Херсонес на обочине собственной истории

5 июля в музее «Херсонес Таврический» в Севастополе открылась выставка под названием «Византийские древности графов Уваровых». Речь идёт, в первую очередь, о графе Алексее Уварове — знаковой фигуре в истории изучения Херсонеса: он был первым, кто произвел систематические научные раскопки этого памятника, а произошло это в начале 1850-х годов, накануне Крымской войны; кроме того, именно он открыл самый крупный храм древнего города — событие, настолько важное в русской археологии, что это место с тех пор официально называется «Уваровской базиликой». Однако, скорее всего, сам Уваров вряд ли бы почувствовал себя органично в атмосфере нынешнего музея-заповедника «Херсонес Таврический». Потому что сын министра народного просвещения Российской империи, сам — государственный деятель, меценат, влюбленный в археологию, и сам археолог, был частью той почти двухвековой традиции восприятия Херсонеса, которая сформировалась на протяжении XIX века и, несмотря на все перипетии советского и постсоветского времени, всё же жила в древнем городище. Той традиции, которая сейчас, возможно, навсегда уходит в прошлое. Эта традиция была внутренне конфликтной, на одном ее полюсе было восприятие древнего городища как «русского Афона», на другом полюсе — как «русских Помпей» и «русской Трои». Портрет А.С. Уварова работы И.С. Куликова (1916) Очевидно, что соотношение между этими двумя подходами менялось на протяжении последних двух веков — если до революции 1917 года они находились в конкурирующем, но в целом сбалансированном состоянии, то в советское время доминировало научно-археологическое восприятие Херсонеса, а в постсоветское время ожила и заметно усилилась религиозная трактовка этого места. Однако, несмотря на явную конфликтность двух данных подходов, именно традиция их конкуренции друг с другом сформировала в итоге само пространство древнего городища в качестве сакрального во всех смыслах «места памяти». Часто можно услышать, что в России сегодня нет устойчивых традиций, так как развалы страны, случившиеся в ХХ веке дважды, обрушивали ценности предшествующего периода. Поэтому, в частности, так слаб отечественный консерватизм, связанный, как известно, с сохранением традиций. В Британии в конце XVIII века консервативная традиция была во многом «изобретена» усилиями Эдмунда Берка (есть даже такой термин — «изобретение традиции»), ставшего основоположником мощного и поныне британского консерватизма. История же изучения Херсонеса как памятника древности — это именно традиция, длительная в том числе по меркам истории государства Российского и имеющая значение не только для Севастополя, но и в целом для понимания того, на каких ценностях стоит наша страна. Здесь ничего не нужно «изобретать», эту традицию просто нужно осознать. Причем осознать ее желательно до того момента, когда она уйдет в прошлое под натиском того, что принято называть «либеральным глобальным постмодерном», который превращает все ценности в фейковую реальность посредством интерактива. Сейчас в Севастополе сильно возмущение деятельностью фонда «Моя история», однако стремление к преобразованию Херсонеса из археологического памятника и места паломничества в некое интерактивно-образовательное пространство возникло не прямо сейчас, а несколькими годами ранее. И шло оно не столько из церковных кругов, сколько из самого музея-заповедника, в процессе его преобразования из местного, севастопольского научного учреждения, ориентированного на археологические изыскания, в федеральный музей. Севастополь. Национальный заповедник «Херсонес Таврический». Alexxx Malev Впервые эти изменения проявились при создании нового сайта музея-заповедника в 2015 году. У старого сайта, покинутого в мае 2015 года, есть отдельная страница «Краткий очерк истории Херсонесского музея», где излагается совсем не краткая, а подробнейшая история того, как изучался Херсонес с момента присоединения Крыма к Российской империи в конце XVIII века и по начало века XXI. А вот новый сайт лишен не только такой отдельной страницы, но и соответствующей информации. В новой версии сайта федерального музея-заповедника история изучения древнего городища на протяжении XIX — ХХ веков сведена в несколько абзацев преимущественно о советском периоде существования музея. В 2016 году мне довелось беседовать с только что назначенным тогда директором музея-заповедника «Херсонес Таврический» Светланой Мельниковой — профессиональным высококлассным музейщиком с большим стажем работы. Новый директор подробно говорила о Херсонесе как о месте, позволяющем вести «широкомасштабную культурно-образовательную музейную деятельность», в первую очередь, доступную для детей, а на мой вопрос под конец интервью: «Херсонес сегодня воспринимается в основном как археологический памятник. Коллектив музея-заповедника — также преимущественно археологи. Каким Вы видите будущее заповедника с точки зрения археологии?» прозвучал ответ: «Действительно, я обратила внимание, что в Херсонесском музее-заповеднике праздник День археолога значит гораздо больше, чем День музеев. Для меня это совершенно понятно. Но мне бы хотелось в Херсонесском музее-заповеднике больше музея… Обычному, неподготовленному человеку многое из того, что восхищает профессиональных археологов, непонятно. Многие могут сказать — это просто камни. Поэтому