Креатура НКВД. К 110-летию Степана Бандеры
Не ставленник, не протеже и тем более не агент НКВД. «Креатура» в широком смысле слова, пожалуй, самое подходящее определение. Народный комиссариат внутренних дел, несмотря на название, выполнял также функции внешней разведки. А значит, занимался и устранением сильных деятелей антисоветских организаций, способствуя продвижению слабых. Последующие события показали правильность ставки НКВД на Степана Бандеру.
После убийства в 1933 году во Львове секретаря советского генконсульства Андрея Майлова советская разведка начала активную работу по нейтрализации Организации украинских националистов (ОУН) и ее боевого крыла Украинской войсковой организации (УВО). В 1935 году в окружение основателя и главы ОУН Евгена Коновальца сумел внедриться руководитель направления по предотвращению враждебной деятельности в среде украинской эмиграции Иностранного отдела НКВД Павел Судоплатов, по легенде — племянник старого соратника Коновальца (завербованного чекистами еще в 1920-х).
Уже в 1936-м и особенно в следующем году у Судоплатова сложились с Коновальцем доверительные отношения, почти отеческие со стороны второго, более старшего. Как следует из воспоминаний разведчика, у него были возможности ликвидировать лидера националистов, но такая задача не ставилась: агент получил уникальные оперативные возможности. О раскрытии подпольной сети в Украинской ССР говорить пока было рано, это другой уровень доступа, но он, например, получил возможность изнутри (учитывая и мнение Коновальца!) оценивать личностные и деловые качества перспективных деятелей ОУН, степень их опасности для советской власти. Кремлю оставалось решать проблемы этого рода в другом месте другими средствами, не засвечивая агента.
И вдруг в мае 1938 года Судоплатов получает личный приказ Иосифа Сталина на ликвидацию Коновальца. Что же произошло?
13 марта 1938 года Германия совершила аннексию Австрии. В течение следующей недели Польша не совершила, а завершила свой «аншлюс»: 17 марта Варшава предъявила Каунасу ультиматум с требованием в течение 48 часов согласиться на установление дипотношений. Что означало признание Литвой польской принадлежности Вильнюса (Вильно), оккупированного Польшей в 1920 году. 19 марта Каунас капитулировал.
Именно в эти дни решилась и судьба Мемеля (Клайпеды), но Гитлер рекомендовал немецкой общине города сосредоточиться на выборах в местный совет в конце года, консолидации немецких партий и пропаганде среди литовского большинства. А в Польше вспомнили «линию Дмовского», которую польская делегация предлагала на Парижской мирной конференции в 1920 году. Помимо других территорий, в частности, Полоцка, Минска, Бобруйска, план включал в состав Польши Литву. Оживление «мертвеца» сыграло с Польшей злую шутку: в следующем, 1939 году Берлин предложит Варшаве компенсацию за Данцигский коридор в виде выхода к морю «севернее Мемеля», т. е. Палангу и всю Литву: такое вот усовершенствование «линии Дмовского». Но весной 1938-го мир был уверен: оформление польско-германского союза — вопрос недель. Париж и Лондон расценивали это как победу: Польша и Германия оставались управляемыми, а сам их союз мог иметь общие интересы только на Востоке.
Исторический подход отличается от пропагандистского тем, что события прошлого оцениваются исходя из реалий (политических, социальных, экономических, культурных, нравственных) не сегодняшнего дня, а тех дней, когда событие имело место. Советское руководство должно было любой ценой сорвать польско-германский союз.
Евген Коновалец был не только незаурядным военным деятелем, создавшим единственное боеспособное подразделение «первой» Украинской народной республики (УНР) января-апреля 1918 года — Галицко-Буковинский курень сечевых стрельцов. На его счету подавление восстания на заводе «Арсенал», но также несколько успешных арьергардных боев против превосходящих сил Красной Армии, что позволило Центральной Раде эвакуироваться из Киева. Точнее, как утверждали злые языки, Коновалец не позволил Центральной Раде разбежаться по «хуторам-заграницам» и она, как политический субъект продолжала «представлять» Украину на Брест-Литовских переговорах с Германией.
