Пишет Эдуард Говорушко, в прошлом житель Риги, а сейчас иммигрант, живущий в Америке:  

Не отношусь к тем русскоговорящим иммигрантам, которые празднуют годовщину со дня получения американского гражданства. Более того, позабыл, какой это был год и день. На днях понадобилось разыскать соответствующий сертификат, — оказалось, я стал полноправным гражданином Соединенных Штатов 6 ноября 2006 года. Двенадцать лет назад, немудрено и забыть.

В Америку я попал, можно сказать, случайно. И даже вопреки своим убеждениям: никогда не покидать Родину. Более того, осуждал тех, кто бросился искать счастья за границей — для меня, тогдашнего, эмиграция попахивала предательством. Но Родина вдруг сама покинула нас, да к этому времени дочь вышла замуж за американца, познакомившись с ним в Риге. Еще долго я держался, не отпускала любимая работа в любимом городе. Но, когда за океаном родился внук, жена, бросив все, устремилась к дочери.

Я прибыл в Бостон, чтобы встретить в роддоме внучку. И остался по программе воссоединения семьи. Дочь при этом подписала документ, что будет содержать отца с матерью… Мог бы жить здесь и по грин-карте, которую получил спустя пять лет, но родные порекомендовали сдать на гражданство. Дескать, ты здесь работаешь, пусть при необходимости и государство позаботится о тебе. К счастью, пока такой необходимости, к счастью, у меня не было, живу за свой счет.

Хорошо помню экзамен на гражданство. Атмосфера в кабинете иммиграционного чиновника была очень дружественной. Улыбчивый молодой человек лет тридцати, латиноамериканской наружности попросил меня ответить на несколько простых вопросов. Отвечал я довольно лаконично, но он не придирался. Потом под его диктовку написал несколько простых английских предложений, моя грамотность его устроила. Потом были вопросы по истории США и по конституции.

А напоследок, глядя в глаза, спросил, был ли я членом КПСС.

Знающие люди предупредили: обманывать нельзя, да я и не собирался.
 
— Да, был.

— Как коммунист, не дискриминировали ли вы людей по религиозным мотивам?

— Нет.

— Почему Вы вступили в партию?

— Как журналист, я хотел сделать профессиональную карьеру, а для беспартийного в Советском Союзе это почти невозможно.

Это была правда, вернее полуправда, но она ему была совершенно понятна: карьера она и в Америке карьера. А правда была в том, что вступал я в партию, как говорил Маяковский, и по службе, и по душе. Отец у меня к тому уже был сорок лет в компартии и гордился значком «50 лет в КПСС» , полученным десять лет спустя. Он не сомневался в том, что вместе с ней все мы придем к светлому будущему. Надо лишь одно: чтобы каждый, как следует, делал свою работу. И крестьянин, и учитель, и рабочий, и врач, и генеральный партсекретарь.
 

Я был с ним согласен. К сожалению, не все свою работу делали ответственно и добросовестно, да еще диссиденты вместе с западными благодетелями постарались. Поэтому той страны уже нет. Отец, слава Богу, развала СССР не застал.

Американский иммиграционный офис — не место для полной правды, да и английского у меня не хватало, чтобы ее выложить, хотя был и не прочь.

Мы расстались вполне довольные друг другом. Да, чуть не забыл, Под занавес был еще один вопрос: готов ли защищать Америку с оружием в руках? Да, ответил я, если на нее нападут. Он скептически улыбнулся: то ли мне не поверил, то ли из-за убеждения, что на Америку никто и никогда не нападет.

Через две недели получил сертификат о гражданстве, а чуть позже и американский паспорт.

Кстати сказать, один из моих соотечественников, уже покойный Григорий Моисеевич Крастошевский рассказал мне, что на экзамене в иммиграционном офисе испугался и не признался чиновнику в том, что был членом КПСС. Все закончилось для него благополучно. Но до конца жизни жалел о своем обмане. И не потому, что боялся разоблачения и депортации, а из-за угрызений совести — солгал человеку, который отнесся к нему с доверием.