надо суметь правильно подать археологический материал… Музей должен работать для людей — это непреложная истина!» Базилика в Херсонесе. Dmitry A. Mottl Собственно, от такого восприятия Херсонеса до заполнения его территории «интерактивом», для которого нужны соответствующие «благоустройство» и «реконструкция», оставался только шаг. И если бы его не сделал фонд «Моя история», известный организацией интерактивных выставок и пространств в разных регионах России, в том числе в Москве, этот шаг сделал бы кто-то другой. *** Основные векторы и составляющие описанной выше традиции восприятия древнего городища хорошо показывает не только старый сайт Херсонесского музея, но и научные работы, посвященные истории изучения городища: украинских историков Сергея Сорочана, Виталия Зубаря, Леонида Марченко — «Жизнь и гибель Херсонеса» (издано в Харькове в 2000 году), уральского археолога Аллы Романчук, на протяжении почти 40 лет возглавлявшей раскопки в Херсонесе уральской экспедиции, — «Исследования Херсонеса-Херсона. Раскопки. Гипотезы. Проблемы» (издано в Тюмени в 2008 году), советского археолога Александра Формозова (например, его статья «Алексей Уваров и его место в русской археологии»). В первую очередь стоит сказать о том, что обе трактовки Херсонеса — и как «русских Помпей», и как «русского Афона» — исходили не только из самоценности, но и из уединенности самого места. Афон, как известно, — символ строгого монашества, отрешенного от мирской жизни даже географическим положением. И когда основатель монастыря на территории древнего городища архиепископ Херсонский и Таврический Иннокентий на рубеже 1840-х — 1850-х годов мечтал о «русском Афоне», очевидно, он опирался и на вот это ощущение уединенности и отрешенности, которое давал сам Херсонес и которое чувствовалось в нем вплоть до самого последнего времени, пусть и далеко не в той степени, как это было в дореволюционное время. Характерно, что Иннокентий создал в Херсонесе киновию — то есть тот тип монастыря, который предполагает небольшие размеры и замкнутый образ жизни для монахов. И хотя в дальнейшем, в 1860-е годы, возрожденный после Крымской войны монастырь был причислен к монастырям первого ранга, а его руководитель иеромонах, а затем архимандрит Евгений настоял на строительстве большой двухэтажной церкви — Владимирского собора, вместо небольшого деревянного храма, имевшегося в киновии ранее, ощущение свободы и уединения от пространства древнего городища не исчезало. Херсонес Таврический — это античный город, основанный древними греками. (сс)Burliai Достаточно прочитать поэму Анны Ахматовой «У самого моря». Важно обратить внимание, что у церкви как института длительное время отсутствовал интерес к Херсонесу, и то, что делал Иннокентий, а затем и Евгений, по отношению к древнему городищу в целом — было, по сути, их личной инициативой. А сделали они многое. Архиепископ Иннокентий имел в планах не только проводить раскопки Херсонеса, но и создать при монастыре небольшой музей, чтобы сохранить на этой земле память о ее древней истории. Причем этот подход противоречил позиции частного археологического общества, возникшего в 1839 году и получившего разрешение от правительства проводить раскопки по всему Крыму, — Одесского общества истории и древностей, которое настаивало на том, чтобы вывозить находки либо в Одессу, либо отправлять в Эрмитаж. Архиепископ Евгений, будучи сам членом Одесского общества, добился самостоятельности в проведении раскопок древнего городища, чем и занимался на протяжении практически 15 лет вместе с монахами, сохраняя находки, в том числе и от расхищения. О том, что представлял собой неофициальный музей Херсонесского монастыря, созданный таким способом, говорит описание московской Политехнической выставки 1872 года — выставки, с которой находки в Херсонес не вернулись. Старый сайт музея «Херсонес Таврический» так пишет о коллекции, присланной в Москву из Херсонесского монастыря: «Среди них были, вероятно, и находки графа Уварова. Было передано 143 экспоната, описанных очень кратко, например: капителей мраморных и известняковых — 13, надписей и надгробных памятников — 16, статуй обломков и барельефов — 4 … и т.д. Вещи из Москвы не возвратились, часть из них попала в коллекцию Исторического музея, основанного в том же 1872 году. Архимандрит Евгений жаловался в одном из писем, что музей, который посещался августейшими особами из многих стран, стоит теперь пустой». Именно в это время — 1870-е — 1880-е годы — окончательно оформляется альтернативная концепция трактовки Херсонеса: как «русских Помпей». Связано это было с деятельностью вдовы Алексея Уварова — Прасковьи Уваровой, слова которой о Херсонесе как «русских Помпеях» в письме к императору Александру III стали хорошо известны. Владимирский собор в Херсонесе. Дарья Антонова © ИА REGNUM В результате этого письма на раскопки Херсонеса под эгидой Императорского археологического общества, к созданию которого 30 годами ранее приложил руку сам Уваров, наконец-то были выделены средства. Обращает на себя внимание и подход, выбранный центральной властью, — проводить изучение городища силами местных энтузиастов. Именно к числу таких энтузиастов и относился Карл Косцюшко-Валюжинич, начавший систематические раскопки в 1888 году и основавший в 1892 году из многочисленных находок так называемый «Склад древностей». Карл