Коновалец был и незаурядным политиком. Может быть даже единственным реальным политиком украинского зарубежья в конце 1930-х. Весной 1938 года Гитлер, несомненно, ставил Коновальца в известность о контактах с Варшавой. Видимо, после успешного похода на Восток Польше действительно обещались Литва, вся Белоруссия, не исключено — Смоленск и Брянск. А вот Украина «зависала». Для Берлина не было смысла в такой восточной политике, при которой Германия ничего не получала на Востоке, кроме небогатого Остзейского края (Латвия и Эстония). Но как «соединиться» с Украиной?
Аншлюс Австрии решал проблему. Гитлер долгое время тяготел, где возможно, к возвращению «довоенных» границ 1914 года, но, в конце концов, смирился с тем, что венгры, так уж случилось, получили независимость. Лучше иметь в их лице надежных союзников и говорить лишь о пространстве «австрийского наследия». Фюрер с плохо скрываемым презрением относился к «новым союзникам» (противникам в Первой мировой войне): Румынии, Италии, вишистской Франции, но благоволил адмиралу австрийского флота Миклошу Хортии капеллану австрийской армии Йозефу Тисо.
Во втором ряду могла оказаться и Украина, причем непременно с Галицией. Во-первых, потому что Галиция и есть часть бывшей Австро-Венгрии. Во-вторых, с Галицией в руках Польши «территориально-исторической» связи с Украиной не оставалось (Румыния это уже просто транспортная связь). В-третьих, без Галиции, т. е. в УССР, не доставало массового идейного ядра для государства — союзника Третьего Рейха. Наконец, в-четвертых, Гитлер мог доверить «независимую» Украину лично преданному человеку — Евгену Коновальцу, офицеру австрийской армии. После Коновальца таких людей не было.
Имеющиеся документы не позволяют с точностью судить, какой именно формальный статус планировался для Украины. Скорее всего, сначала она должна была стать неким совместным протекторатом Германии и Польши, но уже с элементами государственности. В пользу этой версии говорит стремление Коновальца к примирению с Варшавой, явно одобренное фюрером. Шаги по полной легализации ОУН и УВО (как «ветеранской» и «воспитательной» организации) Коновалец предпринимал еще в самом начале 1930-х, но молодые радикалы Степан Бандера, Роман Шухевич и другие выступили резко против, обвинив вождя в «национальном предательстве». Тогда он отступил, но в 1938-м вернулся к идее. Недаром одной из основных версий голландского следствия по убийству Коновальца в первые дни было покушение со стороны радикального крыла ОУН.
Стремление заверить Польшу в миролюбии объяснялось не только надеждой когда-то в будущем, после разгрома СССР и при поддержке Берлина добиться согласия Варшавы на обмен Галиции и части Волыни на Белоруссию и западнорусские земли, а также на какие-то преференции на всей территории Украины. Гитлеру нужно было просто примирить потенциальных союзников. Но перед Коновальцем стояла еще одна задача. Он, повторим, незаурядный военный и политик, знал, что «подарков» от Гитлера не будет и ему.
Коновалец понимал (или Гитлер дал это понять), что к началу войны с Советами нужно подготовить не пару батальонов («Нахтигаль» и «Роланд» — это всё, на что оказался способен Шухевич к июню 1941-го), а несколько дивизий. В Польше, по методике германских молодежных лагерей 1920-х — начала 1930-х годов. Для этого нужна была легальность. Эти дивизии, кстати, стали бы и хорошим подспорьем в будущих переговорах и с Польшей, и с Германией о государственном статусе Украины.
