Наталья Виноградова: "Дайте нашим детям право на ошибку, на собственное мнение"
Наталья Федоровна Виноградова — член-корреспондент Российской академии образования, доктор педагогических наук, руководитель научно-исследовательского Центра начальной школы РАО, член научно-редакционного совета «Российского учебника» Интервью взял Андрей Кармышкин для журнала "Коммерсант Наука".
Член-корреспондент РАО и автор обучающей системы «Начальная школа XXI века» Наталья Виноградова о значении функциональной грамотности, несовершенстве понятия «эмоциональный интеллект», проблемах в российской школе и важности воспитания учителя.
Фото: Анатолий Жданов, Коммерсантъ
— Что отличает вашу систему?
— Прежде всего то, что в основе нашего подхода лежит теория Даниила Борисовича Эльконина и Василия Васильевича Давыдова, которая определяет учебную деятельность ведущей для развития детей младшего школьного возраста. И с 1-го класса все предметы у нас нацелены именно на формирование учебной деятельности. Мы оказались пионерами внедрения этого подхода в практику, реализовав его еще до того, как появился современный учебный стандарт, в котором именно формирование учебной деятельности признано важнейшей задачей обучения. И второе — это опора на учебный диалог педагога и ученика. Для нас было и остается очевидным, что необходимо уйти от простого следования образцам, бездумного формального запоминания правил, текстов и т. п. Ведь многие учителя сами препятствуют развитию ребенка. Например, моему внуку, ученику 3-го класса, недавно задали в школе ответить на вопрос «что образуется на крышке чайника, когда он кипит?». Ребенок ответил «конденсат», учитель зачеркнул этот ответ, взамен написав правильный, с его точки зрения,— «капельки воды».
С гордостью могу сказать, что учителя, которые работают с нашими учебниками, учатся работать по-новому, воспринимая совсем другую идеологию обучения. Для них ученик — не вечно виноватый во всем «элемент толпы». Напротив, наша методика предполагает, что всегда «виноват» учитель, который должен регулярно спрашивать себя «что я делаю не так, если у ученика не получается выполнить задание, и что я должен сделать, чтобы у него это получилось?». Восприняв такой подход, учителя начинают работать совсем по-другому
— Как родился этот проект?
— Он развивался с 1983 года. Тогда меня как работника сферы дошкольного воспитания пригласили в команду, которая должна была разработать концепцию четырехлетней — в отличие от привычной трехлетки — начальной школы. Затем я стала работать в лаборатории начального образования Института содержания и методов обучения РАО, ее руководителем был прекрасный педагог, математик Анатолий Михайлович Пышкало. На протяжении многих лет мы вели очень серьезную научно-исследовательскую деятельность, целью которой была проверка возможности внедрения четырехлетки на территории Советского Союза,— исследование проходило не только в Москве, но и в Белоруссии, Литве, Грузии. Нашими партнерами выступали педагоги, физиологи, психологи. Я вплотную занималась разработкой нового учебного предмета «Окружающий мир», вела уроки в экспериментальных школах (Москва, Черноголовка, Ленинские Горки). И постепенно пришла к пониманию, что значительная часть нашей работы может уйти «в корзину», притом что мы создавали массу интереснейшего и полезнейшего для учителя материала. Тогда я предложила коллегам: давайте наберемся окаянства и попробуем сделать концептуально единый учебный комплекс на все четыре года — вместо набора разрозненных учебников. И меня тогда назвали авантюристкой…
Реализовать наши идеи на практике удалось только в начале 90-х годов. Мы выиграли конкурс «на лучший учебник», одновременно право на издание наших учебников выиграло издательство «Вентана», которое в дальнейшем и стало нашим многолетним партнером по их изданию. Затем нам пришлось проходить экспертный совет при Министерстве просвещения, и там все пошло скверно. С одной стороны, из 11 рецензий отрицательной оказалась только одна, с другой — мы впервые столкнулись с такой административной игрой — именно на ней было построено все заседание. Очень было печально и противно. Пришла домой и той же ночью написала письмо союзному замминистра Владимиру Шадрикову, который курировал экспертный совет. И он сам просмотрел все материалы, разобрался, дал кое-какие рекомендации, но отменил решение совета. Мы очень были благодарны замминистра за объективную оценку наших учебников. Кстати, тот же Владимир Дмитриевич Шадриков в 2003 году сообщил нам о том, что мы получили премию президента России в области образования за систему средств обучения… Но это было еще не скоро…
— Президентская премия — это символ существовавшего тогда на политическом уровне понимания того, насколько важно грамотно строить начальную школу?