Первое гражданство мне досталось по рождению, но свой первый паспорт я получил… по заслугам. За то, что я — сельскмй житель из Белоруссии — поступил в Московский университет. Иначе бы паспорта не получил, как и все крестьяне того времени. Политика государства была направлена на то, чтобы они оставались на своих местах и кормили города. Без паспорта далеко не уедешь.

Хорошо это или плохо? — тогда я об этом не задумывался, а с гордостью привез справку о зачислении студентом на географический факультет МГУ и обменял ее на «молоткастый серпастый» . Сейчас понимаю, так действовала система не очень естественного отбора.

Советский паспорт я носил по жизни без малого сорок лет. Мне повезло с пятым пунктом: родился не евреем, на которых, была квота при поступлении в вузы и на работу в престижные организации; ни армянином, которых, как я узнал сейчас от коллеги — армянина в Star Market — в Москве презрительно называли «хачиками». Так или иначе, без взяток и протекций я сделал довольно впечатляющую карьеру для деревенского и парня.

Моя предпоследняя должность в Советском Союзе — собственный корреспондент газеты ЦК КПСС «Советская культура» по Прибалтике, а предпоследняя тоже собкор российской почти оппозиционной тогда «Общей газеты», руководимой либералом Егором Яковлевым. В профессии я остался и в первые нелегкие годы для русскоговорящих уже в независимой Латвии — долгое время работал заместителем главного редактора популярного еженедельника «Суббота».
 

Мой случай как раз тот, когда человек с пользой для страны и себя самого использовал все возможности, которые давало советское государство. И, конечно же, далеко не только мой.

Потом у меня был паспорт негражданина независимой Латвии.: Советский Союз приказал долго жить, и надо было решать, как быть, где жить. Семья решила никуда из Латвии не уезжать, а потому мы подчинились новым правилам игры. Негражданину, чтобы получить гражданство, нужно было натурализоваться, хотя я прожил на этой территории около тридцати лет. Могу сказать, что процесс натурализации в Латвии — калька с американского. Радует то, что и атмосфера во время экзамена такая же дружественная. Так было в мое время, вряд ли сейчас что-то изменилось к худшему.

Теперь я юридически гражданин двух стран. И это логично, потому что проживаю я и в США, и в Латвии. Причем с одинаковым удовольствием — ловко устроился. В большинство государств мира могу въезжать без виз.

Впрочем, к американской жизни пришлось долго привыкать. Тянуло назад: в Ригу, которую предпочитаю всем городам на свете, где у меня много друзей; тянуло в Беларусь, где живут мой брат и племянники, родные могилы; тянуло в Москву — город моей студенческой юности.
 

Тянуло туда, где отношения между людьми ее формально корректные, а искренние и доверительные. Может в Советский Союз?

И тянет по-прежнему, но есть в Америке магниты посильнее для человека в моем возрасте: семья, любимые внук и внучка. И заработок — на путешествия и хотя бы на временное проживание в местах, куда по-прежнему тянет..

В душе же я все еще гражданин страны, которой уже нет. И вспоминаю о ней с уважением, благодарностью и какой-то фантомной болью.

Многие соотечественники, товарищи по американскому счастью, как бы стыдятся своих беззаботных дней, месяцев или лет в Советском Союзе. Дескать, в молодости человек везде счастлив.

Лукавят, во-первых не везде, во-вторых в моей бывшей стране было то, чего нет и не будет в Америке: бесплатные образование ( в университетах США от 25 до 56 тысяч долларов в год) , медицина, выделяемые государством квартиры. И не было безработицы, а молодым специалистам,- теперь в это невозможно поверить, — после ВУЗов и техникумов предоставлялась работа по специальности, а то и жилье. А бесплатные или почти бесплатные профсоюзные путевки в санатории, дома отдыха и пансионаты.
 