Тем более что по мере «освобождения» Украины формировались бы, как он надеялся, десятки дивизий. Коновалец любил вспоминать о том, как будучи австрийским военнопленным в лагере под Царицыном, он сагитировал вернуться на Украину и вступить в армию УНР не только галичан, но и восточных украинцев из соседних российских частей. (Среди сагитированных, правда, был и «дядя» Судоплатова, как было сказано, перевербованный затем чекистами, но и на старуху бывает проруха).
Не могло быть речи и о том, чтобы ставить Гитлера «перед фактом» самовольного провозглашения независимости, пусть со всеми заверениями в преданности Рейху, как это сделал заместитель Бандеры Ярослав Стецько 30 июня 1941 года во Львове, только что занятом Вермахтом (сам Бандера был задержан немцами накануне). На идее создания «украинской армии» был поставлен жирный крест, пришлось довольствоваться ролью карателей и полицаев.
Планы Коновальца не «на раз», но просчитывались Кремлем. Было решено, что он лично и представляет наибольшую опасность для Советской власти. Эта опасность перевешивала все доводы в пользу продолжения текущего задания Судоплатова.
Кроме того, в конце 1937 года и в начале 1938-го из польских тюрем по амнистии вышли молодые украинские националисты-радикалы, включая Романа Шухевича. Надежды на освобождение Степана Бандеры пока не было. Глава «краевой экзекутивы» (правления) ОУН на западноукраинских землях, ставший вождем в 24 года, а до того руководивший отделом пропаганды, отбывал пожизненный срок. Ему вменялась организация убийства министра внутренних дел Польши Бронислава Перацкого, а также студента и директора гимназии, подозреваемых ОУН в связях с польской полицией, и еще нескольких полицейских и чиновников. Таков был уровень задач «борьбы за независимость», доступный пониманию Бандеры.
Ликвидация Коновальца должна была вызвать острый конфликт в ОУН и пересмотр Гитлером всей концепции переустройства Восточной Европы, внести пусть небольшой, но свой вклад в срыв польско-германского союза.
Через несколько месяцев после взрыва 23 мая 1938 года в Роттердаме ОУН возглавил Андрей Мельник, начштаба Галицко-Буковинского куреня Коновальца, сильный офицер, но «никакой» политик. В сентябре 1939 года после разгрома Польши Степан Бандера вышел на свободу и тут же начал борьбу за власть. В начале 1940 года ОУН раскололась на две враждебные фракции: ОУН-м («мельниковцы»), и ОУН-б («бандеровцы»). У обеих были и официальные названия, но не будем усложнять.
В отличие от бандеровцев, ставших абсолютно лояльными немцам после неудачного «Акта о возрождении Украинского государства» и ареста Бандеры, часть мельниковцев и после взятия немцами Киева вперемешку с призывами уничтожать «жидов и комиссаров» продолжали ныть о «независимой державе — верном союзнике фюрера». Чтобы раз и навсегда приучить славян к порядку, несколько видных мельниковцев были показательно расстреляны. Среди них бургомистр Киева Владимир Багазий, журналистка и поэтесса Олена Телига, лидер молодежной организации ОУН-м Иван Рогач, бывший руководитель Националистической службы печати ОУН Орест Чемеринский и другие.
В послевоенное время в эмигрантской среде распространялись никак не подтвержденные мнения, что и здесь не обошлось без козней НКВД, агенты которого якобы подбросили немцам документы о связях Багазия и некоторых других мельниковцев с подпольем. Скорее всего, это лишь неумелая попытка обелить Бандеру, но если и так, то деза НКВД легла на почву, подготовленную расколом ОУН, прямыми расправами над бывшими соратниками и взаимными доносами бандеровцев и мельниковцев. Еще один «нюанс». Немцы никак не могли втолковать бандеровцам, что казнить и миловать мельниковцев могут только они, немцы. Убийство у них под носом членов ОУН-м, с которыми Рейх долго и плодотворно сотрудничал, было нетерпимо. Именно за это арестовывались, а то и расстреливались уже боевики ОУН-б, а вовсе не за «борьбу с нацизмом».
