Николай I. Потерянная модернизация
Николай I. Потерянная модернизация
«Помилуйте, Александр Сергеевич. Наше царское правило: дела не делай, от дела не бегай».
Пушкин А. С. Воображаемый разговор с Александром I
Пушкин А. С. Воображаемый разговор с Александром I
«Революция на пороге России, но клянусь, она не проникнет в неё», — сказал Николай I после вступления на престол и разгрома восстания декабристов. Он не первый монарх в России, который боролся с «революцией», но самый знаковый.
Естественное развитие России в рамках феодальной формации столкнулось с внешними причинами, которые несли новые серьёзные вызовы. В такой непростой ситуации в России начался кризис феодально-крепостного строя, система управления перестала соответствовать внешним и внутренним вызовам.
Как мы писали в статье «Россия. Объективные причины отставания», страна вступила на путь исторического развития, когда в Западной Европе, на территориях с древнеримской инфраструктурой, дорогами и законами, уже формировался феодализм.
Она начала свою историческую стезю в значительно более сложных климатических и географических условиях, имея постоянный дестабилизирующий фактор в виде угрозы со стороны Великой степи.
В силу этих причин произошло отставание России от соседних европейских стран, представлявших военную угрозу для страны.
В таких условиях была проведена первая модернизация страны, которая обеспечила, помимо военной мощи, еще и развитие производительных сил страны, её экономики и освоения новых, важных для страны земель, как в далекой Америке, так и в Новороссии (Манштейн Х-Г.).
Без модернизации Петра Великого о такой России не приходилось бы и мечтать. На этом фоне удивляет попытка в околоисторических кругах, используя, в том числе и научные работы (П. Н. Милюков), опровергнуть эти очевидные выводы, поддержанные даже зарубежной научной литературой.
Иррациональность и непоследовательность в действиях Петра, спорные реформы и рост новых социальных язв, бунты и голод, частичные контрреформы после смерти царя-корабела не отменяют достижений петровской модернизации (Нефедов С. А.).
Критики не учитывают последствия её отсутствия (модернизации) в агрессивном внешнем окружении, что безусловно чувствовал и понимал, если хотите, «иррационально», гениальный русский царь.
Ускорение, о котором писал Н. Я. Эйдельман, вызванное модернизацией Петра, ослабло к началу ХIХ века, одновременно произошли Великая буржуазная революция во Франции и промышленная революция в Англии, создавшая индустриальное общество на базе машинного производства.
Социальные революции в европейских странах существенно ускорили промышленную революцию, обеспечив переход к индустриальному обществу в странах потенциальных конкурентах России, в то время как в России:
«…в течение первого тридцатилетия XIX в. распространение машинного оборудования носило спорадический, неустойчивый характер и не могло поколебать мелкого производства и крупной мануфактуры. Только с середины 30-х гг. стало наблюдаться одновременное и непрерывное внедрение машин в различные отрасли промышленности, в одних — более быстрое, в других — замедленное и менее эффективное».
(Дружинин Н. М.)
И как раз в этот период, когда встал вопрос о новой модернизации, потребность в социальных изменениях и внедрении новых технологий была проигнорирована.
Сравнивать Петра I и его потомка Николая I можно только в одном: у того и другого был Меньшиков, один талантливый «птенец» бурной эпохи, другой, увиливающий от дела царедворец, не скрывавший своего невежества.
Оба царя были крайне деятельны, как отмечали современники, но один потратил своё время правления на модернизацию России, а другой растратил его на бюрократические миражи и битвы с ветряными мельницами.
Для обоих царей «регулярность» армии, для Петра ещё и флота, была важнейшей составляющей и моделью для гражданского управления, разница состояла лишь в том, что для начала ХVIII в. это был революционный метод управления, а вот для первой половины ХIХ века – анахронизм. Отец-командир императора Николая, фельдмаршал И. Ф. Паскевич писал:
«Регулярство в армии необходимо, но о нем можно сказать то, что говорят про иных, которые лбы себе разбивают, богу молясь... Оно хорошо только в меру, а градус этой меры знание войны [выделение – В.Э.], а то из регулярства выходит акробатство».
Если сравнить ситуацию после состоявшейся и несостоявшейся модернизации в военном плане, то в первом случае победы за победой, а во втором — поражения и потери, закончившиеся разгромом России в Первой мировой.
