Индустрия развлечений
Так получилось, что, говоря о русских партизанах 1812 года, под одной вывеской почти всегда подают два совершенно разных явления, которые в реальности пересекались разве что иногда.
Первый тип составляли собственно «партии» — партизаны в узком смысле. Туда назначались части регулярных сил, казачьи полки (часто — в полном составе, благо они были небольшими), иногда — пешие егеря. Командовали ими тоже кадровые офицеры. Первым таким отрядом стал… — кто-то уже сказал «Денис Давыдов», но нет — первым в партизаны ушел Фердинанд Винцингероде. Его второго августа Барклай отрядил от основной армии.
Фердинанд Винцингероде
Винцингероде его назначение совершенно не понравилось, воевал он без особого блеска, допускал ошибки, стоившие серьёзных потерь, и, видимо, потому и не стал известен как партизан. Позднее он глупо попал в плен, затеяв самостоятельные переговоры с французами в Москве, но по дороге был освобождён, когда конвой попал в засаду к другому партизанскому отряду. Кто-то из офицеров кисло острил, что для России лучше было бы, если бы он в тепле и сухости посидел в плену до конца войны.
Кстати, одним из офицеров его отряда был Бенкендорф — тот самый, кошмар поколений школьников. Вот он как раз обладал и вкусом, и талантом к партизанщине и за неимением под рукой Пушкина превосходно тиранил французов. Но его звёздный час наступит позднее, уже в Заграничном походе. В общем, начало было положено, и вскоре отряды стали посылать в леса один за другим.
В инструкциях, издаваемых по этому случаю, очертили и список задач — тревожить фланги, уничтожать небольшие группы французов, ловить курьеров, теребить коммуникации и вести разведку. Собственно, в этом и состояли основные функции всех «регулярных» партизан — силовая разведка, перехват вестовых и резня на тылах. Однако ключевая характеристика отряда, посланного для таких задач, — это подвижность. Мужики с топорами в составе такого отряда стали бы невероятной обузой, и их, ясное дело, если и использовали, то сугубо в качестве вспомогательных сил — если какие-то вооружённые крестьяне нашлись в районе очередной операции.
Правда, партизанщина всё равно была «неправильной» войной, а людей традиционно не хватало, так что партизаны сплошь и рядом брали в отряды таких людей, от которых регулярные войска бы отказались. Дальше многих тут пошёл капитан Александр Фигнер. Этот кроме обычных солдат собирал в отряд, как выразился его сослуживец, «разнокалиберных удальцов». То есть дезертиров, мародёров и даже — эпизодически — пленных. Набрав таких молодцев, он, по выражению другого мемуариста, «проказничал с ними по ночам». В смысле, устраивал засады и диверсии.
Александр Фигнер
Но всех превзошёл подполковник Дибич 1-й. Он начинал с парой сотен драгун, казаков и татар, но затем присоединил к отряду ещё и более двухсот дезертиров из Великой армии, в основном немцев по национальности. Правда, воевали дезертиры не очень и сами были не дураки пограбить, но факт — русские имели партизанский отряд, наполовину состоявший из «хиви».
Кстати, эти отряды воевали не как попало. Армейским партизанам нарезались сектора ответственности, командование обычно знало, где находится тот или иной отряд, и хотя бы в общих чертах представляло, что он делает. В наше время эти отряды назвали бы рейдовыми частями или даже спецназом. В общем-то, они и выполняли специальные задачи в современном понимании. Но такого слова тогда ещё не придумали, а название «летучие отряды», или «партии», устраивало всех.
Ведьмаки из Блэровки
А вот второй род партизан, которые на самом деле партизанами скорее и не были, — это «кордоны». Вот это действительно были те самые хрестоматийные мужики с вилами и топорами. Смысл их существования состоял, конечно, вовсе не в том, чтобы вести диверсионную войну.
