Музыковед Александр Белоненко: «Свиридов сочинял музыку, а я сидел под роялем»
Материал опубликован в №11 печатной версии газеты «Культура» от 28 ноября 2024 года.
В следующем году страна будет отмечать 110-летие последнего отечественного композитора-классика — Георгия Свиридова. Воспоминаниями об этом великом человеке с «Культурой» поделился его племянник, президент Национального Свиридовского фонда Александр Белоненко.
— Александр Сергеевич, какие мероприятия, связанные с юбилеем вашего дяди, планируются в ближайшем будущем?
— Те произведения, что были опубликованы при жизни Свиридова, составляют дай Бог половину из созданной им музыки. Архив композитора — богатейший рудник, золотые россыпи которого еще предстоит по крупицам добывать. В этом руднике хранятся неизданные по сей день оратории, кантаты, прочие произведения — словом, непочатый край работы. Мой дядя трудился не за столом, а за роялем. Так работали Шуман, Вагнер, Стравинский, Прокофьев. То есть при сочинении музыки главным критерием для Свиридова было желание представить: а как это будет звучать?
Я не знаю, как он сочинял до появления магнитофона, но когда таковой появился, получалась следующая картина: дядя садился за рояль, включал магнитофон и начинал играть и петь — причем записывал не законченную вещь, а показывал ее в процессе создания, отслеживал этапы развития сочинения. И каждая запись фиксировала определенный шаг на пути к финалу той или иной композиции. И практически для каждого произведения у Свиридова было по десять-пятнадцать рукописей. Если в этом разбираться скрупулезно, то там черт ногу сломит. Поэтому нашему фонду предстоит проделать колоссальную, я бы сказал, адовую работу.
Свиридов оставил фантастический звуковой архив: 238 произведений, которые он наиграл и напел. Причем некоторые из этих сочинений не существуют в нотном варианте. И все это необходимо изучить, описать и достойно оформить...
Что касается масштабных концертных акций, приуроченных к юбилею моего дяди... Здесь все находится в руках исполнителей. Есть коллективы, которые будут играть музыку Свиридова вне зависимости от каких бы то ни было дат — например, Государственная академическая капелла Санкт-Петербурга, БСО имени П.И. Чайковского, Капелла имени А. Юрлова.
Если удастся выиграть грант Президентского фонда культурных инициатив, то появится возможность восстановить партитуры поздних вещей Свиридова: ораторию «Песнь о России», кантату «Барка жизни» (оба произведения созданы на стихи Александра Блока), симфонию для струнных и ударных. Готовность исполнить эти сочинения уже выразили Теодор Курентзис со своим коллективом MusicaAeterna, а также Юрий Башмет.
Кроме того, я буду беседовать на данную тему с Валерием Гергиевым, которому, в частности, хочу предложить одну восстановленную, реставрированную партитуру — шестичастную кантату на стихи Есенина «Светлый гость». Это совершенно новое слово в мировой музыке. В ней нет никакого развития, симфонизма, многослойной фактуры — по сути, ничего, кроме пения и аккомпанемента. Все строится на чисто мелодическом материале. Но этот материал — золото высокой пробы. Это абсолютно новая вещь — никто ничего подобного еще не делал ни в России, ни за рубежом.
— Существует ли каноническое собрание сочинений Свиридова, что называется, «в одной упаковке»?
— Что вы, у нас ведь, по сути, не существует академических собраний ни одного отечественного композитора-классика, будь то Глинка, Мусоргский, Рахманинов, Прокофьев, Шостакович. Чтобы издать достойную академическую антологию Георгия Васильевича, необходимо прежде всего подробно, тщательно описать все его рукописи. А это, повторюсь, трудоемкая, растянутая в перспективе на многие годы работа. Мне одному уже с этой задачей не справиться. Я возлагаю надежды на молодых, в частности, на продюсерский центр «Панчер», который проявил живой и искренний интерес к богатейшему свиридовскому наследию.