Революция на пороге…
Первая половина ХIХ в. — это время подъема национального сознания у многих европейских народов. Эти веяния достигли и России, получив оформление в триединой формуле: самодержавие, православие и народность.
Всё бы хорошо, но на российской почве проблема состояла в том, что страна была не просто социально разделённой. Основной класс, плативший подати и налог кровью, пребывал в рабском состоянии (сколько оттенков у рабства — не предмет текущей статьи) и никак не мог олицетворять народность в полном смысле этого слова. Как писал в записке на имя императора князь Друцкой-Соколинский про крепостное право: про рабство в России придумали «витии европейские… вследствие зависти к могуществу и благосостоянию России».
Это было какое-то форменное издевательство над здравым смыслом и гуманизмом: говорить о народности и определять подавляющую часть крестьянского населения страны (частных и государственных крестьян) как «собственность».
Ещё швейцарский учитель старшего брата Николая I, Лагарп, писал:
«Без освобождения Россия может подвергнуться такому риску, как при Стеньке Разине и Пугачеве, и думаю об этом неразумном нежелании (русского) дворянства, которое не хочет понять, что оно живёт на краю вулкана… и не может не чувствовать живейшего беспокойства».
Что, впрочем, не было откровением. Николай I, внимательно относившийся к истории с Пугачевым, считал полезным издание «Истории» А. С. Пушкина, лично им отрецензированной, с целью «попугать» зарвавшихся дворян.
Кризис феодальной системы в канун падения крепостного права как раз и был вызван увеличивающейся внеэкономической эксплуатацией крестьян со стороны дворян.
Потребность в хлебе как экспортном сырье требовала увеличения объемов производства, что в условиях крепостного права вело исключительно к увеличению прессинга на земледельца, о чём писал В. О. Ключевский:
«…в XIX в. помещики усиленно переводят крестьян с оброка на барщину; барщина доставляла землевладельцу вообще более широкий доход сравнительно с оброком; помещики старались взять с крепостного труда все, что можно было взять с него. Это значительно ухудшило положение крепостных в последнее десятилетие перед освобождением».
Важнейшим признаком кризиса было полное неумение дворян управлять своей «частной собственностью»: продавай отечество – высылай деньги в Париж!
Реформа 1861 г. была облегчена для государства тем, что огромное количество имений «возвращалось» государству посредством залогов и даже перезалогов.
Отступление
В Петербурге напротив Мариинского дворца стоит великолепный памятник императору — шедевр работы О. Монферана и скульптора П. Клодта. На нём изображены моменты из жизни царя. На одном барельефе Николай Павлович в одиночку успокаивает толпу на Сенной площади во время холерного бунта. Да, лично смелый, прирождённый оратор, персональный цензор и поклонник Пушкина, как все цари, заботливый семьянин, юморист и неплохой певец, правитель, благодаря которому мы имеем именно такой город Санкт-Петербург, каким восхищаемся – многие шедевры были построены при нём. Это с одной стороны.
С другой стороны, Николай — император с образованием и кругозором уровня младшего офицерского состава, совершенно не подготовленный к той роли, которую вынужден был играть. Враг образования, даже в военной области, и автор хлёсткого афоризма: «Мне нужны не умники, а верноподданные». Как здесь не вспомнить Петра, настаивавшего: я учусь и учителей себе требую.
Конечно, Николая не готовили на трон, готовили
Здесь коренится ключевая разница между организатором и созидателем Петром Великим, знавшим и понимавшим, что надо, как надо, который сам знал и определял, что нужно для модернизации, и самодержцем, совсем не интересовавшимся прогрессом, получавшим информацию через многословные доклады, бесконечные работы комиссий, рассматривающий новшество подобно скучающему туристу, даже в любимой армейской сфере.
В. О. Ключевский писал:
«Александр I относился к России как чуждый ей трусливый и хитрый дипломат. Николай I – как тоже чуждый и тоже напуганный, но от испуга более решительный сыщик».
Управление
После действия или, вернее, бездействия Александра I, его брату по воле случая досталась расшатанная с точки зрения управления страна. Социальный кризис после победы в войне с Наполеоном набирал обороты, и надо было что-то предпринимать.
Николай, вступивший на престол в период кризиса, конечно же, осознавал проблему. Но угроза перевыборов посредством дворянских штыков останавливала его, даже когда этой угрозы совсем и не было: не так ли «выбрали» его брата, убив отца? А как по-другому рассматривать восстание на Сенатской площади 14 декабря 1825 года?