Великая армия Наполеона даже без всякого целенаправленного злого умысла была марширующей катастрофой для населения.
Дело в том, что Наполеон и его штабисты катастрофически недооценили особенности театра военных действий. Плотность населения в России была в разы ниже, чем к западу от Немана, плечо снабжения было просто чудовищным, а прокормить требовалось войско, по сравнению с которым батыева орда — два монгола в три ряда. В западные губернии еще кое-как можно было доставлять продовольствие и фураж, но каждая лишняя верста уменьшала объем дошедших грузов. Из-за этого армия вторжения неизбежно накидывалась на деревни как саранча — взять еды было негде. К тому же война есть война — залётный фуражир мог прихватить не только провиант, а вообще всё ценное что нашлось в доме, а заодно на прощание что-нибудь поджечь. Не для чего-то конкретно, а просто потому, что когда у одного есть ружьё, а у другого нет, это провоцирует к веселью.
Художник — Александр Апсит
Но для крестьян и просто увод бравыми драгунами последней козы означал катастрофу. Впереди-то была осень, а затем зима. Так что защита своей деревни сплошь и рядом была делом жизни и смерти в буквальном смысле. С тем, что французу еда не нужна, были солидарны все — от императора Александра и Кутузова до последнего бобыля, готового отстаивать свой фамильный овин с вилами в руках. Бобыль-то, пожалуй, был даже более непримирим. Отряды на местах должны были охранять собственные уезды. Конечно, ополчение деревни где-нибудь под Медынью не могло бы воевать с регулярным батальоном. Но этого от него и не ждали. Такие отряды должны были уничтожать забредающие к ним патрули, банды мародёров, группы фуражиров — и считали свою задачу выполненной, если дома и амбары просто оставались в неприкосновенности.
Здесь тоже было меньше стихии и больше централизованного управления волной народного гнева, чем принято думать. Отряды для защиты деревень и уездов создавались целенаправленно, приказами сверху. Им старались выдавать какое-то оружие, хотя бы пики и старые ружья. Первым предводителем отряда такого типа был Александр Лесли, помещик Смоленской губернии. Он вместе с братьями собрал примерно сотню конных и разъезжал с ними по лесам, отлавливая отставших и мародёров. Вскоре такого рода занятие стало популярным.
Власти вовсе не ограничивались манифестами и призывами убивать французов. Технологию создания кордонных отрядов отработали быстро. Народные мстители сплошь и рядом оказывались группой, собравшейся вокруг местного помещика, который вооружал своих же дворовых людей и крестьян. Благо тихий старый барин в шлафроке мог иметь за плечами пару военных кампаний ещё при Екатерине и в общих чертах основы военной организации помнил. Начинали набор обычно с людей, имевших хоть какой-то опыт жизни в лесу, верховой езды и обращения с оружием — егерей, доезжачих и т. п. Но людей требовалось много, так что в отряды брали и просто физически крепких крестьян. Нормального оружия, конечно, не хватало, поэтому в дело шли всяческие импровизации. Арсенал такого помещичье-крестьянского отряда заставил бы рыдать реквизиторов фильмов типа «Пилы».
Типичные для их действий сюжеты выглядели в том же духе. Десяток молодых французских фуражиров забредал в таинственный лес, после чего беднягам приходилось убегать от толпы бородатых джейсонов вурхизов, которые отлично знали местность и избытком сантиментов не страдали. В соответствии с законом жанра, из многих таких групп живым не ушел никто. С возможностью сдаться в плен дела тоже обстояли непросто. Если пленным везло, то их передавали регулярным войскам. Если нет — то законы жанра выдерживались до конца, и тогда от попавшихся французов быстро оставались только кивер и сапоги. Кстати, сапоги и прочие материальные ценности были отличным стимулом для активных действий. Особенно когда французы покатились назад из Москвы и у любого обозника в кармане звенело награбленное.