— Можно сказать и так. На самом деле, когда мы работали над созданием «Начальной школы XXI века», шел еще XX век и нас считали наглецами и нахалами, даже название министерством было встречено в штыки. Но я тогда отвечала: не беспокойтесь, пройдет несколько лет, и все наши — и хорошие, и не очень — школы станут школами XXI века просто по факту времени. Мы же работаем для всех школ, но при этом всегда стараемся быть если не на шаг, то на полшага впереди. И это казалось важным. Кстати, за такую возможность я низко кланяюсь и «Вентане», и теперь «Российскому учебнику», потому что за последние два года у нас вышли «горячие», очень важные для решения перспективных задач образования книги. Причем несмотря на отсутствие сиюминутного коммерческого интереса. «Продажники» говорят: сегодня это не купят. Я отвечаю: будем смотреть в «завтра». Вот только что вышла книга «Функциональная грамотность», в которой введение представляет собой не традиционный рассказ, а беседу, круглый стол, ролевую игру — с учителями, родителями, историками. По оценке тех, кто уже познакомился с этой книгой, от нее нельзя оторваться, она «похожа на детектив». И при этом обеспечивает самое главное — постоянную связь с учителем. И учителя, даже если вначале они не вполне готовы к реализации наших идей, после подробного знакомства с ними уже не хотят от них отказываться.
— С какими сложностями вам пришлось столкнуться при внедрении системы?
— У нас не было нужных специалистов, многие отказывались, предпочитали оставаться на старых традициях в трехлетней школе. Мне пришлось привлекать своих бывших студентов и аспирантов. Сначала наш проект реализовывался на базе экспериментальных школ, использовали ротапринтные материалы. Затем мы сделали небольшой тираж с помощью «Вентаны» и проверяли эффективность учебников в Смоленске, Белгороде, городах Поволжья. Позже подключились Санкт-Петербург, Ульяновск, другие города. По итогам реализации проекта в Ульяновске прошла знаменательная конференция, на которой мы увидели весьма бурную реакцию — большинству очень понравилось, но были и очень лестные для нас «критические» оценки: «Ребята у вас не учатся, они хобби занимаются».
— Как вы реагировали?
— Мы слушали все замечания и все время дорабатывали свои материалы. Хорошо, что коллектив у нас был молодой и очень работоспособный. Кроме того, принципиально важной была сама возможность конструктивной коммуникации с экспертным советом: они давали замечания, мы могли на них возразить или доработать что-то. Сейчас, к сожалению, ситуация другая: в оценке учебных материалов эксперты, по сути, вынуждены ограничиваться формальными, не предполагающими диалога «да» или «нет», что резко сужает функции экспертизы, делает оценку более субъективной.
Конечно, первоначально учителям было непросто. И чтобы помочь им быстрее адаптироваться к новому, мы старались говорить с ними нормальным языком, глядя на них не сверху вниз, а общаясь с ними как с коллегами. В частности, этот подход был реализован в книгах «Беседы с учителем» для 1–4-го классов, где вся наша методика была изложена максимально доступно, не теоретически, а с подробным раскрытием особенностей обучения младших школьников.
Нам приходилось прикладывать много усилий для раскрытия идей нашего проекта в процессе распространения и внедрения. Это было, безусловно, самым главным в определении успеха. Мы постоянно ездили общаться с учителями, выступали с лекциями, представляли свои идеи на открытых уроках, деловых играх. Мы разработали свою форму проведения лекции — ее вело одновременно несколько человек. Это вызывало огромное удивление с непривычки, так, аудитория сразу вступала в диалог, активно задавала вопросы, ставила проблемы. И конечно, эффект был совершенно потрясающий. В какой-то момент сформировалось мнение: если есть Виноградова, моя коллега Лидия Журова, наша команда, то успех обеспечен — и на педагогических чтениях, и на педагогических марафонах, и вообще на любом педагогическом мероприятии…. Собственно, иначе никак и не завоевали бы авторитета и интереса к нашей «Начальной школе XXI века».
— Считается, что у нас в «началке» все более или менее неплохо. Например, по итогам международного исследования качества чтения и понимания текста PIRLS мы занимаем первое место...
— Это действительно так. По последним данным, мы даже Сингапур обошли по баллам. Но я абсолютно уверена в том, что к этому факту нужно подходить так: коллеги, это не мы сильные, а наши конкуренты слабые — пока. У нас проблем столько, что если мы будем считать, что у нас все в порядке, то через несколько лет благополучно сдадим свои позиции, потому что другие страны будут в это время совершенствовать свои системы обучения. Текущее первое место в мире — это, конечно, заслуга нашего образования. Например, в 90-е годы Министерство просвещения под влиянием ученых пересмотрело отношение к контролю техники чтения. Был снят такой критерий, как скорость чтения. Физиологами было доказано, что если «типичный» младший школьник читает быстрее, чем 80 слов в минуту, то он перестает понимать текст. В этом случае, когда мы по секундомеру проверяли скорость чтения и фиксировали ее на отметку (!), учитель не занимался самым главным — развитием смыслового чтения. Замечу, что ни одно международное исследование не проверяет скорость чтения, а только смысл прочитанного! Правильное решение министерства привело к оживлению работы над пониманием текста, что и приблизило нас к победе — первому месту по результатам PIRLS 2016 года.