— А почему так вышло, что мы «недополучили» Свиридова? Связано ли это с тем, что в девяностые годы, когда ваш дядя писал последние произведения, до музыки в нашей стране было мало кому дело? Или Георгий Васильевич был очень плодовит и физически не успел многое реализовать?
— И то и другое. Дядя действительно сочинял очень много: одновременно трудился над десятком произведений. Переходил от одной рукописи к другой. Но дело вот еще в чем: Свиридов — композитор, который, в отличие от большинства современников, полагавших, что в музыке должно быть задействовано как можно больше звуков, пришел к идее «малонотия».
Он выдвинул тезис, суть которого, в двух словах, заключалась в следующем: симфонизм умер. Причем дядя понял это еще после войны, для него стало очевидным: все, что мог Шостакович сказать сильного, он сделал это еще в своей Восьмой симфонии. По мнению Свиридова, то была творческая кульминация Дмитрия Дмитриевича. А выше Шостаковича «прыгать» уже было бессмысленно. И хотя были созданы еще замечательные сочинения, например, Третья «Севастопольская» симфония Бориса Чайковского или 21-я симфония Мечислава Вайнберга, все творчество в этой области после Шостаковича рассматривается скорее как постсимфоническое.
Свиридов уже в середине 1950-х — начале 1960-х годов понял, что русская музыка будет искать иные пути. И афористично сформулировал направление поисков: «песня или додекафония». Молодежь ринулась осваивать технику композиции в двенадцати тонах, изучать достижения послевоенного западного музыкального авангарда. Между прочим, Свиридов, не заимствуя ничего напрямую, идя своим путем, развивая собственные композиционные принципы, тем не менее оценил поиски авангардистов в области тембров, лаконизм форм, например, Антона Веберна.
Однако Свиридов избрал свою форму, свой жанр — песню. Разумеется, песня Свиридова отличается от того, что мы слышим сегодня. Это высокая, художественная песня, порой довольно сложной формы. Она уходит корнями к русскому классическому романсу Глинки и Бородина, к песням немецких романтиков: Шуберта, Шумана, Брамса. Тем не менее в песнях Свиридова можно услышать интонации и русской народной, и советской массовой песни. Георгий Васильевич хорошо знал и ценил наши песни — особенно военной поры: Соловьева-Седого, Мокроусова, Блантера. А после войны — Фрадкина, Колкера, Гаврилина. Не остался дядя равнодушным и к рок-музыке. В тех же The Beatles ценил то, что они возродили жанр английской баллады.
Свиридов был убежден, что современная академическая инструментальная музыка утратила ценнейшее начало — мелодию. А авангард, по его мнению, хоть и является продолжением симфонической традиции, все же — путь в никуда, тупик. Авангардная музыка, являясь не более чем звуковым калейдоскопом, утратила связь со слушателем, перестала быть инструментом общественного самопознания.
Поэтому дядя полагал, что ХХI век станет временем возврата к песне. Благодаря этому в музыке произойдет переход, подобный «мостику» от Античности к Средневековью. Появятся новые трубадуры и миннезингеры, которые вдохнут в европейскую музыку свежую жизнь. Разумеется, это было личное убеждение Георгия Васильевича, не претендовавшее на абсолютную истину.
— Многие сходятся во мнении, что Георгий Свиридов — последний истинный классический композитор в истории отечественной музыки. Осознавал ли он это и как вообще воспринимал себя в данном контексте?
— Он относился к этому спокойно, не считал, что классическая музыка погибнет. Другое дело, его настораживало то, что в произведениях конца ХХ века практически исчезла живая интонация. Ему претило, что современные композиторы изобрели некоммуникативный музыкальный язык, недоступный для широкой аудитории. И эта аудитория проголосовала против, отдав предпочтение проверенной временем классике и романтической музыке...