Вообще, ловить рыбу в мутной воде можно было по-разному. Скажем, помещик по фамилии Энгельгардт невероятно достал своих мужиков требованиями соблюдать барщину. Огорчённые крестьяне нашли у проезжей дороги труп француза (в октябре 1812 года найти под Смоленском труп было проще, чем что-либо ещё), прикопали его в господском саду, после чего заявили местному коменданту, что Энгельгардт заставляет их убивать французов, и в доказательство сообщили, какой клад зарыт рядом с его усадьбой. Французы Энгельгардта расстреляли, а доносчики скрылись. Покойный при жизни был больше известен как самодур и алконавт, но теперь стал считаться героем, пострадавшим за Отечество.
«Подвиг Энгельгардта», художник — Александр Апсит
В общем, вязкая масса кордонов превосходно сыграла свою роль. Конечно, они не могли полностью парализовать фуражировку, но выезды за провиантом для французов стали игрой в русскую рулетку с неизвестным числом патронов в барабане. Небольшой отряд рисковал обогатить собой военную археологию лет через двести, а если на заготовку еды отправлялся относительно крупный отряд, его выход оказывался быстро замечен. В этом случае «кордон» мог громко крикнуть «Мама!», после чего на поле боя являлись или регулярные войска, или, собственно, настоящие партизаны.
Ночные проказники
Хотя успехи самых первых «регулярных» партизан не поражали воображения, Барклай, а за ним и Кутузов решили, что изначальная идея правильная и нужно её развивать. Тем более что Наполеон, заняв Москву, сидел в ней, как приколоченный гвоздями, во главе стотысячной армии. А что такое её тыл с точки зрения партизанской войны? Тянущаяся на сотни километров полоса вдоль буквально пары проезжих дорог. По всей длине полосы — дружественные сельские отряды самообороны. Охрана тыла — мизерная для таких расстояний. Воевать против диверсионных отрядов французы не умеют. Словом, ближний тыл Великой армии примерно соответствовал представлениям партизан о рае. К тому же для офицера партизанская война становилась отличным социальным лифтом. Полковник при штабе Кутузова — так себе фигура, мало ли полковников. Но капитан в тылу французов, да во главе самостоятельного отряда — величина, известная всей армии.
Если, конечно, это достаточно ловкий и предприимчивый капитан.
Правда, многие офицеры считали партизанщину недостойным делом. Так что партизанские отряды становились отдушиной для амбициозных, наглых и лишённых комплексов. Само собой, тут же выросли «суперстары» этой «неправильной войны».
Денис Давыдов
Денис Давыдов известен всем и каждому благодаря своим литературным талантам. Правда, многие коллеги по партизанским операциям полагали, что как раз эти литературные таланты и составляли главное достоинство его партизанского отряда. Это, конечно, неправда — точнее, не совсем правда. Давыдов действительно не лез в рискованные предприятия — его коньком были как раз атаки там и тогда, где и когда противник слаб, и налет даже небольшого отряда может оказать сокрушительный эффект. Короче говоря, Давыдов воплощал принцип, вошедший даже в анекдоты: ударил молотком — 1 рубль, знал, куда бить, — 99 рублей. А вот на пятки ему наступали два совершенно противоположных по характеру и подходу к войне человека. Они оба не оставили ярких мемуаров, и потому оказались несколько в тени самого известного партизана.
Александр Сеславин
Александр Сеславин обладал аристократической родословной, представительной внешностью, амбициями гасконца и пустым карманом. К 1812 году у него уже был преизрядный военный опыт и несколько лишних отверстий в теле. А вот чин был невеликим — капитан. В конце сентября он сам отпросился в партизанские командиры и отправился на Смоленскую дорогу «с целью истребления транспортов». Его операции были, можно сказать, классическими — напасть на небольшой отряд, захватить пленных, с их помощью прояснить обстановку, отправить в штаб донесение и одновременно использовать данные для следующей диверсии… Партизаны крутились вокруг Великой армии, как собаки вокруг почтальона, непрерывно подавая сигналы и норовя оборвать штаны. Разведка была чуть ли не важнее, чем сами диверсии. Непрерывный контакт с противником позволял Кутузову разгонять «туман войны».