Именно поэтому все восемь комитетов по «крестьянскому вопросу» (освобождению крестьян) были тайными. От кого прятались, от крестьян? От дворян.
Царь поручил А. Д. Боровкову составить «Свод показаний» декабристов, касающихся недостатков государственного управления, с целью их исправления.
И в таких условиях царь, думающий о переводе крестьян во временно обязанные, постепенно отказался от этой мысли, а возможно, просто устав от малоэффективной работы по устройству внутренней жизни, переключился на эффектную и, как долго казалось, блестящую, внешнюю политику. «Эпоха реформ», которая кому-то мерещилась в начале царствования, в связи, наверное, с созданием III отделения (политическая полиция), быстро ушла в небытие. Да и реформы Николая носили абсолютно формальный характер.
Дворянская диктатура, в широком понимании этого слова, была неспособна эффективно развивать страну, но цепко держала управление страной и экономикой в своих руках, а Николай I, не готовый как человек к миссии по развитию страны в новых исторических условиях, потратил всю энергию и огромные усилия для укрепления устаревшей «феодальной» системы, её консервации в этот период.
Это произошло в условиях промышленной революции, когда внешние угрозы для развития страны требовали совершенно другого подхода.
Например, более прогрессивная система управления, исключающая Табель о рангах, была отклонена из-за возможности в дальнейшем обуржуазивания чиновников. Не был принят «Закон о состоянии», позволяющей торговать не только купцам, но всем сословиям.
Царь выбрал путь укрепления государственного аппарата подавления. Он первый стал выстраивать, как совсем недавно было принято говорить, «вертикаль» чиновников, которая по факту совсем не работала.
Например, как в случае с реформой и созданием I отдела, во главе которого поставили Танеева, а директором департамента назначили А. А. Кованькова, человека, который был
«…ограниченный, малопросвещенный и никогда нигде путно не служивший, а Танеев в прибавку ко всем тем же качествам еще и человек крайне неблагонамеренный, привязчивый и вздорный педант, который будет жать и теснить, где лишь можно…»
(М. А. Корф.)
Царю приходилось мириться со своеволием дворянства на местах, повсеместно и массово нарушавших «правильные законы», как это было в случае Инвентарной реформы 1848 г., которая должна была ограничить произвол помещиков в отношении их крепостных.
Всю структуру губернского управления, навсегда запечатлённого Н. В. Гоголем и М. Е. Салтыковым-Щедриным, можно охарактеризовать (за исключением нескольких губернаторов) как абсолютно бессистемную машину, часто являющуюся личной вотчиной самодуров-губернаторов (таких, как В. Я. Руперт, Д. Г. Бибиков, И. Пестель, Г. М. Бартоломей). Структуру, формально стройную, а по факту представляющую из себя систему, которая состояла из губернаторов или вообще не занимавшихся службой, или пребывавших в своих имениях. Людей часто некомпетентных, подтасовывающих статистику, дабы «правдой» не обидеть императора. Здесь стоит прибавить поголовное казнокрадство и взяточничество. При этом одиозные губернаторы не только не наказывались, а получали новые места.
Под стать системе подбирались и руководители министерств и ведомств, многие исключительно за строевую подготовку или, как в случае с П.А. Клейнми́хелем, управленцем, который тратил неадекватные финансовые и человеческие ресурсы там, где их можно было и не тратить, для достижения сомнительных целей, одновременно будучи казнокрадом. И это в стране, никогда не страдавшей от излишеств.
Немногие действительно толковые руководители в установленных рамках системы неадекватной траты народных ресурсов, бессмысленной формалистики, повального воровства, а в последние годы жизни императора и бесконечного раболепия ничего предпринять не могли.
К оценке системы управления страной стоит добавить, что при Николае она превратилась в личную кормушку для полиции, чиновников всех уровней, устраивавших свои дела и занимающихся госслужбой постольку поскольку.
Казнокрадство и взяточничество пронизало всю государственную систему, слова декабриста А. А. Бестужева, адресованные вступившему на престол Николаю I, полностью характеризуют и период его правления:
«Кто мог, тот грабил, кто не смел, тот крал».