Да и отношения между гражданами той великой страны были, не в пример теперешним, дружественными и доверительными.

Короче, вместе с Путиным считаю, что крах СССР — трагедия. И для глобальной безопасности, и для жителей исчезнувшей страны. К сожалению, мы все чаще и чаще в этом убеждаемся.

Предвижу, найдутся те, кто язвительно назовет меня «совком», но для меня это скорее комплимент. Я по-прежнему живу и исповедую принципы, на которых воспитан в Советском Союзе.

Западные либеральные ценности в большинстве своем считаю лицемерием, потому что привык называть вещи своими именами. Пресловутую политкорректность считаю лицемерием, так как привык говорить правду в глаза, а не за спиной. Предательство для меня по-прежнему предательство, а не поступок в силу изменившихся обстоятельств; пошлость по-прежнему пошлость, в какие бы привлекательные одежды ее не наряжали. Семья для меня — отец, мать и дети, а не родитель №1, родитель №2 и дети.

Уж совсем ужасную вещь скажу: гомосексуальность считаю отклонением от нормы. Отношусь к таким людям с сочувствием: они не знают радости от любви между мужчиной и женщиной. (Правда, говорят, некоторым счастливчикам повезло).

Для меня по-прежнему счастье не в деньгах и даже не в их количестве. Это всего лишь средство для счастья, в том числе и для поддержания дружеских отношений с близкими и друзьями через океан. Дружбу же, в советском понимании считаю, счастьем, которого удосуживается не каждый и которое нужно беречь пуще зеницы ока.

Мечтаю же о несбыточном вместе с замечательным Владимиром Маяковским : «Чтобы в мире без Россий, без Латвий жить единым человечьим общежитьем!»

Да, о несбыточном, по крайней мере, на веку двух, а то и трех последних поколений. Но, как говаривал незабвенный Яков Семенович Мотель, заведующий отделом информации в незабвенной «Советской Молодежи», мечтать никому не воспрещено.

ДЯДЯ ЛЕША, НЕ ПОМНЮ, НО ЛЮБЛЮ: Этюды из моей неамериканской жизни

Связь с потусторонним миром все же существует…

Этим летом я собирался посетить и Москву, и Петербург. Но в какой-то момент осознал, что все-таки придется сделать выбор. Сомнения почему-то сразу отпали, когда Игорь Политай, мой земляк, а ныне петербуржец, обмолвился о своей, почти что достроенной даче в Новгородской области.

Игорь оказался хорошим гидом. Побродив с ним по Невскому, полюбовавшись знаменитыми дворцами с воды, — на катере знакомого капитана — мы обошли все каналы. А ранним субботним утром, выдвинулись в Новгород.

Необъяснимое волнение, с которым я садился в автомобиль Игоря, благополучно списал на пушкинское Царское село и Павловск, которые мы должны проезжать. Полюбовались, повосторгались сияющим первозданными красками дворцом и прекрасным парком, посетовав на то, что вряд ли нечто подобное останется потомкам от нашего времени.

Кроме больших денег, сосредоточенных в одних руках и желания выстроить сказочные дворцы, нужно обладать еще хорошим вкусом и возможностью пригласить лучших мировых архитекторов, художников, садовых дизайнеров...

Поехали дальше, но предчувствие чего-то очень важного для меня, не проходило. Хотя сама эта встреча с Игорем, о существовании которого я не знал еще несколько месяцев назад, и, с которым мы неожиданно быстро и близко сошлись, была уже сродни чуду. В интернете он как-то наткнулся на мою книгу «Мы были в этой жизни», зачитался историей наших родных мест и людей, а потом разыскал меня в «Одноклассниках». Какое-то время мы переписывались, обменивались разного рода сведениями о земляках.

Узнав, что я давно не был в Петербурге, мой онлайн-знакомец пригласил в гости. Конечно же. приглашение это я счел не более, чем данью вежливости. А потом был телефонный разговор, в котором он упомянул дачу в Новгородской области.