Именно с разведкой связан главный успех Сеславина. Седьмого октября от партизанского отряда Дорохова пришли известия о появлении свежих частей французской пехоты в районе Фоминского (нынешний Наро-Фоминск). Это на юго-запад от Москвы и на север-северо-запад от Тарутина, где стояла русская армия. Сеславин отправился на доразведку. Шататься по мокрому лесу под холодным осенним дождём не самое приятное занятие, но эти усилия быстро были вознаграждены. С верхушки дерева командир партизан обнаружил главную французскую армию.
Важное открытие партизана Сеславина
Вскоре несколько отделившихся от основных сил солдат были захвачены русскими. Изловленного унтер-офицера Сеславин перекинул через круп коня, как абрек девушку, и погнал трофей к Кутузову. Собственно, так русские и узнали новость чрезвычайной важности — Наполеон ушёл из Москвы. Благодаря этой информации французов успели перехватить у Малоярославца и выдавить на разорённую Старую Смоленскую дорогу. Как видим, усилия небольшого отряда имели буквально стратегическое значение.
Под занавес кампании Сеславин вообще чуть не выиграл Наполеоновские войны лично. Пятого декабря Наполеон бросил остатки Великой армии и поехал в Париж — собирать новое войско взамен кончившегося. Важной промежуточной «станцией» был городок Ошмяны — в нынешней Гродненской области. Холодным зимним вечером с одной стороны к Ошмянам приближался Наполеон, с другой — отряд свежей, ещё не воевавшей в России французской пехоты. С третьей — пробирался партизанский отряд. О том, кого ждут в городке, Сеславин понятия не имел — он вообще-то собирался сжечь продовольственный склад. Где-то по дороге партизаны наткнулись на местного еврея и предложили сделать малый гешефт на услугах проводника. Ведомые сыном Израилевым, люди Сеславина подобрались к окраине. Отряд имел даже артиллерию — несколько пушек, поставленных на сани в качестве «зимних тачанок».
Вечер был испорчен грубыми казаками и гусарами, влетевшими на улицу. Французы оказали неожиданно отчаянное сопротивление, группа Сеславина отошла, французы кинулись её преследовать в темноту, но напоролись на залпы санных «тачанок» и откатились сами. В городке начались пожары, заветный склад, как полагается, горел.
У Ошмян, 4 декабря 1812 года. Художник — Фабер дю Фор
Именно в это время через Ошмяны проехал Наполеон. Уже в ночи он выехал из городка. Перестрелки ещё шли, а ближайшие казаки Сеславина стояли буквально в десятках метров. Французы слышали даже перекличку на аванпостах. Окажись разъезд чуть ближе к дороге, или будь ночной туман менее плотным, император Франции мог позавтракать в плену — всё-таки несколько сот казаков и гусар с пушками могли просто задавить эскорт числом и металлом. В общем, несколько минут и шагов отделяли Сеславина от величайшего триумфа в его жизни. А так ему пришлось удовлетвориться сожжённым складом и порубленными в ночи пехотинцами. Ну и полковничий чин — недурно для человека, полгода назад начавшего войну капитаном.
Евгений Башин-Разумовский
Эксперт по историческим вопросам
Правда, в итоге это всё особого счастья Сеславину не принесло. Когда большие войны закончились, уже ставший генералом партизан оказался никому особо не нужен. Хороших бойцов и так был переизбыток, а тут девять ранений, одна рука почти не работает, дырки на теле не видны только потому, что ордена закрывают. Денег Сеславин себе не нажил, и некоторое время жил в настоящей бедности. Правда, позднее он получил маленькое имение на десяток дворов и дожил аж до эпохи Александра II, но очень скромно и уединённо. Вполне современный (или скорее вневременной) тип судьбы ветерана.