Исследователь П.А. Зайончковский писал:
«Надо заметить, что за 50 лет — с 1796 по 1847 г. — численность чиновников возросла в 4 раза, а за 60 лет — с 1796 по 1857 г. — почти в 6 раз. Важно отметить, что численность населения за этот период увеличилась примерно в 2 раза. Так, в 1796 г. в Российской империи насчитывалось 36 млн. человек, в 1851 г. — 69 млн. Таким образом, государственный аппарат в первой половине XIX в. рос примерно в 3 раза быстрее, чем население».
Безусловно, усложнение процессов в обществе требует увеличения контроля и управления ими, но при имеющихся сведениях о крайне низкой эффективности этой машины управления целесообразность в её увеличении остаётся под вопросом.
В условиях нежелания или неумения решить ключевой вопрос русской жизни, или, точнее сказать, решить это вопрос без ущерба для дворян, было принято решение расширить контроль за населением посредством полицейских и административных мер. Отсрочив решение его на потом, одновременно усилив нажим на внешние «деструктивные» с точки зрения императора силы и загнав ряд других проблем вовнутрь, не решая их (как в случае с «чемоданом без ручки» – Польшей, или Кавказской войной).
Внешняя политика
Конечно, не все действия в прошлом можно рассматривать через призму современных знаний, поэтому обвинять Дон-Кихота феодализма в помощи врагам России представляется некорректным, но вот спасение враждебных государств, исходя из идеалистических представлений, а не реальной политики, создало проблемы стране.
В 1833 г., когда власть в Стамбуле из-за восстания наместника Египта Мухаммеда-Али висела на волоске и «восточный вопрос» мог быть решён в пользу России, царь оказал военную помощь Порте, подписав с ней Ункяр-Искелесийский договор.
Во время венгерской революции 1848-1849 гг. Россия поддержала венскую монархию. И, как самокритично сказал Николай генерал-адъютанту графу Ржевусскому:
«Я тебе скажу, что самый глупый польский король был Ян Собесский, потому что он освободил Вену от турок. А самый глупый из русских государей, — прибавил его величество, — я, потому что я помог австрийцам подавить венгерский мятеж».
А блестящие русские дипломаты, одновременно опытные царедворцы, учитывая «мнение» царя о том, что Англия и Франция племянника Наполеона I — непримиримые враги, составляли ему донесения в таком же духе, тем самым скрывали реальные факты формирования союза этих двух стран против России.
Как писал Е.В. Тарле:
«Еще гораздо более невежествен был Николай во всем, что касалось западноевропейских государств, их устройства, их политического быта. Его неосведомленность вредила ему неоднократно».
Армия
Всё свое время император посвящал животрепещущим государственным делам по изменению мундиров у гвардии и у обычных полков: изменениям подвергались эполеты и позументы, пуговицы и ментики. Ради справедливости скажем, что царь вместе с генерал-адъютантом художником Л.И. Килем изобрел всемирно известную каску с остроконечным навершием – «пикельхаубе», фасон которой «похитили» немцы.
Нежелания Николая реально разбираться в вопросах управления, видеть проблему в целом, а не её сегменты, консерватизм и полное отсутствие реального опыта управления на войне (не вина Николая, которого не пустили в заграничные походы) — всё это отразилось на любимом детище царя – армии.
Вернее сказать, не армии, а «игры в солдатики», как определил его военную деятельность Д.А. Милютин.
Кадровая политика и неписаные правила подобострастия, атмосфера лести вынуждали даже очень хороших русских полководцев замалчивать проблемы, не доносить их до императора, как в случае походов Паскевича в Венгрию или во время введения войск в Дунайские княжества в 1853 году.
В «Историческом обозрении военно-сухопутного управления с 1825 по 1850 г.», созданном в Военном министерстве, сообщалось, что за 25 лет в армии умерло от болезней 1 062 839 «нижних чинов». За это же время, согласно отчёту, в войнах (русско-иранская война 1826—1828 гг., русско-турецкая война 1828—1829 гг., кавказские войны, подавление восстания в Польше в 1831 г., поход в Венгрию в 1849 г.) погибло 30 233 человек. В 1826 г. в армии насчитывалось 729 655 «нижних чинов», было набрано с 1826 по 1850 г. 874 752 рекрута. Итого служило в этот период 2 604 407 солдат.
Более того, старые методы управления в армии, концентрация внимания, опять и опять, как и в гражданском управлении, на форме и формуляре, а не на содержании: на внешнем виде солдат, на парадах и муштре, на строевых приёмах, всё это в условиях увеличения скорострельности оружиякрайне отрицательно повлияло на результаты в условиях новой войны.