Во время командировки во Францию мы познакомились с методикой проверки смыслового чтения младших школьников (в 6-м, выпускном классе). Детям предложили несколько текстов с одинаковым названием — «Белый медведь», но разных стилей (научно-познавательный, научный, очерковый, художественный, справочный), и группу вопросов ко всем этим текстам. И ребята не просто должны на них ответить, но найти, в каком именно тексте этот ответ присутствует. Принципиально другая методика! Когда я вернулась, в одной из наших школ провела такой тест: завалили начисто. Только сейчас распространяется осознание того, что, начав с понимания литературного текста, нужно подхватывать развитие этого навыка на других предметах и учить понимать любой текст — и математический, и естественно-научный, и справочный… Это и есть функциональная грамотность: я читаю и понимаю любой текст. На этом построены все западные исследования — PIRLS, TIMSS. Повторяю: они не измеряют скорость, они проверяют навыки работы с информацией вообще…
К сожалению, в нашей основной школе работа над смысловым чтением и пониманием любого текста целенаправленно не ведется. Это одна из причин того, что навыки работы со смысловой стороной текста не развиваются, а часто и теряются.
— Почему у нас такая непростая ситуация с функциональной грамотностью?
— Все упирается в педагога. Учителя в основной школе являются предметниками, им нужно «пройти предмет», они не понимают важности достижения метапредметных результатов (подчеркну, что смысловое чтение — это универсальный навык функциональной грамотности). Необходимо давать больше заданий не на формальный пересказ, не тренировку только памяти и восприятия, а на развитие умений работать с информацией, которая представлена в тексте, используя для этого умственные операции — сравнения, анализа, классификации, обобщения. Чтобы решить эту проблему в массовой практике, учителей следует готовить к профессиональной деятельности и-на-че: чтобы они создавали условия для поисковой, исследовательской деятельности своих учеников, для развития навыков критического мышления, становления готовности к самообучению. А из них делают конформистов, ориентированных на образец. Но ведь никто из великих не был конформистом, все они были критическими личностями, потому что формировались в противостоянии: спорили, ругались, защищали свою позицию. Дайте нашим детям право на ошибку, на собственное мнение, которое может не совпадать с мнением учителя или учебника… Есть такие учителя, но их пока крайне мало.
— Как правильно выстроить стратегию развития образования? Несколько главных пунктов…
— Отрицательный момент нашего образования — его конструирование сверху, когда вуз диктует — через баллы — «кого возьму, кого нет» — требования основной школе, та — начальной, а та — детскому саду. Эта неграмотная с точки зрения педагогики (да и здравого смысла!) система не учитывает специфику и самоценность каждого возраста, школа мало ориентируется на принцип природосообразности обучения. Сегодня резко снизилось качество подготовки учительских кадров. На мой взгляд, это связано с неправомерной переделкой педагогических институтов в педагогические университеты, где резко снизилось внимание к формированию готовности специалиста к профессиональной педагогической деятельности: минимально часов на педагогику и психологию, почти отсутствие педагогической практики в школе. Выпускник университета приходит в школу с недостаточным уровнем профессиональных знаний-умений.
Этим нужно заниматься в первую очередь. Второе — нужно поднимать авторитет учителя, в том числе за счет зарплаты,— сейчас лучшие выпускники вузов, к сожалению, в школу не идут. Необходимо совершенствовать систему повышения квалификации, привлекать профессионалов, брать на вооружение новые формы, например вебинары.
Третье — нужно навести порядок в экспертизе учебников. Система Занкова, Петерсон — это рыночные конкуренты нашего «XXI века», но их удаление из федерального перечня несправедливо. Безнравственно, когда место достойных учебников массово занимают удовлетворительные — только потому, что они издаются самым крупным в стране издательством. Здесь министерство должно навести порядок: нужны четкие, разумные, прозрачные критерии. Их нет. Единственное, что мы пока сделали по просьбе министерства,— разработали новые критерии для оценки воспитательного потенциала учебников. Раньше к таким критериям относилось, например, число упоминаний слова «честность», причем неважно, в каком контексте.
Четвертое — нужно определиться с местом и ролью цифровых технологий. Технологический прогресс, безусловно, остановить нельзя, но есть такое понятие, как «целесообразность», принцип «не навреди». Нельзя искусственно создавать противоречие между цифровыми и печатными средствами обучения. У каждого есть своя специфика, и перекладывать функции одного средства обучения на другое средство — педагогическая несуразность. Я полагаю, что в вопросе введения цифровых технологий спешить нужно медленно. Очень важно отработать методику обучения школьников работе с новыми информационными технологиями.