Причем, до самого освобождения в сентябре 1944 года Степан Бандера лично руководил ОУН-б. Да, из концлагеря Заксенхаузен. Точнее, из спецблока, из двухкомнатной (кабинет, спальня) со вкусом обставленной камеры, с питанием в столовой для персонала СС, неограниченными передачами (Бандера заботился о побратимах, которым повезло меньше, и передавал им с воли продукты и лекарства) и почти не ограниченными свиданиями (часто разрешалось покидать территорию лагеря). За убийства мельниковцев ему грозили ужесточить режим, но до этого не дошло. Разве что к середине 1944-го, когда в спецблок посадили также Мельника и Боровца (см. ниже) и заставили их «помириться».
На Украине любят вспоминать о том, что два брата Бандеры (в общем-то, случайные в политике люди) также оказались в концлагере Освенцим, где были забиты до смерти охранниками. Реже вспоминают о том, что СС ответили за свой «недосмотр», казнив охранников. Это были фольксдойче — поляки, имевшие какие-то немецкие корни или вовсе не имевшие, но бывшие до конца Первой мировой подданными Германской и Австро-Венгерской империй. Кстати, в сентябре 1939-го в Польше обнаружилось сразу 3 млн фольксдойче…
Прежде чем перейти к выводам, несколько слов еще об одном интересном деятеле — Тарасе Боровце(прозвище «Бульба»). Именно он к августу 1941 года создал Украинскую повстанческую армию (УПА). На Украине же днем рождения УПА объявлено 14 октября 1942 года, когда Шухевич якобы подписал соответствующий приказ. Документ, опубликованный им после войны, скорее всего фальшивка, т.к. до января 1943 года Шухевич занимал должность заместителя командира 201-го охранного батальона СС.
В самом общем виде можно утверждать, что Бульба-Боровец все годы войны пытался лавировать между немцами, бандеровцами, мельниковцами и… советскими партизанами. Лично он с ядром его УПА отказывался исполнять приказы СС и ОУН-б по истреблению еврейского и польского населения. Чего, правда, нельзя сказать обо всех «бульбовцах»: отряды, носившие общее имя, мало что объединяло, а бандеровцы их называли «атаманщиной». В ноябре 1943-го это закончилось захватом и уничтожением бандеровцами штаба бульбовской УПА. Казнили даже жену Боровца.
При этом сегодняшние бандеровцы, приводя в пример акции УПА против оккупационной администрации (как правило, грабежи складов и обозов под охраной полицаев, собственно немцы ни разу не пострадали), забывают упомянуть, что речь идет о бульбовской УПА. Добавим также, что гуляющая по справочникам цифра в «10 тысяч бульбовцев», присягнувших после разгрома Бандере, не соответствует действительности. Источник цифры — хвастливое заявление самого Боровца о численности его штыков. По данным немецкой разведки, он мог выставить не более 2−3 тысяч, обычно сидевших по деревням. Единовременно под ружьем находилось 2−3 сотни. «Унаследовав» боевиков Боровца, бандеровцы просто присвоили чужой, чуть более приличный «бренд».
А теперь выводы. Да, сегодня в российской публицистике реже встретишь фразы, вроде: «Коновалец, Мельник, Бульба-Боровец и прочие бандеровцы» (а то и «бендеровцы»). Но отношение в России к этим группам националистов остается «общим». По сути, оно не отличается от отношения к ним… украинских неонацистов: «это заблуждавшиеся соратники Бандеры по борьбе». Речь не о реабилитации Коновальца или Бульбы-Боровца, а об оценке их самостоятельной роли. Если угодно, об их дифференциации по «сортам». Это позволит эффективнее разоблачать мифотворчество украинских неонацистов. Заставит, пусть немногих, временами и с трудом думающих националистов задаться вопросами о действительной роли Бандеры в истории Украины.
Альберт Акопян (Урумов)