Устаревшая тактика обеспечивала победу над польскими и венгерскими иррегулярными частями, над турками, персами и горцами, но при столкновении с французами и англичанами ничего сделать не смогла, несмотря на частые роковые тактические ошибки союзников в Крыму.
Вот что писал выдающийся военный реформатор Д.А. Милютин:
«В большой части государственных мер, принимавшихся в царствование императора Николая, преобладала полицейская точка зрения, т. е. забота об охранении порядка и дисциплины. Отсюда проистекали и подавление личности, и крайнее стеснение свободы во всех проявлениях жизни, в науке, искусстве, слове, печати. Даже в деле военном, которым император занимался с таким страстным увлечением, преобладала та же забота о порядке, о дисциплине, гонялись не за существенным благоустройством войска, не за приспособлением его к боевому назначению, а за внешней только стройностью, за блестящим видом на парадах, педантичным соблюдением бесчисленных мелочных формальностей, притупляющих человеческий рассудок и убивающих истинный воинский дух».
Севастополь, подвергавшийся ужасному артиллерийскому обстрелу, не был полностью заблокирован и имел полную связь со штабами в Симферополе. А вялые попытки деблокировать его извне вскоре полностью были оставлены.
Трагедия заключалась в том, что даже с учётом нескольких ТВД русская армия не смогла ничего серьёзного противопоставить экспедиционному корпусу европейских союзников, которые обладали полной инициативой!
Рассказ Л.Н. Толстого «После бала» ярко иллюстрирует формулу о «самодержавии, православии и народности». Недаром Николай получил прозвище Палкин:
Пули немецкие,
Пули турецкие,
Пули французские,
Палочки русские!
Промышленная революция на пороге
Такая же ситуация наблюдалась и в целом в управлении страной.
П.А. Валуев написал:
«…сверху блеск, снизу гниль; в творениях нашего официального многословия нет места для истины».
Казенщина, формализм, как тогда говорили, формулярщина, пренебрежение к простому человеку достигает в этот период предела: перефразируя В. Г. Белинского, вся гуманистическая традиция Великой русской литературы вышла из гоголевской «Шинели» — шинели времен Николая I.
Сама система управления обществом не давала шансов для развития страны, тормозила её производительные силы в условиях промышленной революции у соседней, недружественной цивилизации.
Именно царствованию Николая, а не каким-то глубоко сидящим историческим «родовым травмам», мы обязаны всей той ситуацией в ХIХ и начале ХХ века, когда «бурное» развитие России всегда завершалось военным поражением: «Седлайте коней господа, — воскликнул император, обращаясь к офицерам на балу, — в Париже революция».
Как не вспомнить письмо декабриста А. А. Бестужева, написанное новому императору в 1825 г.:
«Увольнение винокурения и улучшение казенными средствами дорог между бедными и богатыми хлебом местами, поощрение земледелия и вообще покровительство промышленности привело бы в довольство крестьян. Обеспечение и постоянство прав привлекло бы в Россию множество производительных иноземцев. Фабрики бы умножились с возрастанием запроса на искусственные произведения, а соревнование поощрило бы их усовершенствование, которое возвышается наравне с благосостоянием народа, ибо нужды на предметы довольства жизни и роскоши беспрестанны. Капиталы, застоявшиеся в Англии, заверенные в несомненности прибытка, на многие годы вперед, полились бы в Россию, ибо в сем новом переработанном мире они выгоднее могли быть употреблены, чем в Ост-Индии или Америке. Устранение или, по крайней мере, ограничение запретительной системы и устройство путей сообщения не там, где легче (как было прежде), а там, где необходимее, равно как заведение казенного купеческого флота, дабы не платить чужеземцам дорогого фрахта за свои произведения и обратить транзитную торговлю в русские руки, дало бы цвести торговле, сей, так сказать, мышце силы государственной».
Так сложилось, что именно время правления Николая I стало периодом, когда путь развития России можно было изменить, на пороге страны стояла промышленная революция, но в Россию её не пустили!
Модернизация серьезно могла способствовать изменениям в развития страны, сняла многие кризисы и многочисленные жертвы, произошедшие именно из-за того, что она не была проведена вовремя, в период относительного мира и внешней безопасности для России.
Помните: «Революция на пороге России, но, клянусь, она не проникнет в неё».
Продолжение следует…