Дорога Игорю была знакома, машину он вел почти на автопилоте и рассказывал о себе. Я слушал, считал километры и бессознательно фиксировал населенные пункты, встречавшиеся на пути.

Оказалось, мы с его покойным отцом приятельствовали в далеком детстве, потом наши пути разошлись. Знал я и других его родственников. Сейчас некоторых уже нет, другие разъехались по странам и даже континентам. Сам Игорь женился на ленинградке, она с детства каждое лето гостила в нашей белорусской деревне у бабушки и жила через улицу. В Петербурге у Игоря небольшая компания, специализирующаяся на модернизации канализации и сантехнических сетей. Мне он похвастался, что приходилось заниматься реконструкцией в Петергофе, а также в ряде других исторических объектов Петербурга.

И вдруг справа мелькнул дорожный знак «Спасская Полисть»…

«Спасская Полисть»… «Спасская Полисть» — откуда мне знакомо это название? И тут же вспомнил.
 
— Игорь, остановитесь, пожалуйста.

— Да, Эдуард Лукич, я забыл предупредить, что будем проезжать это место. Я помню из книги: здесь погиб Ваш дядя!

Дядя Леша, Алексей Сергеевич Шинкевич, младший и любимый брат моей мамы, безвестно пропал на войне. От армии он был освобожден из-за порока сердца, но ушел на фронт добровольцем, несмотря на причитания любимой сестры.

Портрет дяди Леши висел у нас в зале. Мальчишкой я однажды спросил у мамы — кто это?

— Это мой брат, твой дядя Леша. Он не вернулся с войны.

В детстве я часто видел, как мама стояла перед портретом, будто перед иконой и что-то шептала. Из года в год, хотя после войны уже прошли два десятилетия. А песню «Алеша», про памятник русскому солдату освободителю в Пловдиве, помню, не могла слушать без слез и в восемьдесят лет.

Я тоже, кстати сказать, и в свои восемьдесят не могу ее слушать без волнения. Хотя, конечно же, осведомлен, что власти Болгарии сейчас делают все, чтобы вычеркнуть из памяти народа и Алешу, и других советских солдат, освободивших эту страну от фашистов.

Сейчас думаю, если сестра так горько и долго переносила потерю брата, то, как же мирились с таким горем миллионы советских женщин, потерявших в войну сыновей? (Обе мои бабушки скончались незадолго до начала войны).

Мама рассказывала, что в молодости только что и пожила, благодаря его заботе и вниманию младшего брата. Помню, как в начале июля 1941 года шел бой возле деревни, а вот дядю Лешу не помню, хотя наверняка, уходя на фронт, прощался с сестрой и гушкал на руках маленького племянника. Мама вспоминала, что брату нравилось так меня развлекать.
 

Я не помню дядю Лешу, но никогда не переставал его любить. Люблю и сейчас, хотя мне уже за восемьдесят и дядя, скорее я ему, погибшему в тридцать. Если не дед. Не знаю, в чем тут дело. То ли мама сумела как-то передать мне свое чувство к нему при жизни, то ли я получил его по наследству после ее ухода, то ли оттуда она каким-то образом заботится о сохранении его во мне.

Между прочим, в Великую Отечественную погибли два моих дяди по отцу — Алексей Романович и Николай Романович, но, признаюсь, память о них во мне скорее мемориальная, чем эмоциональная.

А пот дядю Лешу я никогда не переставал чувствовать и любить, и всегда хотелось узнать, где и как он погиб. Время от времени посылал запросы в Центральный архив Министерства обороны в Подольске в надежде, что какие-то сведения в конце концов всплывут. Получал отписки.

Мама до самой смерти не верила, что брат погиб, хотя будто был и свидетель из наших деревенских, сослуживец. Тот утверждал, что дядю убили, когда он пытался срастить кабель полевого телефона.

Похоронки —то нет? Нет! — говорила мама. Вот один односельчанин вроде бы тоже погиб, даже похоронка пришла, а в конце пятидесятых обнаружился в Америке!

Самое интересное, что и я, уже студент к этому времени, доверял этой маминой надежде. И тоже ждал.
 

Похоронку на красноармейца Шинкевича Алексея Сергеевича получил я. В 2011 году, двадцать два года спустя после маминой кончины! Прислал ее на мой электронный адрес Володя Говорушкин из далекого сибирского города Шелехов. Мы общались с ним в интернете, занимаясь поиском предков, и в этих поисках он был куда успешнее меня. Я попросил разыскать следы моего дяди.

Невероятно, но вскоре я вдруг увидел этот печальный документ на мониторе. Шестьдесят восемь лет спустя, когда стандартный армейский бланк заполнялся штабным писарем! Не исключено, что рядом рвались снаряды и свистели пули.

Огляделся по сторонам: обстановка явно не соответствовала торжественно-грустному моменту. Обычный бумажный бедлам на столе, сам я в каком-то затрапезном виде, за окном шелестит занудный осенний дождь. Прежде чем приступить к изучению похоронки захотелось привести все в порядок. С трудом подавил в себе этот благородный порыв…

Итак, красноармеец 1102 полка 327 дивизии Шинкевич Алексей Сергеевич убит 30 января 1942 года в бою за деревню Спасская Полисть. Похоронен в лесу восточнее этой деревни.

Почему же не дошла похоронка? В ней был ошибочно указан адрес получателя: Воронежская область вместо Гомельской, хотя район наш — Рогачевский и деревня Остров, тоже наша. Видно не было точных данных под рукой, и писарь исходил из того, что 1102 полк, как и вся 327 дивизия формировались в Воронеже.

Прочел о тех страшных боях на Волховском фронте в окрестностях деревень Спасская Полисть, Мясной Бор, Мостки и других в воспоминаниях командира дивизии генерала Антюфеева.
 

Холодный ад: болото, непроходимый лес, тридцатипятиградусные морозы. Неподготовленную — наспех сформированную, плохо вооруженную и экипированную дивизию — бросили на хорошо укрепленную немцами Спасскую Полисть, где каждый дом был превращен в дот. Тысячи и тысячи погибших.. И только пятеро пожилых солдат в похоронной команде полка. Какие там похороны!

Поисковики еще в семидесятых годах десятками находили хорошо сохранившиеся в болотном мху тела красноармейцев и опускали их в братские могилы.

Спасская Полисть, страшная полисть, страшная повесть… Между прочим, «полисть» давно утраченное слово, значащее « болото, трясина, топь».

Но был еще и Мясной Бор. (Во времена Петра 1 отсюда поставлялось мясо для строителей Петербурга). И близлежащие деревни, вокруг которых тоже труднопроходимые болота и леса, и, которые в 1941 — 1042 годах старались взять штурмом, чтобы снять блокаду Ленинграда. Ценой многочисленных жертв, к несчастью, напрасных. Блокада была прорвана только более, чем через год, а окончательно лишь 27 января 1944 года. Точное количество погибших в этих местах неизвестно, но фигурирует даже цифра в 150 000 человек.

В деревне «Мясной Бор» сооружен мемориал погибшим в 1941 — 1944 годах красноармейцам. Говорят, это самое большое воинское кладбище в Европе. На гранитных и мраморных плитах выбиты множество фамилий, под ними останки свыше 45 тысяч воинов обнаруженных поисковиками объединения «Долина» за последние более, чем тридцать лет. Фамилии моего дяди среди них мы с Игорем не обнаружили.

Поиски погибших продолжаются до сих пор, места для новых захоронений здесь уже нет, поэтому участники «Долины» планируют создать еще одно мемориальное кладбище .