Однако даже на «неправильной» войне Сеславин рассматривал себя как офицера регулярной армии. Из всех партизан он был, пожалуй, ближе всех к идеалу офицера наполеоновской эпохи — который мог сколько угодно пластовать противника палашом, но щадил гражданских, раненых и пленных. «Сеславин лучше меня, на нём нет столько крови» — замечал его коллега и соперник Александр Фигнер. И правда — этот был совершенно из другого теста.
Александр Фигнер
Александр Самойлович Фигнер даже на тогдашнем фоне был колоритным типом. Партизанская война сама по себе считалась «неправильной», но Фигнер ухитрился быть панком среди панков. Он обладал совершенно реальной суперспособностью — уникальным талантом к языкам. Фигнер не просто мог говорить, читать и писать на французском, итальянском и немецком (этим-то как раз никого было не удивить), но имитировал разговорную речь на таком уровне, что французы действительно принимали его за француза, а итальянцы — за итальянца. Вдобавок, что такое страх или смущение Фигнер, видимо, просто не знал. Поэтому главной ударной силой своего отряда он сделал собственную персону. За ним ездил специальный казак с целым набором мундиров Великой армии.
Типичная операция Фигнера выглядела так — он заезжал на французский бивак, одетый немцем или французом, мило общался с офицерами, распекал караулы за плохое несение службы, после чего выдавал ценные указания. При попытке им следовать подразделение немедленно въезжало в засаду.
Замецки
Во время одной из первых таких вылазок Фигнера едва не раскрыли. Мундир был настоящий, сам партизан играл свою роль безукоризненно, но на чепраке сияла здоровенная литера «А» — «Александр». Ничто не выдавало в Штирлице советского разведчика — даже кокарда с красной звездой! Еще удивительнее, что Фигнер сумел уболтать изумленных собеседников и уехать спокойно.
В отряд он набирал таких же колоритных типов. Конечно, там были не только бандиты, дезертиры и пленные. Скажем, с корнетом Фёдором Орловым произошла просто-таки мотивационная история. Он пошёл в отряд к Фигнеру после того, как неудачно пытался покончить самоубийством. Пистолет разорвался, корнету поранило руку, и он решил — раз уж так неудачно вышло — убить кого-нибудь другого. У Фигнера он неплохо проявил себя — например, участвовал в набеге на французские тылы, кульминацией которого стал поджог мельницы прямо с французами, которые пытались стрелять изнутри. Орлов пережил войну и умер своей смертью через 23 года.
Так что всем, кто хочет свести счёты с жизнью, стоит подумать: вдруг судьба ждёт иного, и впереди предстоит что-то куда более интересное.
Для Фигнера партизанская война была, похоже, способом убежать от армейской субординации. Когда он возвращался с операций, на его «дурацкую рать» смотрели как на чудо. Ермолов только руками разводил и ругался, что когда к нему является эта «разноцветная шайка», штаб начинает напоминать «вертеп разбойников». Правда, пленных, трофеи, а главное — разведсводки, разноцветная шайка таскала исправно.
Сцена из русско-французской войны 1812 года. Художник — Б. Виллевальде
Перцу добавляла изумлявшая сослуживцев свирепость Фигнера. Прикалывать пленных, которых не удавалось увести, изредка приходилось многим, однако Фигнер устраивал бойни, иногда истребляя захваченных французов чуть ли не сотнями и гроздьями развешивая вдоль дорог.
Бывало, он обходился с пленными ещё хуже — скажем, в ту самую мельницу перед тем, как её запалить, «водворили на сожжение» курьера, которого перехватили незадолго до этого. «Люциферские замыслы» Фигнера доходили до чуть ли не террористических методов: он, например, переодевшись в гражданское платье, пытался проникнуть в Кремль и убить там Наполеона.