Пятое — новые цели образования, выраженные ФГОС, намечены, но массовая школа их еще не приняла, потому что многие учителя не понимают идеи стандарта, не готовы к их реализации. Что, разумеется, не означает необходимости переписывать стандарт или отказываться от него. Я считаю, что ФГОС нельзя сегодня реализовать полноценно, это дело ближайшего будущего. Но раз его приняли, давайте постепенно работать над совершенствованием готовности учителя. Потихонечку, без победных реляций о том, что «все выполнено»…
И шестое — речь идет о семье и ее роли в образовании ребенка. Меня часто спрашивают, как школе привлечь к обучению родителей, я всегда отвечаю: «Не надо этого делать!» Семья — особый социальный институт. Она решает свои цели и задачи. Прежде всего родители должны любить, поддерживать детей, помогать им справляться с возникающими жизненными трудностями, организовывать их досуг и заботиться о здоровье, развитии общего кругозора и культуры. А образованием пусть занимаются профессионалы. Мы должны понимать и дополнять друг друга, а не подменять. К сожалению, сегодня часто школа перекладывает на родителей сам процесс обучения, оставляя за собой право лишь на контроль.
— Сейчас одним из популярных понятий в образовательной сфере является «эмоциональный интеллект». Как вы относитесь и к самому понятию, и к его использованию?
— Конечно, я понимаю сторонников так называемого эмоционального интеллекта — хотя на самом деле его нет, интеллект — это отдельная от эмоций сфера. Сейчас физиологи утверждают, что нет деления на правое и левое полушария, и тем более тогда не нужно выделять эмоциональный интеллект. Давайте смотреть по-старому: интеллект — это логика, это здравый смысл, это за рамками, за гранью эмоций. Хотя интеллект не может быть без эмоций, но там они обычно скрыты, а сторонники концепции эмоционального интеллекта хотят их высветить. В применении к начальной школе эмоциональный интеллект — это фактически образное мышление. Это мышление, которое свойственно этому ребенку. И все, что мы делаем, обучая ребенка, направлено прежде всего на формирование логики, а затем уже на формирование образного мышления. Никакая учебная, исследовательская деятельность не пойдет, если за этим не стоят конкретные образы. И с этой точки зрения я могу поддержать создателей понятия «эмоциональный интеллект». При этом подчеркну, что, хотя сама идея справедлива, с психологической точки зрения такое понятие не очень корректно, потому что эмоции и интеллект — это разные явления в психике человека.
— Можете пояснить это на каких-нибудь примерах?
— Я вам приведу один маленький, но характерный: в одном из городов нашей страны мне довелось посетить урок «Окружающего мира» на тему «Мир чувств», на котором учительница дала своим ученикам дошкольную игру «Чудесный мешочек». В мешочек были сложены овощи и фрукты, дети должны были засунуть руку внутрь и, ощупав предмет, назвать его. Сразу оговорюсь, что это был 1-й класс школы для одаренных детей, где преподавали по программе 2-го класса. И из всех предметов, которые были в мешочке — яблоки, груши, сливы, киви, картошка, морковка,— они не вполне точно назвали яблоком круглую грушу, а про киви сказали «что-то с волосами». И это одаренный класс! После окончания игры дети начали читать, и читали блистательно, рассказывали, обсуждали — все шикарно. После уроков я говорю учительнице: «Вы понимаете, что у них чувственное восприятие, сенсорика,— на нуле?» А она меня спрашивает: «А что мне надо было делать?» Я говорю: «Открыть этот мешок, вместе с ними пощупать, попробовать, покатать. Потом снова сложить и тогда попробовать». Бегло читающие дети очень скоро почувствуют трудности в обучении, потому что у них нет богатого чувственного опыта как основы для развития логического, теоретического мышления.
С этой точки зрения эмоциональное восприятие крайне важно. Но образ важен не только для логики, он важен и для понимания своего положения в окружающем мире! Определяя свое эмоциональное отношение к чему-то, я должна одновременно определить и свое место в каждой конкретной ситуации: «я и предметы», «я и другой человек», «я и познание», «я и природа». Это все прописано у нас в концепции, но на практике учитель в большинстве случаев не разрешает ученику высказать свое отношение к происходящему, он точно должен следовать образцу. В нашей школе зачастую существует только два мнения — учителя и неправильное. В связи с этим хотелось бы еще раз подчеркнуть важность учебного диалога. Ребенок может остаться при своем мнении — имеет право. Ребенок должен высказать свое отношение — имеет право. Он может перебить, дать реплику, не согласиться… У нас же зачастую диалога нет, у нас беседа, когда учитель задает вопрос одному ученику, а тот отвечает, при этом все остальные в это время радуются, что на этот раз их не тронули. Одна из задач современного образования — взаимодействие между учителем и учеником.