Нет дорогой мне фамилии и на расположенном неподалеку официальном мемориале-памятнике «Любино поле». Помните, могила моего дяди по данным похоронки — где-то в лесу восточнее деревни «Спасская Полисть»…Мы были в этом лесу, вернее пытались в него попасть. Вошли в глубь не более, чем на пятнадцать метров от дороги…

Дальше — непроходимые заросли кустарника и дикой колючей ежевики, под ногами хлюпает вода. И это летом, в августе. А это означает, что никто и никогда этой могилы не найдет, да и существует ли она? И все же, земля тебе пухом, дядя Леша!

Любопытно, несмотря на то, что я шестьдесят лет лелеял в себе желание узнать судьбу дяди Леши, я, если честно, мало что для этого делал. Да, несколько раз писал в архивы, так это, если честно, скорее было для проформы, без особой надежды на результат.
 

Судьба сама послала мне и Володю Говорушкина, и Игоря Политая. В результате я не только узнал, где и когда убит красноармеец Шинкевич, но и побывал на месте его гибели.

А не скрывается ли за словом «судьба» заветное желание моей матери? Не она ли ОТТУДА нашла возможность оказать мне содействие в осуществлении этой миссии? А что, «свет вялик, можа и прауда», — такими словами мама часто встречала сообщения о чем-то невероятном. Недавно, кстати сказать. ученые на основании изучения ДНК установили, что в обыденной жизни мы переживаем не только свои стрессы, но и стрессы своих предков! Как и почему можно только догадываться..

Мы с Игорем добрались и до Новгорода! Поистине Велик Новгород, где зарождалось российская государственность! Поразили меня берестяные грамоты в музее Новгородского Кремля. Лаконичные и прагматичные послания, несущие исключительно важную информацию, игнорирующие все, что и без того известно и писавшему, и адресату. Просто таки образцы новостной журналистики на бытовые и деловые темы.

Интересно, что людей живущих в ХXI веке, волновали в, общем-то, те же проблемы, что и нас сейчас.   
 
«Кого ты нам поставил ключником, он за нас не стоит, разоряет нас штрафами, мы им ограблены. Дай нам смирного человека — на этом тебе ( бьем) челом» — пишут крестьяне боярину Онцифоровичу.

Или вот: некий Георгий предлагает отцу и матери: «Продавши двор, идите сюда — в Смоленск или в Киев: дешев (здесь) хлеб. Если же не поедете, то пришлите мне грамотку, как вы там живы здоровы».

Похоже, что из Великого Новгорода в Смоленск или в Киев — не велик путь. Одно государство, без погранзастав и таможен. Я, между прочим, тоже в это лето побывал в Киеве, узнал, насколько дешев там хлеб, но об этом — в следующем этюде.

Свыше тысячи берестяных грамот нашли археологи в Новгороде, побывали мы и на раскопах, где ищут эти и другие памятники древности до сих пор. Приехали на дачу в двенадцатом часу ночи.

Попарились в бане. которую истопила для нас любительница деревенской жизни Маша, очаровательная дочь Игоря, а на утро — снова в дорогу.

Были еще три замечательных дня в Питере. Если честно, на этот город-музей, задуманный легендарным русским царем и выстроенный простыми крестьянами по проектам лучших европейских и русских зодчих, мало и трех месяцев. Не буду здесь делиться впечатлениями, не сомневаюсь, у каждого туриста, а их в Санкт-Петербурге сонмы, отзывы одинаково восторженны!

Скажу лишь за эти три дня я очень благодарен Наташе Голубевой, однокурснице Оли Авдевич по Ленинградскому университету, с которыми мы ранее провели чудную неделю в болгарском Созополе. И, конечно же, ясной погоде, столь редкой поздним летом для Северной Пальмиры.

…Стою у родительской могилы на кладбище в родном Поболово и молча рассказываю им новости о дяде Леше. И в ответ — горькое молчание. А потом улавливаю мамино желание:

— А знаешь что. сынок? Ты пошли им эту похоронку, может быть они учтут, и на новом кладбище появится фамилия « Шинкевич А.С.» Негоже, чтобы от хорошего человека не осталось следа на земле.

Негоже, мама.

Эдуард Говорушко