Казимирович мечтал, конечно, о музее, причем желательно двухэтажном, но сама история как будто противилась этому. Только в годы Гражданской войны, спустя 11 лет после смерти Косцюшко-Валюжинича «Склад древностей» превратился в «музей», а «заведующий раскопками» — в его директора. Сама идея «Склада древностей» — а не музея — кажется не случайной. В том, что делал на протяжении почти 20 лет Косцюшко-Валюжинич, будто бы отражалась всё та же суть Херсонеса, которую увидел в свое время архиепископ Иннокентий. Да, сам основатель «Склада древностей» находился в очень напряженных отношениях с монастырем, но важно то, что и для светских археологов-ученых либо энтузиастов, и для священнослужителей общим было восприятие Херсонеса как места уединенного, требующего к себе трепетного отношения, не принимающего по сути своей суеты и кардинального преобразования собственного пространства. Думается, что такое отношение во многом передалось и советским археологам, не случайно Алла Романчук, сделавшая многое для открытия Херсонеса различных эпох в последней трети ХХ века, в 2015 году говорила автору этих строк, что давно пора на время оставить городище в покое, не повреждая его даже дальнейшими раскопками — пока не придуманы новые технологии, позволяющие в большей степени сохранять древность, чем умеют археологи сегодня. Такие слова профессионального археолога, всю жизнь отдавшего раскопкам Херсонеса, дорогого стоят. Косцюшко-Валюжинич (1847-1907) И в этом — тоже характерная особенность этого места, которое вот уже почти два века провоцирует людей на подвижничество. Не случайно среди первых археологов Херсонеса — флотское офицерство, проводившие раскопки в поисках места крещения князя Владимира по инициативе командующего ЧФ адмирала Алексея Грейга, а затем — и по собственной инициативе и за свой счет. Не случайно и сам адмирал, явно в соответствии с атмосферой самого места, хотел создать в память о крещении Руси в Херсонесе небольшой памятник и при нём «скромную богадельню» на 20−30 человек, которая оберегала бы древний город от расхищения. Вообще в историю изучения Херсонеса внесли большой вклад люди, весьма далекие по своим профессиям от археологии и вообще науки, для них это было, несомненно, своего рода подвижничество. Среди таких людей: Захарий Аркас, раскапывавший городище по указанию адмирала Михаила Лазарева в начале 1840-х годов, который был не только капитаном 1-го ранга, но и председателем Севастопольского статистического комитета. Его брат адмирал Николай Аркас, в 1870-е годы переиздавший на собственные средства «Описание Ираклийского полуострова», после благотворительной продажи которой положил 600 рублей в Севастопольский городской банк — «в основание капитала на постройку музея». Алексей Уваров, отказавшийся ради археологии от дипломатической карьеры, перейдя в Министерство внутренних дел, начавший перед отъездом на раскопки Херсонеса в 1852 году переговоры с министром внутренних дел о создании государственного Археологического общества, которое бы финансировало раскопки. военный инженер штабс-капитан М.И. Гарабурда в 1870-е годы, который, когда военные начали «осваивать» Херсонес, по собственной инициативе занес всё открытое при таком освоении на планы. и, конечно, сам Карл Косцюшко-Валюжинич — банкир по роду деятельности, заместитель председателя Севастопольского городского банка, распрощавшийся с этой службой ради Херсонеса. Памятник Апостолу Андрею, расположенный на территории Херсонеса Таврического в Севастополе. Hram-aleksiya-mecheva.ru Держала паритет между двумя конкурирующими видениями — «русский Афон» или «русские Помпеи» — и высшая власть. Когда графиня Уварова обратилась к Александру III с просьбой создать в Херсонесе «археологическую станцию», упразднив монастырь, император согласился только с первым предложением. Спустя 20 лет его сын Николай II на ту же просьбу той же графини Уваровой поступил точно так же — он сохранил монастырь, вместе с тем повышая финансирование раскопок и пополнение «Склада древностей». *** Такой паритет высшая власть сохраняла в отношении Херсонеса вплоть до самого недавнего времени. Точно так же как сохранялись в примерно равном положении две описанные выше конкурирующие силы. Очевидно, что когда первый российский губернатор Севастополя Сергей Меняйло в 2015 году назначил директором музея-заповедника протоирея Сергия Халюту, то возмущение вызвал именно факт нарушения сложившегося издавна паритета, нарушения устоявшейся традиции — относительно равного существования двух подходов к древнему городищу. А это значит, что сам паритет — несмотря на все проблемы, конфликты и столкновения — в 2015 году еще существовал. Появление на территории Херсонеса фонда «Моя история» не нарушает этот паритет, а просто оставляет его в прошлом, по-революционному превращая традицию в рудимент, который должен быть выкинут на «обочину истории». Остается только надеяться, что двухвековая традиция проявления в этом месте разных сил с разными, подчас противоположными, интересами, подходами и принципами сможет выстоять под натиском интерактивного постмодерного освоения — освоения и традиционного археологического, и традиционного религиозного пространства. И мы еще увидим в Херсонесе и «русские Помпеи», и «русский Афон» в их напряженном и динамичном столкновении друг с другом. Любовь Ульянова. ИА "Регнум"