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy
- в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
- в инстаграм: https://www.instagram.com/podosokorsky/
- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky
Член-корреспондент РАО и автор обучающей системы «Начальная школа XXI века» Наталья Виноградова о значении функциональной грамотности, несовершенстве понятия «эмоциональный интеллект», проблемах в российской школе и важности воспитания учителя.
Фото: Анатолий Жданов, Коммерсантъ
— Что отличает вашу систему?
— Прежде всего то, что в основе нашего подхода лежит теория Даниила Борисовича Эльконина и Василия Васильевича Давыдова, которая определяет учебную деятельность ведущей для развития детей младшего школьного возраста. И с 1-го класса все предметы у нас нацелены именно на формирование учебной деятельности. Мы оказались пионерами внедрения этого подхода в практику, реализовав его еще до того, как появился современный учебный стандарт, в котором именно формирование учебной деятельности признано важнейшей задачей обучения. И второе — это опора на учебный диалог педагога и ученика. Для нас было и остается очевидным, что необходимо уйти от простого следования образцам, бездумного формального запоминания правил, текстов и т. п. Ведь многие учителя сами препятствуют развитию ребенка. Например, моему внуку, ученику 3-го класса, недавно задали в школе ответить на вопрос «что образуется на крышке чайника, когда он кипит?». Ребенок ответил «конденсат», учитель зачеркнул этот ответ, взамен написав правильный, с его точки зрения,— «капельки воды».
С гордостью могу сказать, что учителя, которые работают с нашими учебниками, учатся работать по-новому, воспринимая совсем другую идеологию обучения. Для них ученик — не вечно виноватый во всем «элемент толпы». Напротив, наша методика предполагает, что всегда «виноват» учитель, который должен регулярно спрашивать себя «что я делаю не так, если у ученика не получается выполнить задание, и что я должен сделать, чтобы у него это получилось?». Восприняв такой подход, учителя начинают работать совсем по-другому
— Как родился этот проект?
— Он развивался с 1983 года. Тогда меня как работника сферы дошкольного воспитания пригласили в команду, которая должна была разработать концепцию четырехлетней — в отличие от привычной трехлетки — начальной школы. Затем я стала работать в лаборатории начального образования Института содержания и методов обучения РАО, ее руководителем был прекрасный педагог, математик Анатолий Михайлович Пышкало. На протяжении многих лет мы вели очень серьезную научно-исследовательскую деятельность, целью которой была проверка возможности внедрения четырехлетки на территории Советского Союза,— исследование проходило не только в Москве, но и в Белоруссии, Литве, Грузии. Нашими партнерами выступали педагоги, физиологи, психологи. Я вплотную занималась разработкой нового учебного предмета «Окружающий мир», вела уроки в экспериментальных школах (Москва, Черноголовка, Ленинские Горки). И постепенно пришла к пониманию, что значительная часть нашей работы может уйти «в корзину», притом что мы создавали массу интереснейшего и полезнейшего для учителя материала. Тогда я предложила коллегам: давайте наберемся окаянства и попробуем сделать концептуально единый учебный комплекс на все четыре года — вместо набора разрозненных учебников. И меня тогда назвали авантюристкой…
Реализовать наши идеи на практике удалось только в начале 90-х годов. Мы выиграли конкурс «на лучший учебник», одновременно право на издание наших учебников выиграло издательство «Вентана», которое в дальнейшем и стало нашим многолетним партнером по их изданию. Затем нам пришлось проходить экспертный совет при Министерстве просвещения, и там все пошло скверно. С одной стороны, из 11 рецензий отрицательной оказалась только одна, с другой — мы впервые столкнулись с такой административной игрой — именно на ней было построено все заседание. Очень было печально и противно. Пришла домой и той же ночью написала письмо союзному замминистра Владимиру Шадрикову, который курировал экспертный совет. И он сам просмотрел все материалы, разобрался, дал кое-какие рекомендации, но отменил решение совета. Мы очень были благодарны замминистра за объективную оценку наших учебников. Кстати, тот же Владимир Дмитриевич Шадриков в 2003 году сообщил нам о том, что мы получили премию президента России в области образования за систему средств обучения… Но это было еще не скоро…
— Президентская премия — это символ существовавшего тогда на политическом уровне понимания того, насколько важно грамотно строить начальную школу?
