Яновском спирто-водочном заводе. ...При бегстве он отстреливался...". Была организована облава, которая обнаружила Опперпута, скрывавшегося в густом кустарнике. Он отстреливался из двух маузеров и был убит в перестрелке".
М. Захарченко-Шульц и Ю. Петерс остановили на дороге автомобиль и, "угрожая револьверами, приказали шоферам ехать в указанном направлении. Шофер. т. Гребенюк отказался вести машину и был сейчас же застрелен. Помощник шофера т. Голенков, раненный белогвардейцами, все же нашел в себе силы, чтобы испортить машину".
Опять была организована облава. "В перестрелке с нашим кавалерийским разъездом оба белогвардейца покончили счеты с жизнью. Вознесенский был убит на месте, Шульц умерла от ран через несколько часов".
"У убитого Опперпута был обнаружен дневник с его собственноручным описанием подготовки покушения на М. Лубянке...".
В 1928 году в Москве была издана наркоминделом книга Н. Кичкасова "Белогвардейский террор в СССР". В ней сообщается, что через Яновский спирто-водочный завод проходил неизвестный, который ранил трех человек. Он был застигнут в 10 верстах от Смоленска и убит в перестрелке. Убитый, по этой версии, оказался Петерсом (он же Вознесенский), "одним из двух террористов Московской группы". При нем был найден дневник. Захват автомобиля и убийство шофера приписываются Кичкасовым одной М. Захарченко-Шульц. Опперпут в книге Кичкасова вообще не упомянут.
То, что было опубликовано большевиками о походе М. В. Захарченко-Шульц, Ю.С. Петерса и Опперпута в Россию и об обстоятельствах их смерти, заключает в себе много неувязок и противоречий. Я не буду входить в анализ их. Задача этой статьи —- сжатый обзор фактического материала. Но отмечу, что в эмиграции мнения разделились: одни верили в искренность раскаяния Опперпута и в его смерть от руки большевиков; другие считали раскаяние чекиста комедией, а его поход в Россию провокацией и предательством М. Захарченко-Шульц и Ю. Петерса, а также и другой группы — В. Ларионова, Д. Мономахова и С. Соловьева, которая успешно выполнила задание только потому, что сразу же нарушила инструкции и план, выработанные при участии Опперпута.
* * *
Некоторое время назад в Новом Русском Слове было напечатано объявление, в котором я просил киевлян, знающих что-либо о судьбе Александра Коваленки, б. владельца антикварной лавки в Киеве на Фундуклеевской, или его адрес, написать мне. В ответ я получил несколько откликов — сообщений письменных и устных. Имен я, конечно, не называю. Полагаю, что некоторые из них вымышлены по вполне понятным причинам. Важно то, что сообщения эти в описании фактов одно другому не противоречат и дополняют друг друга, хотя и дают разные версии, основанные, по всей вероятности, на слухах.
Александр Коваленко открыл свою антикварную лавку на Фундуклеевской приблизительно весной 1942 года. Он оказался предприимчивым, цепким и прижимистым дельцом. Отличался от многих других антикварных лавок тем, что не только брал вещи на комиссию, но также покупая их и деньги выплачивал сразу. Магазин его "Kaufhaus Kiew" быстро разрастался. К концу его существования он занимал, кроме основного помещения, еще два или три соседних. В руках Коваленки сосредоточились большие ценности.
Кроме того, под фамилией барона фон Мантейфеля он ездил в Германию, откуда привозил товары широкого потребления, в которых так нуждалось население, и продавал их с большой для себя выгодой.
Он был человек высокого роста, светлый блондин, напористый, очень уверенный в себе. Казалось, ничто, кроме собственного обогащения, его не интересует.
В мае или июне 1943 года, ночью, в магазине Коваленки был произведен обыск. После обыска у магазина была оставлена стража из солдат Вермахта, которая стояла до тех пор, пока имущество не было вывезено.
Сам Коваленко и все его служащие были арестованы. Служащие были расстреляны в Киеве. Коваленко, по одним сообщениям, был расстрелян тоже в Киеве, но позже; по другим — увезен в Германию.