Вообще, Сеславин и Фигнер были этакими Джекилом и Хайдом русской армии. К тому же они регулярно воевали бок о бок. На этой почве возник даже перетык между бойцами. Фигнера считали отморозком и кровавым психом, фигнеровцы же полагали, что сеславинцы — оловянные солдатики, которые в настоящий ад не полезут. Сходились они только на том, что отряд Давыдова — это так, подтанцовка у по-настоящему крутых парней (то есть у них) и фон, на котором боевой хипстер Давыдов стихи с мемуарами пишет. Ну а все остальные вообще рядом не стояли. Как легко догадаться, Давыдов имел на этот счёт собственное мнение, а поскольку писать он и правда умел, бойцы Фигнера и Сеславина могли только громко завидовать. У Фигнера, несмотря на всю известность его подвигов, даже фамилию не сразу выучили, и некоторое время в армии рассказывали про приключения «капитана Вагнера».
Удивительно, но наиболее удачную партизанскую операцию 1812 года эти трое провели совместно.
Поворот не туда
Когда французы начали отступление из России, южнее основных сил Великой армии осталась одинокая дивизия под началом генерала Луи Барагэ д’Илльера. Барагэ должен был прикрывать линию коммуникаций, по которой Наполеон собирался отводить свою армию. Но вовремя залезший на дерево в предыдущей главе Сеславин изменил судьбы многих людей.
Отступление Великой армии из России
После сражения у Малоярославца французы вернулись на разорённую Старую Смоленскую дорогу, а дивизия, высланная от Смоленска на юг, гордо повисла в воздухе. Хотя она находилась в стороне от мест главных сражений, у Барагэ имелось несколько проблем.
Во-первых, дивизия состояла в основном из недавно призванных рекрутов и боеспособностью не отличалась. Во-вторых, она готовилась охранять длинную полосу и обеспечивать деятельность большой армии. Поэтому людей, даже слабо подготовленных, там не хватало, зато имелось большое количество провианта, вывезти который было отдельной трудно решаемой задачей (с лошадьми положение тоже не радовало). К тому же партизаны перерезали связь с основными силами армии, а с кавалерией у французов был полный швах. Так что Барагэ сидел на горе сокровищ — слепой и одинокий.
Давыдов, даром что боевой хипстер, 7 ноября изловил нескольких французов и от них узнал, что дивизия Барагэ стоит гарнизонами по нескольким сёлам, и эти гарнизоны между собой слабо связаны. К Давыдову на запах добычи тут же набежали Сеславин и Фигнер, но такая толпа французов даже трём отрядам была не по зубам — эта партизанская дрим-тим составляла всего 1300 человек. Благо там же неподалёку находился рейдовый отряд Орлова-Денисова в две тысячи конных — ему тут же дали знать, где находятся французы. Партизаны и отряд Орлова решили напасть на самый крупный из гарнизонов Барагэ д’Илльера в селе Ляхово. Там стояла бригада генерала Ожеро.
Евгений Башин-Разумовский
Эксперт по историческим вопросам
Широко известен маршал Пьер-Франсуа-Шарль Ожеро — тот, которому Наполеон ласково говорил «Вы меня выше ровно на голову, но если будете грубить, я устраню это различие». Так вот, в Ляхове претерпевал Жан-Пьер Ожеро, его брат.
У Ожеро была та же проблема, что у всей дивизии, — его бригада была сборной солянкой из недавно сформированных частей. Посылать людей патрулировать леса было страшно, так что он тихо сычевал в Ляхове, надеясь, что пронесёт. Не пронесло. Толпа партизан выскочила из лесу. Вестового, которого послали за помощью, русские поймали и скрутили. Барагэ, правда, слышал у Ляхова канонаду и прочее звуковое сопровождение смертоубийства, но посланный туда отряд кирасир сам попал в засаду на переправе через маленькую речку. Так что Барагэ решил подождать ночи, полагая, что уж столько-то Ожеро продержится.
«Бой партизан с кирасирами генерала Ожеро у деревни Ляхово под Смоленском 9 ноября 1812», художник — А. Теленик
Однако тому было совершенно не весело сидеть в окружении. К тому же партизаны притащили пушки, и, чтобы Ожеро не было скучно, беглым огнём стреляли по Ляхову. Одно из ядер дуриком залетело в пороховой склад. Смеркалось, Ляхово живописно пылало, и русские решили, что клиент созрел. На переговоры отправился Фигнер. Партизан-косплеер вдохновенно нёс околесицу: что вокруг пятнадцатитысячная армия, Барагэ д’Илльер с часу на час сдастся сам — если Ожеро хочет стать героем, то, конечно, нет препятствий патриотам, и тогда он будет жить плохо, но недолго. Проверять, сколько там народу, Ожеро не стал и сдался вместе с примерно полутора тысячами живых к тому моменту солдат.
Наполеон рвал, метал и хотел наказать кого попало, но Ожеро спрятался от любимого императора в русском плену, Барагэ через пару месяцев предусмотрительно помер, а искать виновного в зеркале Наполеон, конечно, не стал.
Ляхово, конечно, не было типичным успехом партизан. Обоз или склад были куда более привычной мишенью. Однако полторы тысячи пленных зараз — это был внушительный успех. Вдобавок, на чём не так акцентировали внимание, дивизия Барагэ, шокированная потерей бригады в Ляхове, быстро потеряла и запасы продовольствия. Русские сами страдали от проблем со снабжением, но для французов потеря провианта носила просто катастрофический характер — у них-то армия в буквальном смысле вымирала с голоду. В общем, налёт получился не только эффектным, но и очень полезным.
«Ты что-нибудь нам оставил? — Собрать трупы»
Дилетанты обсуждают тактику, профессионалы занимаются логистикой. В течение 1812 года Наполеону этот тезис был продемонстрирован въяве и вживе. Французская армия вторжения имела колоссальную численность, но именно в её силе содержалась её фатальная слабость. Прокормить такое войско было проблемой даже на Западе, но в России с её низкой плотностью населения задача становилась едва ли решаемой.
Партизанские отряды и кордоны вооружённого населения оказались не то что лишней соломинкой, а здоровенной дополнительной скирдой на спине и так примученного верблюда.
В смысле средств затраты на такие отряды были мизерными. Регулярные партизанские отряды насчитывали в сумме буквально считанные тысячи людей — тоже не поражающая воображение цифра. Но эффект от их применения был оглушительным. Тыловые коммуникации Великой армии находились в состоянии перманентного тромбоза, послать людей собирать зерно и фураж по деревням значило в недолгой перспективе просто угробить их. При этом в действиях партизан было куда меньше стихийного, чем об этом принято думать. Русские заранее поняли, где будет находиться ахиллесова пята армии Наполеона, сознательно готовились бить именно по ней и последовательно реализовали свой хитрый план. Изображение Кутузова как этакого русского Лао Цзы, который знай сидит и не мешает раскручиваться нунчакам народной войны, бесконечно далеко от реальности.
При этом сочетание крестьянских кордонов, армейских партизан и регулярных частей давало мощный кумулятивный эффект. Кордоны и армейцы снабжали друг друга разведданными, военные раздавали оружие, крестьяне — оповещали о появлении французских отрядов. Это была очень гибкая система, позволявшая каждый раз выставить против французов столько и тех людей, сколько и каких именно требовалось для срыва очередной фуражировки или уничтожения неосторожного отряда противника.
Но на 1812 году война русских партизан не окончилась. Когда измождённые армии переходили Неман и шли на запад, ещё никто не догадывался, что апогей русских партизанских операций впереди.