— Можно сказать и так. На самом деле, когда мы работали над созданием «Начальной школы XXI века», шел еще XX век и нас считали наглецами и нахалами, даже название министерством было встречено в штыки. Но я тогда отвечала: не беспокойтесь, пройдет несколько лет, и все наши — и хорошие, и не очень — школы станут школами XXI века просто по факту времени. Мы же работаем для всех школ, но при этом всегда стараемся быть если не на шаг, то на полшага впереди. И это казалось важным. Кстати, за такую возможность я низко кланяюсь и «Вентане», и теперь «Российскому учебнику», потому что за последние два года у нас вышли «горячие», очень важные для решения перспективных задач образования книги. Причем несмотря на отсутствие сиюминутного коммерческого интереса. «Продажники» говорят: сегодня это не купят. Я отвечаю: будем смотреть в «завтра». Вот только что вышла книга «Функциональная грамотность», в которой введение представляет собой не традиционный рассказ, а беседу, круглый стол, ролевую игру — с учителями, родителями, историками. По оценке тех, кто уже познакомился с этой книгой, от нее нельзя оторваться, она «похожа на детектив». И при этом обеспечивает самое главное — постоянную связь с учителем. И учителя, даже если вначале они не вполне готовы к реализации наших идей, после подробного знакомства с ними уже не хотят от них отказываться.
— С какими сложностями вам пришлось столкнуться при внедрении системы?
— У нас не было нужных специалистов, многие отказывались, предпочитали оставаться на старых традициях в трехлетней школе. Мне пришлось привлекать своих бывших студентов и аспирантов. Сначала наш проект реализовывался на базе экспериментальных школ, использовали ротапринтные материалы. Затем мы сделали небольшой тираж с помощью «Вентаны» и проверяли эффективность учебников в Смоленске, Белгороде, городах Поволжья. Позже подключились Санкт-Петербург, Ульяновск, другие города. По итогам реализации проекта в Ульяновске прошла знаменательная конференция, на которой мы увидели весьма бурную реакцию — большинству очень понравилось, но были и очень лестные для нас «критические» оценки: «Ребята у вас не учатся, они хобби занимаются».
— Как вы реагировали?
— Мы слушали все замечания и все время дорабатывали свои материалы. Хорошо, что коллектив у нас был молодой и очень работоспособный. Кроме того, принципиально важной была сама возможность конструктивной коммуникации с экспертным советом: они давали замечания, мы могли на них возразить или доработать что-то. Сейчас, к сожалению, ситуация другая: в оценке учебных материалов эксперты, по сути, вынуждены ограничиваться формальными, не предполагающими диалога «да» или «нет», что резко сужает функции экспертизы, делает оценку более субъективной.
Конечно, первоначально учителям было непросто. И чтобы помочь им быстрее адаптироваться к новому, мы старались говорить с ними нормальным языком, глядя на них не сверху вниз, а общаясь с ними как с коллегами. В частности, этот подход был реализован в книгах «Беседы с учителем» для 1–4-го классов, где вся наша методика была изложена максимально доступно, не теоретически, а с подробным раскрытием особенностей обучения младших школьников.
Нам приходилось прикладывать много усилий для раскрытия идей нашего проекта в процессе распространения и внедрения. Это было, безусловно, самым главным в определении успеха. Мы постоянно ездили общаться с учителями, выступали с лекциями, представляли свои идеи на открытых уроках, деловых играх. Мы разработали свою форму проведения лекции — ее вело одновременно несколько человек. Это вызывало огромное удивление с непривычки, так, аудитория сразу вступала в диалог, активно задавала вопросы, ставила проблемы. И конечно, эффект был совершенно потрясающий. В какой-то момент сформировалось мнение: если есть Виноградова, моя коллега Лидия Журова, наша команда, то успех обеспечен — и на педагогических чтениях, и на педагогических марафонах, и вообще на любом педагогическом мероприятии…. Собственно, иначе никак и не завоевали бы авторитета и интереса к нашей «Начальной школе XXI века».
— Считается, что у нас в «началке» все более или менее неплохо. Например, по итогам международного исследования качества чтения и понимания текста PIRLS мы занимаем первое место...
— Это действительно так. По последним данным, мы даже Сингапур обошли по баллам. Но я абсолютно уверена в том, что к этому факту нужно подходить так: коллеги, это не мы сильные, а наши конкуренты слабые — пока. У нас проблем столько, что если мы будем считать, что у нас все в порядке, то через несколько лет благополучно сдадим свои позиции, потому что другие страны будут в это время совершенствовать свои системы обучения. Текущее первое место в мире — это, конечно, заслуга нашего образования. Например, в 90-е годы Министерство просвещения под влиянием ученых пересмотрело отношение к контролю техники чтения. Был снят такой критерий, как скорость чтения. Физиологами было доказано, что если «типичный» младший школьник читает быстрее, чем 80 слов в минуту, то он перестает понимать текст. В этом случае, когда мы по секундомеру проверяли скорость чтения и фиксировали ее на отметку (!), учитель не занимался самым главным — развитием смыслового чтения. Замечу, что ни одно международное исследование не проверяет скорость чтения, а только смысл прочитанного! Правильное решение министерства привело к оживлению работы над пониманием текста, что и приблизило нас к победе — первому месту по результатам PIRLS 2016 года.