О причинах его падения возникло в Киеве несколько версий, основанных, конечно, на слухах. По одной — он стал слишком богатым, немцы позарились на его богатство, пришили ему какое-то дело и захватили его имущество. По другой — он стал "жертвой сложного соперничества между Вермахтом и Гестапо". По третьей — Коваленко погиб из за своей жадности. Он давал деньги партизанам под высокие проценты. Немцы об этом узнали и ликвидировали его.
По четвертой версии на богатство Коваленки обратили внимание большевистские подпольщики. Они потребовали от него регулярной выплаты довольно крупных сумм. Коваленко то ли из жадности, то ли из боязни попасться отказал. На него состряпали донос, которым воспользовались немецкие власти, чтобы прикарманить его богатства.
Я полѵчил, однако, прямое указание на какую-то связь Коваленки с киевским коммунистическим подпольем. Жил до войны в Киеве некий Михаил Захаров. Он был строительным рабочим — каменщиком и штукатуром. А кроме того, убежденным и ярым коммунистом. Перед приходом немцев он исчез, но вернулся на второй или третий день оккупации. Мой корреспондент, который был с ним знаком до войны, считает, что Захаров был одним из действующих лиц по взрыву Крещатика в первые дни оккупации.
Во время оккупации Захаров то исчезал на Киева, то появлялся опять. Когда мой корреспондент намекнул ему на подозрительность его поведения, то получил ответ: "А ты лучше об этом не думай, если не хочешь получить пулю в голову".
Этого Захарова автор письма видел одни раз разговаривающим с Коваленкой при входе в его магазин.
Всех этих сведений, конечно, мало, чтобы сделать какие-либо заключения. Кроме того, единственная тоненькая ниточка, связывающая Коваленку с Опперпутом-Селяниновым-Уппелиншем-Савельевьм-Стауницем-Касаткиным, зто слова ген. В. Бискупского, основанные на рассказе немца, занимавшего высокое положение в Киеве во время оккупации.
Но есть и другое соображение. Известно, с какими подробностями и рекламой большевики рассказывают о действиях групп и центров сопротивления под немецкой оккупацией. Но о
киевской группе, в которую, возможно, входил или которую возглавлял Коваленко, до сих пор, насколько мне известно, не написано ни слова.
Не потому ли, что КГБ до сих пор считает невыгодным или нежелательным разоблачение собственной лжи о судьбе Опперпута, подписанной Менжинским.
Я еще раз обращаюсь ко всем киевлянам и не-киевлянам, знавшим, в любой период его жизни, Александра Коваленку, владельца антикварного магазина на Фундуклеевской улице в Киеве, и прощу сообщить известное им статьей или письмом в редакцию Нового Русского Слова или написать мне по адресу редакции.
Все это уже, конечно, история. Но история иногда учит тех, кто хочет у нее учиться.
Ю. Среченский. ТАЙНА АЛЕКСАНДРА КОВАЛЕНКИ (статья вторая, НРС, 7 декабря 1969 г.)
На мою статью "Тайна Александра Коваленки" (НРСлово, 2 ноября) я получил довольно много откликов и сообщений. Мне указали на то, что в книге "Фронт без линии фронта" (изд. Агентства печати Новости, 1965) имеется глава "Фирма 'Коваленко и компания'. В этой книге Коваленко появляется мимолетно и только в связи с рассказом о других событиях.
"...Во второй половине октября 1941 года в Киеве, на улице Ленина, в доме № 32, открылся крупный комиссионный магазин. Реклама, которая широко публиковалась в газетах, извещала жителей, что 'Киевский торговый дом О. О. Коваленко' всегда имеет в большом выборе золотые вещи, бриллианты, часы, антикварные изделия, букинистические книги, меха, ковры, картины...".
"Торговые дела хозяина шли успешно... Скоро начали циркулировать слухи, что Коваленко — вовсе не Коваленко, а 6арон Мантейфель..." — единственный наследник богатых родственников, проживавших в Германии. "Слухи оказались верными. Коваленко дал распоряжение своим двенадцати служащим называть его бароном фон Мантейфелем". Жил он "очень богато, со вкусом одевался, носил бриллиантовые кольца". У него была "мягкие интеллигентные манеры". "В гостях у него часто бывали офицеры гестапо и жандармерии..."
Чтобы подчеркнуть высокую культурность и идейность Коваленки, книга приводит довольно мало правдоподобный эпизод. К нему пришла "некая женщина и, представившись как наследница старинного дворянского рода Шангирей, близкого Лермонтову, предложила ему несколько десятков подлинных писем поэта...
— Это большое богатство, — бережно поглаживая письма холеными пальцами, сказал барон, — настолько большое, что я бы не советовал вам продавать их сейчас. Повремените немного, милая, валюта стабилизируется, тогда я дам за ваши рукописи то, чего они стоят...
Ответ более чем странный для комиссионера, не брезговавшего ничем в погоне за прибылью", — подчеркивает книга.
Для действующих лиц рассказа — людей советского подполья — барон фон Мантейфель был просто Алексеем — человеком, активно помогавшем нашей разведке". "Алексей был 'крышей'... и прикрывал он... Митю Соболева, и не только прикрывал, по и обеспечивал его деньгами, оружием, связью и зачастую документами". А Митя Соболев был "старым чекистом, работавшим в органах еще с 1918 года".
"...Весной 1942 года неожиданно для всех барон был арестован гестапо. Арестовали его якобы за незаконную продажу золота. Правда, спустя десять дней он был освобожден". Но "за 'бароном', как оказалось потом, вели непрерывное наблюдение пять агентов гестапо и абвера. Вдобавок выяснилось, что радист 'барона' также вызывался в гестапо".
Сведения о Коваленке, сообщаемые книгой "Фронт без линии фронта", почти во всем совпадают с откликами, которые я получил на свою статью. Единственное противоречие — оценка кѵльтурного уровня Коваленки. В то время как книга подчеркивает его "мягкие интеллигентные манеры", его вкус, — отклики почти единодушно отмечают низкий культурный уровень "барона", его нахальство и грубость его манер.
"Ничего аристократического в нем не было. По виду и манерам он мог, пожалуй, сойти за немецкого колониста". "Говорил он на языке мелкого советского инженера, бухгалтера, плановика, но отнюдь не человека, которому Савинков доверил бы центральное место...". "Был он явно глуп и удивительно нахален — говорил с апломбом, задирал голову...". "Малоинтеллигентный напористый делец-пройдоха, с малоинтеллигентным лицом".
Но есть отклик человека, который имел с Коваленкой деловые разговоры. Он отмечает широкий размах замыслов и планов Коваленки, а содержание разговора свидетельствует о его сообразительности, знаниях и некоторой наторелости в тех предметах, о которых шел разговор. Несколько замечаний Коваленки, приведенных текстуально, указывают на известную живость ума и интеллигентность. Этот корреспондент тоже пишет о вульгарности манер и речи Коваленки, о его нескрываемом, подчеркиваемом стремлении к выгоде и наживе, о его афишируемом делячестве и приводит одну, любопытную, черточку. Коваленко не пользовался бѵмажником, а носил деньги пачками прямо в карманах, причем каждый карман был предназначен для купюр определенного достоинства. При расплатах Коваленко вынимал из разных карманов толстые пачки денег, потрясал ими и явно рисовался. Но я чувствовал, добавляет корреспондент, что он играет роль и то ли переигрывает, то ли не считает нужным скрывать, что это игра.
Его деловой и коммерческий диапазон был чрезвычайно широк. Начиная со старой одежды или отреза на рубашку и кончая книгами, мехами, драгоценностями, бронзой, фарфором, иконами. Главными покупателями были немцы, преимущественно тыловые немцы — "золотые фазаны", высокие партийные чины. Но немцы были не только покупателями. У немецких интендантов, у представителей немецких транспортных, строительных и т. д. организаций и фирм он покупал крупными партиями спиртные напитки, табак, игральные карты и т. п. Такие же гешефты он вел и с венграми. У отдельных чинов обеих армий он покупал "трофеи". Довольно широко была поставлена торговля порнографией, которой занимался как будто сам "барон". Он даже носился с мыслью создать порнографическую художественную "украинскую" серию и проектировал оборудовать для этой цели специальную лабораторию.
Коваленко знал, что произведение искусства, снабженное "паспортом", стоит в несколько раз дороже того же предмета, но без документа. Паспорт состоял из описания предмета, определения его стиля, эпохи, автора и т. д. Этот документ составляется и подписывается знатоком, экспертом, подпись которого заверяется обыкновенно печатью какого либо музея. К паспорту прилагается одна иля несколько фотографий предмета.
Коваленко сумел найти в Киеве авторитетных экспертов, получить доступ к печатям музеев. Было изготовлено немало таких паспортов. И они не были липой — в распоряжении Коваленки оказался непочатый край подлинных, высокохудожественных и редких произведений искусства.
"Барон" начал перестраивать подвальное помещение своего магазина, о целях перестройки он не распространялся. Побывавший в его подвале человек пишет: "Расположение комнат и общий план позволяют предполагать, что помещение предназначалось для дома свиданий или публичного дома.. Этот же корреспондент отмечает, что в магазине Коваленки всегда "околачивалось" большое количество красивых молодых женщин. Ко времени закрытия магазина немцами переоборудование подвала не было закончено.
Весьма загадочным представляется размах, которого почти незамедлительно после открытия достигло предприятие Коваленки. В Киеве в то время было несколько десятков комиссионных и антикварных лавок и магазинов. Некоторые из них начали свои коммерческие операции покупкой и продажей вынесенного соседями из квартир людей, эвакуировавшихся на восток. В большинстве эти магазины принадлежали киевлянам, т. е. людям, имевшим связи и знакомства в Киеве. И ни один из этих магазинов даже отдаленно не приблизился по масштабу к предприятию Коваленки.
"Барон" был в Киеве человеком новым. Нет никаких свидетельств о том, что он жил в Киеве до войны. И вот уже через три-четыре месяца после открытия, в его магазине сосредоточились очень крупные ценности не только в виде товаров, но также в виде драгоценностей и предметов искусства. Изготовление паспортов для них началось в первые месяцы 1942 года.
Даже если предположить, что Коваленко был коммерческим гением и располагал крупной суммой денег (хотя откуда в те времена быть крупной сумме денег в немецкой валюте у советского человека), все равно этим не объяснить бурного роста его предприятия. Напрашивается объяснение: за Коваленкой стоял кто то, и это была советская разведка, которая снабдила его товарами и, главное, предоставила в его распоряжение то ли фонды каких-то музеев, то ли фонд МВД, состоявший из имущества, конфискованного в свое время у "врагов народа".
Одни корреспондент так описывает свое впечатление от магазина:
"...пришло письмо (с оказией, т. к. почтового сообщения не было) от одного моего родственника. Он просил меня повидаться с неким г-ном X (фамилия в письме названа, но я ее пока, по некоторым соображениям, не привожу. — ЮС), который должен был посетить Киев. Через пару недель вдруг приходит открытка от "Магазина ф. Мантейфеля", сообщающая, что r-н X может встретиться со мной в их магазине. Был указан день (по моим расчетам — конец августа или сентябрь 1942 г. — ЮС) и час. Думая, что мой родственник хочет передать через г-на X какие нибудь письма или бумаги личного характера, я пошел, что, конечно, было большой оплошностью в смысле безопасности". Г-н X "ничего интересного мне не сообщил; мне тоже было нечего сообщить ему, да он и не спрашивал. Таким образом наша встреча оказалась бесплодной и продолжалась всего минут пять. Он не выразил желания встретиться еще раз. Все это происходило под пристальным наблюдением двух служащих магазина. Я уверен, что они нас обоих фотографировали тайком".
Этот же корреспондент пишет, что в магазине "были приказчиками два неприятных субъекта, действительно похожих на чекистов", и дает еще одну версию разоблачения Коваленки, услышанную от переводчицы: представленные им при регистрации как "фольксдойча" в подтверждение его полунемецкого происхождения документы оказались фальшивыми. "И хозяин и его сотрудники по магазину были арестованы и оказались советскими агентами. Все они, якобы, были расстреляны".