Путь Свиридова был непростым. В 1940-х, вслед за Шостаковичем, моего дядю обвинили в формализме. Его сочинения не исполнялись и не издавались с 1948 по 1953 год. Не буду углубляться в обстоятельства, связанные с суровыми условиями его жизни, но в то время он был на грани отчаяния. После 1953-го стало чуть полегче. У него появились сочинения, принесшие широкую известность: цикл песен на стихи Роберта Бернса, «Поэма памяти Сергея Есенина»...
Свиридову повезло: и Хрущев, и Брежнев до некоторой степени ему благоволили. В частности, ценили написанные им Курские песни. Ведь Никита Сергеевич и мой дядя были земляками — оба родились в Курской губернии. А Брежнев учился в одном из курских техникумов. К тому же Георгий Васильевич никогда не декларировал публично своих взглядов, не участвовал в диссидентском движении, избегал всякого рода фрондирования. Если у него порой и возникали какие-то проблемы, то связаны они были не с властями предержащими, а с внутренним композиторским кругом. Вот здесь и шли самые настоящие бои, проявлялась партийная нетерпимость. Увы, в композиторском сообществе существует ожесточенная конкуренция, ничуть не менее драматичная, чем в других сферах.
В частности, непростые отношения связывали моего дядю с Шостаковичем. На протяжении пятидесятых годов между ними еще сохранялись тесные дружеские связи. Например, Дмитрий Дмитриевич приветствовал «Поэму памяти Сергея Есенина», а Георгий Васильевич, в свою очередь, написал статью об Одиннадцатой симфонии Шостаковича, получившей Ленинскую премию.
Разминулись они на «Патетической оратории» Свиридова. Ее премьера прошла с огромным успехом. Министерства культуры СССР и РСФСР выдвинули ее на Ленинскую премию. А Союз композиторов, который тогда возглавлял Шостакович, воздержался, более того — даже высказался против ее выдвижения. Пришлось вмешаться ЦК партии и помочь композиторскому союзу изменить свое мнение. Свиридов об этой ситуации был осведомлен и о мнении Шостаковича знал. Поэтому осадок остался.
Но в конце концов отношения между ними восстановились. Шостакович решил покинуть пост первого секретаря Союза композиторов РСФСР и выдвинул Свиридова. При всех расхождениях, мой дядя прекрасно понимал значение Шостаковича для нашей культуры. А история все расставила по своим местам: «Патетическая оратория», написанная на стихи Владимира Маяковского, Ленинскую премию все же получила, став крупным музыкальным событием в жизни страны...
Моего дядю нельзя назвать человеком, с которым окружающим было легко общаться. Он мог, если что, и обругать, и за дверь выставить. Не приведи Господь кому бы то ни было попасться Свиридову под горячую руку. Но его письма сыну, родным полны нежных слов. А его программа «Разные записи» дает возможность понять, что Свиридов был человеком не просто просвещенным, но и обладающим глубоким умом и самостоятельностью суждений. Конечно, суждения эти отнюдь не беспристрастны, но все же это живая, «незаемная» мысль человека, много продумавшего в этой жизни и оставившего о ней собственные суждения.
Дядя был, по сути, романтиком — и в творчестве, и по жизни. Не сказать, чтобы он был окружен друзьями, но были люди, которых он искренне любил, ценил и поддерживал: среди прочих это Борис Чайковский, Мечислав Вайнберг, Роман Леденев, Валерий Гаврилин, Вадим Веселов, Отар Тактакишвили. Да и с простыми людьми Георгий Васильевич умел, при желании, находить общий язык.
— Уже более полувека одну из главных новостных программ на отечественном телевидении открывает написанная Свиридовым музыкальная тема. Без шестой части сюиты «Время, вперед!» телевечер среднестатистического россиянина представить невозможно. Как создавалось это знаменитое произведение?
— Свиридов был дружен с режиссером Михаилом Швейцером и его женой Софией Милькиной (которые впоследствии и выступили режиссерами двухсерийной ленты «Время, вперед!»). После того как в 1964 году сняли Хрущева, у Швейцера возникла идея поприветствовать нового руководителя — показать, что время «сдвинулось».
В фильме, снятом на основе одноименного романа Валентина Катаева, присутствует документальная хроника, музыкальным фоном к которой и звучит эта бодрая, энергичная свиридовская тема. Фильм, конечно, получился не ахти какой — не Феллини и не Антониони, прямо скажем. Его уже и мало кто помнит, откровенно говоря. Но музыка осталась. Что ж, в истории кинематографа это не редкость.
Хотя тема эта порой встречала на своем пути неожиданные преграды. С 1978-го по 1985-й председателем Государственного комитета по радио и телевещанию являлся Сергей Георгиевич Лапин. А в 1979-м мы ввели войска в Афганистан. И вот однажды Брежнев вызвал Лапина и спросил: «Почему у тебя в программе «Время» постоянно звучит заставка, слушая которую, возникает ощущение, что вот-вот начнется война?» После чего Лапин позвонил Свиридову и попросил внести коррективы в музыку. Дядя искренне удивился: дескать, а что тут менять, все вроде бы стоит на своих местах?
Композицию из эфира изъяли. Но, как выяснилось, напрасно: чего только не пробовали в качестве замены — и темы Дмитрия Кабалевского, и мелодии Родиона Щедрина, и даже произведения Петра Ильича Чайковского и Михаила Ивановича Глинки... Ничего не получилось. И при Андропове свиридовскую заставку в эфир вернули. Кстати, Андропов в интервью немецкому журналу Der Spiegel однажды сказал, что у него есть три любимых композитора: Бетховен, Чайковский и Свиридов. Дядя был весьма удивлен этим откровением, поскольку никакие отношения его ни с Андроповым, ни с КГБ не связывали.
— Ваш дядя написал огромное количество музыкальных произведений, однако к чему лукавить: для подавляющего большинства наших соотечественников понятия «Свиридов» и «Метель» являются синонимами. Как сам Георгий Васильевич относился к бешеной популярности созданной им гениальной сюиты?
— Для него это была сугубо прикладная музыка, скажем так. Но дядя очень любил Пушкина, поэтому, возможно, и получилось такое чудесное попадание. Немаловажно отметить, что в «Метели» звучит музыка не столичного звучания — это мелодии русской провинции. Свиридов написал музыку к фильму и забыл о ней, не считая ее своим высоким достижением. Но к началу семидесятых Георгий Васильевич оказался на мели. И тогда его жена Эльза Густавовна ему подсказала: мол, давай делай сюиту. Он поначалу отбрыкивался, чертыхался, но в итоге сдался — произведение довел до логического завершения.
Потом показал написанное Владимиру Ивановичу Федосееву, и тот, тоже поначалу сомневаясь, все же принялся за работу. Однако на премьере произошел фурор, публика была ошарашена. Ну а остальное уже, как говорится, история: пошло-поехало, и в итоге это произведение «заметелили» (улыбается). У Свиридова на антресоли хранилось два мешка писем, среди которых были и такие, где читатели высказывали пожелания быть похороненными под музыку романса из этой сюиты. Многие поклонники даже присылали свои варианты слов к этой теме.
Дядя, разумеется, осознавал популярность созданных им мелодий, хотя само слово «популярность» не любил — ему куда ближе было понятие «народность». И здесь опять же уместно вспомнить о Шостаковиче, говоря о произведениях которого, Свиридов отмечал: да, это великая музыка, но не народная. К жизни простого человека она никакого отношения не имеет. А дядя не карикатурил простого человека — изображал его с теплом и искренней любовью.
— Георгий Васильевич всегда был убежденным патриотом своей страны. Наверное, распад Советского Союза он переживал непросто?
— Одно из самых его трагических сочинений, «Не рыдай», было написано в 1991 году. У нас тогда был с дядей разговор, я его запомнил и даже зафиксировал. «Знаешь, Алик (мое домашнее имя), — говорил мне дядя, — я боюсь, что Россия не выдержит, погибнет. Останется только в песнях». Такие невеселые мысли посещали Свиридова в начале девяностых. Он считал, что распад СССР автоматически означает и крах России.
Я сейчас пишу книгу, которая, скорее всего, будет называться «Война музыкальных миров». В ней я провожу мысль, что все события, происходившее в культурной жизни нашего государства, хорошие ли, плохие, приветствовавшиеся или хулимые, были не вопреки советской власти, а благодаря ей. Начиная с Хрущева страна тихой сапой двигалась в сторону Запада, чуть ли не молилась на него и в конечном итоге едва ему не сдалась... И музыка наша шла тем же путем. И вот сегодня дошла до точки. Я не могу сегодня назвать имя какого-нибудь композитора, который бы написал высокохудожественное и одновременно общественно значимое произведение.
Фактически дядю надломил третий инфаркт, с которым он совладать уже, увы, не смог, но распад страны, в которой он прожил всю свою сознательную жизнь, конечно, не мог не оказать своего пагубного влияния на его здоровье.
— Каким Георгий Свиридов остался в вашей памяти?
— Когда мне было шесть лет, я сидел под роялем, за которым дядя в этот момент сочинял цикл песен на музыку Роберта Бернса — одно из наиболее значимых его произведений. Дядя для меня в ту пору был колосс, громадина. Но при этом самый обычный человек, заботливый и внимательный родственник. Потчевал меня конфетами, как сейчас помню, был такой шоколадный набор «Сказки Пушкина», который я очень любил...
С дядей у меня связан еще один, очень важный момент в моей жизни. Когда я оканчивал музыкальную школу, неизбежно встал вопрос: что мне делать дальше? Продолжать обучение в общеобразовательной школе или идти в музыкальное училище? Устроили семейный «совет в Филях», на котором дядя высказал предположение: если уж мне и следует двигаться по музыкальной стезе, то лучше идти на теоретико-композиторское отделение, а не на исполнительское. То есть мое будущее как музыковеда представлялось Свиридову куда более верным, судя по моим способностям. И дядя был прав: наверное, он видел, что большого пианиста (на которого я учился) из меня все равно не получится.
Для того чтобы хватать звезды с небес, сидя перед роялем, этим надо заниматься сызмальства, учиться в специальных школах, а обыкновенные ДМШ лауреатов не готовят, вы сами понимаете. Так и получилось, что, невольно следуя советам дяди, который, конечно, постоянно следил за моим образованием, я и стал музыковедом. И в конце концов понял главное: наверное, Свиридов — это моя судьба.
Георгий Васильевич Свиридов родился 16 декабря 1915 года в Фатеже Курской губернии. С девяти лет учился играть на своем первом музыкальном инструменте — рояле. Но вскоре юного Свиридова заинтересовала балалайка. Учась подбирать на слух, демонстрировал такой талант, что был принят в местный ансамбль народных инструментов. С 1929 по 1932 год учился в музыкальной школе, в 1932 году переехал в Ленинград, где поступил в Центральный музыкальный техникум, который окончил в 1936 году. С 1936 по 1941 год учился в Ленинградской консерватории. В 1937 году был принят в Союз композиторов СССР. До 1944 года жил в Новосибирске, куда была эвакуирована Ленинградская филармония. Как и другие композиторы, писал военные песни, из которых самой известной стала «Песня смелых» на стихи А. Суркова. С 1957 года — член правления Союза композиторов СССР, в 1962–1974 годах — секретарь, в 1968–1973-м — первый секретарь правления Союза композиторов РСФСР.
Фотографии: основная - предоставлена Александром Белоненко. На анонсе: Юрий Белинский / ТАСС.