Во время командировки во Францию мы познакомились с методикой проверки смыслового чтения младших школьников (в 6-м, выпускном классе). Детям предложили несколько текстов с одинаковым названием — «Белый медведь», но разных стилей (научно-познавательный, научный, очерковый, художественный, справочный), и группу вопросов ко всем этим текстам. И ребята не просто должны на них ответить, но найти, в каком именно тексте этот ответ присутствует. Принципиально другая методика! Когда я вернулась, в одной из наших школ провела такой тест: завалили начисто. Только сейчас распространяется осознание того, что, начав с понимания литературного текста, нужно подхватывать развитие этого навыка на других предметах и учить понимать любой текст — и математический, и естественно-научный, и справочный… Это и есть функциональная грамотность: я читаю и понимаю любой текст. На этом построены все западные исследования — PIRLS, TIMSS. Повторяю: они не измеряют скорость, они проверяют навыки работы с информацией вообще…
К сожалению, в нашей основной школе работа над смысловым чтением и пониманием любого текста целенаправленно не ведется. Это одна из причин того, что навыки работы со смысловой стороной текста не развиваются, а часто и теряются.
— Почему у нас такая непростая ситуация с функциональной грамотностью?
— Все упирается в педагога. Учителя в основной школе являются предметниками, им нужно «пройти предмет», они не понимают важности достижения метапредметных результатов (подчеркну, что смысловое чтение — это универсальный навык функциональной грамотности). Необходимо давать больше заданий не на формальный пересказ, не тренировку только памяти и восприятия, а на развитие умений работать с информацией, которая представлена в тексте, используя для этого умственные операции — сравнения, анализа, классификации, обобщения. Чтобы решить эту проблему в массовой практике, учителей следует готовить к профессиональной деятельности и-на-че: чтобы они создавали условия для поисковой, исследовательской деятельности своих учеников, для развития навыков критического мышления, становления готовности к самообучению. А из них делают конформистов, ориентированных на образец. Но ведь никто из великих не был конформистом, все они были критическими личностями, потому что формировались в противостоянии: спорили, ругались, защищали свою позицию. Дайте нашим детям право на ошибку, на собственное мнение, которое может не совпадать с мнением учителя или учебника… Есть такие учителя, но их пока крайне мало.
— Как правильно выстроить стратегию развития образования? Несколько главных пунктов…
— Отрицательный момент нашего образования — его конструирование сверху, когда вуз диктует — через баллы — «кого возьму, кого нет» — требования основной школе, та — начальной, а та — детскому саду. Эта неграмотная с точки зрения педагогики (да и здравого смысла!) система не учитывает специфику и самоценность каждого возраста, школа мало ориентируется на принцип природосообразности обучения. Сегодня резко снизилось качество подготовки учительских кадров. На мой взгляд, это связано с неправомерной переделкой педагогических институтов в педагогические университеты, где резко снизилось внимание к формированию готовности специалиста к профессиональной педагогической деятельности: минимально часов на педагогику и психологию, почти отсутствие педагогической практики в школе. Выпускник университета приходит в школу с недостаточным уровнем профессиональных знаний-умений.
Этим нужно заниматься в первую очередь. Второе — нужно поднимать авторитет учителя, в том числе за счет зарплаты,— сейчас лучшие выпускники вузов, к сожалению, в школу не идут. Необходимо совершенствовать систему повышения квалификации, привлекать профессионалов, брать на вооружение новые формы, например вебинары.
Третье — нужно навести порядок в экспертизе учебников. Система Занкова, Петерсон — это рыночные конкуренты нашего «XXI века», но их удаление из федерального перечня несправедливо. Безнравственно, когда место достойных учебников массово занимают удовлетворительные — только потому, что они издаются самым крупным в стране издательством. Здесь министерство должно навести порядок: нужны четкие, разумные, прозрачные критерии. Их нет. Единственное, что мы пока сделали по просьбе министерства,— разработали новые критерии для оценки воспитательного потенциала учебников. Раньше к таким критериям относилось, например, число упоминаний слова «честность», причем неважно, в каком контексте.
Четвертое — нужно определиться с местом и ролью цифровых технологий. Технологический прогресс, безусловно, остановить нельзя, но есть такое понятие, как «целесообразность», принцип «не навреди». Нельзя искусственно создавать противоречие между цифровыми и печатными средствами обучения. У каждого есть своя специфика, и перекладывать функции одного средства обучения на другое средство — педагогическая несуразность. Я полагаю, что в вопросе введения цифровых технологий спешить нужно медленно. Очень важно отработать методику обучения школьников работе с новыми информационными технологиями.