* * *
Вопрос: являются ли Опперпут и Коваленко одним и тем же лицом — ответа не получил. Он остается открытым.Если одни корреспонденты считают, что Коваленко не мог быть офицером во время первой мировой войны по молодости лет, то другие определяют его возраст в 40-50 лет. Опперпут
родился в 1896 году и в 1942 ему было 45-46 лет.
Другое возражение против тождественности Коваленки и Опперпута — очень низкий культурный уровень "барона", соответствующий мелкому советскому служащему, — тоже не кажется мне убедительным. Человек, узнавший Коваленку ближе, на деловой почве, характеризует его несколько иначе.
Кроме того, следует признать, что Опперпут был очень талантливым актером! Он сумел втереться в доверие Савинкову и его окружению и больше года обманывать их. Позже под фамилией фон Стауница и в обличии крупного нэпмана он, якобы ведая финансовыми делами Треста, заслужил полное доверие членов боевой организации ген. Кутепова. И этот обман длился несколько лет. И, наконец, разоблачив Трест и самого себя, он в Финляндии сумел внушить доверие к искренности своего раскаяния людям, по профессии недоверчивым и к тому же знавшим о его провокаторской роли в Союзе защиты родины и свободы Савинкова. Поэтому мне не кажется невероятной возможность того, что он сумел перевоплотиться в малоинтелигентного дельца-пройдоху, в комиссионера, не брезговавшего ничем в погоне за прибылью — Коваленку.
С достаточной несомненностью удалось установить на основании данных книги "Фронт без линии фронта" только принадлежность Коваленки к советской агентуре и крупный калибр его деятельности. Это отодвигает в тень вопрос о тождественности Опперпута и "барона" и дает новое освещение "тайне Александра Коваленки".
Лет 12-15 тому назад я услышал о том, что одного, а то и двух бывших служащих магазина Коваленки-Мантейфеля видели за границей уже после войны. Тогда я не придал значения этому известию. Но теперь, когда личность Александра Коваленки и его роль вырисовались достаточно отчетливо, необходимо проверить это известие.
Не может быть никакого сомнения в том, что Коваленко брал к себе на службу в магазин только таких людей, которым мог доверять. В этом нет ничего опорачивающего. Доверием Коваленки могли пользоваться не только чекисты с 18-го года вроде Мити Соболева, но и русские люди, вставшие на путь борьбы с немцами из любви к родине. Возможно, что находящиеся за границей служащий или служащие магазина Коваленки относятся именно ко второй категории, и их уход за границу вызван разочарованием в советской власти. Но некоторые сопоставления и совпадения заставляют меня очень настоятельно просить их (одно имя мне уже известно) связаться со мной через редакцию Нового Русского Слова.
Прошу также лиц, могущих сообщить, даже самые незначительные, но новые сведения о самом Александре Коваленке, а также лиц, встречавшихся с бывшими его служащими за границей, знающих что-либо о их переездах, жизни и теперешнем местопребывании, писать мне на адрес редакции. Мою предыдущую статью я заключил словами: "Все это, конечно, история. Но история иногда учит тех, кто хочет у нее учиться". Теперь я буду менее категоричен. Возможно, что "тайна Александра Коваленки" еще не принадлежит истории.
P.S. Господина, подписавшего свое письмо "Альфа и Омега" и любезно предложившего прислать мне интересные исторические материалы, прошу выслать их на мое имя по адресу редакции НРСлова. Но в его письме есть некоторые интересные сведения, которыми я не мог воспользоваться, т. к. они нуждаются в уточнении. Очень желательно было бы встретиться с ним или получить возможность задать ему несколько вопросов письменно или хотя бы по телефону.
То же относится и к господину, подписавшемуся инициалами Г. Р. Некоторые из сообщенных им данных совпадают с моими, некоторые — противоречат моим сведениям. Не нашел бы он возможность связаться со мной для проверки — хотя бы по телефону. Это очень важно.
Я, конечно, гарантирую тайну адреса и номера телефона, которые уничтожу и забуду сейчас же по миновании надобности.
(продолжение следует)