Пятое — новые цели образования, выраженные ФГОС, намечены, но массовая школа их еще не приняла, потому что многие учителя не понимают идеи стандарта, не готовы к их реализации. Что, разумеется, не означает необходимости переписывать стандарт или отказываться от него. Я считаю, что ФГОС нельзя сегодня реализовать полноценно, это дело ближайшего будущего. Но раз его приняли, давайте постепенно работать над совершенствованием готовности учителя. Потихонечку, без победных реляций о том, что «все выполнено»…
И шестое — речь идет о семье и ее роли в образовании ребенка. Меня часто спрашивают, как школе привлечь к обучению родителей, я всегда отвечаю: «Не надо этого делать!» Семья — особый социальный институт. Она решает свои цели и задачи. Прежде всего родители должны любить, поддерживать детей, помогать им справляться с возникающими жизненными трудностями, организовывать их досуг и заботиться о здоровье, развитии общего кругозора и культуры. А образованием пусть занимаются профессионалы. Мы должны понимать и дополнять друг друга, а не подменять. К сожалению, сегодня часто школа перекладывает на родителей сам процесс обучения, оставляя за собой право лишь на контроль.
— Сейчас одним из популярных понятий в образовательной сфере является «эмоциональный интеллект». Как вы относитесь и к самому понятию, и к его использованию?
— Конечно, я понимаю сторонников так называемого эмоционального интеллекта — хотя на самом деле его нет, интеллект — это отдельная от эмоций сфера. Сейчас физиологи утверждают, что нет деления на правое и левое полушария, и тем более тогда не нужно выделять эмоциональный интеллект. Давайте смотреть по-старому: интеллект — это логика, это здравый смысл, это за рамками, за гранью эмоций. Хотя интеллект не может быть без эмоций, но там они обычно скрыты, а сторонники концепции эмоционального интеллекта хотят их высветить. В применении к начальной школе эмоциональный интеллект — это фактически образное мышление. Это мышление, которое свойственно этому ребенку. И все, что мы делаем, обучая ребенка, направлено прежде всего на формирование логики, а затем уже на формирование образного мышления. Никакая учебная, исследовательская деятельность не пойдет, если за этим не стоят конкретные образы. И с этой точки зрения я могу поддержать создателей понятия «эмоциональный интеллект». При этом подчеркну, что, хотя сама идея справедлива, с психологической точки зрения такое понятие не очень корректно, потому что эмоции и интеллект — это разные явления в психике человека.
— Можете пояснить это на каких-нибудь примерах?
— Я вам приведу один маленький, но характерный: в одном из городов нашей страны мне довелось посетить урок «Окружающего мира» на тему «Мир чувств», на котором учительница дала своим ученикам дошкольную игру «Чудесный мешочек». В мешочек были сложены овощи и фрукты, дети должны были засунуть руку внутрь и, ощупав предмет, назвать его. Сразу оговорюсь, что это был 1-й класс школы для одаренных детей, где преподавали по программе 2-го класса. И из всех предметов, которые были в мешочке — яблоки, груши, сливы, киви, картошка, морковка,— они не вполне точно назвали яблоком круглую грушу, а про киви сказали «что-то с волосами». И это одаренный класс! После окончания игры дети начали читать, и читали блистательно, рассказывали, обсуждали — все шикарно. После уроков я говорю учительнице: «Вы понимаете, что у них чувственное восприятие, сенсорика,— на нуле?» А она меня спрашивает: «А что мне надо было делать?» Я говорю: «Открыть этот мешок, вместе с ними пощупать, попробовать, покатать. Потом снова сложить и тогда попробовать». Бегло читающие дети очень скоро почувствуют трудности в обучении, потому что у них нет богатого чувственного опыта как основы для развития логического, теоретического мышления.
С этой точки зрения эмоциональное восприятие крайне важно. Но образ важен не только для логики, он важен и для понимания своего положения в окружающем мире! Определяя свое эмоциональное отношение к чему-то, я должна одновременно определить и свое место в каждой конкретной ситуации: «я и предметы», «я и другой человек», «я и познание», «я и природа». Это все прописано у нас в концепции, но на практике учитель в большинстве случаев не разрешает ученику высказать свое отношение к происходящему, он точно должен следовать образцу. В нашей школе зачастую существует только два мнения — учителя и неправильное. В связи с этим хотелось бы еще раз подчеркнуть важность учебного диалога. Ребенок может остаться при своем мнении — имеет право. Ребенок должен высказать свое отношение — имеет право. Он может перебить, дать реплику, не согласиться… У нас же зачастую диалога нет, у нас беседа, когда учитель задает вопрос одному ученику, а тот отвечает, при этом все остальные в это время радуются, что на этот раз их не тронули. Одна из задач современного образования — взаимодействие между учителем и учеником.
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy
- в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
- в инстаграм: https://www.instagram.com/podosokorsky/
- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky